И снова змеится звериная тропка. Колдобины, камни, корневища, лианы, сучья. Потом тропа начала ветвиться и затерялась. Впереди было сплошное непроходимое море буйной зелени. Человек пошел напрямик по замшелому гнилому стволу упавшего дерева. Пошатнулся и, чтобы не упасть, схватился за свисающую лиану. Ой! Разжал кулак, на ладони капельки крови. Под зелеными листиками и розовыми цветами прятались острые шипы. Что же, могло быть и хуже, змея минья, укус которой приносит мгновенную смерть.
Но куда теперь идти без компаса, без ножа и без пищи? Будешь кружить на одном месте. Нужно искать какой-то другой путь. Проплутав добрых часа три, человек очутился на прежней полянке и обрадовался ей, как хорошей знакомой. Сел у ручья. Зелень без конца и края. Он словно на дне глубокого колодца. А там в синем небе привольно, светло. Эх, взлететь бы! Вырваться из зеленой прожорливой массы. И прямо на родину. Далеко она…
Задумавшись, человек опустил голову. Загляделся на светлую дорожку воды, бежавшую в сумрачную чащу. А если попробовать? Может быть, выведет? Это, пожалуй, единственный шанс. Он собрал сухой бамбук, зубами и руками связал лианы в пучки, соединил их вместе - получился плотик. Осторожно, придерживая поврежденную ногу, улегся животом на хлипкое сооружение. И поплыл темно-зеленым туннелем. Здоровой рукой человек цеплялся за ветки, кусты и траву, подгребая, где нужно. Но скоро выдохся. Упал горячим лбом на полусогнутую мокрую руку. А ручей уносил его все дальше.
На третью ночь грянул тропический ливень. Молнии сверкающими ножами вспарывали обступившую его темноту. Слепящая стена дождя расступалась и снова смыкалась. Гром раскалывал небо, врубался в джунгли и раскатами катился вдаль, сотрясая плотный воздух. Ручеек вздулся на глазах, превратившись в бурный стремительный поток. Плыть было невозможно. Человек лишился последнего средства передвижения.
Потянулись голодные тоскливые сутки.
По ночам беглец слышал как приходили на водопой кабаны, буйволы, козы. Однажды пожаловал тигр, известив о себе грозным рыком. Из кустов раздавался вой шакалов. Ливни сменялись моросящими дождями. И с ними навалилась тоска, отчаяние. Он был отрезан от всего мира. Один, совсем один, голодный, обессилевший, израненный. А вокруг него джунгли. Неужели правы были те, там, в лагере, твердившие, что беглецу нет спасения в джунглях, что джунгли страшнее японского плена? Что же, пусть он умрет. Но он умрет свободным! Впрочем, нет. Умирать он не согласен. Ни за что! Ведь ему же нет и двадцати пяти. А главное, его ждет Родина, которая сейчас в опасности. Он должен жить!
Надо только оторваться от мокрой земли. Трудно. Ох, как трудно. Тело налито свинцом. Он поднялся, царапая пальцами бугристую кору. Небо низкое, тяжелое, сырое. Давит, гнет к набухшей влагой земле. Неужели конец?
Неожиданно дождь прекратился. Уровень воды в ручье быстро упал, и к человеку снова пришла робкая надежда. Поднатужившись, спихнул он с берега свой плотик. На это ушли остатки сил. Он лежал лицом вниз на плотике. Иногда плотик останавливался, зацепившись за куст или корягу. Потом напор потока проталкивал его, и он продолжал плыть дальше. Журчащие струи убаюкивали.
Человек пил воду и ел траву, до которой мог дотянуться. Его сердце не сдавалось, гулко стучало в груди: жить, жить, жить. Жить, хотя бы ради того, чтобы одним глазком взглянуть на мать и отца, на родной город, чтобы отомстить за изуродованную жизнь, за плен, за смерть товарищей.
Ташкент… Там вишни в нежном розовом цвету. А под ними улыбается отец, тянет к нему руки.
- Санек, - зовет он.
Да, так ласково звали его в семье.
Память последними усилиями возвращает человеку незабываемый мир его юности. Отец, Игнат Александрович Громов, был военным, и они много кочевали. В Ташкенте семья осела, отец стал работать в штабе Военного округа.
Санек был первенцем. Хотел стать, как отец, военным, поэтому в любую жару довольствовался двумя стаканами чая в день. Спал на узкой солдатской койке, занимался боксом, борьбой, фехтованием, метко стрелял. Он был первым забивалой в сборной волейбольной команде школы - ростом он удался в отца: метр девяносто. Весь класс провожал Саню в военное училище.
Выпускной вечер вновь испеченных лейтенантов. Читали приказ: его впервые назвали Александром Игнатьевичем. Гордость распирала грудь - он теперь настоящий мужчина, командир. Но яблочную настойку по случаю торжества выпил по-мальчишьи, скрываясь от старших. Затянутый новенькими хрустящими ремнями, он не чувствовал июльской жары. Весь мир лежал у его ног, у ног командира великой армии Советов.
Халхин-Гол. Выжженная степь, беспощадное солнце, раскаленная пыльная земля. Их полк пришел из Забайкалья, чтобы помочь братьям-монголам отбить японских захватчиков. И тут однажды он со своим взводом попал в хитро расставленную ловушку. Увлекся преследованием. Лейтенант Громов заметил это, когда с флангов забили тяжелые пулеметы, а преследуемые японцы вдруг остановились и начали забрасывать их гранатами. Он попытался собрать бойцов, чтобы прорваться обратно. Взрывом его повалило наземь…
Японский плен. Это хуже смерти. Сколько раз бежал оттуда. Но ловили и жестоко били. Сидел в вонючих подземельях Харбинской тюрьмы, гнил в концлагере под Муданцзяном, надрывался в каменоломнях и карьерах Цицикара. По отбору, как один из самых крепких, был переведен в особый рабочий батальон, сопровождавший фронтовые части, которые действовали в Китае. Там узнал страшную весть: фашисты напали на Родину.
Скоро Япония бросилась в новую авантюру. Седьмого декабря 1941 года она подняла свои воздушные армады и ударила по Тихоокеанскому флоту США в Пирл-Харборе. Крупнейшее препятствие для дальнейшего продвижения было уничтожено. Мощный вал японского наступления стремительно покатился вперед, подминая огромные районы Азии и Океании.
С рабочим батальоном зашагал Александр Громов по дорогам войны. Работал на строительстве дорог в джунглях Таиланда. Он работал до тех пор, пока мог стоять. И получал за это горсть риса. Да еще плеть, бамбуковую палку или "железный ящик" на солнцепеке, где буквально варился в собственном соку и день, и два, и три. Там свирепствовали бери-бери, пеллагра, лихорадка, амебная дизентерия, донимали желтуха и чесотка, язвы и грибковые заболевания. Прошел и через это.
Потом Бирма. Японская армия, словно хорошо смазанная машина, катилась по бирманской земле. Ей и здесь не оказывали серьезного сопротивления. И здесь люди поддались магической власти призыва: "Азия для азиатов". Япония не ошиблась в своих расчетах, когда бросила этот ядовито-сладкий клич народам Азии. Он разил сильнее оружия.
В плену товарищи звали его Алексом. Это наполовину урезанное имя прилипло к нему, почти заменило прежнее привычное Санек…
Сейчас Алекс лежал у самой кромки воды. Он не слышал, как раздвинулись кусты и не видел, как вынырнуло оттуда смуглое широкоскулое лицо. За ним в высокой траве мелькнули еще две темные крепкие фигуры. Алекс лежал, и громадный тамаринд раскачивал над ним могучие ветви, словно оберегая от беды.
Трое стояли уже на поляне, готовые к нападению. Один из них наклонился и тут же отпрянул назад:
- Белый! Англэ!
Человек слабо застонал, и они горячо заспорили, решая его судьбу. Им улыбнулось охотничье счастье, столь редкое в сезон дождей: убили двух кабанов. Взять чужеземца с собой, значит оставить часть добычи. В деревне так надеются на них. Там стосковались по мясу. Наступают голодные дни. Дожди загоняют дичь в непроходимую глушь. Он - англэ, а англэ приносят зло. Но он человек, ему нужно помочь. Таков закон джунглей.
Человек слабо застонал. Спор разом прекратился. Один принес воды, двое других занялись раной. Незнакомец что-то мычал, когда его тяжелое тело приподнимали, переворачивали. Ему плеснули в лицо пригоршню воды. Дрогнули ресницы, веки медленно разлепились.
- Ты кто? Англэ? - спросили его.
Человек молчал.
- Я - Гаро, Он - Нгамба, Тот - Дегалант. А ты кто? Англэ?
Незнакомец пошевелил головой. Вытянул губы, напрягаясь, вытолкнул из себя:
- Русс…
- Рус, рус! - трое заулыбались, весело переглянулись.
Они откровенно радовались: не нужно теперь ломать голову. Он не инглис, а обычный человек, и все решается просто, само собой. До деревни - рукой подать, подняться лишь в гору. Успеют обернуться до ночи. Авось, звери не сожрут тушу кабана.
- Рус, где живет твое племя? - допытывался высокий атлет, назвавшийся Гаро.
Но человек молчал.
Он закрыл глаза, отключаясь от желанной игры. Это же бред! Он так жаждал встречи с людьми, что вызвал их силой воображения. Сейчас все пройдет. Сейчас. Его поднимают и несут. Или ему это кажется?
ГАУДИЛИ
- Мама!
Строгое лицо со скорбными складочками в уголках сухого рта колеблется. То приближается, то удаляется. Глаза смотрят печально, озабоченно. Они по-матерински ласковы. И все-таки это не мама. Чужие руки прикасаются к Алексу, чужие слова шелестят над его головой.
Время остановилось. Да полноте, существует ли вообще мир? Есть ли простор и голубое небо? Каменный свод и звериные шкуры. Ни солнца, ни звезд. Сплошная ночь. Плотный мрак по углам, который бессилен осветить дрожащий язычок фитиля. Где он? Что с ним? И кто эта женщина с таким суровым и добрым лицом, на котором годы сплели частую сеть морщин?
- Маури, - говорит женщина и улыбается, совсем как мать. С ней, заботливой Маури, очень легко и покойно, словно стал он опять Саней и попал в родной дом.
Тревожит другая женщина. Молодая, пристально изучающая его из темного угла пещеры.
Она поразила уже тем, что заговорила с ним на хорошем английском языке. От неожиданности он даже привстал, но она сразу ушла, приложив палец к губам. Видно, просто хотела, чтобы он экономил возвращающиеся силы и не тратил энергию на пустые разговоры. Она часто заглядывала сюда. Звали ее удивительным звучным именем - Гаудили.
Алекс выздоравливал. Клейкая рисовая кашица и мясо, пахнущее дымом, твердая лепешка и полусырые пирожки со странной начинкой (он потом лишь узнал, что это были запеченные в тесто гусеницы), дикие бананы и гауава, батат и обычный лук, сладкая редька и кислые плоды тамаринда, нежные побеги бамбука и пряная трава - все это он поглощал с таким завидным аппетитом, что вызывал искреннюю радость у женщин, лечивших его. Наконец настал день, когда он соскочил с топчана. Выпрямился и головой подпер потолок. Прошелся из угла в угол - нога в порядке. В жилах бродит кровь, живая, горячая. Развернул плечи, заныло в левом. Ну, ничего! Провел ладонью по лицу. Вот так бородища! Настоящий дед. И усы, усы!
Тесная пещера, увешанная шкурами, показалась Алексу уютней. Наверное, от того, что он должен скоро распрощаться с ней.
- Большое спасибо тебе, Маури! - Алекс низко поклонился сухонькой старушке и повернулся к Гаудили. - И тебе, Гаудили, спасибо. Никогда не забуду, что вы спасли меня от смерти. Вы и ваши люди.
- Женщинам делать здесь больше нечего. Я пришлю Гаро и Нгамбу, - Гаудили помолчала, раздумывая. - Скоро ты покинешь нас. Твой дом не здесь. - И вздохнула.
Она впервые вышла из угла. Робкий огонек осветил ее лицо, и Алекс замер, потрясенный.
В самой глубине больших темных глаз девушки вспыхнули золотые искорки. Она прикрыла их короткими пушистыми ресницами. Живые тени затрепетали на позолоченной солнцем коже.
Тяжелый узел волос оттягивал гордую голову назад, у самого уха качалась белоснежная орхидея.
- Ты покинешь нас, - грустно повторила девушка.
- Да, я спешу на Родину помочь ей избавиться от врагов. Мое место там.
- Что ты можешь сделать один?
- Моя страна огромная. Нас много. Каждый встанет, лес вырастет. Смотри! Эти пальцы в отдельности - ничто. А теперь, - Алекс сжал кулак и ударил о ладонь, - это уже сила.
- Но ты - деревце в джунглях, капля в реке.
- Без деревьев не будет джунглей, а из капель рождается река.
- Я читала в одной книге, что незрелости возраста не обязательно сопутствует незрелость мысли. Ты доказываешь справедливость этих слов. Молод, а рассуждаешь, как наши старейшины. Однако уходить тебе еще рано. Путь трудный, а ты еще слаб. Прощай! Я пришлю Нгамбу и Гаро!
Это были огромные парни, рослые, широкогрудые, от которых в пещере стало совсем тесно. Удлиненное лицо Гаро, его тонкий с горбинкой нос, изогнутые черные брови, выразительные глаза с тяжелыми веками и энергичный рот подчеркивали его властность, силу воли. Гаро был сыном жреца. Нгамба выглядел попроще: скуластое округлое лицо, крупный прямой нос с широкими ноздрями, прямые мохнатые брови да скошенный подбородок. Пухлые, немного выпяченные губы и мягкий свет карих, чуть косо поставленных, глаз скрадывали грубоватость лица.
Оба были нчиелис, то есть переживали неуловимый переходный момент, когда юноша готовится стать мужчиной. Они казались угловатыми от неумения совладать с переполнявшей их энергией.
Парни приносили Алексу еду на весь день и поочередно дежурили. Часто засиживались, стараясь развлечь рассказами о своей деревне и охотничьими историями. Дотошно интересовались его прежней жизнью, расспрашивали, имеет ли он семью, какова там охота. Негодовали на врагов, напавших на его сильное и доброе племя; предлагали набрать много-много воинов и идти выручать из беды соплеменников. Так родилась их дружба.
От Гаудили Алекс получил первые уроки местного языка. Теперь он, призывая на помощь жесты, мог вести продолжительные беседы.
Что же это было за племя, спасшее Алекса?
Сиеми - лесные люди. Над ними постоянно висит угроза нападения со стороны более сильных соседей. Поэтому они всегда настороже. У них даже вошло в обычай стрелять из лука в каждого чужого человека, появляющегося без предупреждения вблизи их деревни. Селения сиеми прячутся по обрывистым склонам, в уголках долин, в дебрях джунглей. К ним можно приблизиться лишь с одной стороны по узкой тропинке, перерезаемой рвами и стенами из бревен и камней для обороны. Вокруг деревень устроены заграждения, ловушки. Там, в высокой траве или под прикрытием опавших листьев, торчит много острых колышков из бамбука, и даже местные жители иногда наступают на них.
Когда-то сиеми считались сильным племенем. Среди них было много искусных мастеров и храбрых воинов. Они жили в горах и владели секретом изготовления део-мони - бусинок-духов. Как известно, эти бусы обладают тайной магической силой. Ожерелья из них есть у каждого взрослого нага и передаются по наследству, как драгоценный талисман. Бусы-духи изготовлялись из тщательно обработанного бамбука гарео при помощи огня. Сиеми, полагаясь на волшебную силу део-мони, были беспечными и поплатились за это.
Однажды, когда сиеми делали свои део-мони, дымы их костров заметили качары - могущественное злобное племя. Король качаров послал своих воинов выяснить причину столь черных дымов. Те напали на селение и захватили несколько сиеми в плен. У них потребовали открыть секрет изготовления део-мони, но пленники отказались. Тогда несчастных подвергли пыткам: им надели на головы железные горшки, раскаленные на огне. От жары у пытаемых лопались черепа, но ни один не выдал тайны.
Король качаров разгневался и послал на сиеми целую армию воинов, которая их разбила. Земли сиеми перешли качарам. Захваченных пленников подвергали все новым и новым пыткам: заставляли лизать острия ножей, срывали кожу со ступней ног и гнали по колючкам. Но сиеми оставались немыми.
С тех пор племя рассеялось по джунглям. Небольшая группа воинов сиеми укрылась в пещере. Оттуда ночью они делали набеги на поселения качаров, мстя врагам за причиненное зло. Долго действовали отважные мстители, пока качары не выследили наконец их тайного убежища. Завалили вход деревьями и подожгли. Храбрецы задохнулись в пещере. С тех пор пещера стала для сиеми святыней, хотя о ее местонахождении знал очень узкий круг лиц. Попав сюда, Алекс удостоился величайшего доверия и чести.
Эта пещера находилась в отвесной скале на высоте десяти-двенадцати метров. У подножия росли два исполинских пьинкадо - железные деревья, густая листва которых искусно маскировала вход. Плетеная из лиан висячая лестница обычно убиралась внутрь и спускалась только по необходимости.
Прошла неделя, как Алекс выздоровел. И он не выдержал. Послал Гаро за вождем. Хватит отсиживаться. Он совсем здоров. Пора домой.
- Ты меня звал, рус? - в пещере стояла Гаудили. Алекс и не заметил, как она появилась.
- Нет, я хочу видеть вождя.
- Вождь перед тобой, рус. Говори!
- Я… Простите, - Алекс в замешательстве остановился, - н я не знал…
- Теперь ты знаешь, - Гаудили улыбнулась, присаживаясь на чурбак, покрытый обезьяньей шкурой. - Я слушаю. Алекс внимательно оглядел девушку.
- Обращаюсь к вашей доброте и надеюсь на ваше ко мне расположение. Прошу вас дать мне проводника. Добраться бы только до Индии…
- Я бы рада помочь тебе. Но тропы стали опасными. В джунглях появилось много плохих людей. Ты опять попадешь в руки тех, от кого бежал.
- Разве у сиеми перевелись хорошие охотники, знающие свои потайные тропинки?
- Не думай плохо о наших охотниках. Мы опасаемся за твою жизнь. Джапони вылавливают в джунглях таких, как ты. В соседней деревне они захватили много беженцев и убили всех.
- Почему вы позволяете джапам разбойничать на вашей земле? Кто хозяин здесь: сиеми или джапы?
- Ты не знаешь законов нага, чужестранец. Это не наши люди, и мы не обязаны защищать их. Племя вступается только за своего члена. А нас они не обижают. Даже обещают освободить от англэ…
- Почему же тогда вы заботитесь обо мне? Я же не ваш!
- Ты - другое дело.
- Неужели я так и буду сидеть в этой норе?
- Лучше подождать, чем искать смерть.
- Чего ждать? Джапы завоевали полмира именно потому, что все ждали. Вот увидите, разделавшись с бирманцами и индийцами, они примутся за вас.
- Проглоти свой язык, чужеземец! - вспыхнула вождь. И сразу же прикусила губу. Шагнула к нему, обожгла дыханием. - Какое тебе дело до нас? Ты уйдешь, мы останемся. А кто такие мы, маленькие сиеми? Джапы всех покорили, уничтожат и нас, стань мы на их пути, вмешайся в их отношения с другими чужестранцами.
Алекс виновато опустил голову.
- Извините меня! Я не хотел вас обидеть.
Она смотрела на него гневными глазами. Потом гнев растаял. Гаудили опустилась на чурбак. Задумалась.
- Ты тигр слова, рус. А каков на деле? - наконец, глухо заговорила она. - Гаро сказал мне, что ты водил воинов-русов на войну. Это правда?
- Правда. Меня учили этому. Но воевал я мало.
- Мы, сиеми, тоже учим мальчиков быть хорошими воинами. Да, но боги отвернулись от нас. Ну, когда же? - вскочила она, всплескивая руками. - Когда мир придет на землю сиеми? Когда Саламандра всемогущий вернет нам свою милость?
Она посмотрела на Алекса и вдруг рванулась к нему.
Припала, словно ища защиты на широкой груди. Перед ним была женщина, трогательная в своем порыве. Было счастье. И это счастье кружило ему голову сильнее, чем пряный аромат увядающей орхидеи в ее черных волосах.
- Я не отпущу тебя. Нет, нет. Я крепко держу тебя, - прошептала она, все плотнее прижимаясь к нему.