* * *
…Лик Ра затмили тучи - тучи свистящих стрел. И прежде всех в стан врага врубается колесница Ал-Демифа, заговоренного, неуязвимого. И разит противника рука Ал-Демифа со сверкающим перстнем и обоюдоострым мечом правителя Тепманоры - страны деревьев с белыми стволами.
Сетх обгоняет приемного сына на своем красном коне, знаками показывая оставить в живых сестру, Исет.
Смяты отряды безгрудых амазонок, гибнут гергара, атлантиды, собар и воины Кемета, приверженцы Исет. Мары дерутся отчаянно, много демонов погибло от их кривых мечей, но и девственницы падают замертво со своих коней. Гудит Ростау от злых заклинаний Разрушителя, звенит Ростау от лязга оружия, свистит Ростау от срывающихся с тетивы стрел.
Кривая амазонка повержена, ее воительницы смешались с египтянами, ведет их теперь Исет и военачальники Усира.
Кровь павших заливает пески, души павших заполняют пространство Ростау и еще сражаются, дерутся в немыслимой горячке, в последнем запале боя…
Богиня Исет творит заклинания, творит заклинания бог Сетх. Вот они уже друг против друга. Их кони - братья, рожденные от одной кобылицы в ночь улыбки Хонсу.
А Гелиополь, великий Инну, пристанище справедливых богов Нетеру, по-прежнему далек и недоступен…
Львы и ягуары воинов Исет рвут и терзают львов и ягуаров воинов Сетха. Люди, звери, боги…
Тут Исет вновь воздевает руки к небу, призывает в свидетели их с Сетхом общую мать, Нут.
С двух флангов, пожирая отряды демонов, далеко вторгшихся в ряды армии Исет, врубаются египтяне Хора и египтяне Хентиаменти. Огнем палит Инпу, льдом разит Хор. Они начинают окружать врага, смыкаться у него в тылу, но у того еще есть время для отступления.
Сетх видит перед собою лишь улыбающееся прекрасное лицо по-прежнему недоступной Исет.
И гонит демонов Хор на своем коне, а саблерукие сторонники Инпу - Имахуэманх и Джесертеп - рубят головы отступающим. Творит заклинания Инпу-Хентиаменти, огонь вырывается из очей его. Творит заклинания Хор, и ледяные стрелы падают из его ладоней на армию Сетха.
И сходятся в битве Ал-Демиф и Инпу. Жизнь всегда сводит их, отца и сына, в поединке, но не может поднять Ал-Демиф свой меч на Инпу. Оружие помнит родство лучше, чем помнят родство люди и боги.
Инпу целит в наследника Сетха из своего лука, сверкает изогнутый скорпион, шипит, но не стреляет. Ал-Демиф и рад был бы размахнуться своим мечом, да перстень с отчеканенными клешнями тянет руку вниз.
- Уходи! - говорит Инпу любовнику своей матери. - Да не поднимется оружие сородича на оружие сородича!
И оборачивает юный Ал-Демиф меч свой против себя, ибо ни плена, ни позора не потерпит замороженное, окаменевшее сердце. И падает военачальник демонов, пронзенный проклятым лезвием. И дробится сущность его, как сущность предательски убитого бога, и забывает Ал-Демиф, забывает все, что было… И вскрикивает Хор от боли, но уже поздно: Ал-Демиф, частица самого Хора, сердце Хора, теперь мертв…
Отступает Сетх с остатками армии своей, гонимый сыновьями Исет. Путь к Гелиополю, к судилищу, свободен! Но все же Хор одновременно и выиграл, и проиграл: смерть Ал-Демифа тому свидетельством…
Белый, забрызганный кровью конь встает на дыбы. Глас Солнца, Мелх-Азни, срывает с себя белый шлем, и замирают в то же мгновенье уцелевшие воины, утопив клинки в ножнах. Бой окончен.
Встает на дыбы огненный конь. Дочь Нут, богиня Исет, скрещивает руки перед грудью, сверкает посох-джед и крест-анкх в кулаках ее. И опускаются на колено верные ей и Усиру воины Та-Кемета, касаясь остриями копий и мечей кровавого песка, покорно склоняя головы. Бой окончен.
Встает на дыбы вороной скакун. Но некому и не для кого подавать знак окончания битвы со спины коня: все амазонки полегли на поле брани.
Тишина простирается над пустыней близ Гелиополя. А сверху - легкое, невесомое - на пески, перенесшие сечу, на землю Ростау, медленно, играя и кувыркаясь в воздухе, опускается перышко. Перышко из крыла Маат…
Путь к судилищу свободен! Да будет так!
ПО ПРОШЕСТВИИ ТРЕХ ДНЕЙ
- Почему не доложили сразу? - коротко, по-деловому, осведомился Константин Геннадьевич Серапионов, не позволяя говорившему вдаваться в подробности.
Из трубки ему ответили, что пытались разобраться с ситуацией на местах. В голосе осведомителя звучали панические нотки. Серапионов тут же осадил его: не хватало только обсуждать такие вещи по телефону:
- Будьте у меня к вечеру. Крайний срок - завтрашнее утро. Все. Отбой.
Вот так начало дня! Вот так повеселили, подняли настроение Константину Геннадьевичу "расторопные" исполнители…
- Не понос, так золотуха… - проворчал бизнесмен, просовывая руку в рукав пиджака, одергивая борта, застегиваясь - всё машинально, всё с думами о другом.
Саблинов был в отъезде. Может, и к лучшему: выслушивать его нытье Серапионову хотелось меньше всего.
- Очень тревожные симптомы, Витя… - пригласив компаньона в свой кабинет, сказал Константин Геннадьевич.
Весельчак Рушинский сразу посерьезнел и попросил подробностей.
- Я и сам еще подробностей не знаю, Вить… - Серапионов подвигал сцепленными между собой пальцами обеих рук, и это было признаком сильного внутреннего смятения у скрытного и предприимчивого Константина Геннадьевича. - Сообщение звучало примерно так: "Клубы по интересам распались"… Какие уж тут детали? Я затребовал курьера, даст бог - будет здесь лично сегодня же вечером.
- Из Москвы звонили?
- Ну конечно…
- Плохие вести… - нахмурился толстяк.
- Да, хорошего мало. Видимо, какое-то звено прогнило… Иного предположения пока нет. Кто-то из цепочки - "дятел"… Я уже сделал пару звонков, но до получения полной информации не могу предпринимать каких-то активных шагов…
- А просто рейдом "Альфы" это может быть? Они ведь частенько "просыпаются"…
Серапионов криво усмехнулся и снисходительно взглянул на неосведомленного приятеля. "Просыпаются"… Знал бы Витька, из-за чего они "просыпаются"… Эхе-хе… Но всего даже компаньону не расскажешь…
А здесь… нет, здесь дело другое. "Клубы по интересам". Было произнесено именно во множественном числе. Значит - широкомасштабная облава. Значит - неожиданное нарушение схемы. Значит - плен большинства посвященных, которые теперь будут колоться у "фискалов", как орешки… Скорее всего, уже колются. А там - цепная реакция… Все верно, все правильно сделал Серапионов, отменив дальнейшие операции. Глядишь, еще и сворачиваться придется. Арабам пока знать не нужно… В прессу это не просочится. Опять же - пока. Там - неизвестно. Прежде победоносные рейды спецслужб с тем и затевались, чтобы "сороки" разнесли победные вести о доблести борцов с терроризмом. А борцы с терроризмом делали свою работу и гибли в святой уверенности, что достигнут чего-то, что пресекут, что защитят… Кремль раздавал награды, все были довольны: и публика, радующаяся торжеству справедливости, и спецслужбы, и зарубежные партнеры… Теперь же что-то оборвалось. Рано пока метаться, еще неизвестно ни о чем. Может, и не так черт страшен, как его малюют. Уберут предателя, почистят ряды, устранят ненужных свидетелей - и все войдет в прежнюю колею. Скоро все уладится и поутихнет…
Но прилетевший вечером курьер из Москвы принес очень тревожные сведения о происшедшем.
Встретились дома у Серапионова. Рушинский выстукивал на подлокотнике ритм бетховенского марша, а разговор вел Константин Геннадьевич. Приехавший мужчина был молод. Ну, может, чуть постарше Костиного Андрюши. И куда вы все лезете, молодежь? Уж лучше бы компьютерных монстров гоняли, что ли, если гормоны играют… Или уж пейнтбол какой-нибудь, на крайний случай… Жаль ребят: сколько их уже полегло, сколько еще поляжет… Виктор Рушинский вздохнул.
Курьер говорил, картавя и временами сбиваясь от волнения: он впервые видел перед собой основателей корпорации, на которую работал, и самого Серапионова - тем более… Серапионов был почти легендой криминального мира, хоть и жил далече от столицы.
- Во вторник, в восемь тридцать, состоялась встреча в Беное. Встречающие груз и наши поставщики попали под обстрел двух групп спецназа. Как выяснилось, в перехвате участвовали "Альфа" и "Вымпел"… Погибло шестеро наших, остальных захватили… Двух арабов - тоже…
Константин Геннадьевич поглядел на Рушинского. Тот развел руками, мол, увы…
- Уже вчера утром сорвались две операции: в Инчхе под Махачкалой и в Грузии у Сачхере… Снова - пленные… Арестованы в Москве Варгузов и Зугашев, оба - в курсе. Что с ними, где они - пока неизвестно…
- Что с ними, где они… - пробормотал Серапионов. - Где они - понятно: в "Лефортово" или в "Матросской тишине"… Если в "Лефортово" - то проще… Угу, дальше…
- Вчера вечером, в двадцать три восемнадцать, сорвалась акция в подвале больницы Назрани…
- При чем здесь назранская больница? - поморщился Константин Геннадьевич.
- Зугашев работал напрямую с одной арабской веткой, распоряжение о взрыве принадлежало ему…
- Понятно… Какие шаги предприняли на месте?
Рушинский узнавал и не узнавал старого приятеля. Он был в курсе, что Костя в прошлом - "гэбист". Знал он о его связях (иначе размаха, подобного нынешнему, "Salamander in fire" не достигла бы никогда). Но таким Виктор Николаевич видел Серапионова впервые. И Рушинский очень испугался, будто встретился с чем-то потусторонним. Рядом с ним сидел сейчас не человек. Ничего человеческого не осталось в Серапионове. И это был даже не демон - в существах из людских предрассудков слишком много человеческого. Не было Константина Геннадьевича. На его месте слушала, говорила и анализировала машина. Точнее, часть этой машины, винтик, без которого выйдет из строя часть механизма, начинявшего титановый корпус гиганта.
По-видимому, что-то такое - дыхание всемогущего исполина, пустоту на месте души, неживое существо, способное без промедления уничтожить за неверный шаг любого оплошавшего - учуял и курьер. Он поджался и начал торопливо объяснять, а Виктор Николаевич перевел дух. Вот чего боялись родители на протяжении всей его юности: исполин не знает "своих" и "чужих". Сегодня один из его винтиков пьет за здравие другого винтика, а тот благодарно обнимает его. Завтра первый винтик стирает с лица земли вчерашнего друга. Не задумываясь. Кто задумался - проиграл… Таковы правила. Лишь глупец полагает, что он - избранный… Здесь нет избранных. Здесь нет победителей.
И Рушинский только теперь до конца понял, что Серапионов никогда не простит своего сына за неповиновение. Полгода назад, весной, Виктор Николаевич еще пытался воззвать к отцовским чувствам Кости, тронуть его сердце "пламенными речами". А теперь ясно, как божий день: НЕТ у Константина никаких чувств, не только отцовских или дружеских. Нет у него ни слабостей, ни идолов. Что азартность Рушинского по сравнению с холодным рассудком Серапионова? Да тьфу! Ничто! Детский лепет! Потому как поклоняется Серапионов только Игре, общей Игре, бесконечной Игре, бездушной Игре… И самое страшное - прекрасно отдает себе отчет, что никогда ему не выиграть, ибо Игра эта еще и бесцельна. Бесцельна - для винтиков. А не-винтикам ее не понять. Да и много ли их - не-винтиков? Можно быть винтиком и не подозревать об этом… Как не подозревал прежде Рушинский.
А подтянутый, готовый хоть сейчас в бой и при этом - неправдоподобно собранный, Серапионов продолжал расхаживать по комнате, инструктируя курьера и наверняка прикидывая план дальнейших действий. Виктор Николаевич был более чем уверен, что Скорпион лично отправится разбираться во всем на месте. Так и вышло.
- Все, Виктор. Остаешься за главного, - уезжая, сказал Константин Геннадьевич. - Саблинова посвятишь, если вернется раньше меня. Контакты с арабами и с американцами - пока оборвать. Никаких комментариев, ссылайся на меня. Где я сейчас - тебе неизвестно.
У Рушинского мелькнула было, да тут же и растаяла мысль: уж не собирается ли Костя сбежать? А растаяла потому, что не тот человек Костя, чтобы бегать. От него - бегают, это да. Сам же Скорпион от собственного яда сдохнет, но не побежит. Как много узнаешь о собственных друзьях в трудные минуты, становящиеся минутами озарения!..
Через день после отлета Серапионова, на выходных, приехал Саблинов. Виктор Николаевич постарался представить партнеру создавшееся положение в более выгодном свете, нежели на самом деле, о многом попросту замалчивая. Но и этого было достаточно: Станислав Антонович тут же впал в истерику. Много сил пришлось потратить Рушинскому, взывая к его рассудку, однако Саблинов разнервничался настолько, что его пришлось госпитализировать. Очень не хватало Константина, уж он бы сумел одернуть компаньона. Хотя до того ли ему сейчас?
* * *
Серапионову действительно было не до того. И уж меньше всего теперь его беспокоил Саблинов.
Ведущий дела Южного округа по требованию Константина Геннадьевича надавил на одного из своих подчиненных, отдавших, как выяснилось, приказ о самом первом перехвате. Искать пришлось долго: больше недели. И наконец вышли на Ярового. Серапионов помнил этого служаку, Владимира Ивановича Ярового, еще по Ленинграду. До генерал-лейтенанта дослужился…
Яровой указал в своем коротком рапорте фамилию того, кто был его осведомителем. Меньше всего Константин Геннадьевич ожидал прочесть именно эту фамилию…
Саблинов был предателем. Он вел свою игру через подставных лиц в спецслужбах. Станислав Антонович был дерзок, но играть не умел. Вот и не предусмотрел, как быстро выведет его на чистую воду Серапионов. Не подумал, не рассчитал своих сил ученый-неудачник… Бросить вызов ему, Серапионову! Ну что ж, Стас… Ты сам этого добивался…
Когда Виктор Николаевич спросил Константина, чем все закончилось, Скорпион даже не заикнулся о роли Саблинова.
Правление троих распалось. Совета Директоров корпорации "Salamander in fire" в прежнем виде больше не существовало. Каждый тянул одеяло на себя. Рушинский - пребывая в неведении. Серапионов - готовя встречный удар. Саблинов - отлеживаясь на больничной койке.
- Да, Стас, положение плохое… - заботливо осведомившись о здоровье бывшего друга, сообщил Константин Геннадьевич и прошелся по палате.
Саблинов снял очки и слабым голосом начал уточнять, что известно в Москве. Серапионов чуть прищуривался при каждом вопросе, в котором таился либо подвох, либо лицемерие. Он убил бы Саблинова прямо сейчас, но нужно попытаться отловить последовательность, найти промежуточные звенья. Не действовал же этот Иуда в одиночку, право слово… Не по зубам ему одному такое…
А тем временем по стране, медленно нарастая, покатилась волна разоблачений. Все происходило в "высших инстанциях", и до внимания СМИ, а тем более - до простых людей, доходили не более чем отголоски.
В Чечне наступило затишье. А затишье обычно бывает перед бурей…
НОВЫЙ ГОД…
- Боже мой! - воскликнула Марго, открывая дверь и сдергивая с головы косынку. - Выхожу из ресторана, замуж - поздно, дохнуть - рано! Вы откуда?!
- Кто там? Дед Мороз? - в коридор вприпрыжку выскочил Лева.
- Угу… Со Снегурочкой… - впуская Николая и Ренату с подросшим Сашей на руках, отозвалась Маргарита. - Вас что, уже выпустили из сумасшедшего дома? Шутка, проходите! Я все знаю, рада вас видеть, с наступающим…
Она приняла от Гроссмана большой пакет с подарками, расцеловалась с подругой, пощекотала живот наряженного в хорошенький меховой комбинезончик Ренатиного сына:
- Как мы выросли, Александр Николаич! Тьфу-тьфу-тьфу, хоть я и не глазливая. Лев! Живо забрал пакет и навел порядок в комнате…
- Так и что ты знаешь? - чмокнув Марго в щеку и расстегнув свою куртку, уточнил Николай.
- Да так… Значит, вам дали "добро" и выпустили из глубокого подполья…
Гроссман покривился, но спорить не стал. Она была права, как в воду глядела: на днях звонил этот проклятый Андрей и сказал ему, что они с Ренатой могут смело выходить на свет божий и жить нормальной жизнью, даже встречаться с Марго.
Саша, за эти полгода видевший только своих родителей и приходящую к ним Людмилу, которая приносила покупки, а также иногда по доброй воле помогала Ренате по дому, теперь с любопытством разглядывал новых людей, да еще и в такой близости. Когда Люда гуляла с ним, она старалась не подходить на улице ни к кому.
Освобожденный от комбинезона, мальчик живо пополз к Леве и, ухватив его игрушечный автомобильчик, уселся на полу, чтобы рассмотреть свой трофей повнимательнее. Сын Марго не мог взять в толк: куда подевался тот малыш, которого он видел прошлым летом, и откуда взялся этот, издающий какие-то невероятные звуки на странном языке и с восторгом хлопающий ручонкой по колесам автомобильчика.
- В детсаду ваш сынулька будет строить и равнять всех, - напророчествовала Марго, не замечая ни капли смущения у Гроссмана-младшего. В чужой обстановке мальчишка держался как у себя дома.
Рената улыбнулась и прижалась к обнявшему ее мужу. Тем временем Саня протянул машинку удивленному Леве и взамен отобрал у него пластмассового Бэтмена. Взрослые засмеялись. Напряжение Маргариты улетучилось: она поняла, что опасность, которая прежде караулила эту несчастную семью, миновала.
- Боже, Ренка! Как я по тебе соскучилась! И по тебе, Гроссман, тоже! Дайте я вас обниму! Вы оба так похорошели, а от вашего сына и подавно глаз не отвесть! Но вот подарков у меня для вас нет, уж простите дуру. Не знала, что объявитесь к празднику…
- Да все хорошо, Маргош! Не бузи! - подхватил ее тональность Николай. - Мы с тобой Новый год встретить хотели, и это - лучший подарок. Пустишь? А то ведь одичали совсем.
- Вас - да не пустишь… Где живете-то теперь? Адрес уже можете дать?
- И адрес, и телефон дадим… И работу теперь снова придется искать… Понимаю, дурдом, а не жизнь. А шо делать?
- Эхе-хе! Ренка, а ты напрасно так нарядилась: сейчас мы с тобой будем строгать салаты, так что придется переодеться в тот самый халатик. Правда, теперь тебя в него можно будет завернуть дважды, совсем высохла, как вобла. Ладно, молчу. Это я от зависти, не слушай! - Маргарита нырнула в шкаф и подала Ренате халат.
Подруга действительно выглядела очень хорошо. Рита даже сказала бы: потрясающе. Стройная, в бархатном вечернем платье. Незатейливая прическа ей к лицу. Ренка и в Новосибирске любила укладывать свои золотые волосы в греческом стиле… Да уж, Эсмеральда… Марго усмехнулась, вспоминая метавшегося ради Ренаты Андрея. Кто бы только ради нее, Маргариты, так метался… И как тут не завидовать, скажите?
- Так и не начала говорить? - шепнула она Гроссману по дороге в кухню.
- Как видишь…
- Молчать целый год! Я бы не вынесла…
Неторопливо щелкая ножиком по разделочной доске, Рената с улыбкой слушала рассказы подруги.