Келсо тихо опустил трубку на рычаг. Какое-то время он смотрел на нее, кусая губы, потом лег на кровать и закурил.
Сталин, как известно, презрительно относился к женщинам.
Собственно, он считал, что умная женщина - это оксюморон, и называл женщин "селедками с разумом". Однажды, говоря о жене Ленина, он сказал Молотову: "Если она ходила в один нужник с Лениным, это еще не значит, что она понимает ленинизм". После смерти Ленина Крупская думала, что положение вдовы великого человека защитит ее от сталинских чисток, но Сталин быстро вывел ее из заблуждения. "Если будете раскольничать, - сказал он ей, - мы дадим Ленину другую вдову".
Однако это далеко не все. И мы подходим к одному из тех странных отклонений от общепринятого образа, которые и делают нашу профессию столь интересной. Хотя, по общему мнению, Сталин всегда был безразличен к сексу, - классический пример политика, все плотские желания которого устремлены на расширение власти, - истина оказалась противоположной. Сталин был бабником.
Об этой стороне его натуры стало известно лишь недавно. В 1986 году Молотов немного смущенно сказал Чуеву ("Сто сорок бесед с Молотовым", Москва, 1991), что у женщин Сталин "имел успех". Хрущев в своих воспоминаниях, опубликованных после смерти ("Пленки Гласности", Бостон, 1990), еще немного приподнял завесу.
Кто же были эти женщины, чьими услугами пользовался Сталин до и после самоубийства своей второй жены? Некоторых мы знаем. Это жена А. И. Егорова, первого заместителя народного комиссара обороны, известная в партийных кругах своими многочисленными романами. Затем была жена другого военного - Гусева, которая, по слухам, лежала в постели Сталина в ту ночь, когда застрелилась Надежда. Потом была Роза Каганович, на которой Сталин, став вдовцом, одно время подумывал жениться. Но наиболее интересной представляется Евгения Аллилуева, жена свояка Сталина - Павла. Ее отношения со Сталиным описаны в дневнике, который вела свояченица Сталина, Мария. Дневник был отобран при аресте Марии и лишь недавно рассекречен (Ф4501 Д1).
Это, конечно, перечень лишь тех женщин, о которых мы что-то знаем. Остальные оставили в истории туманный след, как, например, горничная Валечка Истомина, которая поступила работать к Сталину в 1935 году ("А если была женой, кому какое дело", - сказал Молотов Чуеву). Можно упомянуть "молодую красивую женщину, типичную кавказку", которую Хрущев видел однажды на даче Сталина. "Потом мне сказали, что эта женщина - воспитательница Светланки. Но это продолжалось недолго, и она исчезла. По некоторым замечаниям Берии я понял, что это была его протеже. Ну, Берия, тот умел подбирать "воспитательниц".
"... и она исчезла..."
Снова знакомая картина: неразумно было слишком много знать о личной жизни товарища Сталина. Один из тех, кому он наставил рога - Егоров, - был расстрелян; другой - Павел Аллилуев - внезапно умер. А Женя, его жена и любовница Сталина, "роза новгородских полей", была арестована и так долго просидела в одиночке, что, когда ее наконец выпустили после его смерти, не могла говорить: у нее атрофировались голосовые связки..."
Должно быть, он заснул, так как очнулся от телефонного звонка.
Комната по-прежнему была погружена в полутьму. Келсо включил свет и посмотрел на часы. Почти восемь.
Он сбросил ноги с кровати и с трудом сделал два шага к письменному столу у окна.
Помедлил и снял трубку.
Это был Эйдлмен, которого интересовало всего лишь, придет ли он на ужин.
- На ужин?
- Дорогой мой, это прощальный ужин, который устраивает симпозиум, и на нем следует поприсутствовать. Будет торт, из которого появится Ольга.
- Боже! Есть у меня возможность выбора?
- Никакой. Кстати, прошел слух, что ты с великого перепоя и вернулся утром к себе в номер, чтобы выспаться.
- Чудесно, Фрэнк. Спасибо. Эйдлмен помолчал.
- Так что происходит? Нашел ты своего человека?
- Конечно, нет.
- Все оказалось туфтой?
- Абсолютно. Ни единого слова правды.
- Только... понимаешь... тебя ведь целый день не было...
- Я разыскивал одного старого приятеля.
- А-а, понятно, - сказал Эйдлмен. - Все тот же Непредсказуемый. Послушай, ты смотришь в окно?
Внизу, под ногами Келсо, сверкала ночная панорама города - неоновые надписи вздымались по всему городу, как штандарты вступившей в него армии. "Филипс", "Мальборо", "Сони", "Мерседес-Бенц"... А ведь было время, когда Москва после заката солнца становилась такой же темной, как столица какой-нибудь африканской страны.
Среди надписей не было ни единого русского слова.
- Никогда не думал, что доживу до такого, а ты? - затрещал в трубке голос Эйдлмена. - Мы с тобой присутствуем при победе, дружище. Ты это понимаешь? Полной победе.
- В самом деле, Фрэнк? Я вижу лишь море огней.
- О нет, это нечто большее, поверь. С этого пути им уже не повернуть назад.
- Сейчас ты мне скажешь, что истории пришел конец.
- Возможно. Но, слава богу, не историкам. - И Эйдлмен рассмеялся. - О'кей, увидимся в вестибюле. Скажем, через двадцать минут, хорошо? - И он положил трубку.
Прожектор, установленный на противоположном берегу Москвы-реки, возле Белого дома, ярко светил в номер. Келсо протянул руку и открыл сначала внутреннюю раму, потом внешнюю, впустив дыхание желтого тумана и грохот далекого транспортного потока. Несколько снежинок перелетели через подоконник и тут же растаяли.
Истории пришел конец? Как бы не так! - подумал Келсо. В этом городе творится История. В этой чертовой стране творится История.
Он как можно дальше высунул голову в окно, чтобы увидеть ту часть города, что находится за рекой, прежде чем тьма окончательно накроет ее.
Если каждый шестой русский считает, что Сталин был великим правителем, значит, у него около двадцати миллионов сторонников. (Канонизированный Ленин имел, конечно, намного больше.) И даже если вдвое уменьшить эту цифру, оставив лишь ядро, все равно их будет десять миллионов. Десять миллионов сталинистов в Российской Федерации после того, как Сталина порочат уже сорок лет?
Прав Мамонтов. Это поразительная фигура. Господи, да если бы каждый шестой немец сказал, что считает Гитлера величайшим вождем, какой был в Германии, газета "Нью-Йорк Таймс" не просто напечатала бы об этом статью, - она вышла бы на первой полосе.
Келсо закрыл окно и стал собирать то, что можетему понадобиться вечером: последние две пачки сигарет, купленных в беспошлинном магазине, паспорт и визу (на случай, если его задержат), зажигалку, распухший бумажник, спички с адресом "Робота".
Бессмысленно было притворяться, что он рад такому ходу вещей, особенно после разговора с посольством, и если бы не Мамонтов, он, пожалуй, оставил бы все как есть: избрал безопасный путь, как советовал Эйдлмен, и вернулся через неделю-другую, чтобы найти Рапаву, возможно, даже получив командировку от какого-нибудь проявившего интерес нью-йоркского издателя (если таковой найдется).
Но если Мамонтов взял след, ждать нельзя. К такому выводу пришел Келсо. Мамонтов имеет в своем распоряжении ресурсы, с какими Келсо не поспорить. Мамонтов - коллекционер-фанатик.
Не давала Келсо покоя и мысль о том, что может сделать с тетрадью Мамонтов, если первым найдет ее. А чем больше Келсо об этом думал, тем яснее ему становилось, что Сталин записывал что-то важное. Это не могли быть каракули выжившего из ума старика, если Берии потребовалось их выкрасть, а выкрав, пойти на большой риск и спрятать, но не уничтожить.
"Он верещал, как поросенок. Что-то выкрикивал про Сталина и поминал какого-то архангела... Ему заткнули рот полотенцем и расстреляли..."
Келсо в последний раз оглядел номер и выключил свет.
Только спустившись в ресторан, он понял, как голоден. Ведь он уже полтора дня не ел по-настоящему. Он съел щи, соленую рыбу, потом баранину в сметанном соусе, запивая все это грузинским вином "Мукузани" и минеральной водой "Нарзан". Вино было темное и густое, и после пары бокалов, наложившихся на виски, Келсо почувствовал опасную расслабленность. За четырьмя длинными столами сидели больше ста человек, и гул голосов, звяканье бокалов и посуды действовали усыпляюще. Из громкоговорителей звучали украинские народные напевы. Келсо начал разбавлять вино.
Какой-то историк-японец, чьего имени Келсо не знал, перегнулся к нему и осведомился, не это ли любимое вино Сталина; Келсо сказал: нет, Сталин предпочитал более сладкие грузинские вина - "Киндзмараули" и "Хванчкару". Сталин любил сладкие вина и подслащенные коньяки, травяные чаи с сахаром и крепкий табак...
- И фильмы про Тарзана, - сказал кто-то.
- И вой собак под музыку...
Келсо рассмеялся, не желая отставать от остальных. Что ему было еще делать? Он чокнулся с японцем через стол, поклонился и, сев, стал пить разбавленное водой вино.
- Кто за все это платит?
- Спонсор, который оплачивает симпозиум.
- А кто это? - Американец?
- Я слышал, швейцарец...
Вокруг Келсо возобновился разговор. Приблизительно через час, считая, что никто на него не смотрит, Келсо сложил салфетку и отодвинул от стола свой стул.
Эйдлмен поднял на него взгляд:
- Опять? Нельзя же все время куда-то сбегать!
- По зову природы, - сказал Келсо и, проходя позади Эйдлмена, нагнулся и шепотом спросил: - Какой план на завтра?
- Автобус выезжает в аэропорт после завтрака, - сказал Эйдлмен. - В "Шереметьево" мы должны быть в одиннадцать пятнадцать. - Он схватил Келсо за локоть. - Ты же говорил, что все это туфта!
- Говорил. Просто хочу выяснить, насколько это так.
Эйдлмен покачал головой.
- Ты стараешься не только для истории, Непредсказуемый...
Келсо обвел рукой зал:
- А все это ради нее?
Внезапно послышался стук ножа о стекло, и Аксенов тяжело поднялся с места. По столам одобрительно забарабанили руками.
- Коллеги... - начал Аксенов.
- Я все-таки попытаю счастья, Фрэнк. Увидимся позже.
Келсо осторожно вытащил руку из руки Эйдлмена и направился к выходу.
Гардероб был возле туалетов, рядом с рестораном. Келсо подал свой номерок, положил на стойку чаевые, взял плащ и стал натягивать его, но тут увидел человека в конце коридора, ведущего в вестибюль гостиницы. Человек смотрел не на него, а в другую сторону. Он шагал взад-вперед, разговаривая по мобильному телефону. Посмотри Келсо прямо в лицо этому человеку, он, скорее всего, не узнал бы его и тогда все пошло бы иначе. Но в профиль отчетливо был виден шрам. Этот человек был из тех, кто сидел в машине у подъезда Мамонтова.
Сквозь закрытую дверь Келсо слышал за своей спиной смех и аплодисменты. Он сделал несколько шагов назад все время не спуская глаз с того человека, пока не уперся спиной в ручку двери. Тут он повернулся и быстро вошел в ресторан.
Аксенов по-прежнему стоял и говорил. Увидев Келсо, он запнулся.
- Доктору Келсо, - сказал он, - видимо, активно не нравится звук моего голоса.
- Ему активно не нравится звук любого голоса, кроме собственного, - выкрикнул с места Сондерс.
Все рассмеялись. Келсо направился по проходу.
Сквозь качающиеся двери виднелась кухня, где царил кавардак. Там было жарко, шумно и сильно пахло капустой и вареной рыбой. На официантов, выстроившихся с подносами, на которых стояли чашечки и кофейники, орал какой-то краснорожий в грязном смокинге. Никто не обращал на Келсо внимания. Он быстро пересек большое помещение - в глубине его женщина в зеленом переднике снимала со столика на колесах подносы с грязной посудой.
- Где выход? - спросил ее Келсо.
- Там, - подбородком указала она. - Там.
Дверь была приоткрыта, чтобы дать доступ свежему воздуху. Келсо спустился в темноте по бетоннымступеням и очутился во внутреннем дворике, где на талом снегу стояли контейнеры для мусора и валялись рваные пластиковые пакеты. Мимо пробежала крыса, ища спасения в темноте. С минуту он поискал выход и вскоре очутился в большом, огороженном дворе позади гостиницы. С трех сторон его окружали темные стены, прорезанные освещенными окнами. Низкие облака вскипали желто-серой пеной, когда на них попадал луч прожектора.
Келсо выбрался боковой улочкой на Кутузовский проспект и пошел, утопая в талом снегу, по краю мостовой в поисках такси. Грязная "волга" без регистрационных номеров пересекла две полосы и подрулила к нему, водитель стал его уговаривать, но Келсо отмахнулся и пошел к стоянке такси у фасада гостиницы. Времени торговаться у него не было. Он сел на заднее сиденье первого в очереди такси и попросил шофера ехать быстрее.
8
На стадионе "Динамо" шел большой международный футбольный матч - Россия играла с кем-то, судья дал дополнительное время. Шофер такси слушал репортаж по радио, и когда они подъехали к стадиону, приветственные крики, которые доносились из дешевенького пластмассового приемничка, превратились в рев пятидесяти тысяч москвичей, находившихся меньше чем в двух сотнях метров от них. В свете прожекторов над трибунами парусом вздувалась пелена снега.
Они развернулись на Ленинградском проспекте и по другой его стороне поехали назад, к стадиону Юных Пионеров. Такси - старые "жигули", провонявшие потом, - свернуло направо, миновало чугунные ворота и, запрыгав по колдобинам, выехало на футбольное поле. Перед трибуной стояли на снегу несколько машин, а у железной двери с "глазком" выстроилась очередь, главным образом девушки. Вывеска над входом гласила: "Робот".
Келсо заплатил шоферу сто рублей - немыслимая сумма, объясняемая тем, что он не договорился о це-не, когда садился в машину, - и не без страха проследил за тем, как красные огоньки запрыгали по неровной дороге, свернули с нее и исчезли. Оглушительный грохот приливной волной пронесся над деревьями по фосфоресцирующему небу и покатился дальше над белевшим в темноте футбольным полем.
- Три - два, - сказал мужчина с австралийским акцентом. - Игра окончена.
Он вытащил из уха маленькую черную кругляшечку и сунул в карман.
- Когда открывают? - спросил Келсо у стоявшей рядом девушки, и она повернулась к нему.
Девушка была поразительно красива - большие черные глаза и широко расставленные скулы. В черных волосах застряли снежинки.
- В десять, - сказала она и, просунув руку под его локоть, прижалась к нему грудью. - Угостите сигареткой?
Он дал ей сигарету и взял сам - головы их соприкоснулись, когда они прикуривали. Вместе с дымом Келсо вдохнул аромат ее духов. Оба распрямились.
- Одну минуту, - сказал, улыбнувшись, Келсо и отошел от девушки.
Она улыбнулась в ответ и помахала ему сигаретой. А Келсо пошел по краю поля - курил, смотрел на девушек. Неужели они все проститутки? На вид не скажешь. В таком случае кто они? Большинство мужчин были иностранцы. Русские выглядели богатыми. Машины были большие, немецкие, кроме одного "бентли" и одного "роллс-ройса". В них сидели мужчины. В "бентли" на заднем сиденье вспыхивала, как уголек, и исчезала красная точка - кто-то курил большущую сигару.
В пять минут одиннадцатого дверь открылась - желтый свет, силуэты девушек, облачка их душистого дыхания. Как праздник на снегу, подумал Келсо. А из машин стали вылезать большие деньги. О том, насколько большие, можно было судить не только по шубам и драгоценностям, но и по тому, как держались их владельцы, проходя мимо очереди к двери, и по количеству охраны, которую они оставляли снаружи. Очевидно, оружие в этом заведении разрешалось иметь лишь хозяевам, и Келсо счел это хорошим знаком. Он прошел через металлоискатель, затем какой-то бандитского вида человек проверил с помощью детектора его карманы - нет ли наркотиков. Входная плата составляла пятьдесят долларов, платить можно было в любой валюте, после чего вам ставили на кисть фиолетовую печать и давали талон на одну порцию выпивки.
Винтовая лестница вела вниз, в темноту, насыщенную дымом и разрезаемую бегающими лучами, там стеной стояла техномузыка, оглушавшая до тошноты. Несколько девушек апатично танцевали друг с другом; мужчины стояли, пили, смотрели. Смешно было даже думать, что угрюмый Папу Рапава может появиться здесь, и Келсо тут же повернулся бы и ушел, но ему захотелось выпить, да и бросать на ветер пятьдесят долларов ни к чему. Он отдал бармену свой талон и получил бутылку пива. И, словно что-то вспомнив, поманил уже отошедшего бармена.
- Рапава, - произнес он.
Бармен сдвинул брови и приложил руку к уху, Келсо пригнулся к нему.
- Рапава! - прокричал он.
Бармен медленно кивнул и сказал по-английски:
- Знаю, знаю.
- Знаете?
Бармен снова кивнул. Он был молодой, с растрепанной светлой бородкой и золотой серьгой в ухе. Он уже стал поворачиваться боком к Келсо, весь внимание к очередному гостю, но Келсо быстро достал бумажник и положил на стойку сторублевку. Это тотчас привлекло внимание бармена.
- Я хочу найти Рапаву, - прокричал Келсо. Сторублевая бумажка, тщательно сложенная, исчезла в нагрудном кармашке бармена.
- Позже, - сказал он. - О'кей? Я вам скажу.
- Когда?
Но молодой человек лишь усмехнулся и перешел на другое место за стойкой бара.
- Подкупаете барменов? - раздался у локтя Келсоголос американца. - Разумно. Мне это никогда не приходило в голову. Чтоб обслужил в первую очередь? Или чтобы произвести впечатление на дам? Здравствуйте, Келсо. Вы меня помните?
В полумраке бара Келсо не сразу понял, кто это.
- Мистер О'Брайен!
Телерепортер. Отлично. Как раз то, что нужно.
Они обменялись рукопожатием. Рука у молодого человека была влажная и мягкая. Одет он был не для работы: отутюженные джинсы, белая рубашка с короткими рукавами, кожаная куртка, - Келсо заметил, что у него широкие плечи, развитые мышцы, блестящие от какого-то ароматного геля густые волосы.
О'Брайен обвел рукой с бутылкой танцевальную площадку.
- Новая Россия! - громко провозгласил он. - Можно купить все, что хочешь, кто-нибудь непременно продаст. Вы где остановились?
- В гостинице "Украина". О'Брайен скорчил гримасу.
- В таком случае мой совет: не расточайте чаевые. Пригодятся. В старушке "Украине" очень строгие швейцары. А кровати... Ужас! - О'Брайен потряс головой и осушил свою бутылку; Келсо улыбнулся и тоже выпил.
- Будет еще какой-нибудь совет? - прокричал он.
- Целая куча, если хотите. - О'Брайен жестом показал, чтобы Келсо пододвинулся поближе. - Те, что получше, просят шесть сотен. Предлагайте две. Соглашайтесь на три. И учтите: это цена на всю ночь, так что расплачивайтесь не сразу. Попридержите, скажем, в качестве стимула. И смотрите, не попадите на настоящих, настоящих малолеток, так как могут быть неприятности. Если тот, кто станет вам выговаривать, русский, просто уходите, и все. Так оно безопаснее, да и девчонок полно - мы ведь не выбираем здесь партнерш на всю жизнь. Да, кстати, втроем они не работают. Как правило. Это девочки, которые себя уважают.
- Не сомневаюсь. О'Брайен посмотрел на него.
- Вы не поняли, да, профессор? Это не публичныйдом. К примеру, Анна... - И он обхватил за талию стоявшую рядом блондинку и приставил к ее губам пивную бутылку наподобие микрофона. - Анна, скажи профессору, чем ты зарабатываешь на жизнь. Анна с серьезным видом произнесла в бутылку:
- Сдаю в аренду недвижимость скандинавским бизнесменам.