Мари торопливо вышла в полуосвещенный коридор, прошла на пустынную в этот ночной час палубу и добралась до кормовой площадки, где было темно, где не горели фонари. Поплотнее закутав голову в косынку, оперлась о перила и стала ждать...
Когда бой вышел из ее каюты с конвертами и запиской в руках, за поворотом коридора его остановил высокий мужчина. Темные очки и надвинутая на глаза шляпа скрывали его лицо.
- Стой, парень,- мужчина взял боя за руку.- Хочешь заработать двадцать долларов?
Услышав сумму, бой остановился, вытаращив глаза.
- Давай-ка все, что у тебя есть, и шагом марш! Я сам отнесу эту пачку куда надо!
- Но госпожа просила...
- Не беспокойся - я муж. Хочу знать, не любовникам ли она тут пишет. Если да, у меня будет повод для развода. Понял? Убивать ее и поднимать скандал не собираюсь. Гони конверты!
Бой колебался.
Тогда мужчина решительным жестом сунул ему пятидесятидолларовую бумажку и вырвал из рук конверты.
- Все! Шагай отсюда. И никому ни слове! Понял? А то она еще посоветуется со своим адвокатом, и у меня опять с разводом не выйдет.
Но бой ничего не слышал, он уставился на деньги, как загипнотизированный. Никогда даже не мечтал он, что станет обладателем такой суммы!
- Благодарю вас, сэр, благодарю...- бормотал мальчик, но высокий мужчина уже скрылся за дверью, ведущей на палубу.
А Мари все ждала...
Она посмотрела на часы: десять минут - на отправку конвертов, пять минут - на передачу записки Озерову. Пока он оденется, быть может, он уже спал, пока приведет себя в порядок, пока дойдет - еще пятнадцать. Итого полчаса, прошло уже сорок минут, его все нет.
А вдруг он вообще не придет?
При этой мысли сердце Мари упало. Нет, этого не должно быть!
Нет! Еще пять минут. Еще десять. Если он не придет, она сама пойдет к нему в каюту!
Ладони ее стали мокрыми, она дрожала.
Наконец-то! Мари услышала за спиной шаги. Вот он. Но как встретить его, как посмотреть ему в глаза, что сказать?.. Все заранее подготовленные фразы вылетели из головы. Растерянная, испуганная стояла она, крепко вцепившись в поручни, зажмурив глаза, не в силах повернуть голову.
А шаги были уже у нее за спиной.
Наконец отчаянным усилием воли она заставила себя повернуться. Крик ужаса застрял у нее в горле...
Быстрым и сильным движением высокий мужчина в соломенной шляпе подхватил ноги Мари и перекинул тело за борт. Оно тут же исчезло в пенных бурунах от винтов.
Мужчина несколько секунд смотрел вниз, потом неторопливо вынул из кармана конверты, разорвал их и тоже бросил в воду. Он ушел, не дождавшись, пока подхваченные ветром листки, медленно кружась в воздухе, словно большие белые бабочки, опустятся на лунную дорожку.
ГЛАВА 21. ЕСЛИ Б УЧЕНЫЕ ВСЕЙ ЗЕМЛИ...
Андрейка, привет!
Я пишу тебе последнее письмо. Завтра мы самолетом вылетаем обратно в Женеву. Шмелев сделает там отчетный доклад о результатах поездки, и через неделю вы с Зойкой будете встречать меня в Шереметьеве. (Поцелуй ее за меня, вы все же оказались порядочными людьми, что отложили свадьбу!)
Конечно, самое главное ты знаешь из газет, но все-таки я опишу тебе кое-какие подробности. Письмо сохрани, потом использую его как основу для очерка.
Заранее хочу сказать, что результатами поездки очень доволен. Ты представляешь, что значит для молодого журналиста в самом начале своей, как выражается мой достопочтенный коллега Брегг, "карьеры" присутствовать при таком инциденте. Вот тебе и буржуазный мир в полный, так сказать, рост! Я рад за науку. Все же не удалось этому шарлатану и деляге замутить ее чистые воды и обмануть честных людей.
Короче, все оказалось липой! Но сказать так, значит ничего не сказать. Самое интересное, самое поучительное как раз заключается в том, что это стало возможным. Это целый роман, который я когда-нибудь напишу. А пока ограничусь узкими рамками настоящего письма.
Так вот, слушай и мотай на ус.
Вошли мы в залив Порт-Филипп. Еще один лоцман поднялся на борт, еще какое-то начальство. Оказывается, то, которое влезло раньше, все это время занималось иммигрантами: от них требуют заполнять анкеты толще телефонного справочника. Для нас все проще: посмотрели чемоданы, спросили, не везем ли семена, оружие, фрукты и т. д., а у пассажиров первого класса эта процедура еще короче.
Буксиры протащили "Атлантиду" по узкому фарватеру к центру города. А потом началось то же, что было при отплытии: оркестры, кинохроника, конфетти, серпантин, шум, гам. Выходим на причал, озираемся, от всей этой суматохи голова кругом идет. И вдруг прямо к нам - четыре "кадиллака". Ну, брат, я таких не видел! Прямо с нашу "Атлантиду" каждый. Шоферы разукрашены, что генералы. Оказывается, это для нас Маккензи вызвал.
Город красивый. Весь одноэтажный. Домики, домики, домики, все маленькие, яркие, перед каждым - газончик, палисадничек. Едешь, и конца-края им нет. Движение левостороннее, забавно, Андрейка, так и кажется, что кто-нибудь встречный налетит.
Город молодой, ему всего сто тридцать лет. В центре - высокие дома, отели, рестораны, магазины, банки.
Остановились в "Савой-отеле". Роскошный, в современном стиле.
Не успели переодеться - за нами пришли машины, повезли в Университет святого Маврикия. Объяснения давал Маккензи. Директор только что ему ботинки не лизал. Учится там восемь тысяч студентов. Платят сумасшедшие деньги. Все "сынки" и "дочки", у каждого своя машина.
Университет красивый. Множество небольших зданий из серого камня с черепичными крышами. А между зданиями газоны, клумбы, аллейки. Большой стадион, бассейн, спортзал. Есть у них солидная библиотека, научные корпуса. Словом, университетик, будь здоров!
Вечером Маккензи устроил банкет. Сколько было народу, не сосчитать, наверное, весь Мельбурн. Наутро - экскурсия, а вечером - торжественный обед... И тут Михаил Михайлович собрал всех голубчиков и сказал:
- Вот что, дорогие коллеги, не знаю, как вы, а я, к сожалению, располагаю весьма ограниченным временем. Я очень ценю гостеприимство нашего друга Грегора, но срочные дела в Москве заставляют скорее приняться за дело, ради которого мы проделали столь долгое путешествие!
Леверу-то, видимо, хочется покутить, но он высказался в том же духе.
- Вы правы,- проворчал и мрачный Холмер,- надо делом заниматься.
Маккензи туда-сюда. Но ничего не попишешь.
И вот на следующий день началась работа. Подали опять эти "кадиллаки", привезли на аэродром и самолетом, после трех пересадок, доставили в город Карнарвон, а потом - в Пилтдоун, на западе материка. Приехали, и тут нас ожидало, наверное, полсотни "кадиллаков".
Привезли в какой-то дворец - это, оказывается, овцеводческая ферма Маккензи. На час езды во все стороны его земли. Правда, большую часть он продал за несусветную цену, когда выяснилось, что здесь может быть золото.
Чтоб ясно было дальнейшее,- маленькое отступление. В западной Австралии добывается до восьмидесяти процентов золота страны (а вообще Австралия среди капиталистических стран по золотодобыче на четвертом месте). Раньше это золото добывалось в районах Калгурли и Кулгарди. А когда мы приехали, то шла усиленная разведка около Карнарвона, в Пилтдоуне, на землях, что продал Маккензи.
Если ты посмотришь на карту и представишь себе, что Австралия некогда примыкала к Индии (что должна была убедительно доказать находка австралоантропа), то увидишь, что место, где находится Карнарвон, почти точно совпадает с местом, где в Индии находится город Мадрас. А именно в этом районе, а также в близлежащем Коларе расположены основные в этой стране залежи золота. Таким образом, эти залежи должны продолжаться и в Пилтдоуне. Отсюда - огромный скачок в цене на маккензевские земли.
Но вернемся к нашим баранам, как говорят французы (пословица весьма уместная в Австралии). Итак, прибыли мы на место и пошли знакомиться с обстановкой.
Проехали по песчаной дороге, осмотрели пресловутый карьер, где был найден австралоантроп и где уже возвышается огромный щит, возвещающий метровыми буквами об этом событии. Правда, окаменелостей там больше не найдешь - Маккензи сказал, что нахлынули туристы и все растащили, даже скелет дохлой овцы унесли.
Познакомились с этим юристом-коллекционером Чарльзом Даусоном. Крепкий старичок, голова лысая, как бильярдный шар, а усы, что у городового.
Он нам опять рассказал, как нашел кость, и какие здесь вообще палеонтологические богатства, и какой замечательный человек Маккензи, без которого ничего этого не было бы.
Вдруг Михаил Михайлович берет его под руку и говорит:
- Ну что мы все будем друг другу мешать, давайте разобьемся на группы. Я, например, побеседую с любезным мистером Даусоном, а вы осматривайте карьер.
Даусон в панике смотрит на Маккензи, тот хотел вмешаться, но Холмер и Левер потащили его за собой, а Шмелев увел этого Дауссна куда-то и четыре (четыре!) часа расспрашивал.
Когда они вернулись к ужину, Даусон словно похудел.
Пробыли мы там два дня и улетели обратно в Мельбурн. Улетели без Левера. Он занемог и остался на несколько дней отлежаться на ферме Маккензи.
Прилетели в Мельбурн. Встретились со знаменитым доктором Вудвардом. Захлебываясь, рассказал он нам и показал результаты исследований, которыми руководил (по старости он теперь только руководит, а работу ведут молодые ассистенты).
Нас сопровождает уйма репортеров. Губернатор принимает, отцы города чествуют, Маккензи устраивает банкет за банкетом.
Осмотр австралоантропа напоминал эпизоды из американского боевика. В машинах, в каждой из которых сидели частные детективы, въехали на территорию университета, прокатили во двор научного корпуса, Там прошли сто дверей, мимо ста сторожей, углубились в какие-то подземные лабиринты и оказались в бронированной комнате, где вдоль стен стоят десятки сейфов. Я думал, Маккензи хранит тут свои трудовые сбережения. Ни черта! Открывают один из сейфов и выкладывают перед нами эту знаменитую кость. Все ее щупают, трогают, надевают очки, потому что света мало. Вокруг толкутся ассистенты, помощники, члены попечительского совета, охранники.
Холмер было заикнулся, нельзя ли еще раз подвергнуть проверке по калий-аргоновому методу, но Вудварда чуть удар не хватил: неужели ему не доверяют! Какое оскорбление! Ах! Ах! Да еще какая-то аппаратура в этом ультрасовременном университете не работает, и на банкет к губернатору опаздываем...
Вообще, обстановочка...
Но все же сели Холмер и Шмелев за работу, смотрели, проверяли, читали, а через три дня к ним присоединился выздоровевший Левер. Они втроем засиживались до ночи, чего-то писали. И вот на седьмой день нашего пребывания в помещении газеты "Мельбурн-сан" собралась пресс-конференция. Стол с зеленым сукном, на нем - образцы почвы, челюсть австралоантропа (для ее охраны прибыли солдаты и полицейские), фото, бумаги и т. д.
Набралось человек двести: корреспонденты, кинооператоры, фотографы, переводчики. Все очень торжественно. Маккензи сидит как император на коронации, Вудвард глаза платком утирает, Даусон весь красный от радости, что его допустили. И наши трое: Левер потеет, Холмер, как сфинкс, только губами пожевывает, а Михаил Михайлович надел очки, просматривает записи.
Главный редактор открыл пресс-конференцию, представил ученых и сказал, что сообщение о результатах работы смешанной международной научной группы Антропологического подкомитета Исторического комитета ЮНЕСКО сделает советский профессор Шмелев.
Михаил Михайлович очень спокойно, словно он такие речи каждый день произносит, встал, взял в руки несколько листков из блокнота и начал:
- Уважаемые леди и джентльмены, разрешите мне вначале напомнить: сообщение, которое вы сейчас услышите, я делаю от имени всей нашей научной группы. Юридически оно является сообщением и заключением ЮНЕСКО.
Все материалы с детальным описанием сейчас отпечатываются на английском языке и будут вручены после пресс-конференции каждому из присутствующих.
Хочу еще раз подчеркнуть: наше мнение - мнение облеченных довернем своих стран и ЮНЕСКО ученых США, Франции и СССР едино, абсолютно едино. Мы действовали в интересах правды и научной истины.
А теперь перехожу к фактам.
Тишина, брат Андрейка, стояла такая, что слышно было, как эвкалипты растут.
Вот краткое содержание речи Шмелева.
Вся история с находкой австралоантропа является грандиозным и искусным обманом.
Действительно, образцы почвы, подвергнутые анализу калий-аргоновым методом под руководством доктора Вудварда, имеют возраст в миллион девятьсот тысяч лет. Но дело в том, что образцы эти были доставлены извне и искусно смешаны с почвой в месте "нахождения" челюсти. Так же ловко они были изъяты для направления на исследование.
Когда же Шмелев и Холмер подвергли исследованию флюорином самую кость, то выяснилось невероятное. Как известно, это химическое испытание основывается на том факте, что чем дольше кости находятся в земле, тем больше они пропитываются флюорином, содержащимся в почвенных водах. Это, в свою очередь, позволяет довольно точно определить возраст останков.
В данном случае этот возраст сказался ничтожно малым. Можно было бы представить ископаемого человека в возрасте не в миллион девятьсот тысяч, а хотя бы в полмиллиона лет, но чуть ли ни наш современник с такой челюстью был просто невозможен!
Как говорил Шерлок Холмс: "Если отбросить невозможное, все что остается, даже невероятное, должно быть правдой".
Холмер и Шмелев более десяти часов исследовали челюсть австралоантропа. И в результате Шмелев разгадал загадку. Он взял челюсть гориллы, спилил верхнюю поверхность коренных зубов, окрасил ее соответствующим образом и получил челюсть, в точности похожую на ту, которая была "найдена" в Пилтдоуне. Эта последняя была вновь извлечена на свет божий, и ее подвергли - в который раз! - испытаниям с помощью рентгеновских лучей, счетчика Гейгера; измерили количество азота, потерянного костью за время пребывания в земле, и т. д.
И выяснилось, что челюсть принадлежит вполне современной горилле (чьим предком, как известно, был найденный в Индии палиопитек). Челюсть окрасили в бурый цвет с помощью железистых солей и бихромата калия, придав ей вид ископаемых останков, а зубы искусно подпилили, затем умело закрасили. Однако Шмелев через лупу разглядел на поверхности зубов несколько царапин - следов напильника. К тому же поверхность их была слегка шероховатой, явление совершенно ненормальное, но естественное при спиливании. Эти царапины и шероховатости, разумеется, не были заметны ни на фотографиях, ни на муляже, присланных в Женеву,
Удивительным было и другое: не так уже сложно было обнаружить все эти факты, тем более такому опытному ученому, как доктор Вудвард, Но из бесед и допросов с пристрастием некоторых сотрудников университета, чьи имена научная группа решила пока не оглашать, выяснилось, что ассистенты, проводившие опыты по указанию Вудварда, фактически подчинялись приказам Маккензи и докладывали престарелому ученому то, что подсказывал Маккензи.
Не выдержали испытаний и почти все другие останки, найденные в Пилтдоуне. Однако некоторые, те, что были направлены в дар различным музеям и университетам (где их могли подвергнуть проверочным испытаниям), оказались подлинными. Подтверждение этому было получено по телеграфу. Например, зубы динозавра, кость доисторического носорога. Их нашли в разное время в Тунисе и Олдовее, оттуда они попали в частную коллекцию Даусона. Подозрительный человек, которого видели в Олдовее, занимался там, судя по всему, кражей подлинных древних останков, которые позже подкинули в карьер.
Короче говоря, весь этот знаменитый песочный карьер представлял собой не что иное, как огромную ловушку, в которой были рассыпаны останки поддельные и подлинные, но принесенные из других мест. Маккензи правильно рассчитал, что после "открытия" челюсти австралоантропа вряд ли кто займется проверкой других костей. В ловушку эту попался Вудвард и некоторые другие австралийские ученые и должны были попасться члены научной группы ЮНЕСКО.
Пока Холмер и Шмелев занимались исследованиями в Мельбурне, Левер, сказавшись больным, развил бурную деятельность в Пилтдоуне. Еще на "Атлантиде" он получил анонимную телеграмму, в которой содержался совет "порасспросить соседей Даусона, и тогда выяснится кое-что интересное".
Посоветовавшись с Холмером и Маккензи, которые совместно с ним разработали план проверки, Левер, оставшись в Пилтдоуне один, стал беседовать с "соседями". Выяснились любопытные обстоятельства.
Один из "друзей" Даусона (уж не он ли прислал телеграмму?), зайдя как-то без стука в домашнюю химическую лабораторию коллекционера, застал его за странным занятием: он колдовал над какими-то костями, которые мокли в сосудах, в бурой жидкости, распространявшей едкий запах. Даусон стал сбивчиво объяснять, что он производит опыты, чтоб проверить, как кости меняют цвет.
В то время сосед не обратил на это внимания, но сейчас у него возникли подозрения.
Другой человек, работник банка, тоже коллекционер-любитель, выменял на что-то у Даусона очень интересную окаменелость берцовой кости. Но вскоре он сам убедился, что кость - подделка, о чем рассказал жене. Этот банковский служащий неожиданно умер за две недели до прибытия экспедиции в Австралию. Свою коллекцию он оставил племяннику, которого все эти древние останки совершенно не интересовали и который даже не распаковывал дядиного наследства.