* * *
- Вон они! - шепнул Сэхур, указывая на двух богато одетых молодых египтян, свернувших в закоулок, дабы сократить дорогу к зданию суда Девятки.
- Вижу! Иди за мной!
И наемники, пригибаясь, побежали вдоль ограды. Укрытием для них служило заклятье, наложенное их неизвестным повелителем.
Совсем юный, еще почти отрок, вельможа со сказочно красивым ликом и статью ягуара говорил что-то своему загорелому спутнику. Спутник - мужчина постарше и, судя по исцарапанному шлему в виде головы черного шакала, который он нес под мышкой, опытный воин - молча слушал юношу и время от времени кивал. Незнакомец велел убить того, кто моложе, но обстоятельства складывались так, что нельзя дать выжить и старшему. Что ж, Джасебу и Сэхуру не привыкать…
В руку хитроумного Сэхура легла тонюсенькая спица, выскользнувшая из широкого браслета. Он взял на себя воина: в совершенстве обученные убивать на поле брани из-под щита, египетские ратники подчас оказывались беззащитны перед простым ножом в руке опытного разбойника, нападавшего исподтишка.
Но лязгнул меч, и юный вельможа, отпрянув от лезвия в руке Джасеба, снес ему голову. И уже в прыжке Сэхур переменил намерение, целя спицей в основание шеи мальчишки, чуть правее хребта.
Колотилось в пыли обезглавленное тело Джасеба. Это последнее, что увидел Сэхур в своей земной жизни.
Старший воин слегка, даже как-то лениво махнул рукой. Боль обожгла пальцы наемника: раскаленная, как только что из горнила, спица спалила его плоть до костей. А огненный скорпион, вынырнув из нее, докрасна разогрел браслет убийцы и метнулся выше. Сэхур вскрикнул от боли, выронив спицу и стремясь избавиться от браслета, и насекомое шмыгнуло в его приоткрытый рот. Несчастный схватился за горло своими изуродованными руками. Все органы, по которым прокатилось пламя, лопнули внутри тела человека. Но к тому моменту Сэхур был уже мертв. Бездыханный, с синим вспухшим лицом, он упал на окровавленную дорогу возле трупа бывшего дружка, голова которого невидящими глазами взирала на свое тело из канавы у забора, куда катилась ровно столько, сколько падал наземь Сэхур.
Братья переглянулись. Хор вытер лезвие меча листом лопуха и убрал оружие в ножны.
- Гонцы Дуата и проклятые силы Изначального! - тихо выругался Инпу-Хентиаменти. - Я рыдаю. Я скорблю. Люди обезумели, и Ам-Амат пользуется нынче таким спросом, что к ней выстраивается нескончаемая очередь.
- Ты знаешь этих людей, Инпу? - сын Усира, нахмурив чело, поглядел на убитых.
- Для меня они все на одно лицо. Боюсь, что не узнаю теперь и их сердец… Идем, Хор.
ВТОРАЯ РЕАЛЬНОСТЬ. СЕРЕДИНА ВЕСНЫ. МЮНХЕН
Холодно, как холодно! Антарктический, многовековой холод! До чего это знакомо… знакомо…
Наркоз терял свою власть над сознанием, и Андрей снова почувствовал пульсирующую боль в спине. А еще - резкую, сверлящую, неумолимую, словно удар шилом - в груди и в бедре, там, где только что прошлась игла хирурга, стягивая края разрезов.
Воспоминания приходили, как нерешительные гости. Все они сумбурно толпились у порога его разума, стучались и входили то поодиночке, то скопом, едва не ломая дверные петли, и тогда сознание мутилось.
Вдобавок - этот холод, сводящий все мышцы полупарализованного, растянутого на хирургическом столе тела.
Андрей испытывал это уже в четвертый раз за последние три года. Его всегда удивляло, до чего тонко продуман человеческий организм и сколь мало ведают о нем люди, пусть даже и выдающиеся врачи. Теперь же Андрею пришлось убедиться в том на собственном опыте.
Он знал подробности всех операций, которым подвергался. В последнее время Серапионов уже почти свыкся с беспрестанным ношением реклинаторов и корсетных поясов, смирился с постоянными головными болями, с тем, что руки его и ноги неожиданно отказывались слушаться, немели, с тем, что зрение меркло при каждом приступе и доктора не могли полностью исключить возможность слепоты. Искусственные протезы и аллотранстплантанты облегчали жизнь Андрея ненадолго, а затем неизменно начиналось ухудшение. Андрей мучался, но ни разу не задал вопроса - ни вслух, ни самому себе - "За что?" Ответ он знал хорошо. Видимо, там, на небесах, все же есть кто-то или что-то. Оно не позволило ему уйти в другой мир, но не спускает с него своих глаз и тут. Более того: Андрей знал, что все правильно, что все должно быть именно так. Может быть, от осознания этого ему и становилось легче.
Из-за вынужденного послеоперационного безделья он много читал, а когда не мог читать, то просто лежал и думал. Андрей знал уже наизусть содержание той тетради в коричневой обложке. Мало того: во снах он стал видеть дополнения - то, чего не написала Рената. Ему снился Город. Ему снилась зима, поглощающая этот Город. Ему снилась война, уничтожающая этот Город. И после нее - другая, бесконечная многотысячелетняя война, смысл которой был потоплен в крови. Война, где он сам был основным участником. Смертным, но в то же время вечным волонтером…
Истоки? Вот истоки он вспомнить не мог. Не видел всего-навсего одного звена, и поэтому вновь бежал по кругу. Звено было смято, раздроблено, подобно его искалеченному позвоночнику. А без этого Андрей не мог встать в полный рост, выпрямиться, решить главную задачу…
Наконец мерцание перед глазами прекратилось. Его везли в палату. Знакомые лица, знакомые стены нейрохирургического отделения…
Сон навалился сразу, едва Андрея переложили в столь же знакомое трансформирующееся кресло и поставили капельницу с обезболивающими и снотворными препаратами. Кстати, очень вовремя поставили: боль в зашитых разрезах (сбоку, на груди, и на правом бедре) стала уже невыносимой. Из кости бедра брали ткань для пересадки, уповая на то, что собственный материал организм больного не отторгнет…
…Он сидит на камнях у реки, бросает в воду камни-окатыши. А рядом - тот, кого он почитает своим Учителем: густые русые с проседью волосы рассыпались по плечам, лица почти не видно, голос высокий, музыкальный, но с хрипотцой усталости:
- Я знаю об Ормоне и твоем брате, парень. Ты можешь не волноваться на этот счет. Сейчас уже все иначе, можешь поверить…
Андрей смотрит на свои руки, от кистей до локтей изуродованные страшными свежими шрамами.
- Вы очень сильный, учитель… Я бы не смог.
- Но ведь ты смог, - и тот проницательно смотрит на Андрея из-под нависающих косм.
И в тот же момент юноша (да, там, во сне, он очень молод) вспоминает Саэти, погибшую в Эйсетти, когда был налет северян… Да, он смог пережить это. И теперь он ждал: Саэти не могла не вернуться. Он с надеждой смотрел на Танрэй, хотя и знал, что у той родится мальчик. Он готов был видеть в любой супружеской паре возможных будущих родителей своей Попутчицы, вернее, нового воплощения "куарт" Саэти… Это стало его навязчивой идеей, ибо Восхождение без "второй половинки" невозможно.
- Как ты, ученичок мой… - тут Сетен криво усмехается, но на собеседника не смотрит, - …как ты отличаешь явь от сна, Фирэ? У?
Андрей проводит рукой по волосам, губы его размыкаются после долгого молчания, и наконец он отвечает:
- Когда снится страшное, хочешь открыть глаза… А когда страшное наяву - напротив, закрыть их… Я не знаю разницы между сном и явью, учитель.
- Увы. Увы нам всем… Все - в нас самих, парень. Все - лишь в нас самих… Что там за вопли? Ты слышишь?
Они оба, насторожившись, поднимаются на ноги.
Шум слышится из лога, за небольшим холмом. И Учитель, и Ученик чувствуют прилив страха - чужого страха. И к нему примешивается запах смерти, еще не случившейся, но уже взявшей след жертвы…
- Зимы и вьюги! - шепчет проклятье Учитель. - Снова они… Давай, Фирэ, беги через запруду, ты их перехватишь…
Андрей и сам давно уже хотел взять кого-нибудь из этих мерзавцев и посмотреть ему в глаза. Выходит, их с Учителем намерения совпали. А чему удивляться? Так было постоянно.
Юноша чувствует азарт хищного зверя. Ни одного лишнего движения - только легкие точные прыжки. Камни запруды навалены бессистемной грудой, но зрение уже выявило нужный путь. Не задумываясь ни на секунду, Андрей преодолевает препятствие: камень справа - камень слева (следующий - осклизлый, из-за него прыжок удлиняется до более надежной опоры), большой валун посередине, три плоских глыбы - чередой, в линию, камень справа - противоположный берег. Всё!
Впереди - заросли. Андрей перемахивает через кусты можжевельника, огибает шипастые ветки акаций. Топот приближается.
Юноша приседает, готовый к броску. Он чувствует огромный прилив сил. Он чувствует в себе зверя.
И тут из-за склона выскакивает дикарь. Андрей уже видел его в Кула-Ори в составе той банды. Неужели Дрэян и в самом деле имеет к ним какое-то отношение? Юноша знал, что брат влюблен в жену Учителя, но чтобы пойти на такое… О, Природа!
До чего же все это знакомо… Андрей вспоминает битвы на Оритане, а тело его уже летит на дикаря, сбивает с ног не ожидавшего нападения аборигена. Он с трудом унимает желание разорвать негодяя на части, и кулак неохотно разжимается.
- Атме! Атме! - скулит дикарь.
Андрей хватает его за горло и прижимает к стволу дерева.
- Фирэ! - короткий окрик Учителя; юноша успевает отбить руку дикаря, из которой вылетает нацеленный ему в бок нож с зазубринами на лезвии.
Неудача лишает аборигена последних сил.
Учитель разъярен. Еще мгновение - и он просто вырвет жизнь из грязного смуглого тела этой обезьяны. Однако он сдерживается.
- А потом виновным объявят волка… - утираясь рукавом, говорит Учитель и с презрением (сейчас - только с презрением) разглядывает пленника. - Кто?
- Атме… атме Ормона… - бормочет дикарь, а по ногам его течет моча; Андрей брезгливо отстраняется.
- Я догадывался… Приматы. Ну и что прикажешь с ним делать, парень?
Андрей хотел было ответить, что, по его мнению, следует сделать с этой двуногой тварью, но земля уходит из-под ног…
…Он очнулся. Светлая комната. Палата.
В палате, кроме него, находится еще несколько человек. Очкастый доктор Штайнброк, медсестра - блеклая блондинка с маленькой грудью, широкой талией и еще более широким задом, истинная арийка, воплощение мечты идеологов Третьего Рейха - и двое незнакомых парней (в руках одного Андрей заметил диктофон).
Серапионов еще не пришел в себя после того сна. Эти люди были чем-то нереальным, как опиумное наваждение. Он даже не сразу понял, о чем его спрашивает долговязый тип с диктофоном. Разум неохотно пробудился, и смысл вопроса наконец стал понятен: этот незнакомец интересовался, как он себя чувствует. Андрей ответил, что нормально. Штайнброк еще до операции предупреждал Андрея, что это принципиально новый метод, прежде применявшийся на пациентах всего раз или два.
- Ich habe Rückenschmerzen, - добавил Серапионов.
- Wie alt sind Sie?
- Mittedreißiger.
Медсестра вкатила большой лоток, заполненный разноцветными баночками и пузырьками, наклонилась над столом и принялась раскладывать препараты по ячейкам на вертящемся диске.
Долговязый поговорил с доктором и снова обратился к Серапионову. На сей раз он осведомлялся, всем ли доволен пациент или есть еще какие-то пожелания. Андрей поманил его к себе и, взглянув на медсестру, что-то шепнул ему на ухо. Долговязый расплылся в улыбке, понимающе закивал, обернулся на доктора Штайнброка. Тот указал в сторону таблички с фамилией пациента, закрепленной в изножье койки, а после этого слегка пожал плечами:
- Das ist Russische mensch…
Незнакомец изучил надпись, что-то пробормотал в диктофон и кивнул доктору:
- Verstehe!
- Mein Gefühil sagt mir, daß er wieder gesund wird. Es ist nicht gesagt…
- О! Ja-ja! - парни-посетители рассмеялись.
Андрей слегка покривился от боли и пробормотал по-русски:
- Твои б слова, Штайнброк, да Богу в уши…
Насколько он смог понять, долговязый и его спутник были журналистами. Пожелав ему скорейшего выздоровления, они вышли; за ними, покачивая бедрами, последовала медсестра со своей каталкой. Доктор задержался и осмотрел Серапионова, одобрительно кивая и приговаривая: "Sehr gut, sehr gut!" Андрей же вспоминал подробности своего сна, и сейчас ему действительно хотелось лишь одного: закрыть глаза…
ВНЕ РЕАЛЬНОСТИ. НИКОГДА. РОСТАУ
Завидев племянника живым и невредимым, Сетх помрачнел. И не успели еще Нетеру занять свои места, нынешний правитель Та-Кемета заявил:
- Исет нарушила законы Маат, подписав мерзкий богам договор. Своими чарами она заставила многих сочувствовать себе. Это несправедливо. Однако я вижу, что богоравные не могут воспрепятствовать ее волшебству. Суд не будет праведным, пока в зале присутствует моя коварная сестра. И посему я не желаю участвовать на судилище, покуда она здесь. Она затмит разум Нетеру, а я окажусь беззащитен. Я не желаю, чтобы среди судей находились женщины, вступившие в сговор против мужчин. Пусть лишь Нетеру-мужчины удалятся со мною на остров, где и продолжится слушание. Если нет - я сейчас же уеду из Гелиополя.
Исет посмотрела на Тота, а он скосил узковатые, подведенные сурьмою глаза на Ра.
Хору хотелось крикнуть, что Сетх лжет. Мать никогда не вмешивалась чарами в решение судей. Но он помнил наставления Хентиаменти, а потому заставил себя смолчать.
- Да, - рассудил Ра и погладил свою бородку. - Твои опасения небезосновательны, Сетх. Суд не будет продолжаться, покуда мы не удалимся на остров и не воссядем там в отсутствие женщин.
Нетеру возроптали.
- Сейчас Ра уляжется на землю и станет говорить, что больше никогда не взойдет в свою ладью, если мы будем упорствовать, - усмехнувшись, шепнул Инпу на ухо брату. - Это его излюбленный довод во всех спорах…
Дряхлый Ра уже сползал со своего трона.
- Не стоит этого делать, отец! - звонко воскликнула Исет, поднимая руку, и все замолчали, а она продолжала в оглушительной тишине: - Не утруждай себя, великий Ра! Мы с Хатхор и Нут удалимся, вы можете продолжать без нас, здесь.
- О, нет! - воспротивился Сетх, с ненавистью глядя на свою непокорную сестру. - Эти места слишком открыты. И невидимая, ты будешь влиять на нас! Так дело не пойдет! Либо мы отправляемся на остров, либо я покидаю небесный Ростау и уже больше никогда не явлюсь на судилище! Это мое слово против слова сестрицы. Решайте!
Большинству Нетеру и Хору с Инпу было ясно, что Сетх оставляет за собой право на чары. Очутившись на острове, он не откажется от волшбы. Ра закроет на это глаза, а быть может, даже поддержит своего защитника. Сильнее Сетха только женщины, от них-то он и решил избавиться сегодня, еще до начала слушания…
- Хентиаменти, сынок, - Исет взяла за руку старшего сына, и Сетх отвернулся, делая вид, что ему неинтересно, как поведут себя его враги, - твой отчим будет покушаться на жизнь Хора. Если сил твоих не хватит, дай мне знать…
- Да будет так, мама, - Инпу обнял Исет за плечи и слегка прижал ее к себе. - Когда будет туго, я пришлю весточку. А ты тем временем позаботься о нашей с Хором армии. Я вижу, что Сетх замыслил прорыв, и вам с Небтет придется стать во главе войска вместо нас.
Нетеру покидали зал. Молча вышел за ними Хор. Инпу кивнул напоследок матери с бабкой, уверенно надел шлем и, шакалоголовый, направился к сходням.
Ладья отплыла.
ВТОРАЯ РЕАЛЬНОСТЬ. ИЮЛЬ. РОСТОВ-НА-ДОНУ
Ковш экскаватора вгрызся в глину, зачерпнул большой ком и, подергиваясь, начал подниматься. Башня с гулом поворачивалась.
Бригада рабочих совковыми лопатами перекидывала ранее отброшенную землю в тачки и увозила за пределы садового участка. Черные от загара спины людей лоснились: июльское солнце жарило беспощадно.
Поодаль, под айвовым деревом, сидел молодой человек. Обложенный книгами и тетрадями, он что-то читал, изредка поглядывая на рабочих и углублявшуюся яму. А в душе его клубилась тревога, и юноша не ведал ее истоков. Однако что-то влекло его сюда каждое лето последние пять лет. Он приходил, садился под этим деревом и ждал. Ждал, сам не зная, чего…
Когда раздался пронзительный крик, Шура вскочил. И если у всей бригады тут же возникла мысль о несчастном случае, то парнишка понял: произошло что-то другое…
Рабочие окружили упавшего на насыпь человека.
- Марк, ты че? - крикнул кто-то.
Тот, кого назвали Марком, хрипел и судорожно колотился, сжимая в руках грязную игрушку - куклу в полуистлевшем платье. Таких по старинке "сажают" на чайники, чтобы сохранить подольше тепло.
Лопата рабочего валялась рядом.
Шура замер. Он даже не подозревал, насколько жутко выглядело это со стороны…
Марк неведомым образом изогнулся, и земли касались лишь его стопы и затылок, а тело, сведенное болью, дугой повисло в воздухе. Изо рта его хлестнула пена - грязно-серая, обильная. Удушливый запах тлена пополз во все стороны от стонущего человека.
- Зовите "скорую"!
Шура не мог пошевелиться. К дому побежали двое.
- Водой его надо! Удар это, солнечный… - со знанием дела сказал бригадир, и еще двое схватились за ведра.
Но вода не помогла. Марк бился все сильнее и наконец потерял сознание. Кукла выпала из его рук, покатилась в яму.
Юноша сделал шаг назад. Никто не обращал на него внимания. Он отступил еще, и голую ногу царапнула ветка крыжовника. Шура вздрогнул, отскочил в сторону и побежал, не разбирая дороги. Он снова ощутил Его - того, кто снился ему почти каждую ночь вот уже почти пять лет…
Парень остановился, лишь услышав вой далекой сирены. Огляделся, пытаясь понять, куда занесла его нелегкая. Отгреб со лба пропитанную потом челку. Незнакомая улица, сложенный из "дикого" камня невысокий забор, красивый двухэтажный дом, не похожий на другие…
- Ты что, потерялся?
На Шуру с любопытством смотрит маленький мальчик. Забавный, со взъерошенными от беготни светлыми волосами и смеющимися темно-серыми глазами. И снова - будто чья-то ледяная рука коснулась затылка Шуры.
Мальчик сложил ручки на заборе, уперся в них узким подбородком. Юноша бросил взгляд во двор. В виноградной беседке за деревьями мелькали фигуры взрослых, оттуда доносился смех и женские голоса.
- Дай мячик, - попросил ребенок, указывая пальчиком в заросли крапивы, растущей на противоположной стороне дороги.
Шура медленно повернулся и, обогнув стоявшую у ворот иномарку, подошел к кустам. Мяч лежал в неглубокой канавке.
- Саша!