– Может, так и будет. Скоро увидим. Папа уже телеграфировал в "Мьюди" (Система рассылки книг на дом, основанная в 19 веке английским издателем Чарльзом Мьюди. – Прим. перев.), чтобы книгу нам выслали. Можно ее ждать с утренним поездом. Завтра вечером, если роман не очень длинный, я обещаю сообщить вам свое мнение о нем.
– Он не длинный. Я с нетерпением буду ждать, что вы о нем думаете.
И он действительно был нетерпелив. Весь следующий день, бродя по стерне в поисках куропаток и сбивая выстрелами птиц, он думал только о книге. Он знал, что именно сейчас она ее читает!
Глава L
Ревнивый кузен
Фрэнк Скадамор, восемнадцати лет, был представителем английской золотой молодежи.
Родившись с серебряной ложкой во рту, выросший среди изобилия, наследник обширного поместья, он считался лучшим обществом для девочек и девушек, которые станут женщинами и женами.
Не одна мать, у которой дочь на выданье, внесла его в список "желаемых".
Вскоре стало очевидно, что этим леди придется его вычеркнуть из списка: молодой человек сосредоточил все свое внимание на девушке без матери – Бланш Вернон.
Он провел достаточно времени в Вернон Парке, чтобы хорошо познакомиться с достоинствами своей кузины. Мальчиком он полюбил ее, юношей стал ею восхищаться.
Ему никогда не приходило в голову, что что-то может встать между ним и его надеждами, вернее желаниями. Зачем ему говорить о надеждах, если весь опыт жизни научил его, что всякое его желание исполняется?
Он хотел Бланш Вернон; и не сомневался, что получит ее. Он даже не думал о том, что нужно приложить какие-то усилия, чтобы получить ее. Он знал, что его отец, лорд Скадамор, благожелательно смотрит на этот союз; и что столь же благожелательно настроен и ее отец. Ниоткуда не ждал он препятствий и поджидал только, пока молодая возлюбленная будет готова стать его женой. Тогда он сделает ей предложение, и оно будет принято.
Он не думал о своей собственной молодости. Считал, что в восемнадцать лет он уже мучнина.
До сих пор его не тревожили возможные соперники. Конечно, и другие представители jeunesse dore (Золотая молодежь, фр. – Прим. перев.) заглядывались на прекрасную Бланш Вернон и говорили о ней.
Но Фрэнк Скадамор, уверенный в своем неотъемлемом праве, не боялся соперничества; и один за другим молодые люди, как тающий свет, исчезали с его пути.
Но вот на этот путь упала черная тень в лице человека, достаточно старого, как презрительно заметил Фрэнк, чтобы быть отцом Бланш Вернон! Конечно, дед – это преувеличение.
Этим человеком был Мейнард.
Бывая в Вернон Парке, Скадамор слышал много похвал незнакомцу – слишком много, чтобы Мейнард ему понравился, особенно потому, что похвалы исходили с уст его прелестной кузины. Впервые он встретился с Мейнардом на охоте, и неприязнь его стала осознанной, если не взаимной.
Это была наиболее сильная неприязнь – неприязнь, вызванная ревностью.
Она проявлялась на охотничьем сборе, при стрельбе по фазанам, на площадке для стрельбы из луков, в доме – короче, повсюду.
Как уже известно, Фрэнк пошел вслед за кузиной по лесной тропе. Он следил за каждым ее движением, когда она шла в сопровождении этого чужака, – и сердился на себя за то, что так неразумно ее оставил. Он не слышал их разговора, но видел достаточно, чтобы понять, что это не простая любезность. Всю остальную часть дня он страдал от ревности, и весь следующий день – день ее рождения – тоже; ревновал за обедом, глядя, как она тщетно пытается пробиться взглядом сквозь вазу с цветами; бешено ревновал во время танцев – особенно во время лансье, который она танцевала с человеком, "достаточно старым, чтобы быть ее отцом".
Несмотря на благородную кровь в своих жилах, Скадамор не гнушался того, чтобы держаться к ним поближе и подслушивать!
И кое-что из слов, которыми они обменялись, он слышал.
В отчаянии он решил обо всем рассказать дяде.
Назавтра после дня рождения дочери сэр Джордж не сопровождал своих гостей на охоте. Он извинился, сказав, что дипломатические обязанности заставляют его поработать в библиотеке. Он говорил правду: так оно и было.
Дочь его тоже осталась дома. Как и ожидалось, пришел новый роман – неразрезанный экземпляр, прямо из рук переплетчика.
Бланш сразу схватила книгу; весело попрощавшись со всеми, она убежала к себе в комнату, чтобы провести там весь день!
Мейнард с радостью увидел это, уходя вместе с охотниками. Скадамор, оставшийся дома, тоже видел это – но с горькой ревностью.
Каждый думал о том, какой эффект вызовет книга.
Была уже середина дня; дипломат-баронет работал в библиотеке, готовя ответ на послание из Форейн Оффис, когда ему помешали. Пришел племянник.
Уверенный, что когда-нибудь он станет зятем сэра Джорджа, молодой Скадамор не стал извиняться за свое вторжение.
– В чем дело, Фрэнк? – спросил дипломат, откладывая послание.
– Дело в Бланш, – прямо ответил племянник.
– В Бланш? А что с нею?
– Не могу сказать, что это мое дело, дядя; но оно касается нашей семьи. Она ваша дочь, но она и моя кузина.
Сэр Джордж выпустил документ, упавший на стол; поправил очки на носу; и вопросительно посмотрел на племянника.
– О чем ты говоришь, мой мальчик? – спросил он, после того как некоторое время разглядывал лицо молодого Скадамора.
– Мне стыдно говорить вам об этом, дядя. Но вы могли это заметить так же легко, как и я.
– Но я ничего не заметил. В чем дело?
– Ну, вы пригласили в свой дом человека, который ведет себя не как джентльмен.
– Какого человека?
– Этого капитана Мейнарда, как вы называете его.
– Капитан Мейнард не джентльмен? На каком основании ты это говоришь? Осторожней, племянник. Это серьезное обвинение гостя в моем доме – тем более незнакомца. У меня есть все основания считать его джентльменом.
– Дорогой дядя, мне было бы очень жаль считать не так, как вы, но у меня есть причины думать, что он не джентльмен.
– Рассказывай!
– Ну, прежде всего я позавчера был с Бланш в зарослях. Это когда все пошли стрелять фазанов. Мы разошлись: она пошла домой, а я продолжал охотиться. Этот Мейнард посчитал, что меня уже нет, выскочил из-за падуба и подошел к Бланш. Я уверен, что он там специально ждал такой возможности. Он отказался от охоты и проводил ее домой; и всю дорогу говорил с ней с такой фамильярностью, словно он ее брат.
– У него есть на это право, Фрэнк Скадамор. Он спас ее жизнь.
– Но это не дает ему права говорить то, что он говорил.
Сэр Джордж вздрогнул.
– Что он говорил?
– О, многое. Я имею в виду не в зарослях. То, о чем они тогда говорили, я, конечно, не слышал. Был слишком далеко. Я слышал, как они говорили вчера вечером во время танцев.
– И что ты слышал?
– Они говорили об этой новой книге, которую написал Мейнард. Моя кузина сказала, что ей так хочется прочесть книгу, что она не сможет уснуть ночью. В ответ он сказал, что надеется: после чтения она тоже не сможет уснуть. Дядя, разве чужой человек имеет право так разговаривать с Бланш, а она – его слушать?
Вопрос был излишним; Скадамор понял это, заметив, как изменилось поведение сэра Джорджа, как он сдернул очки с носа.
– Ты все это слышал? – спросил он почти машинально.
– Каждое слово.
– Между моей дочерью и капитаном Мейнардом?
– Я уже сказал это, дядя.
– Тогда никому больше не говори. Держи при себе, Фрэнк, пока мы не поговорим снова. А теперь уходи! У меня правительственное дело, оно требует времени. Иди!
Племянник, так властно выпровоженный, вышел из библиотеки.
Как только он вышел, баронет вскочил со стула; возбужденно расхаживая по комнате, он воскликнул:
– Вот что значить проявить доброту к республиканцу, изменнику своей королевы!
Глава LI
Под гималайским кедром
После дня рождения Бланш Вернон развлечения в доме ее отца не прекратились.
На второй день после дня рождения снова был великолепный званый обед, а после него танцы.
Это сезон сельских развлечений в Англии, когда поля убраны и рента выплачена; когда фермер отдыхает от работы, а сквайр забавляется охотой.
Снова в Вернон Холле собрались знатные гости; снова слышались звуки арф и скрипок и шарканье ног танцующих.
И снова Мейнард танцевал с дочерью баронета.
Она была слишком молода, чтобы принимать участие в таких развлечениях. Но это был дом ее отца, а она его единственная дочь – поэтому ей поневоле пришлось очень рано играть роль хозяйки поместья.
Верная своему обещанию, она прочла роман и высказывала свое мнение волнующемуся автору.
Роман ей понравился, хотя и не чрезмерно. Но этого она не сказала. Только по тону ее слов Мейнард смог об этом догадаться. Что-то в книге, по-видимому, не удовлетворило ее. Он не мог понять, что именно. И был слишком разочарован, чтобы настаивать на объяснении.
Снова они танцевали друг с другом – на этот раз вальс. Хотя девушка выросла в деревне, танцевала она великолепно. Живя по ту сторону Атлантики, она брала уроки у учителей креолов.
Мейнард тоже был хорошим танцором, а она именно такая партнерша, чтобы с ней было радостно танцевать.
Ни о чем не думая, в своей девичьей невинности, она положила голову ему на плечо и продолжала кружиться – и с каждым поворотом сердце его все больше испытывало ее очарование. Девушка и не думала, что за нею наблюдают.
Но за ними – и за нею и за ним – наблюдали; на них смотрели отовсюду и замечали каждое движение. Старые девы, сидя на стульях у стен, разглядывали из через лорнеты, трясли своими фальшивыми локонами и обменивались замечаниями. Молодые леди, выезжающие всего второй сезон, смотрели с завистью; леди Мэри смотрела презрительно, она едва не хмурилась.
"Золотой молодежи" это не нравилось; и меньше всего Скадамору, который мрачно бродил по комнате или стоял, глядя на юбки кузины, как будто готов был разорвать на ней платье!
Он не испытал облегчения, когда вальс кончился.
Напротив, пытка его усилилась: пара, за которой он ревниво наблюдал, вышла рука об руку через оранжерею в парк.
Ничего необычного в этом не было. Вечер теплый, и двери гостиной и оранжерии распахнули настежь. Они лишь последовали обычаю. То же самое сделали еще несколько пар.
Что бы ни говорили об английской аристократии, она еще не достигла такого пункта разложения, чтобы строить безосновательные подозрения. Аристократы все еще придерживаются одного из самых благородных своих национальных высказываний: "Honi soit qui mal y pense (Высказывание, приписываемое английскому королю 14 века Эдуарду Третьему и произнесенное на старофранцузском, означает: "Пусть настигнет зло того, кто думает зло". – Прим. перев.)".
Конечно, англичанам грозит опасность забыть о нем – под зловещим французским влиянием, которое испытывается и по эту сторону пролива, а теперь протянулось до самых краев земли – перешло даже через Атлантику.
Но оно еще не забыто; и гость, допущенный в дом английского джентльмена, пусть даже незнакомый остальным, не считается заранее авантюристом. То, что гость вышел из дома с молодой леди, даже в беззвездную ночь, еще не считается неприличным – тем более не способным вызвать скандал.
Пробираясь в густых зарослях, окружающих особняк, гость сэра Джорджа Вернона об руку с его дочерью не думал о скандале. Не думал и тогда, когда они остановились под гигантским гималайским кедром, чьи вечнозеленые листья простираются над тщательно подстриженным газоном.
На небе не было ни луны, ни звезд; никакого освещения, кроме того, что тускло пробивалось в окна оранжереи.
Они одни – так им кажется, – их не могут увидеть и услышать, словно они в сердце первобытного леса или в центре необитаемой пустыни.
Может быть, это ощущение безопасности определило тон их разговора. Он велся с ранее неслыханной между ними свободой.
– Вы много путешествовали? – спросила девушка, когда они остановились под кедром.
– Не больше вас, мисс Вернон. Если не ошибаюсь, вы сами много времени провели в путешествиях.
– Я? О, нет! Я была только на островах Вест-Индии, где папа был губернатором. Потом побывала в Нью-Йорке на пути домой. С тех пор ездила по столицам Европы. Вот и все.
– Очень солидный маршрут для человека вашего возраста.
– Но вы бывали во многих чужих странах и видели много необычного – бывали в опасностях, как мне рассказывали.
– Кто рассказывал?
– Я об этом читала. Я не так мала, чтобы мне не разрешали читать газеты. Там писали о вас и ваших делах. Даже если бы мы никогда не встретились, я бы знала ваше имя.
И если бы они не встретились, Мейнард не испытал бы такого счастья, как в тот момент. Такова была его мысль.
– Мои дела, как вы их называете, мисс Вернон, были обычными происшествиями; они всегда случаются с теми, кто бывает в странах, которые еще находятся в естественном состоянии и где человеческие страсти не знают ограничений цивилизованной жизни. Такова страна, которая расположена в центре Американского континента. Ее называют прерии.
– О! Прерии! Огромные зеленые луга и поля цветов! Как я хотела бы побывать там!
– Для вас это было бы не вполне безопасно.
– Я знаю: вы ведь там встретились с такими опасностями. Как хорошо вы их описали в своей книге! Эта часть мне особенно понравилась. Читать очень интересно.
– Но не всю книгу?
– Она вся интересная. Но отдельные части…
– Вам не понравились, – сказал автор, приходя на помощь нерешительному критику. – Могу ли я спросить, какие именно части вызвали ваше неудовольствие?
Девушка замолчала, как будто вопрос ее смутил.
– Ну, что ж, – сказала она наконец, найдя тему, о которой могла говорить. – Мне не понравилось, как белые воюют с бедными индейцами, чтобы снять с них скальпы и получить за них деньги. Мне это кажется такой жестокостью. Может, не все такие рассказы правда? Могу я на это надеяться?
Необычный вопрос, задаваемый автору, и Мейнард так и подумал. Он отметил также, что и тон девушки тоже странный.
– Не думаю, – был его ответ. – Конечно, книга написана как роман, хотя некоторые описанные в ней сцены – подлинные происшествия. С сожалением должен сказать, что это именно те сцены, которые вас огорчили. Многое можно сказать в оправдание предводителя кровавой экспедиции, описанной в книге. Он сам жестоко пострадал от рук дикарей. Им двигало не стремление к наживе и даже не месть. Вернув себе дочь, он прекратил воевать с индейцами, а ведь они так долго держали ее в плену.
– А эта его вторая дочь – Зоя? Та самая, что влюбилась. Она такая молодая. Гораздо моложе меня. Скажите, сэр, это тоже правда?
Почему задан этот вопрос? И откуда дрожь в голосе, свидетельствующая не просто о любопытстве?
Мейнард, в свою очередь, смутился и не знал, что сказать в ответ. Думая о смысле ее вопроса, он испытывал радость.
Он подумал о признании и исповеди.
Но настало ли для этого время?
"Нет", – решил он, продолжая скрывать свои чувства.
– Авторам романов, – наконец ответил он, – дано право создавать воображаемые характеры. Иначе они не были бы авторами романов. Хотя эти характеры часто имеют реальные прототипы– не обязательно те, кто фигурирует в описанных сценах, но кто в свое время произвел впечатление на автора.
– И Зоя – один из таких характеров?
Печальная нотка в ее голосе. Как сладко она звучит в ушах того, кого спрашивают.
– Была и есть.
– Она жива?
– Да!
– Конечно. Как я могла подумать иначе? И она должна быть молодой?
– Ей пятнадцать лет – почти точно до одного дня.
– Правда? Какое странное совпадение! Вы ведь знаете, сколько мне лет?
– Мисс Вернон, в книге много совпадений – гораздо более странных.
– Правда! Я сама об этом думала. Разве могла я не думать?
– Конечно, нет, – особенно после такого счастливого дня рождения.
– Да, он был счастливый. Но потом я не была так счастлива.
– Надеюсь, не чтение моей книги вас опечалило? Если так, я сожалею, что написал ее.
– Спасибо! – ответила девушка. – Вы очень добры, говоря так.
После этих слов она стала молчаливой и задумчивой.
– Но вы говорите, что не все там правда? – продолжала она после паузы. – А какая часть? Вы сказали, что Зоя существует в действительности?
– Так и есть. Может, она единственная в книге соответствует реальности. Я отвечаю за верность ее портрета. Она всегда была в моей душе, когда я ее описывал.
– О! – воскликнула его спутница, подавив вздох. – Так и должно быть. Я уверена в этом! Иначе как вы могли бы так верно описать ее чувства? Я была в ее возрасте и знаю это!
Мейнард слушал с радостью. Никогда в ушах автора не звучала музыка слаще.
Дочь баронета как будто спохватилась. Подействовала либо гордость своим положением, либо сильный инстинкт любви, которая не теряет надежду.
– Зоя, – сказала она. – Красивое имя – и очень необычное! Не имею права вас спрашивать, но не могу сдержать любопытство. Это ее подлинное имя?
– Нет. И только вы во всем мире имеете право знать, каково оно.
– Я? Почему?
– Потому что это вы ! – ответил он, не в силах больше скрывать правду. – Вы! Да, Зоя из моего романа – портрет прекрасной девочки, которую я встретил на пароходе линии "кунард". С тех пор она подросла и стала еще привлекательней. И тот, кто ее увидел, постоянно думал о ней; им овладела страсть, которая искала возможности быть выраженной в словах. Искала и нашла. В результате возникла Зоя – портрет Бланш Вернон, написанная тем, кто любит ее и готов отдать за нее жизнь!
Услышав эту страстную речь, дочь баронета задрожала. Но не от страха. Напротив, в сердце ее вспыхнула радость.
Сердце это было слишком молодо и невинно, чтобы стыдиться своих чувств. В последовавших быстрых вопросах не было и попытки что-то скрыть.
– Капитан Мейнард, это правда? Или вы так говорите, чтобы польстить мне?
– Правда! – ответил он тем же страстным тоном. – Это правда! С того часа, как я впервые вас увидел, вы всегда были в моих мыслях. Возможно, это глупость – безумие, но я не могу перестать думать о вас.
– А я о вас!
– О, небо? Неужели это правда? Неужели осуществится мое предчувствие? Бланш Вернон, любите ли вы меня?
– Странный вопрос,чтобы задавать ребенку!
Слова были произнесены человеком, который до тех пор не участвовал в разговоре. У Мейнарда похолодела кровь: он узнал в тени кедра высокую фигуру сэра Джорджа Вернона!
***
Еще не было двенадцати ночи. Капитан Мейнард успел сесть в ночной поезд и на нем вернулся в Лондон.