Заметим, что и сам Спиноза не избежал соблазна качественного различения двух типов бытия субстанции – как вещи мыслящей и как вещи протяженной. Даже будучи в сознательной оппозиции к Декарту, Спиноза мог непроизвольно усвоить разделяемые последним стереотипы представлений о качествах, которыми наделялись два несоизмеримых начала – душа (ум) и тело. Сам Спиноза пошел еще дальше в своего рода идеализации человеческой души (anima), отождествив ее с умом (mens). При этом, как мы знаем, человеческий ум в его понимании лишился некоторых традиционных, можно сказать, органических функций души (одушевляющей, вегетативной) и стал прежде всего идеей тела (II 13). Спиноза оставил за человеческим умом способность осуществлять познавательные акты исключительно интеллектуального свойства. С его точки зрения, единственная познавательная функция ума состоит в мышлении, другими словами, в продуцировании адекватных или неадекватных идей (понятий) (II Определ. 3). Ведь для Спинозы даже любовь, желание и "всякие другие так называемые аффекты ума" представляют собой только модусы мышления (II Аксиома 3), или смутные идеи ума (III Общее определение аффектов). При этом сам он принципиально отличал природу (сущность) одного атрибута субстанции (мышление) от другого (протяжение) и, соответственно, настаивал на том, что "модусы всякого атрибута заключают в себе представление только своего атрибута и никакого другого" (II 6). Соответственно, модусом атрибута протяжения является тело человека, модусом же атрибута мышления – человеческий ум. Уже в этом тезисе, который может быть подкреплен многими другими, Спиноза утверждает не просто разность двух атрибутов субстанции и соответствующих им модусов – ума и тела, но и различие их природ (природа тождественна сущности, а сущность есть то, без чего мы не можем представить (concipi) никакую вещь (II Определ. 2). Объединяющим для них началом является субстанция, или Бог, но и сам Бог, как мы видим, в каждом конкретном случае, т. е. относительно всякого модуса, должен рассматриваться только под одним определенным атрибутом. Можно сказать, что всякий раз, переходя из одной дефиниции в другую или выражая себя в том или ином атрибуте и его модусе, Бог обретает и иную природу. То есть понятие Природы у Спинозы с самого начала заключает в себе различительные черты, всегда относимые к определенной атрибутивной природе того или иного модуса. Очевидно, что "натурализм" его методологии всегда нуждается в реальных коррелятах, определяемых соответствующим атрибутом или модусом субстанции, о котором идет речь.
Характерно, что описывая разные типы модусов субстанции, Спиноза нигде не говорит о пространственных характеристиках ума, но только – тела. В частности, многочисленные леммы и аксиомы из теоремы 13 ч. II "Этики" обозначают такие качества протяженного модуса (тела), которые неприложимы к какой-либо идее ума, – это скорость движения, сообщение движения от одного тела к другому, медленность, покой; соприкасающиеся поверхности; твердость тела, его мягкость и др. А вот аксиома 2 названной теоремы описывает такую форму взаимодействия между движущимся и покоящимся телами, в результате которого образуется некоторый угол отраженного движения. Как раз в этом случае, когда речь идет о столкновении двух модусов протяженной природы, можно не сомневаться в адекватности предлагаемой Спинозой геометрической методологии, но, как можно понять, речь здесь идет только о телах, а не об идеях. Но даже там, где Спиноза говорит об аффективных состояниях тела (affectus как affectio corporis) (III Определ. 3 и др.), он меньше всего обращается к такого рода геометрическим схемам.
В данном случае у нас нет возможности охарактеризовать своеобразие каузального взаимодействия, происходящего уже не между двумя протяженными модусами, а между двумя идеями, например между идеей состояния нашего тела и идеей внешнего тела (II 16). Оно существенно отличается от описанного выше физического столкновения двух тел или от геометрической траектории их движения. И наоборот, если бы мы исходили из посылки о тождестве природы всего сущего, то, по аналогии с качествами идей нашего ума, могли бы представить себе наличие некоторого смутного (confusum) и неадекватного тела, что звучало бы довольно странно. В целом на основании леммы 1 к той же теореме 13 можно заключить, что всякая единичная идея ума отличается от отдельного тела по самой своей субстанции, т. е. по своей модальной (атрибутивной) природе. Это еще раз заставляет задуматься о границах заявленной Спинозой натуралистической методологии – может ли она в равной мере распространяться на модусы разных атрибутов субстанции, по самому своему определению обладающие неоднородной природой.
"Один и тот же способ познания природы", о котором у Спинозы идет речь, предполагает, что "природа всегда и везде остается одной и той же" (III Предисловие). Другими словами, природное пространство представляет для него некоторую качественно однородную, или гомогенную, среду, в пределах которой возникают различные модальные модификации, не изменяющие субстанциального, или природного, тождества ее субстрата. Проще говоря, в этом случае Спиноза не придает значения качественному многообразию разных слоев бытия. Если же предположить наличие множества страт или уровней реальности, обладающих собственными исключительными качествами, то тогда уже трудно будет говорить о каких-то природных законах, единых для всего субстанциального универсума. Это сделает невозможным наличие одного и того же способа познания природы всех элементов универсума. Как известно, ньютоновская физика и современная Спинозе астрономия допускали существование подобного рода идеального пространства. Решительным противником идеи такого однородного и нивелированного универсума оставалась, как ни странно, традиционная, языческая (платоновская) и христианская (патриотическая и схоластическая) метафизика, которую европейская философия Нового времени пыталась активно преодолеть. Тем не менее для Спинозы, как и для Декарта, наследие схоластики стало неотъемлемой частью его теоретической системы. Кроме того, барочная стилистика той эпохи в определенной мере повлияла и на сам способ философствования Спинозы, отмеченный многообразием источников, из которых он черпал свое вдохновение, и неоднородностью предлагаемых им формальных принципов исследования.
2.5. О пределах натурализма
Смысловая полисемия обнаруживается уже в фундаментальных основаниях "Этики" Спинозы, ведь начало всего сущего он обозначает тремя именами – субстанция, Бог и природа, каждое их которых предлагает свой способ идентификации бытия и выстраивает соответствующую себе умозрительную модель универсума. Понятие субстанции включается в систему метафизики, присутствие Бога в мире составляет предмет теологии, идея природы лежит в основании натурфилософии. Они не совпадают между собой по объекту их интереса. Спиноза, однако, не проводит отчетливого различения ни между тремя названными персонажами его философской драмы, ни между соразмерными им теоретическими дисциплинами. Что касается натуралистического подхода, о котором у нас идет речь, то очевидно, что он не может заместить собой всех иных допустимых и требуемых (в соответствии с указанной номенклатурой) методик теоретического анализа. Поэтому при более внимательном рассмотрении система Спинозы обнаруживает серьезные изъяны в своей конструкции, в частности, участие Бога в метафизической картине мира часто не согласуется с объективной динамикой бытия, а тайна перехода от сущности к существованию бросает вызов "естественному" выражению природы вещей.
2.6. Оппозиция платонизма и натурализма
Особенно отчетливо несовместимость разных стратегий (методов) построения картины мира у Спинозы проявляется в тех случаях, которые демонстрируют неприложимость натуралистического инструментария к метафизической стратификации всего сущего. Другими словами, усвоенные онтологией Спинозы реликты платонизма, то есть разделения реальности на две качественно различающиеся сферы – истинно сущего бытия и профанической реальности – разрушают тождество бытия, необходимое для актуализации названных выше Спинозой универсальных и единых "правил и законов Природы". Они лишают натуралистическую идею ее базисных принципов – аналогии бытия, тождества или однородности оперативного пространства. То есть в этом случае платонизм Спинозы вступает в противоречие с пропагандируемым им геометрическим методом (банальное напоминание о том, что и сам Платон весьма почитал геометрию и соответствующим образом анонсировал эту свою приверженность, мало что здесь объясняет).
Самый яркий пример названной коллизии – это различение, внесенное Спинозой в само понятие Природы. Он разделяет ее на natura naturans (природа производящая, или природа рождающая) и natura naturata (природа произведенная, или порожденная) (I 29 схол.). Первая выражает субстанциальную природу, т. е. то, что существует само в себе и представляется само через себя (сразу отметим, что человек, будучи только модусом субстанции, такой природой не обладает). Вторая же природа (порожденная) вытекает из первой и зависит от нее. Спиноза специально подчеркивает, что свойственные человеку разум, воля, желание, любовь и др. имеют отношение только ко второй природе, т. е. к nature naturata (I 31).
Если следовать такому различению, предполагающему наличие двух типов природы, то вся этическая (в нашем понимании) составляющая доктрины Спинозы, т. е. сфера нравственной жизни человека, также должна будет рассматриваться как принадлежащая к natura naturata, тогда как субстанциальная структура, будучи идеальной формой нравственной жизни и ее моделирующим принципом (как реальное воплощение свободы), будет принадлежать к natura naturans и оказывается за пределами моральных определений, выступая в то же время в качестве нормативной базы для морального сознания. Спиноза относит к последней и Бога, понимаемого как "свободная причина" (causa libera) (I 29 схол.). Заметим, что высший тип нравственного бытия, доступный человеческому уму под формой вечности – интеллектуальная любовь ума к Богу, – все равно несет на себе следы различения двух природ, сохраняя принадлежность к модальной сфере и оставаясь качеством зависимой природы. Даже в вечности наш ум, будучи частью божественного разума (II 11 кор.), не обладает присущим Богу свойством бесконечности и выражает лишь часть бесконечной любви, которой Бог любит самого себя (V 36).
Очевидно, что названное разделение двух форм проявления могущества Бога или природы, аналогичное иерархии бытия в традиции платонизма, серьезно подрывает монолитность утверждаемого Спинозой природного порядка, или, другими словами, ставит под сомнение единство и тождество господствующих в нем естественных (природных) законов. Как и у Платона, "природа производящая" и "природа произведенная" в системе Спинозы обретают характер специфических принципов конструирования реальности, соответствующих двум несоизмеримым между собой уровням бытия. Можно сказать, что в этом случае в само по себе достаточно смутное понятие природы вносятся разнопорядковые онтологические реквизиты, которые расщепляют его семантическое тождество. Отсюда следует, что натуралистическая идея оказывается обремененной далеко не натуралистическим, точнее – метафизическим, и при этом – различительным смыслом.
Это не единственная методическая прореха, разрывающая субстанциальную целостность природного механизма в доктрине Спинозы.
2.7. Два аспекта природы, или Два природных порядка
В схолии к теореме 29 ч. II "Этики" Спиноза выделяет два вида познания, которыми наделен человеческий ум – они принципиально отличаются друг от друга. В первом случае мы воспринимаем вещи в соответствии с "обыкновенным порядком природы" (communis naturae ordo), когда мы смотрим на мир извне (externe), случайно встречаясь с вещами, и потому не можем иметь адекватного знания о себе и о внешнем мире. Это один порядок природы, подчиненный законам эмпирического бытия (уровень существования). Второй способ познания природы вещей предполагает внутреннее (interne) постижение существующих между ними связей, когда мы видим их ясно и отчетливо, – это уже уровень сущности, или, в платоновской терминологии, истинно сущего бытия и соответствующего ему способа познания. В королларии к т. 4 ч. IV "Этики" Спиноза утверждает, что привычный для нас способ человеческого существования необходимо включен в обыкновенный порядок природы, и при нем человек, как правило, не обладает адекватным познанием порядка вещей и подвержен пассивным состояниям.
Точно так же Спиноза проводит различение между эмпирической, или временной, сущностью (природой) ума, слагающейся из адекватных и неадекватных идей (II 3 и II 9), и сущностью ума под формой вечности, включающей в себя только адекватные идеи (V 22, V 23, V 29).
Тема различения двух порядков природы воспроизводится в еще одной классификации идей человеческого ума: 1) сцепления (concatenate) идей сообразно с порядком и последовательностью состояний человеческого тела (уровень эмпирического существования) и 2) сцепления идей сообразно с порядком разума, с помощью которого душа постигает вещи в их первых причинах и который один и тот же для всех людей (уровень сущности) (II 18 схол). Разумный порядок, имеющий дело с первичными определениями вещей, не предполагает возможности их разрушения – эта идея содержится и в интереснейшей теореме 4 ч. III, которая вполне в духе платонизма утверждает, что никакая вещь по определению своей сущности не содержит в себе условий своего разрушения, так как сущность вещи есть ее вечная идея. Разрушение вещи возможно только как факт ее существования, обусловленный некоторыми внешними причинами.
Кроме того, как оказывается, не все природные (естественные) явления соответствуют природе и следуют ее установлениям. Например, все явления природы порожденной, другими словами, модусы субстанции равны друг другу по характеру своей принадлежности к своей субстанциальной, или природной основе, т. е. все они необходимо вытекают из исходной для них божественной природы (II 6 кор.). Но, как говорил Оруэлл, среди равных друг другу явлений природы одни всегда оказываются "более равными", чем другие, т. е. одни из них более равны природе, или, скажем так, представляются самыми "природными" продуктами природы, а другие – менее равны ей (это видно уже на примере различения natura naturans и natura naturata). Действительно, сам Спиноза отмечает, что в самом порядке природы заложено различение того, что соответствует природе, и того, что природе не соответствует. По его словам, есть такие аффекты, которые противоположны нашей природе (contrarii nostrae naturae) или враждебны ей, поскольку они препятствуют деятельности ума – это плохие аффекты (mali) (V 10; IV 30). То есть среди аффектов, которые представляют собой природные (естественные) феномены и должны рассматриваться как следствия определенных природных законов, выделяется некоторая их разновидность, противоречащая естественным законам и правилам.
Как можно предположить, такого рода избирательность в отношении природных феноменов, подрывающая натуралистический принцип, сама является следствием уже отмеченной нами неоднозначности концепта природы у Спинозы. Он включает в себя множество сущностей разного порядка – более высоких и более низких по своему онтологическому статусу. В качестве критерия их классификации выступает идеал разумной природы человека, или форма деятельности, выражающая беспрепятственную активность человеческого разума. Указание на то, что названные "плохие" аффекты представляют собой явления частного порядка и имеют отношение преимущественно (или только) к нашей, т. е. человеческой природе (nostrae naturae), отличной от общей, не разрешает названной коллизии, поскольку человеческая природа выступает как часть субстанциальной природы и в целом (на чем настаивает Спиноза) также должна подчиняться общим ее законам. В частности, зло (malum) связано с аффектом неудовольствия, который представляет пассивное состояние ума, и тем не менее этот аффект тоже с необходимостью выводится из природы Бога (II 36).
Как представляется, для самого Спинозы самым общим и самым глубоким основанием для всех различающихся между собой типов Природы – протяженной и мыслящей, порождающей и порожденной, разумной и привычной – был причинный порядок, пронизывающий все устройство мироздания и подчиняющий себе все единичные модусы субстанции, независимо от их атрибутивной принадлежности и типологического многообразия. Возможно, что не геометрическая схематика бытия, о которой говорит Спиноза в Предисловии к ч. III "Этики", а именно каузальная связь, сближающая между собой две фундаментальные структуры универсума – порядок идей и порядок вещей, – стала у него главной носительницей самой идеи Природы и реальным воплощением провозглашаемой им натуралистической модели познания. Именно в этом плане – при определении пределов человеческой свободы – натуралистическая идея Спинозы или его геометрический подход к человеческой природе получает свое наиболее адекватное и максимально возможное воплощение. Ведь Спиноза, как после него и Кант, видел в природе наглядную манифестацию принципа законосообразности. Можно предположить, что, в конце концов, каузальный принцип конструирования бытия у Спинозы мог бы претендовать даже на то, чтобы заместить для него и саму идею Природы как таковой.
2.8. Проблема перехода от natura naturans (природы производящей) к natura naturata (природе произведенной)
В то же время решимость Спинозы радикализировать принцип каузальности создает проблемные ситуации особого рода, которые требуют специального рассмотрения.