□
Шофер выключил мотор и хотел последовать за Рейнхельтом. Но один из патрульных схватил его за ворот, придавил к сиденью.
Ничего не подозревавший шофер возмутился:
- Что за безобразие, руки прочь! - это были его последние слова.
Крик шофера чуть не погубил всю операцию. Голос его Рейнхельт услышал на ступеньках подвала. Он рванулся, Метелин и Трубников сжали его с двух сторон. Костя выхватил из кобуры гауптштурмфюрера пистолет, разрядил его и снова сунул в кобуру.
Сильные, со стальными мускулами руки приподняли Рейнхельта, как ребенка, кто-то прижал его к широкой груди. "Это моя смерть", - только и успел сообразить офицер.
Но его не убивали, а втащили в пустое, захламленное помещение.
Метелин осветил угол ручным фонариком, усадил Рейнхельта на опрокинутый ящик.
- Кто вы? - выдавил из себя Рейнхельт.
- Комсомольцы! - ответил Метелин. - Вы можете не представляться - вас, господин гауптштурмфюрер, мы хорошо знаем как палача нашего народа.
Он испугался, но виду не показывал. "Если не прикончили сразу, значит, есть шанс, - пронеслось у него в голове. - Дурак, ведь предупреждали меня: без охраны - ни шагу".
В это время Николай Лунин втащил труп шофера, бросил к ногам гауптштурмфюрера.
- Сам на смерть напросился, - сказал он, - орать вздумал. - И обратился к Рейнхельту: - Надеюсь, господин гауптштурмфюрер окажется более благоразумным, не последует за своим водителем? - Повернувшись к Метелину, добавил: - Докладываю: автомобиль укрыт в развалинах.
- Меня не запугаете, не из робких! - глуша дрожь в голосе, проговорил Рейнхельт. - За нахальство дорого заплатите: я уничтожу вас. Но если добровольно сложите оружие, я сохраню вам жизнь.
- Подумайте лучше о своей жизни, - напомнил Костя Трубников.
- Подожди, - Метелин остановил Трубникова. - У нас к вам деловое предложение. Вы держите в овощном подвале заложников.
- Да, - ответил Рейнхельт, - они будут расстреляны.
- Но они не виновны. Док взорвали мы: я и вот он, - Метелин указал на Трубникова.
- Я освобожу арестованных, если их место займете вы.
- Мы решили повременить, - проговорил Костя. - Не все сделали: вы еще топчете нашу землю. Причина, как видите, весьма уважительная.
Метелин добавил:
- Так вот, за вашу жизнь мы требуем немного: немедленно освободите заложников или… Сами понимаете: нам терять нечего.
Рейнхельт долго раздумывал.
- Хорошо, - согласился он. - У меня нет выбора. Ваша взяла.
- С умным человеком приятно иметь дело, - польстил ему Семен. - Для верности сделку нашу скрепим документом, - и подсунул дощечку, лист бумаги, ручку. - Пишите точно, что продиктую. Итак, начали: "Я, гауптштурмфюрер Энно Рейнхельт, настоящим подтверждаю, что при личной встрече с комсомольцами-партизанами пришел с ними к обоюдовыгодному соглашению:
1. Я, Энно Рейнхельт, обязуюсь сегодня же ночью освободить невинных заложников и впредь их не преследовать, за что комсомольцы-подпольщики даруют мне жизнь".
Рейнхельт вскочил:
- Вы с ума сошли? Не буду, ни за что не буду такое писать!
Лунин схватил его за шиворот, насильно усадил на ящик, приставил пистолет к груди:
- Полегче на поворотах. А то у меня быстро загремишь в тартарары.
Трубников для подтверждения слов друга довольно чувствительно ткнул пленника в бок:
- Или пишите, что вам велят, или… Ну!
Гауптштурмфюрер медленно принялся писать то, что диктовал Метелин: "2. Мы, комсомольцы-подпольщики, через плененного нами гауптштурмфюрера заявляем Гитлеру и другим фашистским палачам: или уходите с нашей земли, или мы зароем всех вас здесь в могилу. Так и знайте!"
Рейнхельт поколебался, подумал и, приняв, видимо, какое-то решение, написал и это без сопротивления.
- А теперь, - обратился к нему Метелин, - распишитесь, укажите свое воинское звание и занимаемую должность.
Вот этого Рейнхельт не ожидал: подписать самому себе смертный приговор - никогда! Он бросился к выходу, попытался поднять тревогу. Костя стремительно перехватил его и крепко стукнул о кирпичную стенку. Гауптштурмфюрер застонал и опустился на цементный пол.
- Меня нельзя бить, я - офицер.
Эти слова прозвучали так нелепо, что ребята от души рассмеялись.
Рейнхельта подняли, снова усадили на ящик. Трубников властно встряхнул его за шиворот:
- Ну, живо!
К Рейнхельту подступили крепкие, вооруженные, зло дышащие парни. Ему ничего не оставалось делать, как повиноваться грубой физической силе: он расписался.
Метелин сел с ним рядом, проговорил:
- Успокойтесь, господин гауптштурмфюрер. Со своей стороны, и мы берем обязательства, вот они, читайте…
Каллиграфическим почерком вывел: "3. Мы, группа приазовских партизан, подтверждаем, что Энно Рейнхельт, попав к нам в плен, наложил в штаны и, спасая свою собственную шкуру, обязался освободить ни в чем не повинных людей, взятых в качестве заложников. Если он нас обманет, то сегодня ночью получит пулю в лоб, а этот документ, им подписанный, мы перешлем для сведения Гиммлеру".
- Прочитали? - спросил Метелин. - Надеюсь, догадываетесь, что Гиммлер не оставит без внимания столь важный документ. Знайте, что и ваша жизнь и благополучие вашей семьи находятся в наших руках. Кроме того, этот документ мы размножим, напечатаем отдельной листовкой, распространим среди ваших друзей, среди всех немцев. Пусть узнают, какой вы трус. От подписи вы теперь не откажетесь. Подпись подлинная.
- Да, я в ловушке.
- Мы обещаем уничтожить договор, как только заложники окажутся на свободе.
- А где гарантия?
- Хватит торговаться, Рейнхельт! - прикрикнул Метелин. - Машину водите?
- Да.
- Тем лучше. Шофер, как видите, по собственной глупости оказался непригодным к дальнейшей службе. Итак, возвращайтесь к овощехранилищу и немедленно выпустите арестованных.
- Повинуюсь, - подчеркивая иронию, ответил офицер и поспешно покинул развалины.
Из темного угла вылез Сашко с сигнальной сиреной.
Кивнув на сирену, Метелин распорядился:
- Спрячь в развалинах. К овощехранилищу незаметно сумеешь пробраться?
- Прошмыгну.
- Тогда проследи за выполнением приказа.
- Есть проследить!
Проходными дворами Сашко пробрался к сгоревшему зданию, расположенному напротив овощехранилища, превращенного в тюрьму. Вскоре из скованной железом двери стали выходить на свободу перепуганные заложники. Одного они несли на руках…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
В ГОРАХ, НА КОРДОНЕ
До кордона Юрий Маслов добрался без особых затруднений. Пропуск, выданный по всей форме, избавил его от неприятностей. С помощью Николая Лунина удалось уговорить Клаву, и она достала нужный документ, за что Юрий пообещал полицейским чинам козлиную лопатку или кабаний окорок.
Пробираясь к горе-птице, Маслов не узнавал с детства памятных мест. На северных склонах гор были найдены богатейшие кладовые нефти. Перед самой войной здесь поднялся лес вышек, в ущельях возникли островки из железных баков. В долинах пролегли трубопроводы, несшие нефть из скважины в емкости, а оттуда к берегу моря.
Теперь кругом царило мрачное запустение. Вышки валялись на земле. Замерли "качалки", некогда высасывающие из недр земли живительные для танков и самолетов соки. Покорежены трубы. Металлическими болванками забиты скважины. Вспороты животы баков. Гитлер рассчитывал заполучить так необходимые ему для войны нефть и бензин. Но нашел мертвые промыслы. Здесь действовал партизанский закон - ни капли горючего врагу.
Юрий свернул на узкую тропинку, стал подниматься вверх по склону горы. Справа сверкнула зеркальная гладь Каштанового озера. "Здесь мы условились встретиться с Ружей", - вспомнил Маслов.
Вытирая с лица пот, Юрий не сбавлял шагу. Левая рука была забинтована, ныла. Для отъезда на кордон ему нужна была причина. На второй день после взрыва в порту немцы заставили Маслова и других рабочих расчищать завалы. Разбирая остатки материального склада, Юрий обнаружил и припрятал на всякий случай шахтерскую лампочку, и она, как нельзя кстати, пригодилась. Врач Трубникова посоветовала вызвать на руке искусственный ожог: взять из лампочки электролит, смазать нужное место и смочить водой. Так Юрий и сделал. Образовался гнойный нарыв. Боли вытерпел адские, зато получил длительное освобождение от работы.
"Как-то встретит меня дядя?" - всю дорогу с тревогой гадал Юрий.
Но опасения его оказались напрасными. Угрюмый Айтек Давлетхан на этот раз на редкость гостеприимно принял племянника. Он вдовец, живет одиноко. За те годы, что Юрий не видел его, дядя не постарел, остался таким же подтянутым, жилистым. Впрок, видимо, идет жизнь в горах, в лесу.
Мать Юрия редко общалась с братом. Письмо, которое сейчас вручил от нее племянник, Айтека растрогало. Он без устали хлопотал и суетился вокруг гостя. "Наскучило в бирюках пребывать. Ишь, как живой душе обрадовался", - про себя отметил Маслов.
Юрий начал осторожно изучать дядю. С узкого смуглого лица Айтека с выпуклыми скулами, с крупным хищноватым носом не сходила приветливая улыбка. Лишь серые, холодные глаза оставались безучастными.
Обняв племянника за плечи, он водил его по двору, сараям, кладовым, показывал хозяйство, разрешил пользоваться всем, что приглянется.
- Отлеживайся, наращивай тело. Живу не в пример вам, городским: есть чем зубы занять… А что с рукой?
- Производственная травма, скоро пройдет.
На второй день тайком от дяди Юрий направился к железнодорожному переезду. Петляющую между гор однопутку немцы зорко охраняли: недалеко от переезда Маслов приметил бетонные колпаки с торчащими из амбразур пулеметами.
Юрий уселся под куст, обдумывая, как поступить. Отсюда ему было видно, как сторож неторопливо наводил лоск на своем участке: подмел настил через рельсы, затем принялся белить столбики.
У юноши не оставалось сомнения: да, перед ним тот самый дед Макар, которого описывал ему Максим Максимович. Предстоит теперь определить: Шмель ли он? А как лучше это сделать? Максим Максимович советовал поступать по обстановке, а что это значит?.. Тянуть дальше не имело смысла. Направился к будке, в которой скрылся сторож с ведром извести.
- Здравствуйте, дядя Макар, - проговорил он, закрывая за собой дверь. - Я от тети Сони, она маковые пирожки к чаю прислала.
Выслушав условную фразу, хозяин явочной квартиры никак не реагировал: вымыл руки, безучастно присел к столу. А он, как предупредили Юрия, сразу же должен был ответить так: "Давненько она не баловала меня своей стряпней". Но старик молчал. Как же быть? "Он предатель, конечно, он! - лихорадочно соображал Маслов. - Иначе почему не отзывается на пароль?"
Молчание сторожа подозрительно затянулось, что вконец озадачило Юрия. Он пошел на крайность: произнес вторую часть пароля:
- Еще вам кланяется сват Никифор и желает долгой жизни.
Теперь дед Макар улыбнулся:
- Давненько она не баловала меня своей стряпней.
У Юрия отлегло на душе. Старик опять замкнулся, взял в руки метлу, направился к выходу, строго предупредил:
- Тебе не следует здесь оставаться, патруль ко мне частенько наведывается. Через два часа сменюсь, жди у векового дуба, что у развилки дорог. Знаешь?
- Видел.
- А теперь уходи.
С тяжелой душой покидал Юрий сторожку. Поспешность, с которой Макар его выпроводил, не сулила приятного. А что поделаешь? Утешил себя поговоркой отца: лиса знает много, но тот, кто ее ловит, знает больше.
Забрался на конусообразную гору, спрятался среди кустарников. Отсюда хорошо просматривалось все, что происходило на переезде. Напротив будки, на пригорке, стоял деревянный дом, в котором живут сторожа. В ста метрах левее, почти у самого тоннеля, помещалась казарма, в ней квартировала команда охраны железнодорожного пути.
Юрий гадал, как поступит дед Макар? Бросится к немецкому начальству, чтобы сообщить о появлении связного от партизан, или подождет, пока сдаст смену.
Время от времени старик открывал шлагбаум, пропускал груженные соломой или сеном арбы, легковые и крытые брезентом автомашины. Ни к одной из них он не подходил, ни с кем не заговаривал.
Вот к сторожке проследовал сменщик с авоськой в руках. Что же предпримет дед Макар: кинется к казармам или к развилке дорог? Макар избрал путь к вековому дубу. Юрий поспешил опередить старика. "А зачем ему, опытному провокатору, прибегать к немедленной помощи немцев? - прикидывал Маслов. - Ведь о том, что он Шмель, по его убеждению, никто из наших не догадывается. Сейчас ему нужен не я, а то, с чем я к нему пришел".
Очутившись у дуба раньше, Юрий растянулся в тени, сделал вид, что находится здесь давно, успел даже вздремнуть. Макар толкнул Маслова, и тот приподнялся. Сторож тяжело вздохнул, опустился рядом на землю.
Вокруг развесистого дуба, кроме травы, ничего не росло: густая его крона не пропускала лучей солнца. Ковыряя в зубах сорванной былинкой, Юрий прикидывал, как бы сейчас поступил на его месте Метелин или Максим Максимович. Ничего лучшего не придумал, как в упор спросить:
- Как поживаете, господин Шмель?
Дед Макар удивился:
- Шмель? Почему? Что это такое?
- Я ищу человека по кличке Шмель.
- При чем тут я? Путаешь, парень! И схватил суковатую палку. - Катись отседова да побыстрее. Тоже - нашел господина.
Насупив косматые брови, дед Макар приподнялся на колени, напружинился, готовый вступить в рукопашную.
Маслову не хотелось верить, что попал впросак. "Никчемный я следователь, - выругал себя. - Дуролом, возомнивший себя психологом".
Прибег к маневру:
- Мне поручено передать штабу партизанского отряда важное задание. Как его найти?
Старик отчужденно ответил:
- Пошел вон. Я ни с каким отрядом не связан. Я человек старый, политикой не интересуюсь.
Опираясь на палку, дед тяжело приподнялся, не оглядываясь на Юрия, зашагал к переезду. Юрий догнал его в густом ельнике.
- Простите, дядя Макар, - взмолился Маслов. - Я от Максима Максимовича, он велел низко кланяться вам.
Старик остановился:
- От какого Максима Максимовича?
- Того, что живет в Приазовске. Вы с ним вместе в гражданскую воевали.
Косматые брови сторожа зашевелились:
- А поумнее посланца Максим Максимович не мог выбрать?
"Ого, дед с колючками", - отметил Маслов.
- Я из лучших, - рассмеялся Юрий.
- Не завидую ему, если ты у него - из лучших.
У Юрия улеглось сомнение.
- Штаб партизанского отряда арестован, - переходя на серьезный тон, сообщил он.
- Впервые слышу.
- Выдал его предатель по кличке Шмель.
- И ты обо мне такое? Неверием ты оскорбил меня, сынок.
- Извините, сами понимаете.
- Забудем о том. Плохую весть принес, сынок. А кому они доверились?
- Вот этого мы и не знаем. Кто такой Айтек Давлетхан?
- Замкнутый он. Отца его, Сагида, уважал.
- И я его любил, - сник Юрий. - Он дедом мне доводился.
- Тогда ты и Айтека должен лучше моего знать.
- Я редко с ним встречался, а война, как сами понимаете, к осторожности приучила.
- Ума не приложу, чем тебе помочь. Моя явка резервная. Я лично ни с кем не связан.
- А что Максиму Максимовичу передать?
- Порадовать нечем. Скажи, что фашисты альпийских стрелков подтягивают, легкие пушки, ручные пулеметы подвозят. Не иначе Главный хребет собираются штурмовать. Слушок идет - проводника ищут. Сердце кровью обливается: неужто сыщется?..
На обратном пути Юрий свернул к Каштановому озеру, на берегу которого предстояло встретиться с Ружей.
□
Ружу в Спокойных Бродах устроили по-барски: по требованию Рейнхельта в гостинице отвели ей помер с отдельной спальней, снабдили продуктами. Энно три дня отсутствовал. Вернулся усталый, полдня проспал, затем снова исчез на двое суток. Ружа догадывалась, что штаб генерала Вольферца находится где-то поблизости. Энно там проводит все дни. Просила взять с собой - наотрез отказал.
Нет, не оправдывает она доверия Максима Максимовича. Рейнхельт свои делишки обтяпывает где-то вдали от ее глаз. В гостинице появляется один, она не в состоянии ничего узнать.
В номере гостиницы было душно и скучно. Пообедав, она прилегла отдохнуть. Ждала Энно - сегодня обещал непременно приехать. Незаметно задремала.
Сколько спала - не помнит. Разбудили ее голоса, доносившиеся из соседней комнаты. Было совсем темно. Осторожно потрогала дверь. Она была заперта. Заглянула в замочную скважину, откуда проникал свет, но рассмотреть что-нибудь мешал вставленный ключ. Ружа приложила ухо к двери. Услышанные ею слова заставили насторожиться. Металлический, с хрипотцой голос кого-то упрекал:
- У меня не хватает больше сил. Сколько так можно? Из-за вас я страхом мучился.
- Давай будем справедливыми, - возразил Рейнхельт. - В карательную сотню, как мне известно, ты добровольно вступил, силком не тянули.
- То не отрицаю. Мы в гражданскую войну своего добивались. Потому как люто большевиков ненавидели.
- А жить-то с ними пришлось, с коммунистами? - добродушно рассмеялся Рейнхельт.
- Нас тогда союзники предали. Сами из Новороссийска на пароходах смылись, а расплачиваться таким, как я, пришлось.
- Упрек опять несправедливый, - осадил Рейнхельт. - Ты сам, по доброй воле, в России остался и обязательство подписал.
- Так золотые горы обещали!
- Твой сотник - человек слова. По его ходатайству в Швейцарском банке счет на твое имя открыт. Вклад твой растет. Мне стало известно, что бывший твой сотник скоро прибудет в здешние места, он назначен начальником заповедника. И вообще хватит волынку тянуть. Ты, собственно, чего, Шмель, добиваешься?
Ружа не отрывала уха от замочной скважины. Звякнул стакан. Что-то забулькало. Рейнхельт вкрадчиво спросил:
- Говоришь, золотые горы обещали? Будут… Тебя ценят и щедро награждают. Не далее, как нынешней осенью, за сведения о партизанах получишь в Сочи усадьбу: на выбор любой санаторий!
Обладатель голоса с хрипотцой возразил:
- В Сочах не хочу, невыносимы эти… соотечественники. Отправляйте в Швейцарию.
Рейнхельт сдержанно рассмеялся:
- Губа не дура. Можно и в Швейцарию, после того…
Опять Ружа не расслышала конца фразы. Дальше Рейнхельт хвастливо произнес:
- Я о тебе генералу докладывал, он торопит. Нам медлить дальше нельзя. Альпийские стрелки наготове. Попав в тыл Красной Армии, они остальное довершат сами… Или боишься в родных горах заблудиться? Один уже разыграл Сусанина: до сих пор на суку вялится. Тебе я верю. Поведешь отборные части, цвет эсэсовских богатырей.
- Поискали бы кого другого. Узнают… Не сносить мне головы.
- Больше некому.
"Вот оно что, - замерла Ружа, - он его в проводники завербовал".
Тут же ее догадка подтвердилась.
- Ну что ж, я согласен. Мне подвластны волчьи тропы, - расхвастался Шмель, - без единого выстрела Закавказье захватим.
- Вот это - голос мужа! - подхвалил Рейнхельт. - Близится конец твоей двойной жизни. Сделку коньяком спрыснем.