- Он был один, - сказал Узоров, рассматривая углубление в песке.
- Теперь не уйдет, - не отрываясь от бинокля, отозвался Бегичев, - жаль, рацию попортил. Сейчас в самый раз вертолет нужен.
- Он в рацию и метил, - сказал Узоров, - в нас уже потом.
- Он ранен! - вскрикнул Бегичев, склонившись над следом.
- Вперед, - шепотом выдохнул Узоров, - я бегом. Если опять застрекочет - прикроешь огнем.
Они увидели его в лощине. Человек сидел, прислонившись спиной к стволу саксаула, руки его сжимали автомат, голова безвольно свесилась на плечо Узоров узнал Сайфулу. Большое темное пятно расплылось на знакомом халате. Старик был мертв.
- Теперь назад, - угрюмо приказал сержант, - к следу, что ведет от солончака.
Бегичев покачнулся и тяжело опустился на песок. Больную руку нестерпимо ломило и жгло, словно ее сунули в костер. Кружилась голова, во всем теле ощущалась слабость.
Сержант достал флягу с НЗ, отвинтил пробку, протянул товарищу.
- Пей, пока не напьешься, - сказал он, - и умойся.
- А ты? - пробормотал Антон.
- И я тоже. Сейчас глупо беречь воду. Мы должны его достать. Понимаешь, достать. Он недалеко. Три тысячи метров, не больше. Пей, Антон, и вставай. Скоро день.
Они шли на восток, навстречу солнцу. У них не было воды. Связь с отрядом прекратилась - сержант оставил ненужную рацию и теперь шел налегке.
На двоих - три автоматных диска и одна граната. А след то исчезал, то появлялся в стороне от заданного направления. Нарушитель двигался зигзагами, делал скоростные рывки там, где попадался такыр, и снова петлял, выигрывая время. Казалось, ему зачем-то нужен яркий солнечный свет дня.
Узорова раздражала такая неразумность неизвестного. Именно ночью он должен был идти по прямой, сокращая путь к цели. Днем же обзор местности в бинокль увеличивается втрое, и они должны увидеть его. Здесь крылась какая-то загадка.
Небо смутно розовело. И вдруг яркий, жгучий свет залил горизонт от края до края. Ночь была отброшена стремительным, резким ударом солнечных лучей.
Пустыня преобразилась. Из серо-голубой она стала жгуче-желтой, и далеко на востоке проступили на ставшем шафрановым горизонте плоские и резко очерченные, точно приклеенные к небу, холмы.
- Мираж, что ли? - пробормотал Бегичев.
- Там, за холмами, - горы, - тихо произнес Узоров, - он идет туда, Антон. И хорошо знает дорогу.
Сержант вскинул к глазам бинокль. В окулярах поплыл знакомый пейзаж: гряды бесчисленных холмов.
Узоров вздрогнул и опустил бинокль. Потом снова поднес его к глазам. По дальнему бархану передвигалась длинная угловатая тень.
- Посмотри, Антон, - протянул сержант бинокль товарищу, - что-то у меня с глазами. Вижу тень, а от чего она - не вижу.
Бегичев взял бинокль.
- Тень... Я тоже вижу тень. Она передвигается, - вскрикнул пограничник.
- Может, облака... - неуверенно произнес Узоров.
Оба посмотрели на небо. Оно было чистым до самого горизонта.
- Теперь бегом, - приказал сержант, - на месте разберемся и с этим фокусом. Я - по следу, ты - в обход. Маскируйся и действуй по обстановке. Сигнал - взрыв гранаты.
Узоров согнулся и быстро скользнул вперед. Ноги его сразу обрели легкость. Таким он был всегда в минуту напряженной погони или опасности.
Остановила его длинная автоматная очередь. Пули пропели высоко над головой, и Узоров догадался, что стреляют издалека.
"Хорошо, что он заметил мое движение. Это заставит его сконцентрировать внимание только на мне. Только бы Антон успел", - думал сержант, продолжая бежать по самой кромке бархана.
Короткая очередь полыхнула откуда-то слева. Нарушитель сменил позицию. Еще одна очередь. Пули вжикнули над головой.
Узоров упал, быстро добрался до гребня, снял фуражку, положил козырьком к противнику и отполз в сторону. Старый прием, по верный. Сержант отполз еще дальше и укрылся за наметенным ветром взгорком.
Он взглянул на часы. Прошло пятнадцать минут.
Снова короткая очередь, и фуражку словно ветром сдуло.
Сержант осторожно выглянул из укрытия. Каждый мускул у него был напряжен до предела. И тут он услышал звук. Левее того места, откуда нарушитель вел огонь, вырос султан взрыва.
Узоров резко вскочил на ноги и ринулся по склону на тусклые вспышки выстрелов. Сержант на бегу бил короткими очередями по гребню и, как ему казалось, быстро карабкался наверх. Справа стрекотал автомат Бегичева.
Внезапно выстрелы прекратились. В жгучем мареве, струившемся над раскаленными песками, вырос силуэт человека с поднятыми руками.
Вот уже можно разглядеть искрящийся на солнце длинный халат лазутчика и такого же цвета капюшон, закрывающий верхнюю часть лица неизвестного.
Они шли к нему с двух сторон: слева - Узоров, справа - Бегичев.
И вдруг быстрым движением нарушитель выбросил правую руку в направлении сержанта. Сухо треснул выстрел. Пуля вырвала автомат из рук Узорова.
Неизвестный упал на склон и покатился вниз.
- Стреляй в ноги! - закричал сержант, бросаясь по склону вслед за нарушителем.
Бегичеву было неудобно стрелять с вытянутой руки. И все-таки он зацепил неизвестного первой же очередью, когда тот вскочил и вскинул руку с пистолетом.
Неизвестный обмяк и рухнул на песок. Подбежавший сержант ногой выбил пистолет. Он извлекал из воротника рубашки задержанного ампулу с ядом, когда подошел Бегичев.
- Ты контузил его пулей в голову, - сказал Узоров, вытирая кровь с лица нарушителя, - нам просто повезло...
Он показал товарищу ампулу с ядом.
Узоров истратил на задержанного последний пакет с бинтами. Он низко наклонился над ним и вдруг похлопал его по щекам.
- Хватит притворяться, вы уже пришли в себя, - негромко сказал сержант. - У вас дрожит правое веко. Вот это...
- Уберите руку, - хрипло выдавил тот и открыл глаза. Резким движением склонил голову и впился зубами в ворот рубашки.
- Скорпион, - брезгливо пробормотал Узоров и отступил на шаг.
Сержант внимательно разглядывал неизвестного. Тот был, пожалуй, по-восточному даже красив. Сросшиеся брови, волевой, хорошего рисунка подбородок, тонкий, с горбинкой нос. И холодные, жестокие, с неуловимыми зрачками глаза.
Он кого-то напоминал Узорову, что-то знакомое было в хищном изгибе надбровных дуг, в правильности черт, во взгляде из полуприкрытых век. Стоило сержанту взглянуть на руки нарушителя с длинными фалангами пальцев, как он вспомнил изящные, несмотря на старость, пальцы убитого Сайфулы.
- Сайфула - ваш отец? - быстро спросил Узоров. - Он убит.
Лицо задержанного исказилось, напряглись мышцы щек. Он обжег пограничников ненавидящим взглядом, взмахнул скованными руками, пытаясь встать. Напряжение обессилило его. Он затих.
- Понимаешь теперь, почему не обнаружили его с вертолета?
Узоров потрогал халат на задержанном. Он зашуршал шорохом песков.
- Чисто сработано, - отозвался Бегичев, - даже капюшон оклеили.
Он распахнул халат - на поясе задержанного плотно, одна к другой висели шесть фляжек.
- Вода, - прошептал пограничник и отцепил одну фляжку.
- Мы не выпьем ни капли, рядовой Бегичев, - сухо сказал Узоров и облизнул пересохшие, спекшиеся губы.
- Вода же...
Сержант обнял товарища за плечо.
- Нельзя, Антон. Понимать должен. Это его вода. Какая она - мы не знаем.
Бегичев не видел, как блеснули глаза задержанного, когда пограничник отцеплял фляжку.
Нарушитель не мог сдержать волнения, мышцы лица его напряглись, вздрогнули руки.
"А еще говорят: восточные люди умеют скрывать свои чувства, - подумал Узоров. - Впрочем, все объяснимо. Он слишком много поставил на жажду. Последний шанс. В пустыне всегда хотят пить".
Сержант отослал Антона за саксаулом. Нужно было разжечь костер. Летчикам легче их будет искать. Они не вышли на связь, и это встревожит Артюшина. Сержант думал о Бегичеве. Такие нужны границе. Опыт приходит с годами, мужество же впитывают с молоком матери. Узоров вспомнил Антона неуклюжим первогодком, не умеющим читать след, бороться с жаждой, быть собранным перед лицом опасности. Но было в этом пареньке спокойное, медлительное упорство, глубоко спрятанная внутренняя сила. И вот первая схватка с врагом, с матерым, специально подготовленным агентом. И в этой схватке родился пограничник Бегичев.
Строгий судья Узоров. Не о каждом он думает с затаенной нежностью.
Есть в Антоне частица самого сержанта. Долгие месяцы ходили они вместе в дозоры и секреты. Узоров отдавал товарищу все, что знал и накопил за пять лет службы. Однажды Бегичев спросил: почему он не демобилизуется, не уходит с заставы?
И строгий судья Узоров спросил самого себя: "Почему?" Тогда он сказал Антону о чувстве долга. И сейчас мог бы повторить то же самое.
На границе служат люди долга. От неширокой контрольно-следовой полосы начинается огромная, великая страна, первое в мире государство свободных, счастливых людей. И нет большей чести, чем та, что выпала ему, сержанту Петру Узорову, - охранять мирный труд миллионов близких и дорогих его сердцу соотечественников.
- Пить, - услышал сержант. Неизвестный смотрел на пограничника широко раскрытыми ненавидящими глазами.
- Пить, - потребовал еще раз задержанный и шевельнул головой.
- Вам придется потерпеть! - отрезал резко и отрывисто Узоров.
Снятые с пояса фляжки рядком лежали на песке у костра.
- Вы не имеете права, - процедил неизвестный, - это негуманно - не дать напиться раненому, изнывающему от жажды.
- Не торопитесь умереть, - все так же жестко произнес сержант, - вы нужны живым...
Он сказал это в надежде получить подтверждение своей уверенности в том, что вода отравлена.
Неизвестный молчал, прикрыв веками красные от напряжения белки глаз. Казалось, он снова потерял сознание. Внезапно он открыл глаза, внимательно и даже с любопытством посмотрел на сержанта. Тихо, с горечью сказал:
- На той стороне о таких, как вы, думают иначе. Теперь я знаю - они ошибаются.
Их обнаружили с воздуха на исходе дня. Бегичев и неизвестный лежали без сознания.
- Тепловой удар, - констатировал врач, - не смертельный. Ничего, организмы тренированные, молодые, наверняка выдержат.
Узоров сидел у костра, по-восточному скрестив ноги, не в силах пошевельнуться. Перед ним лежали шесть фляжек с водой, и под каждой - листок бумаги с надписью "Отравлено".
Уже в штабе отряда анализы подтвердили предположение сержанта.
В долине Полярных Роз
Припушенная снегом тайга сверху казалась застывшим белым морем. Андрей Астальцев скользил взглядом по ее просторам и словно бы читал карту. Вертолет шел над пограничной зоной, а ему ли, сержанту Астальцеву, не знать свой район. Как-никак, а на этой границе служил он давно и сейчас возвращался из отпуска на заставу. Вертолет вез пограничникам почту и продукты. Пилот был знаком Андрею, и за тот час, что они летели, Астальцев успел выспросить все пограничные новости. Одна из них насторожила сержанта. Третьего дня на берегу океана в долине Полярных Роз обнаружили медвежий след. Мишка выходил к океану попить соленой водички. Снегопад помешал проработать след.
Астальцев считался лучшим следопытом на заставе. Рассказ пилота заставил задуматься Андрея. В штормовую погоду да еще в начале зимы медведи - даже шатуны, бродяги-одиночки - не выходят к большой воде.
Вертолет стал проваливаться. Его закачало, потом подбросило.
- К пурге, - спокойно сказал пилот, - с океана ветерок. Успеть бы.
Андрей и сам видел в иллюминатор, как закурилась тайга, поползла с горных хребтов белая завеса. Вертолет пошел на снижение. Пилот менял маршрут, сворачивая к горам. Ветер там был слабее, а узкая долина, если сделать небольшой крюк, выводила прямо к заставе.
Зачернели осыпи на склонах. Горы, поросшие пихтой и лиственницей, надвинулись косыми парусами скал.
Астальцев всматривался в скалы в надежде обнаружить забытую старательскую тропу, как вдруг увидел на снегу цепочку следов. След вел из распадка, пересекал поляну и обрывался в густом пихтаче.
Сомнений не было: здесь прошел человек. Кто он? И почему прячется в пихтаче? За те секунды, что Астальцев обдумывал, кто бы мог спрятаться в тайге, вертолет проскочил добрую сотню метров, и когда Андрей тронул пилота за плечо и спросил: "След видел?" - внизу возникла черная лента реки, еще нескованная морозом.
Пилот развернул машину. Но сколько ни вглядывался теперь Андрей в склоны, следов не обнаружил.
- Померещилось, может, - сказал пилот и постучал костяшками пальцев по приборной доске, - горючее на исходе.
- Высаживай меня здесь, - тихо сказал Астальцев, - автомат я у тебя заберу. На заставе скажешь: в квадрате сорок три обнаружен неизвестный. Пусть высылают тревожную группу.
- Пурга скоро...
- Потому и схожу на промежуточной. Давай. Начнется пурга - след пропадет.
С дальних холмов набегали тени. Таежный низовой ветер заметал следы.
Нарушитель казался хрупким рядом с огромным, плечистым Астальцевым. Его лицо с узкими в щелочку глазами было усталым и злым.
Тайга, укутанная в подвижную студеную дымку, гудела. Воздух походил на мутное стекло.
Люди шли быстро. Но пурга обогнала их. Она задержалась и теперь тоже спешила.
- Я геолог. Заблудился. Наша экспедиция работает на побережье, - в который раз повторял задержанный. - Вы будете отвечать. Моя фамилия Кротов.
- Пусть так, - откликнулся Астальцев, - на заставе отогреетесь. Если геолог - пришлют вертолет.
Андрей не был уверен, что задержал нарушителя. Документы у Кротова были в порядке.
Астальцева насторожило то, что человек забрел в пограничную зону и был вооружен. Макаровский пистолет он увидел под мышкой, когда приказал задержанному расстегнуть полушубок. Пистолет висел на ремне в новенькой кобуре.
В том, что у геолога оказалось оружие, не было ничего удивительного. В тайге без него нельзя. У Кротова имелось разрешение на пистолет. Другое дело, где и как он его носит.
Тропа потянулась в гору. Все чаще встречались поваленные истлевшие ели и пихты. Самый опасный участок дороги. Склон был изрыт падающими сверху камнями и обрывался пропастью. Плитки сланца лежали на нем, как панцирь.
Внезапно задержанный сел.
- Больше не могу, - прохрипел он, - отдохнем.
Астальцев и сам видел, как устал Кротов. Дышал он тяжело, глотая воздух шумно, с присвистом.
- Вставайте. Пройдем склон - отдохнем, - сказал пограничник, вскидывая автомат.
- Нет. Здесь... Я больше не могу. Можете стрелять...
Астальцеву хотелось проверить тропу. Снег замаскировал опасные участки. Но для этого нужно обойти задержанного. Тропа узкая.
"Геолог, а ходить в тайге не умеет", - мелькнуло у Андрея.
Кротов сидел, уткнувшись головой в колени и, казалось, ни на что не обращал внимания.
Астальцева успокаивали связанные руки задержанного. Но это и беспокоило пограничника. Если Кротов поскользнется и упадет на склон, погибнет наверняка.
Нужно протоптать ему дорожку в снегу, пусть идет след в след.
Андрей осторожно двинулся вперед, обходя Кротова, сидящего на тропе, слева по склону.
Едва Астальцев поравнялся с нарушителем, тот внезапно повалился на спину и ударил пограничника ногами в живот.
Андрей упал на присыпанную снегом поверхность и медленно стал сползать вниз вместе с грудой внезапно оживших камней. Он рванулся назад, поскользнулся, выронил автомат и снова упал на камни.
Пограничник выхватил отобранный у нарушителя пистолет и выпустил всю обойму по уходящему "геологу".
Ему показалось, что Кротов захромал. Но вскоре фигура нарушителя скрылась за нагромождением скал.
- Стой! - крикнул Астальцев, сползая к черной страшной каемке пропасти. Масса мелких камней неслась на Андрея, срывая за собой сотни таких же обкатанных голышей.
Внезапно камни остановились. Это было похоже на чудо. Что-то задержало неумолимое скольжение осыпи.
Погас горизонт, накатилась темнота, повалил снег.
Страх иглами пронизывал сердце и не давал дышать. Даже боль разбитого лица не чувствовалась так остро. Андрей врос в камень и замер. Он понимал, что любое неосторожное движение может погубить его. А хотелось вскочить на ноги, рывком взбежать до гряды спасительных скал. Желание было так велико, что Андрей стиснул зубы и забормотал, успокаивая гулко стучащее сердце: "Нет, нет, нет!"
Он слышал посвист летящих в пропасть глыб. Ухо уловило звонкий удар, словно внизу раскалывался лед. Андрей начинал жить жизнью, полной враждебных звуков и шорохов, как слепой. Он слышал удаляющиеся шаги, Кротова, его смех, который прозвучал, как приговор.
Астальцева слегка знобило, он напрягся, собирая к мышцам остатки тепла. Тело точно вросло в камень, одеревенело, затекло.
Андрей открыл запухшие от удара глаза. В сумерках ели на склонах казались гигантскими грибами, их стволы поблескивали голой поверхностью, и лишь наверху волновались кроны. Они вздрагивали от ударов ветра. Андрей увидел небо. Темный глубокий провал между деревьями был, как неизведанная жизнь. С безжалостной ясностью открылся для Андрея весь ужас его положения.
Пограничник скосил глаза и посмотрел вниз: далеко ли осталось до края склона. Кромка его сливалась с темнотой, наползающей из пропасти. И все же Андрей рассмотрел, что дальше склон как будто становится более пологим и до края еще добрый десяток метров. Можно бороться. Он пожалел потерянные драгоценные минуты. Осмотревшись, Андрей осторожно двинулся вверх. Он полз на животе, загребая одной рукой и помогая ногами, медленно и осторожно повторяя одни и те же движения. Методически, с каким-то тупым постоянством, он, вытягивая руку, переносил тяжесть тела на локоть и перетаскивал себя на несколько сантиметров. Каждое движение стоило мучительных усилий. Руки в локтях горели, а пальцы и разбитое лицо казались окаменевшими.
Сланцы время от времени оживали и отбирали завоеванные в бою метры. И только мороз помогал человеку: он сковывал осыпь. Мелкие камни, словно капли, падали с высоты. Их монотонный стук напоминал об опасности.
Андрей с трудом раздвигал веки и смотрел на блестящий месяц. Больше он не видел ничего. Мороз крался под ватник, леденил ноги, тысячами мелких буравчиков вонзался в тело. Он припаивал камень к камню и подбирался к сердцу человека.
У Андрея не гнулись пальцы. От прикосновения к выступам они ныли невыносимо больно. Но он полз. И осыпь сдавалась, уступая человеку в упорстве. Выбравшись на тропу, Андрей, отогревая, долго держал пальцы во рту. Он был безоружен. Автомат скатился в пропасть.
Астальцев долго разглядывал следы.
Кротов повернул обратно. Он, конечно, избавился от бечевки - десяти минут достаточно, чтобы перепилить ее об острые края камней.
Торопится нарушитель или нет? Он может и не торопиться, считая пограничника погибшим.
Свернув с тропы, Астальцев обернулся. Осыпь тускло поблескивала, как вскрывшаяся река.
Андрей шел, всматриваясь в следы, уводившие его все дальше в тайгу. Кротов изменил маршрут: теперь он двигался параллельно границе.