ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
КРУТОЙ ПОВОРОТ
1
Как только броневик вышел на равнину, генерал Акимов открыл люк, легко поднялся до пояса и начал оглядывать местность.
Перед ним, насколько видел глаз, лежала слегка всхолмленная равнина без очевидных признаков близости фронта. Однако он все шарил глазами в надежде найти, заметить расположение войск, хотя бы тыловые подразделения или отрытые окопы, траншеи. Но ничего этого не было, маячили лишь курганы, небольшие холмы, которые уже покрывались зеленью, но еще бледной - весна в Крыму явно запаздывала, видимо, поэтому и деревья еще чернели, и прошлогодняя трава повсюду главенствовала рыжими размашистыми разводьями. Грачи садились на черные отвалы многочисленных воронок и тут же с криком спархивали, почувствовав гарь, запах дыма - мертвую землю.
"Птицы тоже голосуют за скорое освобождение Крыма", - невольно подумал Акимов, слыша скорбный крик грачей. Однако же он сугубо военный человек и приехал на Крымский фронт всего на два дня, с тем чтобы лично убедиться, что же помешало командованию фронта отстоять Феодосию и почему, наконец, командование фронта - уж который раз! - переносит сроки решительного наступления в Крыму…
До Марфовки, где располагался оперативный отдел штаба фронта, еще оставалось не менее сорока километров, а генерал Акимов все осматривал местность. Пора бы уж открыться запасным промежуточным рубежам, оборудованным окопами, траншеями, землянками, запасными наблюдательными пунктами, вполне пригодными для стойкой, непреодолимой обороны, но ничего этого не было - все та же беззащитная, сиротливая земля, неподготовленная для отпора врагу…
И вдруг, когда до передней линии оставалось не более двадцати, а то и меньше километров, перед взором генерала открылась местность, полностью забитая войсками… Повсюду кудрявились дымки походных кухонь, жались одно к другому тыловые подразделения. Где-то гремел духовой оркестр, ржали лошади. На небольших прогалинках, потемневших от дождя, пехотные подразделения ходили в атаки на воображаемого противника, оглашая местность громкоголосым "ура". Эхо боевого клича металось от скопища к скопищу и тут же, изморенное теснотой, глохло, так и не найдя для себя перекатного простора.
"Не дай бог, если немцы сами нанесут контрудар, - затревожился Акимов. - Каждой вражеской пуле, снаряду, бомбе готовая цель, куда ни упадет - накроет, разнесет. А отходить-то некуда, весь полуостров открыт".
Броневик въехал во двор, обнесенный кирпичной, с проломами, оградой. Едва они вышли из броневика, к Акимову подбежал полковник Ольгин, козырнул:
- Товарищ генерал! Армейский комиссар первого ранга товарищ Мехлис Лев Захарович проводит совещание с командным составом пятьдесят первой армии. Я доложил товарищу Мехлису о вашем приезде. Лев Захарович велел, то есть просил пока отдыхать с дороги. А вас, - повернулся он к генералу Козлову, стоявшему с почерневшим лицом, - вас, товарищ командующий фронтом, хотел бы видеть на совещании.
- Передайте, я занят. - У командующего фронтом сузились глаза. - Разве не видите, я занят!
- Но товарищ Мехлис по поводу перегруппировки войск…
- Ольгин, идите, вы свободны! - выдавил из себя командующий фронтом.
Ольгин пожал плечами и пошел к эмке, стоявшей у ограды, с выглядывающим в окошко водителем.
- Прошу, товарищ генерал. - Командующий показал на кирпичный домик, весь иссеченный осколками.
* * *
Когда Ольгин возвратился с совещания и вошел в помещение, Акимов стоял лицом к окну, курил трубку. Знакомый Ольгину адмирал, с уставшим, немного бледным лицом, пил чай и говорил командующему:
- Дмитрий Тимофеевич, я понимаю ваши тревоги: сдвинуть войска с освоенных рубежей, переместить их - дело нелегкое и, конечно, рискованное. А черт его знает, может, враг выжидает наиболее подходящего и благоприятного момента для контрудара…
- Если бы мы знали твердо план немецкого командования на летний период здесь, на южном крыле, - подхватил Акимов, не поворачиваясь от окна, - тогда бы все прояснилось. Но пока плана мы не знаем, хотя наши люди ведут большую работу, чтобы наконец уточнить намерения гитлеровского командования на предстоящее лето. И вы, Дмитрий Тимофеевич, правы: первый рывок на восток враг может сделать в Крыму, и именно против вашего фронта. Для чего? Для того чтобы быстрее высвободить армию Манштейна и направить ее, скажем, для взятия Ростова - ворот на Северный Кавказ… Мне почему-то именно так рисуются планы немецкого командования. Но только рисуются. - Акимов повернулся и, наклонясь к Козлову, сказал: - Я же не маг, Дмитрий Тимофеевич, давайте вместе решать, вырабатывать наиболее правильную формулу для ваших войск.
- Дмитрий Тимофеевич осторожничает, - отозвался Ольгин, присаживаясь рядом с адмиралом и открывая термос с кофе. Он наполнил чашечку, отхлебнул глоточек и продолжал: - Формула известна, она вытекает из директивы Военного совета на перегруппировку войск. А что на деле происходит? Видел сегодня - люди нацелены на о-бо-ро-ну! Окопы роют аж на высоте сто шестьдесят шесть и семь! И кто, вы думаете, залезает в землю, оборонничает? Полковник Кашеваров! Он же вообще наступленец! А теперь держит дивизию на "товсь к обороне".
- Петр Кузьмич, Кашеваров оборонничает? - спросил Акимов. - Этого человека я знаю. Он еще мальчишкой участвовал в штурме Зимнего. Значит, что-то учуял, если зарывается в землю. Нельзя же подставлять врагу голые бока, стоять перед ним обнаженным!
Ольгин хотел возразить, но, заметив, что сухая рука Акимова теребила темляк тяжелой казачьей шашки, висевшей у него на боку, а серые глаза его при этом то мертвели, то вспыхивали, он воздержался.
С улицы донеслось металлическое завывание немецких бомбардировщиков. Командующий фронтом предложил пойти в убежище.
Они вышли во двор. Стайка немецких самолетов шла стороной, и Ольгин, показав на небо, засмеялся не совсем здоровым смехом:
- А у нас некоторые талдычат: надо менять места командных пунктов. Враг и не подозревает, что командный пункт находится в этом селе…
От черных "пузатиков" - Ю-88 вдруг отвалил один бомбардировщик, он, будто вынюхивая что-то, ткнулся в сторону моря, затем, описав полудужие, пошел по оси, пересекающей село. Акимов и командующий фронтом спустились в щель, отрытую вдоль каменной ограды. Ольгин остался стоять на месте. Его окликнули:
- Вы же не мальчишка…
- Прыгай сюда! - с оттенком резкости в голосе позвал Акимов.
Оттенок этот еще больше подогрел Ольгина. Он сунул руки в карманы плаща, в мыслях отпарировал: "Заблудшую овцу принимаете за стадо". Но все же стоять на открытом месте было нелегко: самолет приближался, может быть, всего одну минуту, но это время показалось Ольгину бесконечным. Ударили зенитные орудия, однако противник не свернул с курса. Хвост бомбардировщика вздрогнул, и от его серого брюха отделились черные капли. Бомбы упали за оградой, но ошметки земли, подпаленные огнем, исконопатили весь двор.
- Это случайно, абсолютно случайно, - оправдывался Ольгин, вытирая бледное лицо и стряхивая с себя прилипшие комья. - Товарищ командующий фронтом, я помчался к Льву Захаровичу, он велел мне доложить, как и что тут происходит…
Адмирал тоже уехал. Солнце клонилось к закату. Доносились редкие выстрелы, снаряды перелетали двор, с кряканьем падали в садах.
- Не давит Лев Захарович? - осторожно спросил Акимов у командующего фронтом.
- Не в моих правилах жаловаться, товарищ генерал. Но мне бы чуть полегче представителя Ставки. Лев Захарович все же перетягивает меня своим положением…
- А конкретно?
- Товарищ генерал, сами же видели по пути… В глубине полуострова ни одного оборудованного промежуточного, запасного рубежа. Три армии со своими тылами в непосредственной близости к переднему краю. И теперь еще эта перегруппировка войск. Не дай бог, не дай бог противник вздумает нанести удар, пойти в наступление! А чуть что - так сразу я и оборонец. Слышали же голос Ольгина…
- Слышал, Дмитрий Тимофеевич. Однако по-солдатски говорю вам напрямую: ваш голос слишком тих! Не соответствует голосу командующего фронтом. И уж совсем никуда по годится, когда командующий фронтом, видя, что дела но так ведутся, молчит!.. Это может привести к катастрофе. Затеяли перегруппировку войск и сами не знаете, правильно это или нет. Что там, у товарища Мехлиса, за совещание?..
- По поводу перегруппировки войск…
- Да что же это такое? Вы же полные бюрократы! Бю-ро-кра-ты! Разве противник будет ждать, пока вы не обсудите, не утрясете на заседаниях уже готовое, принятое решение Военного совета?! Пойдемте, я позвоню товарищу Мехлису…
- Лев Захарович все равно не уступит, - с грустью сказал командующий фронтом.
Он уже поднялся вслед за Акимовым на крыльцо, как во двор влетел на мотоцикле Ольгин и, не слезая, громкоголосо объявил:
- Уже закончилось! Сейчас прибудет Лев Захарович! А полковнику Кашеварову все же попало на совещании!.. Вот вам и Зимний штурмовал!..
2
В землянке было уютно. Приткнувшись к окошку, стояла коротконогая кровать. При необходимости ее можно было раздвинуть, сузить, сложить вчетверо и перенести, как чемодан. Кровать - дело рук самого полковника Кашеварова…
На фронте действовали лишь разведчики, которые никак не могли разгадать замысел гитлеровцев хотя бы на ближайшее время. Кашеваров знал об этом и тяготился мыслью о том, что и командование фронта, видно, поэтому не может поставить войска в строгую определенность: судя по тому, что армии подтянуты, сосредоточены у самого переднего края, день решительного наступления близок. Однако сроки наступления уже не раз переносились самим командованием Крымского фронта. А теперь вот, с приездом на фронт генерала Акимова, и намеченная перегруппировка войск что-то задерживается…
Ординарец Кашеварова сержант Петя Мальцев смастерил полковнику вот эту переносную кровать, обмазал глиной и побелил стены землянки и даже повесил кусочек зеркала в глухом простенке. О это зеркало! Не знал Петя, что оно превратится для комдива в настоящего истязателя.
Петр Кузьмич Кашеваров брился каждый день, брил лицо и голову, не трогал лишь усики, черневшие на губе. Глубокой ночью, когда наступало затишье и лишь слышалось в трубе гудение ветра да по оконцу хлестал дождь, Кашеваров доставал из походного чемодана бритвенный прибор, клал на плечи полотенце и садился к зеркалу.
- Здравствуйте, Петр Кузьмич, - говорил он своему отражению. Человек с гладкой круглой головой, чуть покатыми плечами кланялся ему и замирал, лишь шевелились тонкие, продубленные ветром губы. - Ну и каково вам теперь, Петр Кузьмич?
"Конечно, к Севастополю хорошо бы прорваться, но ведь противник не дремлет. Выманив нас из окопов и траншей, немцы получат преимущества", - старался Кашеваров угадать причины, приостановившие перегруппировку войск. Он срывал с плеч полотенце, отмерял четыре шага вперед, четыре назад. В ходьбе немного отходила душа. Подогрев воду, разводил мыльный порошок и, не глядя в зеркало, намыливал голову, потом осторожно подсаживался к нему так, чтобы не сразу увидеть того, кто будет мучить его…
В землянку вошел майор Петушков.
Кашеваров показал на кровать:
- Посидите, Дмитрий Сергеевич, добреюсь. - Вытер лицо мокрым полотенцем, спросил: - Чем порадуете, майор?
- Пополнение пришло, думаю тактические занятия организовать. Это необходимо для боя, Петр Кузьмич.
Кашеваров вскинул бритую голову:
- У меня есть воинское звание, товарищ майор. Для вас я полковник…
Петушков, не ожидая такой строгости, вскочил, расправил плечи:
- Я вас понял, товарищ полковник. Какие будут указания?
Кашеваров промолчал. Он сложил кровать, загасил угли в печке. Все это сделал привычно, без лишних движений.
- Ну не обижайтесь, Дмитрий Сергеевич. Я зверею от неопределенности, в которой мы находимся. Раны как, терпят?
- Я о них, признаться, как-то забыл…
- Тактические занятия, говорите? Что ж, поедем посмотрим.
Они вышли из блиндажа. Километров шесть ехали молча. С высоты 166,7, которую полки дивизии, находясь здесь, в резерве армии, изрыли траншеями, окопами вдоль и поперек, виднелось море. По небу полз немецкий самолет-разведчик. Вокруг него ложились пятна от разрывов зенитных снарядов. Но выстрелов не было слышно.
- Странно и глухо, - прошептал Кашеваров.
Самолет - "рама" - вдруг накренился, выбросил черный конусообразный хвост дыма, стал быстро снижаться. Казалось, что он вот-вот взорвется, наполнит окрестность грохотом. Но этого не произошло, самолет бесшумно, блеснув в лучах солнца, рухнул в море.
- А-а! Наконец-то! - сказал майор Петушков, разглядывая местность в бинокль. - Смотрите, смотрите правее! Началось, товарищ полковник!
Кашеваров тоже приложил бинокль к глазам. По голой, слегка всхолмленной местности параллельными маршрутами направлялись к переднему краю колонны войск - пехота, артиллерия, танки, грузовые машины.
- Перегруппировка! - без труда определил полковник Кашеваров. - Это дело рук генерала Акимова.
- Акимов еще вчера улетел, - сказал Петушков. - Акимов уже в Москве.
- Ну и что же! А вот увидел же! Увидел, что нашему фронту вечно стоять нельзя. Дмитрий Сергеевич, зови командиров, будем перестраиваться.
Но командиры уже сами сбегались на КП майора Петушкова. Первым прибыл комбат-два капитан Бурмин. Он попал в дивизию из госпиталя, в его петлицах еще были эмблемы танкиста (при распределении в отделе кадров мест в танковых подразделениях не нашлось, и капитан Григорий Бурмин не стал ждать этих мест, попросился в пехоту на батальон), да и шлем он еще носил.
- Ну наконец-то, товарищ полковник! Вот и дождался! Дождался я, товарищ полковник. В наступлении танки, только танки!
- Григорий Михайлович, неужели покинешь матушку-пехоту? - спросил Кашеваров.
- Обязательно!.. Если, конечно, вы отпустите, товарищ полковник.
- Отчего же не отпустить, товарищ капитан. Обязательно отпущу, как только Берлин возьмем…
Бурмин приложил бинокль к глазам, пошарил немного по дали, сказал:
- Товарищ полковник, войска-то залегли. А некоторые повернули назад! Неужели опять перегруппировка не состоится?
Все командиры тут же не медля взялись за свои бинокли. Майор Петушков первым расшумелся:
- Да что же это делается на нашем фронте?! Оборона смерти подобна! - И пошел он высказывать свои суждения в таком же плане и задел малость командование фронта.
- Прекратите, майор Петушков! - осадил его полковник Кашеваров. - Если каждый будет учить командующего фронтом и представителя Ставки… Ну, Дмитрий Сергеевич, это не к лицу тебе! - схватился он за голову. - Сержант Мальцев, заводи машину. Майор Петушков, приказываю держать оборону. Быть готовым к отражению врага!..
Прошла еще одна ночь, наступило утро. Землянка, в которой находился майор Петушков, вдруг вздрогнула, покачнулась, зашаталась. Через минуту, а может быть, и чуть меньше снаружи донесся гул, в выбитое оконце и не закрытую дверь ударил отсвет упругого огня.
Петушков рванулся, выскочил наружу. За небольшим перекатом, за которым до этого много дней дремала линия фронта, полыхало густое пламя, уже разлившееся по всему левому флангу, а посветлевшее утреннее небо сплошь было занято самолетами, идущими эшелонами на восток, в сторону Керчи.
Прибежал начальник штаба полка.
- Товарищ майор! - закричал он изо всей мочи. - Немцы прорвали оборону! Полковник Кашеваров приказал: ни шагу назад! Разгромить врага у подножия высоты сто шестьдесят шесть и семь…
3
Едва Кашеваров приехал на КП к Петушкову, едва он устроился в блиндаже, чтобы непосредственно наблюдать за ходом ожидаемой атаки противника, как из-за горизонта опять показались вражеские самолеты. Петя Мальцев попробовал их сосчитать, но не успел - надвигалась новая туча бомбардировщиков, громадная и, казалось, бескрайняя.
Некоторые косяки "юнкерсов", не сбрасывая груза, уходили в глубь обороны и там, не то в районе Керчи, не то чуть не доходя ее, открывали люки. К небу тянулись черные плотные лохматые облака пыли и дыма - они виднелись в глубине обороны и здесь, на переднем крае.
Наши маленькие юркие "ястребки" суматошно носились в воздухе, пытаясь взломать строй немецких самолетов, принудить противника повернуть назад. Однако же силы были неравными, и враг, несмотря на потери, не покидал воздушного пространства.
И все же Мальцев верил, что вот-вот в смрадном воздухе покажется солнце и уляжется поднятая бомбежкой черная густая пыль. И тогда, именно тогда поднимутся цепи бойцов и правого и левого флангов и с криком "ура" двинутся грозной волной, громя притаившуюся впереди, на холмах, пехоту врага.
Действительно, вскоре в небе оборвалось гудение самолетов, земля словно успокоилась, перестала качаться под ногами, и пыль уже начинала оседать, в образовавшиеся окна проглянули участки живого, мерно дышащего моря… Но что это такое? Мальцев отчетливо увидел с высоты: цепи бойцов поднялись, но пошли не вперед, а назад, к тем траншеям, которые они покинули накануне. Групп и группок бойцов было множество, аж зарябило в глазах. Петя опустил бинокль, крикнул, готовый расплакаться:
- Товарищ полковник!..
Кашеваров вытянул голову, схватил бинокль. Но не успел он как следует рассмотреть, оценить, что происходит на левом фланге, как грохнули залпы немецких орудий, грохнули так, что вновь заходила земля, а в воздухе заклокотало то с шипением, то со свистом, захлебывающимся и ненавистным.
Сколько длилась сумасшедшая пляска огня и металла, трудно было определить. Когда же она, эта страшная пляска, немного приутихла, а вернее, переместилась в глубь обороны, Кашеваров увидел, что подразделения противника - танки, пехота и артиллерия - развернулись фронтом во фланг нашему батальону и что, видимо, сейчас они попытаются отрезать морскую пехоту, а затем и окружить ее. Ближе всех к Кашеварову располагалась рота Запорожца.
- Петя, беги в роту Запорожца… Нет, постой! - Полковник метнулся к телефону. Стараясь быть очень спокойным, что ему и удалось, сказал в трубку: - Запорожец… Позавтракали?
В ответ он услышал, как засмеялся командир роты, а потом, прокашлявшись, сказал:
- Чай выкипел. Температура сто градусов. Какие будут предложения?
- Надо остудить. Поднатужимся - и все разом остудим. Сейчас я кое-какой харч организую. Потерпи немного, минут пять-шесть.
Кашеваров позвонил артиллеристам, приказал поддержать контратаку артогнем.