"17 мая. Степной жаворонок с кормом в клюве вылетел прямо из зарослей тростника от арыка (очень необычно, это же не скворец) и быстро полетел к открытым адырам, безрадостно сереющим уже выгоревшей травой. Вот тебе и птица засушливых открытых пространств. Жизнь заставит ― не только в заросли, и в речку полезешь… Необычно засушливая весна в этом году, насекомые только у воды".
ЭРОТИЧЕСКИЙ ЦЕМЕНТ
Утки к селезням плывут,
Глазки к глазкам тянутся…
Кавалеры не идут,
Только обещаются…
(Русская народная песня)
Так до позднего вечера вели они любовную беседу, а когда наступила пора вернуться птице Симург, отправился шахзаде на берег реки, залез в лошадиную шкуру и снова провел всю ночь в мечтах о любимой…
(Хорасанская сказка)
"8 февраля. Дорогая Клара!
…Сегодня впервые в огромных стаях кормящихся жаворонков единичные птицы вдруг начали взлетать свечкой
вверх, зависая там с пока еще короткой, словно пробной, песней. И я бы спел (хоть всю зиму петь могу), но у нас опять сплошная кайтарма; не допоешься до тебя…"
"28 февраля. Здравствуй, Зина!
До начала календарной весны еще один день, а весенние флюиды уже вовсю проникают в поры бытия. Вновь замешивается магический раствор, без которого невозможно вымостить Дорогу Жизни… А я по–прежнему занимаюсь какой‑то фигней типа экологической изоляции жаворонков, вместо того чтобы заняться делом и изучить что‑нибудь стоящее типа сексуального поведения саксаульной сойки (открытой, кстати, в прошлом веке Зарудным) или на худой конец ― саксаульного воробья (такой тоже есть).
Жаворонки мои чирикают все вдохновеннее, все меньше тратят сил, добывая хлеб насущный, все чаще прерывают ненасытные групповые кормежки лирическими парными полетами.
Я бы тоже, Ирида, с тобой парно полетал… Ведь я сам, как ты, Цитера, знаешь, нахожусь вне этой фенологии. Потому что в моих душе и теле, как и в твоих, Рати, стройных ногах, круглый год ― вечная весна. Даже в самый что ни на есть зимний дождь или осенний снег. Потому что, сама пойми, Киприда, мотаюсь я по здешним красотам день и ночь; вокруг солнце, ветер, птицы, счастье… и никаких мирских отвлечений от вдохновенного и самоотверженного, но столь бездарно–аскетического аспирантского труда… Гори все синим пламенем. И поэтому, как ни скучаю я по тебе, Пафия, беспринципное мужское воображение все же постоянно рисует бесконечный калейдоскоп откровенно смелых образов, придавая необузданным фантазиям почти осязаемую реальность. Почти. В этом, радость моя, Исида, и весь вопрос. Ведь ты, как всегда, понимаешь меня, Книдия? Просто не знаю, Ювента, что и делать…
В конце концов, Клава, ради чего я здесь корячусь? Ради того, чтобы другим сделать лучше, и самому быть лучше. А это значит, опять все ради того же. Ведь недаром вон за тем бугром (в Иране) считается, что душа смертника у входа на тот свет будет встречена либо прекрасной девушкой, либо ужасной старухой ― по благости дел и устремлений покойного. Моя надежда, Роза, ― быть встреченным там тобой…
Вот и получается, Лиза, что твой образ и все прочие образы ― это как лежащие на столе любимая книга в знакомом тисненом переплете, книга, которую с удовольствием перечитываешь по многу раз, а рядом с ней ― мимолетные красочные журналы, поражающие качеством полиграфии ненатурально–идеальных иллюстраций.
Когда все путем, все на своих местах и все движется, невозможно удержаться от соблазна, чтобы, плюхнувшись после мирских мотаний перевести дух, не полистать экзотически–притягательные картинки.
Но вот если что‑то не так или в чем‑то туго, и все буксует, и свет не мил или если вдруг о главном подумается, то в такой момент даже от случайно брошенного взгляда на яркую журнальную обложку откровенно мутит. И тянет к той самой заветной книге, которую берешь в руки и уже от одного этого в душе разливается успокоение и начинает замешиваться уже не просто магический, а Самый Главный Вселенский Раствор; начинают вновь пробуждаться казавшиеся исчерпанными силы. Потом открываешь ее, либо случайно, наугад, либо на оставленной в прошлый раз закладке, либо заново с первой страницы, и начинаешь переживать ее снова, поражаясь непреходящей новизне, сродству ее ауры твоим собственным электронам, своей от нее зависимости и нежеланию когда‑либо читать что бы то ни было еще.
А поднабравшись от знакомых страниц утешения и поддержки (без которых ― хоть в петлю), заново встаешь, расправляя, блин, вновь ставшие широкими и надежными плечи; вновь смотришь на далекий горизонт мужественным стальным взглядом (круто играя желваками на скулах); вновь ощущаешь силу в своих (опять мужских и надежных) руках; вновь не роняешь уже (скупую мужскую) слезу; и вновь непроизвольно, дрын зеленый, заглядываешь под диван: не там ли закинутый куда- то накануне журнал?..
И ты знаешь, что примечательно? Как раз перед нахождением гнезда фасциатуса в Копетдаге в 1892 году Зарудный радикально изменил всю свою жизнь, переехав из Оренбурга в Псков. И знаешь почему? Спасался от нависшей над ним женитьбы на какой‑то из оренбургских красоток! Эх!..
Говорят, не чурался Николай Алексеевич дамского общества… Так‑то вот… А иначе и быть не могло, это сразу чувствуется, когда читаешь, как он про птиц пишет. Сильно пишет, ярко и ласково".
ЗЕЛЕНЫЕ УСЫ
На пути попадается тамариксовая роща…
Птиц здесь найдено множество…
(Н. Л. Зарудный, 1892)
Там же подряди строителей и мастеров и скажи, что им предстоит возвести небывало прекрасный город.
(Хорасанская сказка)
"27 апреля…. Двигаясь вниз по Сумбару, в тугаях около совхозной фермы с простым туркменским названием "Комсомол", нашел огромную колонию черногрудых воробьев (похож на обычного городского, но с черной грудкой).
Во всей округе стоит непрекращающийся гвалт тысяч птиц. Идет строительство гнезд: из зеленых стеблей травы птицы повсеместно вяжут на кустах сферические гнезда с круглым боковым входом. Зеленая трава гибкая, удобна для строительства, а потом высохнет и гнездо превратится в легкую, прочную, упругую и надежную постройку, защищающую и от палящего солнца, и от холодного ветра.
Ежесекундно от колонии на соседнее поле струится непрекращающийся поток птиц, летящих за материалом для гнезд, а им навстречу ― такой же поток птиц, несущих в клювах длинные зеленые травинки. От реки к полю летят просто воробьи, а от поля к реке ― воробьи с зелеными усами".
САКСЕТАНИЯ КОПЕТДАГСКАЯ
Перевернув по дороге… не менее тысячи камней, мне удалось найти лишь нескольких жучков и мурашек, но и те были мертвыми…
(Н. А. Зарудный, 1916)
Такого страшилища мне нигде и никогда не доводилось видеть!…Я должен непременно узнать, что он здесь делает и где его обиталище…
(Хорасанская сказка)
"5 мая. Привет, Чача!
Пишу на Сюнт–Хасардагской гряде ― прямо на камнях, где остановился, возвращаясь из маршрута.
Спускаясь вниз по сухому щебнистому склону, вдруг попал на зыбучий его участок и медленно пополз вниз, увлекая за собой камни в метре вокруг. Потерял равновесие и сел на еще ползущую вниз щебенку, лениво переводя дух и решив осмотреться, благо никуда не тороплюсь.
На северном склоне хоть и нет густой тени, но все же не так жарко, как на прямом солнцепеке. Решив немного посидеть, посмотрев на округу в бинокль, я стащил с себя лямку саквояжа и поставил его рядом на камни. И в этот самый момент один из обломков щебенки вдруг отскочил от меня на полметра.
Честно говоря, даже будучи от природы субъективным идеалистом, я все же не люблю, когда камни сами по себе прыгают… Смотрю ― ничего. Присматриваюсь внимательнее и вдруг вижу, что один из кусков щебня привстает на толстеньких ножках и медленным основательным шагом направляется в противоположную от меня сторону… Саксетания!
Среди всех саранчовых, от певучих сверчков и длинноусых кузнечиков до огромной всепожирающей саранчи, саксетания ― мой любимый зверь. Представь себе серо–коричневого кузнечика сантиметров пять длиной, без крыльев и без усов; тяжеловесного, корявого; с мощным бизоньим горбом, с толстыми ногами; с шершавыми покровами, по цвету и текстуре точно напоминающими кусок щебенки, и ты получишь это удивительное насекомое, обитающее только в Копетдаге.
Во всем облике этого копетдагского эндемика отчетливо просматривается такая основательность, устойчивость и неторопливость, что, глядя на него, невольно чувствуешь, | что это создание ощущает себя весьма уютно на этом неуютном склоне.
Обитая в засушливых горах, саксетания великолепно приспособилась к этим негостеприимным условиям: внешний вид в точности соответствует виду окружающих камней, если она не двигается, то и в упор не отличишь (даже сидя, она умудряется расположить тело так, чтобы ее не выдала падающая от солнца тень).
У самца, которого я держу в руках, внутренние части задних ног ярко–синие; не знаю как, но насекомые явно используют это при общении с себе подобными. Крыльев у этого пустынно–каменистого мини–танка нет, летать не может, ходит пешком по небольшому пятачку своего местообитания, а в случаях крайней опасности неохотно прыгает. Я своего знакомца после первого прыжка прыгнуть больше уже так и не заставил, даже подталкивая сзади пальцем.
Неравнодушен я к этому виду: уж больно особое существо;, да и живет только здесь, что невольно создает у меня ощущение особого с ним родства. А с другой стороны ― тоже ведь своего рода саранча; наловить да поджарить. С нас станется, еще и в ресторанах будем подавать "уникальное национальное блюдо из краснокнижных эндемиков".
Как у Зарудного: "В годы обильного своего появления саранча может доставить быстро приготовляемое, жирное и лакомое блюдо. Его делают таким образом: у пойманных насекомых обрывают крылья и ноги, оставляя, однако, задние бедра; затем еще живыми, бросают в котел и, посыпая мелко истолченной солью, пекут в нем, все время помешивая палкою. По вкусу и запаху саранча, изготовленная так, напоминает наших речных раков… Что касается до меня, то я всегда с большим удовольствием разнообразил (этим кушаньем) свой стол. Белуджи… пекут саранчу просто в горячей золе".
Да–а… Интересно, что у Муравских дома сегодня к ужину?.
Саксетания копетдагская. Может, и мне псевдоним взять: П–в-Копетдагский? По–моему, шикарно. Насекомое ушло по своим насекомьим делам, уже и не найти. Мне тоже нечего рассиживать, домой‑то еще пилить и пилить.
Военному, Ленке и Эммочке привет!"
ВНИЗ ГОЛОВОЙ
Объясни нам все это, если можешь…
(Хорасанская сказка)
"7 мая…. На глинистом обрыве из трещины торчит голова очень маленькой ящерицы. Я не специалист, поэтому мне легко что‑то кажется необычным, я сажусь на камень и начинаю наблюдать. Через секунду ящерица меняет позу, и я вижу на лапе широкие уплощенные пальцы ― это геккон. Группа для любого зоолога особая; каждый читал в детстве об этих уникальных пальчиках с миллионами микроскопических ворсинок, позволяющих бегать даже по вертикальному стеклу и по потолкам.
Сижу смотрю, никуда не тороплюсь. Интересно, почему здешние гекконы не кричат? Ни разу не слышал. Тропические виды резко рявкают необычным для ящериц образом. Я так вообще уверен, что название "геккон", "гекко" ― звукоподражательное, имитирующее их крик.
Геккон мой выскакивает из своего укрытия целиком, пробегает сантиметров двадцать, хватает что‑то мне невидимое и вновь замирает неподвижно, но я уже могу разглядеть его целиком, вместе с кольцами жестких шипиков на хвосте: это колючехвостый геккон!
Хо–хо! Я знаю, по крайней мере, несколько герпетологов, которые позавидовали бы мне сейчас черной завистью: это ― редкость. Хотя как знать, может, просто не искали достаточно внимательно?
Иногда, наблюдая такое, невольно задумываешься о том, как важно, чтобы на каждый интересный объект или проблему нашелся интересующийся ими человек. Уж, казалось бы, кто только и чего только не изучает, а все равно неизученного больше, и ни конца ему не видно, ни края. Может, и с этим колючехвостым лилипутом так же?
В любом случае непонятно, чего ради он торчит здесь на виду, когда еще светло, зверь‑то ночной. Впрочем, голод не тетка…"
ЧЕРЕПАХА НА ЛЕТУ
― Мы видим то же, что и ты, о мудрейший! Только как сие могло приключиться?..
(Хорасанская сказка)
"10 мая…. Долго шли с Наташей к Сумбару по дороге от Сайвана. Западная окраина Сайван–Нохурского плато. Место уникальное: отдельные деревья боярышника разбросаны среди открытого пространства покатых склонов, сохраняющих здесь почти исчезнувшие повсеместно ковыльные травянистые сообщества; роскошные травы с мягкими светлыми метелками переливаются под слабым ветерком нежными серебристыми волнами. Когда смотришь вокруг, скалистых ущелий не видно, они лишь проваливаются вниз крутыми склонами, а сбоку не видны.
Беркут летает над ущельем, свесив в полете лапы вниз и держа в левой из них черепаху среднего размера. Вдруг она выпадает у него из когтей, но через несколько метров хищник в воздухе вновь подхватывает ее на лету ― и опять левой лапой. Пилотаж, глазомер и ловкость ног: непросто, наверное, прихватить круглую и гладкую тортиллу, камнем падающую вниз.
Впечатляет.
А ведь он левша".
РАДОСТЬ КРОВОСОСА
В трещинах глины, покрывающей сухие части русла и его берега, во множестве обитают клещи; на шум шагов они выбегают целыми десятками из своих убежищ и быстро направляются к человеку.
(Н. А. Зарудный, 1901)
"15 мая. Привет, Жиртрест!
…Возвращаясь с Пархая, сошел с дороги посмотреть птичку на дереве и сразу обнаружил на штанине уйму клещей, в радостном возбуждении карабкающихся вверх, вверх, к моей пропотевшей кровонасыщенной плоти.
Во клёво‑то: сидят клещихи на травинках, ждут своего часа, когда зверь какой теплокровный, или скотина домашняя, или орнитолог пройдет в доступной близости, чтобы ухватиться когтистыми, поднятыми на изготовку лапками, зарыться поспешно в мех или пролезть под ткань, вспороть теплую кожу жесткими зазубренными члениками рта, проникнуть головой через ранку в податливую плоть и засосать, засосать наконец так неуемно желанную дурманяще–пьянящую кровь. Хоть один раз за жизнь, но вдоволь, раздувшись пресыщенной кожистой фасолиной, наполнив вожделенным тяжелым теплом неимоверно растянувшееся тело и черпая потом из этой питательной тяжести жизнь для тысяч яиц ― будущего потомства на благо продолжения удивительного и неповторимого клещиного рода…
Ведь каких только клещей и где только нет; целый мир клещей, в котором лишь малая часть ― паразиты. Но уж зато эти ― всем паразитам паразиты, такого изящества и совершенства адаптаций еще надо поискать…
Это я сейчас соловьем пою про клещей, а тогда я непроизвольно стряхнул сразу "эту гадость", а потом уже удивился их не виданному мною ранее обилию, интересно стало проверить, сколько же их тут обитает.
Прошел для эксперимента ровно двадцать шагов по траве (она здесь, поблизости от ручья, довольно густая и по колено), вылез на голое каменистое место и посчитал на штанах поштучно братьев меньших: семьдесят два клеща во всей своей весенней красе и ненасытности. А я, опять стряхнув их с выцветших штанов, бессовестно и сознательно (как может сделать лишь человек) обманул все их несостоявшиеся восторги, предчувствия и ожидания. Бывают и в клещиной жизни горькие, безрадостные минуты разочарований…
Впрочем, это не самый удачный предмет для словоблудия, зря я изгаляюсь. Когда подумаешь, какие последствия может иметь один–единственный энцефалитный укус, понимаешь, что глупо шутить на эту тему. Ну так ведь для этого подумать надо…"
29
Снарядив верблюдов, мы отправились в дорогу
(Хорасанская сказка)
До начала нашей запланированной работы с Игневым я поехал на Чандыр с приехавшими из Москвы на машине Академии наук двумя Андрюхами ― Неделиным и Поляковым. Неделин ― длинный и деловой, с явной жилкой научного менеджера и бизнесмена, учился несколькими годами позже на том же геофаке МГПИ, что и я, и я помнил его студентом.
Поляков ― обаятельный скромный человек, наш ведущий специалист по экологии и поведению бродячих домашних собак (интереснейшая тема, привнесшая много нового в изучение как домашних, так и диких животных).
УДОД
Посредине у него огромная слоновья голова с тремя глазами, а вокруг нее ― еще шесть голов, похожих на львиные…
(Хорасанская сказка)
"22 марта…. Удод ―все же это нечто. Внешность экзотическая, ни с кем не спутаешь: огромный подвижный хохол, симметрично ему спереди длинный изогнутый клюв. Сам бежево–винного цвета, почти розоватый, крылья черные с белым. Голос ―- глухое гулкое уханье. Кормится, зондируя мягкую почву длинным носом. А когда ухаживает за самкой, складывает и распускает свой роскошный хохол; глупо прыгает вокруг нее, хлопая раскрытыми крыльями. Экзотика. И даже кожа у него необычная, непонятно почему очень тонкая; шкуру снять ― мучение.
Как‑то у меня кощунственно получилось: описываю птицу, а потом ― "шкуру снять". Неправильно это".
ПОЧТИ ГАЛКИ
― Может, он, а может, и не он… Случаются люди столь похожие между собой, что их не различишь…
(Хорасанская сказка)
"15 апреля…. Гораздо выше меня, у недоступных вертикальных скал, крутятся в воздухе восемь клушиц с черным как смоль оперением и ярко–красными тонкими клювами. Они периодически залетают в вертикальные щели, вылетают оттуда наружу, скандалят друг с другом, выясняя отношения.
Высокогорный вид, особая экология, своеобразная внешность, а крик ― почти как у галки. Каждый раз, наблюдая клушиц, внимательно рассматриваю их в бинокль в надежде обнаружить другой сходный вид ― альпийскую галку, точно такую же птицу, как клушица, но с лимонно–желтым клювом и встречающуюся здесь в тысячу раз реже. Пока не везет".