Стремительно вырвав руку из Костиной ладони, она резко сказала:
- Довольно! Я о твоих родных слышать не хочу.
- Хватит так хватит, - покорно согласился Костя. - Еще одна и последняя просьба: дай, пожалуйста, конверт.
- Зачем?
Он достал из кармана листок, написанный в подвале.
- Письмо отправить.
- Интересно, кому?
- Рейнхельту.
- Да ты в своем уме? Что тебе от него нужно?
- Не волнуйся, о тебе - ни слова.
- Не дам, ни в коем случае. Поди, донос настрочил?
- Я не из той породы. Не капризничай, Клава, и конверт дашь, и письмо Рейнхельту лично вручишь: за такое письмецо он наградит тебя.
- А не врешь? - недоверчиво спросила Клава.
- Ты меня знаешь…
- Теперь люди мгновенно меняются.
- Только не я.
Клава достала из ящика конверт. Трубников надписал:
"Господину Энно Рейнхельту. Лично в руки".
- Вот, передай.
- А что все-таки в нем? - продолжала допытываться Клава, но письмо взяла.
- Клава, я хоть и бывший друг, но подлости тебе никогда не сделаю. Я искренне привязан к твоему отцу, Петру Петровичу, брату Николаю и матери. Поверь, Рейнхельт обрадуется моему письму.
- А если спросит, где я его взяла?
- Ответь: мол, подброшено в почтовый ящик. Клянусь, о тебе ни слова.
- Хорошо, рискну, передам.
- Спасибо, Клава, прощай.
Он быстро оделся, бесшумно вышел из комнаты.
Клава какое-то время вертела конверт в руках. Как ей хотелось вскрыть его, узнать, что в нем, но, вспомнив Рейнхельта, одумалась: за такое не милуют.
Пересилив себя, сунула конверт в сумочку, выглянула в окно: Кости нигде не было.
□
Клава Лунина с озабоченным видом шла к бывшему Дворцу пионеров. Ей казалось, что в сумочке не письмо, а мина замедленного действия, которая вот-вот взорвется. Велико было искушение уничтожить его, разорвать и выбросить, будто ничего ей не передавали.
А если Костя, не дождавшись ответа, ухитрится переслать другое? Он из таких: что в голову втемяшилось - не отступит, пока не добьется. Тогда Рейнхельт спросит ее, где письмо, ему адресованное?
А вдруг Трубников сообщает что-нибудь о ней? Надо было не впускать в комнату, следовало бы дверь захлопнуть перед его носом!
Так бы и поступила, если бы это был не Костя. Он прямой, открытый, на удар из-за угла не способен. Каким был - таким остался, потому письмо приняла… Неужели сама несу свой смертный приговор?..
Не находя ответа на свои вопросы, она затопталась на месте, не решаясь войти в здание. В это время, как нарочно, возле нее остановилась машина "ганомак", из которой вышел Рейнхельт. Он подошел, взял Клавдию под локоть, и они вместе проследовали мимо часовых.
Когда поднимались по лестнице, Клавдия отдала письмо. Рейнхельт пригласил ее в кабинет. Удобно усевшись в кресло, он вскрыл конверт и стал читать. Клавдия следила за выражением его лица, похолодев от страха.
Наконец Рейнхельт встал, потер от удовольствия руки, улыбнулся. У нее отлегло от сердца: значит, Костя не обманул!
Пройдясь по кабинету, гауптштурмфюрер спросил:
- Каким образом письмо попало к тебе?
- В почтовый ящик кто-то подбросил, - не моргнув, соврала Клавдия. - Смотрю, оно вам адресовано. Вот я и принесла.
Рейнхельт уставился на нее колючими глазами:
- С автором письма встречалась?
- А кто автор?
- По почерку не догадываешься?
- Почерк на конверте мне незнаком.
- Гм… А ты должна его знать. Да это сейчас не имеет значения… У тебя цветок гортензия имеется?
- Даже три горшочка.
- Странно… Откуда ему о цветке известно? - вслух размышлял гауптштурмфюрер. - Чертовщина, мистика да и только! В самом деле они всесущие, всевидящие. - Подумав, строго приказал Клаве: - Иди домой и поставь цветы на окно, обязательно гортензию. Все три горшочка. Немедленно!
Лунина поднялась со стула, подражая военным, ответила:
- Есть поставить гортензию на окно! - И, помолчав, спросила: - Можно идти?
Рейнхельт уже давно обходил Клавдию своим вниманием. Сейчас обнял ее за плечи, легонько прижал к себе и отпустил.
- Одну минутку, Клара.
Он прошел в угол, где стоял сейф, открыл его и позвал:
- Подойди сюда, Клара.
Она легко, игриво подбежала к нему.
- Вот видишь? - Рейнхельт в сжатых пальцах показал кольцо. - Тебе нравится?
Лунина изобразила крайнее смущение. Потупив глаза, не отвечала. Гауптштурмфюрер самодовольно рассмеялся:
- Вижу, что по душе. Бери, на память.
"Костя как в воду глядел, - радовалась Клавдия. - Действительно награду заслужила".
Оставшись один, Рейнхельт сиял трубку телефона, спросил:
- Вы знаете, где живет наша переводчица Лунина? Хорошо… - Металлическим голосом приказал: - Сейчас же пошлите ловких парней, и пусть они понаблюдают за всеми, кто будет рассматривать окна ее квартиры. Не брать! Ни в коем случае! Обязательно проследите, куда пойдут! Выполняйте!
□
Рейнхельт еще раз прочитал письмо Кости Трубникова. В нем говорилось:
"Господни гауптштурмфюрер! Пишет вам один из тех комсомольцев, с которыми вы встречались в памятных для вас развалинах гастронома. Вы тогда оказались на редкость сговорчивым.
Вот что вынудило меня обратиться к вам. Вами арестованы моя мать, сестра и брат. Они мирные жители: стояли в стороне от борьбы с вами, истязателями моей страны.
Заявляю, что взрыв дока, диверсии на железке, на заводах организованы мною. Естественно, у меня имеются сообщники, их фамилии и адреса известны только одному мне.
Охотясь за Метелиным, вы на ложном пути, иными словами, занимаетесь мартышкиным трудом. Из-за болезни секретарь горкома комсомола давно покинул Приазовск.
Делаю вам, господин гауптштурмфюрер, предложение: освободите маму, сестру, брата - и я добровольно сдамся. Устраивает? Понимаю, вам нужны гарантии. Такой гарантией буду я сам. Если примете мои условия, я незамедлительно явлюсь к вам, после то вы должны освободить моих родных. Как видите, я доверяюсь вам, хотя уверен, товарищи назовут мой поступок безумием, более того - самоубийством.
Если мои условия приемлемы, то сделайте так: переводчицей у вас работает Лунина Клава. Так вот, пусть она в своей квартире на подоконник поставит три цветка гортензии. Как только цветы окажутся на окне, я направлюсь в ваш кабинет. Но это также будет означать, что вы, господин Рейнхельт, согласились освободить моих родных и ни в коем случае не нарушите данного вами слова.
Константин Трубников"
От Клавы Рейнхельт скрыл свою радость.
Бегая сейчас по кабинету, он два раза прикладывался к бутылке с коньяком. "Вот это да! Комсомольцы сами сдаются. В моей практике такого не бывало! Будет, что рассказать в семейном кругу. Никогда не поверят. Комсомолец - и поразительная сыновья нежность. Умный, а поступает глупо".
После обеда ему доложили: явился какой-то русский, не называет фамилии, упорно доказывает, что господин гауптштурмфюрер обещал немедленно его принять. Рейнхельт приказал тщательно обыскать посетителя, ощупать складки его одежды, поднять по тревоге команду внутренней охраны, а уж потом доставить русского к нему.
Пока выполнялись его распоряжения, Рейнхельт для успокоения нервов выпил три рюмки коньяку, на всякий случай спрятал в комнате отдыха главного вахмистра: о неприкосновенности своей особы он теперь не забывал!
Ожидая прихода Трубникова, Рейнхельт обдумывал, как ему лучше вести допрос, чтобы сломить волю комсомольца. Еще и еще раз обращался к досье этой семьи, изучал собранные о ней материалы, пытаясь вникнуть в образ мышления Кости, Василия, Надежды Илларионовны, Ирины, разобраться в том, какие силы подняли на борьбу, что питает их лютую ненависть к немцам.
Личной собственности, скажем, фабрики, завода или земли, которые надо защищать от завоевателя, у них в помине не было. Обыкновенные рабочие, отдающие внаем свои силы. В прошлом вдова почти нищенствовала, пока не подросли дети. И на тебе - партизаны, всей семьей в подполье ушли. Невообразимо! Парадокс!
В среде эсэсовских офицеров Рейнхельт слыл знатоком человеческих душ. Он подчеркивал перед своими коллегами образованность, начитанность, воспитанность. Наизусть декламировал Гейне и Пушкина, Гете и Лермонтова. Всегда с иголочки одетый, в начищенных сапогах, чисто выбритый. В обществе он ловко поддерживает светский разговор, не скажет грубого слова даме, прячется в комнату отдыха, дверь которой обита войлоком, когда в кабинете истязают женщин: их стоны не воспринимают его уши. В то же время дьявольские камеры-костоломки оборудованы под его руководством, по его чертежам изготовлены орудия пыток.
Многоликий Рейнхельт менялся в зависимости от обстоятельств: с начальством - один, с подчиненными - другой, а с арестованными - третий. И никто не видел его настоящим, подлинным.
Когда в кабинет ввели Костю Трубникова, гауптштурмфюрер несколько минут не отрывался от лежащих перед ним бумаг, давая почувствовать, что в поступке комсомольца ничего из ряда вон выходящего не видит, что такие явления происходят чуть ли не ежедневно. Поморщившись, с досадой оторвался от увлекшего его занятия, равнодушно спросил:
- Я вас слушаю.
- Я - Трубников! - с подчеркнутой твердостью произнес фамилию Костя.
- Трубников? Какой?
- Разве вы не читали моего письма?
- Письма!.. Какого?
Костя не смутился, предвидя возможность такого приема. Тогда в темноте подвала он как следует не рассмотрел гауптштурмфюрера. Сейчас перед ним сидел, учтиво улыбаясь, стройный белокурый молодой офицер с надменным, самоуверенным взглядом светлых, навыкате, глаз.
Рейнхельт не выдержал пронизывающего взгляда Константина.
- Ах, того письма, в котором о горшочках гортензии?..
- Именно того… Я сдался, как видите. Приступайте к выполнению условий договора, - потребовал Трубников.
Рейнхельт встал, расправляя плечи, потянулся.
- Не петушитесь, Трубников, - играя голосом, проговорил гауптштурмфюрер, - присаживайтесь, поговорим.
Костя приподнял и осмотрел стул: надежный ли?.. По-хозяйски усевшись, напомнил:
- Мне уже доводилось с вами беседовать: там, в подвале гастронома.
При упоминании о подвале гастронома Рейнхельт вздрогнул, это не ускользнуло от Кости.
- Говорите потише, ушные перепонки у меня в порядке, - после паузы сказал Рейнхельт. - В развалинах мы находились в неодинаковых условиях. Потому наши точки зрения остались не полностью выявлены. У меня здесь, как видите, удобнее беседовать. Так вот, юноша, в одной из листовок вы, скорее ваши друзья, точнее Метелин…
- Он выбыл из борьбы, - прервал Костя.
- Не о нем сейчас речь. Повторяю, в листовке вы проповедуете совершенно правильные, на мой взгляд, мысли. Подчеркивая суть вооруженного столкновения между Германией и Россией, вы, я бы сказал, прозорливо заметили: это не конфликт за спорную землю или выгодный пролив. Нет! Это борьба идей, столкновение двух миров. Я правильно цитирую?
- В ней еще говорилось, что человечеству претят идеи фашизма.
- То же самое я думаю о коммунизме. На одной планете нам тесно, кто-то должен уступить. Свое мнение вы сказали в листовке, выслушайте мое. Всевышний, создавая живую природу, наделил ее одним свойством: сильный уничтожает слабого! Так-то, романтик Трубников. В природе всегда господствуют сильные.
- Так поступают волки. Человек - высшее существо - наделен такими непонятными для вас качествами, как совесть, порядочность, честность, товарищество, любовь, честь.
Рейнхельт даже поразился: откуда у него такое? Вот тебе и обыкновенный рабочий. Но продолжал вести разговор иронично:
- О, да вы, Трубников, не только романтик, вы еще идеалист. Отвечу с той же откровенностью. Свои личные интересы и стремления я подчинил высшим идеям.
Ясные, спокойные глаза Трубникова расширились, единым взглядом он охватил всю спесивую, напыщенную фигуру эсэсовца:
- А ваша личная честь? Совесть?
- В руках моего фюрера. Я прежде всего военный, мои человеческие чувства не выходят за рамки приказа. А приказу я повинуюсь с беспрекословностью трупа, - перешел он на крик. - Я служу великим целям. А, как известно, цель оправдывает средства. Мы - сила, Трубников, мы знаем, чего хотим!
- Будьте человеком и отдайте приказ об освобождении мирных людей, вами арестованных.
- Вы спасете их при одном условии… У кого скрывался Метелин?
- Понятия не имею.
- Назовите местонахождение партийного центра, и я освобожу вашу мать. Укажите явки - и вы спасете Ирину и Василия.
Трубников с твердостью посмотрел в лицо Рейнхельта:
- Никогда! Я умру честным человеком. На мое предательство не рассчитывайте!
- Время покажет!.. Ты у меня в руках, - переходя на "ты", победно заявил гауптштурмфюрер.
- Обманул, - тихо проговорил Костя. - Как самый последний негодяй обманул. На другое фашист не способен! Ну и сволочь же ты!
В эти слова Трубников вложил столько презрения и ненависти, что Рейнхельт вздрогнул.
- Молчать! - взревел он. - Запорю! Изломаю!
Рейнхельт задыхался от ярости.
- Мне глотку заткнете, - внушительно продолжал Трубников, - другие скажут. И о вас найдется, что сказать: отдельной листовкой напечатаем подписанный вами договор. Подлинник Гиммлеру отправим. Пусть узнает, из каких трусов состоит его ведомство.
- Молчать!
На одно мгновение Рейнхельт остолбенел: перед его глазами уже находился не арестант, не смертник, а прокурор, обличитель, судья.
Придя в себя, он невольно взглянул на обитую войлоком дверь - их мог подслушивать главный вахмистр. И, понизив голос, сказал:
- Вы обещали уничтожить договор, как только заложники очутятся на свободе. Я тогда сдержал слово.
- Хитрость на войне иногда сильнее пушек.
- Чего вы от меня хотите?
- Свободы моим родным.
- И тогда?
- Сейчас выпустите мать, сестру, брата. Я же останусь у вас.
- И скажете, где скрывается Метелин, где находится партийный центр, кто им руководит?
- Нет, этого не скажу.
- Мы расстреляем тебя.
- В таком случае, договор ляжет на письменный стол Гиммлера.
- Не переоцениваете ли вы, Трубников, значение бумажки, в сущности ничего не стоящей? Мое начальство именно так на нее посмотрит. В нашем деле ко всяким уловкам приходится прибегать.
- Вам виднее. Напоминаю слова из договора: "Обязуюсь арестованных освободить, за что комсомольцы даруют мне жизнь". Гауптштурмфюреру войск СС комсомольцы даруют жизнь! Звучит? - торжествовал Трубников, наслаждаясь смятением Рейнхельта. - Или такое: "Попав к нам в плен, Энно Рейнхельт наложил в штаны и, спасая собственную шкуру…" Вы подписывали такое?
- Довольно! К чему вспоминать, - поморщился Рейнхельт.
Рейнхельт понимал, что ликвидировать Трубниковых ничего не стоит. Но за их спиной стоят Метелин, подпольный комитет, наводняющий город подрывными листовками. Он не в силах с ними справиться. Угрозу легко приведут в исполнение: опубликуют позорный договор, оригинал, как обещали, перешлют Гиммлеру. О, сумеют! А что с ним будет? Он хорошо знает! Поднимут старые материалы о взрыве дока, вспомнят другие диверсии. Уже сейчас посматривают косо, особенно после неудачи со Шмелем. Он так и не смог объяснить, куда девался Шмель. Вот-вот спросят: "Рейнхельт, чего стоят твои заверения о наведении железного порядка в городе?" А когда договор станет известен? "Ага! Теперь ясно. У тебя, Рейнхельт, двойное лицо, потому вошел в сговор с комсомольцами. Шкуру спас, а что продал?"
Бог с ней, с честью. Духом воспрянут завистники, скрытые враги, из мухи слона сделают, в предатели возведут! Не только с карьерой, с жизнью расстанешься. Молодчики Гиммлера на расправу скоры.
Ну, а если принять предложение Трубникова? Путь - самый короткий. О явке Константина знает один он, Кларка не в счет. А как быть с остальными Трубниковыми? По начальству доложено о задержании Надежды Илларионовны, Василия, Ирины - опасных преступников, чуть ли не главарей банды. Высшее начальство потребовало ежедневно доносить, какие они дают показания. И вдруг исчезают?.. Нет, сделать это не в ею возможностях. А если инсценировать побег? Попытку… Способ испытанный. А что это даст? Ничего. "Беглецов" превратят в трупы, а документ все-таки останется у комсомольцев…
ВДОВА
Об аресте Валентины и Михаила Поляковых Юрию Маслову сообщил перепуганный Витька, брат Валентины, закадычный дружок Ежика.
Витька живет с престарелой матерью отдельно, при аресте не присутствовал, подробности узнал от соседок. После налета полицаев квартира Поляковых оказалась полностью разгромленной, двор изрыт штыками, дровяной сарай разрушен, подполье, в котором Миша изготовлял документы, тщательно обыскано.
Выпроводив Витьку, Маслов со старым примусом поспешил в мастерскую у базара.
- Беда, Максим Максимович, - сказал он, - Мишу и Валю взяли.
Секретарь подпольного горкома партии поразился:
- Поляковых! Арестовали?
В это трудно поверить. Поляковы были прочно законспирированы. Михаила "исключили" из комсомола, позаботились, чтобы это фиктивное решение попало к Рейнхельту. Заводское начальство ценило Полякова, в пример ставило, недавно назначило старшим технологом цеха. Поляков был чрезвычайно осмотрительным человеком, жил замкнуто, подпольщики к нему домой не ходили, изготовленные мины и документы переправлял он по адресам через Витьку. И вот тебе раз - провал!
Максим Максимович молчал, хмурился. Юрий не выдержал тягостного молчания.
- Кто-то предал, - проговорил он. - Наверняка завелся предатель.
- Ты прав. Но кто?
Вопрос остался без ответа.
Максим Максимович вдруг потянулся к окну. Юрий посмотрел туда и увидел человека в немецкой форме. Он стоял возле фотоателье, наклонившись к витрине.
- Что этому типу здесь надо?
Максим Максимович, прищурив глаза, продолжал рассматривать любителя фотокарточек. Лица его не было видно. Из кармана торчала газета с крупным заголовком на немецком языке.
- Это наш, - наконец сказал Максим Максимович. - Он приходит по крайней нужде. Значит, что-то срочное. Ты, Юра, погуляй по базару, а через полчасика заходи. У витрины ему нельзя долго стоять.
Скрывшись в толпе, Юрий изредка поглядывал в сторону мастерской. Максим Максимович вышел на улицу и принялся подметать площадку у входа. Очистив ее от мусора, вернулся к себе.
Человек, стоявший у витрины, огляделся, уверенно направился к мастерской. Пробыл там недолго.
Юрий так и не смог определить: русский он или немец.
В мастерской Максим Максимович огорошил Маслова неожиданным известием: Поляковых выдала Клавдия Лунина. Это точно. Проговорился главный вахмистр, помощник Рейнхельта, с которым наш человек поддерживает дружеские связи.
- Мы сомневались в Василии. Стальным оказался! А уж как его мучили! Смолчал! - продолжал Максим Максимович. - Беда поджидала нас с другой стороны - от Луниной.
- Брат ее, Николай, предупреждал, - сказал Юра, - дрянь она! Ее надо немедленно убрать.