Итак, когда вы, дорогой читатель, поедете осваивать еще не обжитые сибирские места, строить новые рудники, гидроэлектростанции, заводы и фабрики, прокладывать новые дороги, не забудьте захватить с собой спиннинг. Уверен, именно вам попадется легендарный великан, о котором я мечтаю всю жизнь, - на пятьдесят, а то и на все сто килограммов.
Особое внимание обратите на прочность спиннинга. Удилище должно быть легким, крепким, длинным, лучше всего двуручным. Некоторые путешественники предпочитают короткие одноручные удилища, сделанные из стальных шампуров для шашлыков, старинных шпаг или спортивных рапир. Но такие куцые, бронированные творения, хоть и удобны в походах, лишают спиннингиста остроты охотничьей борьбы, притупляют переживания и страсти. То ли дело держать длинный, упругий хлыст, склеенный из пружинистых пластин мореного бамбука, который даже при малейшем движении рыбы дрожит и трепещет, извиваясь дугами, - и все тогда поет, ликует в груди.
Катушку выбирайте самой простой конструкции, с надежным тугим тормозом и такого диаметра, чтобы она вместила не меньше ста метров крепкой прозрачной эластичной жилки сечением 0,6–0,8 мм. "Канаты" покупать не рекомендую, они тоже притупляют эмоции. А вытащить большого тайменя можно и на тонкую жилку, если только не горячиться, если только умело пользоваться упругостью удилища и тормозами катушки. Некоторые спортсмены опасаются ослаблять леску, боясь как бы таймень, не дай бог, сделал свечу. Как мне их жалко! Они обворовывают самих себя.
Хитроумные катушки - всякие там безынерционные и прочие - в далекие походы брать не советую - они чаще всего подводят, особенно вдали от слесарных мастерских. К тому же громоздки и тяжелы.
Не пользуйтесь металлическими поводками. Зубы у тайменя редкие, он не может перекусить леску. А металлические поводки легко перекручиваются и переламываются.
Заводные кольца скручивайте из крепкой стальной проволоки. Помните: таймень способен на резкие рывки.
Карабинчики применяйте только рамочные, сделанные из латуни и железа. Боченковидные карабинчики, особенно из алюминия, самые обманчивые, самые коварные. Сколько неприятностей они принесли мне!
Грузила должны иметь плоскую округлую форму, чтобы они препятствовали перекручиванию лески. Это особенно важно при ловле в стремнинах.
Главное внимание уделите тройникам. Они должны быть прочные, упругие, занозистые. Челюсти у тайменей такие, мощные, что без труда дробят крючки даже из толстой, но хрупкой стальной проволоки.
Что же касается блесен, то здесь трудно дать какие-либо конкретные советы. У каждого спиннингиста есть своя любимая блесна, и он упорно будет настаивать, что она самая уловистая, самая счастливая. Вообще блесны могут быть разные, потому что таймени питаются в каждой реке разной рыбой. Не уподобляйтесь только моему знакомому, который в погоне за оригинальностью припаивал к блеснам все: женские брошки, клипсы, зубчатые колесики от часов, пуговицы. Одним словом, у него накопился такой ящик всяких фантастических безделушек, что ими запросто можно украсить новогоднюю елку.
Я лично предпочитаю вертящийся "байкал" и колеблющийся "норич", белого и желтого цвета, утяжеленные и легкие. Блесны сложного строения хороши только для теоретической ловли среди бумажных волн альманаха "Рыболова-спортсмена".
Тройники присоединяйте к блеснам как можно крепче. Не употребляйте лишних застежек и крючков. Всевозможные узлы, петли, застежки только ослабляют снасть.
Счастливой рыбалки вам, дорогие друзья! Пусть ваши спиннинги содрогнутся под натиском речных гигантов!
Там, где пляшет солнце
Под Курейскими порогами, которые поражают путешественников своей красотой и величием, испокон веков толпились несметные полчища речных лососей. Но когда в 1962 году туда прилетел умудренный богатым опытом рыболов Михаил Ширшин, он не смог поймать ни одного таймешонка. Десятки всевозможных изыскательских и разведочных экспедиций день за днем черпали спиннингами из Курейки, как из чаши изобилия, глупых, доверчивых прожор. Черпали и вычерпали всех.
- Не может быть, чтоб всех! - усомнился Ширшин и снова начал с неимоверной настойчивостью "пахать" блеснами порог.
- Всех! - сердито отрезал проводник. - Даже нам на талу не оставили.
Однако не таков был Ширшин, чтобы сдаваться. Он знал, что в Курейке водится рыба, перед вкусом которой никто не может устоять - ни таймень, ни человек. Он поймал эту рыбу, привязал вместо блесны к спиннингу и, сев на резиновую лодку, начал водить ее поперек реки. И таймень взялся! Да еще какой! Не устоял все-таки перед сигом! А ведь был ученый - с обломками крючков в губе. Все утро, как вол, он возил лодку.
Впервые я познакомился с ловлей сигов в 1957 году, когда геологическая судьба забросила меня в Игарку. Я сошел с теплохода июньским днем и сразу же отправился смотреть этот знаменитый порт на Енисее.
У Игарки был особый, непохожий на наши другие города облик - деревянный. Все дома, кроме двух, были срублены из дерева. Дороги, тротуары, мосты тоже сделаны из дерева. К деревянным оградам тянулись деревянные тропинки. А вокруг деревянных тропинок расстилались черные вздрагивающие трясины, усыпанные бурыми опилками, корой, щепками… Одним словом, все было из дерева.
И жители занимались в основном обработкой дерева. День и ночь ползли к Игарке караваны смолистых золотых плотов. Без умолку визжали лесопильные заводы. Как фантастические длинноногие пауки, прижимающие к брюху мешок с паучатами, проворно сновали лесовозы, неся меж колесами свеженькие желтые доски.
По дороге мне встретился худенький паренек со связкой кривых, березовых удилищ.
- Ты куда бежишь? - спросил я.
- Сиговать, - ответил он торопливо. - Вчерась Пашка Цыган уйму сигов натягал.
Дел у меня не было, и я увязался за пареньком.
Вскоре подошли к тихому заливчику. Собственно, тиха была лишь поверхность заливчика, берег же упруго колыхался от шагов рыболовов. Они возбужденно расхаживали среди длинноствольных батарей березовых удилищ и были похожи на артиллеристов, ожидающих команду к бою.
На реке с тяжелым плеском переваливаются запоздалые льдины, топорщатся вывороченные деревья, кружатся в водоворотах ободранные бревна. А в заливчике - спокойно. Бурые травинки, мелкие, сухие прошлогодние листья, хвоя медленно нанизываются на торчащие из воды голые ветви кустов.
За гнилыми, щербатыми пнями в ложбинах косогора прячутся почерневшие, избуравленные ветром снежные сугробы. Из-под них звонко выбиваются ручейки, по рыжим обрывистым пригоркам бесшумно ползут густые глинистые струи.
На краю заливчика, под березами, уютно примостился крытый сеном шалаш. Высокий мужчина с красным шрамом на смуглом лице бросает в банку куски рыбы.
- Пашка Цыган, - шепчет паренек. Я подошел к костру:
- Клюет? - Не дюже что-то, так себе - одно ребячье баловство. Вода на спад пошла. Сиг чует, боится, как бы его не отрезало от Енисея, потому совсем перестал клевать, удирает, значит, восвояси. А вчерась вода прибывала, так не успевал червей нанизывать: уж больно ретиво хватал.
Он потряс над банкой марлевым узелком с солью. Аппетитный запах вареной рыбы смешался с дымком ольховой гнилушки.
У самого берега быстрыми кругами заплескалась рыба, удилище ткнулось в воду, Пашка торопливо оставил уху. Из мутной илистой воды послушно шел на леске большой сиг.
- Хорош балычок, на кило, пожалуй, - с завистью вздохнул сосед, удилища которого точно вросли в землю.
Я с интересом начал рассматривать неизвестную мне рыбу. До чего же он изящен, этот енисейский сиг! Длинный, плавно-овальный, с острой чертой мордочкой и черными глазами, с узким полупрозрачным дымчатым веером на хвосте. На спине два плавника: один почти посередине - остроугольный, второй у хвоста - мягкий, округлый, так называемый жировой плавничок. Брюшные перышки чуть-чуть желтоватые, рассеченные на ровные дольки. А сам он ослепительно белый, только спинка сероватая с сизым отливом.
Почти все игарские рыболовы ловят сига на закидушки. Вырубают в тайге березку потоньше да подлиннее, привязывают метров двенадцать шнура, на конец - гайку или кусок свинца. К шнуру привязывают два-три поводка длиной двадцать-тридцать сантиметров. На каждом поводке - по крючку. И снасть готова.
У Пашки Цыгана стояло штук пять таких закидушек.
- Однако пора сматывать удочки, сказал он. - На Черную речку надо перебираться. Вот где раздолье! А тут разве рыбалка? Одни блудливые попадаются. Никакого удовольствия!
- А по-моему, ловить в такое время вообще мало удовольствия, - возразил я. - То ли дело, когда деревья распускаются, когда белой черемухой запахнет.
- Нет уж, извините. Вы, вижу, новый человек в здешних краях. А я вот специально каждый год беру в эту пору отпуск. Сиг на удочку только и ловится в половодье. А главное - ни комарика, ни мошки. Благодать! Прекрасный отдых! А распустятся деревья, взвоешь от проклятых… До рыбалки ли будет? Вот поживете, увидите сами.
Если посмотреть на карту, то вблизи Игарки, на правом берегу Енисея, где Западно-Сибирская низменность примыкает к Средне-Сибирскому плоскогорью, можно увидеть тонкую синюю струйку. Чуть извиваясь, бежит она на юг по озерно-болотистой низине, затем круто сворачивает на запад и в четырех километрах южнее Игарки упирается в Енисей, Это и есть Черная речка, на которой любят отдыхать игарские старожилы: охотники и рыболовы.
Мы тоже решили провести воскресенье на Черной речке. Компания подобралась сама собой: Геннадий Брытков - радист экспедиции, Юрий Павлов - коллектор тематической партии и я - инженер-геолог. Распределили между собой обязанности; Геннадию поручили купить продукты, Юрию - достать горючее для моторной лодки, мне - накопать червей.
Жарко палит солнце. Над землей клубится голубой пар. Но чуть копнешь - из ямы тянет холодом, а еще глубже лопата звенит о твердый как камень, схваченный вечной мерзлотой грунт. Черви попадаются очень редко. За каждым приходится охотиться. Прохожие насмешливо улыбаются, видя, с каким ликованием я извлекаю червяков.
Долго я ползал на коленях. Затем разогнул спину, огляделся. Жидкая, чахлая тайга окружала Игарку. Корявые березки, низкорослые елочки, скрученный пургой ольховник, серые потрескавшиеся от мороза пни в беспорядке рассыпались среди бугров, ям, кочек, рытвин. Казалось, злые медведи исковеркали землю. Напитанный снеговой водой, упруго, как губка, колыхался под копытами оленей буйный ягель. Под кустами деловито копошились дрозды; длинноногие кулики по-хозяйски замеряли своими ходулями снеговые лужи.
К назначенному сроку я вернулся на базу экспедиции. Следом появился Юрий.
- Не повезло. Начальник нефтебазы уехал ловить сетями стерлядь. А больше бензин нигде не достать.
Полночное солнце красными языками насмешливо заглядывало в окна. Рыбалка срывалась. Пора было расходиться, но спать никому не хотелось. И вдруг, спохватившись, Геннадий хлопает себя по лбу:
- Братцы! Да ведь у нас же есть раскладная байдарка!
- Ура! - гулким басом загремел Юрий.
Быстро нашли ящик с байдаркой. Никто из нас прежде не имел с ней дела. Пока изучали инструкцию и монтировали алюминиевый каркас, солнце успело сменить красные лучи на желтые. Наконец натянули на каркас брезентовый чехол и байдарка была собрана. Мы уже хотели нести ее к Енисею, как раздалось бешеное рычание:
- Какого дьявола распустили тут…
Кто-то опрокинул банку с червями, и все они расползлись, а наиболее прыткие успели даже забраться под рубашку спящего радиста.
- Да хватит тебе носиться, - успокаивал Геннадий товарища, который спросонок вел себя так, точно вокруг кишмя кишели змеи.
- Сиди же, тебе говорят; спокойно, червей подавишь, - умоляли мы его, ползая по полу и доставая из щелей беглецов.
- Не везет, - горестно вздохнул Юрий. - Придется заново копать…
В желтом солнечном полумраке крепко спала Игарка. Никто не видел, как трое солидных мужчин подкрались к маленькому домику, возле которого огород был еще не вскопан, воровато перелезли через забор и, озираясь, торопливо начали орудовать лопатами. В поисках, червей мы добросовестно вскопали весь огород. Проснутся хозяева, ахнут.
Погрузив в байдарку палатку, посуду, продукты, молча подняли ее на плечи. Вокруг удивительная тишина. В Енисее, как в сонном озере, отражались корабли, стоящие на рейде, баржи, подмытые берега, даже крохотные белесые тучки.
С трудом втиснулись в узкую верткую лодчонку, отчалили, предусмотрительно решив придерживаться берега. Байдарка шла быстро и легко, послушно повинуясь воле рулевого. Но шевелиться в ней не полагалось, так как чувствительное суденышко тут же грозило перевернуться вверх дном. Мы миновали заливчик, где я познакомился с ловлей сигов.
Байдарка плавно рассекала желтоперую поверхность Енисея. Ничто не нарушало спокойствия великой реки. Разве тонкими морщинками проскользнет но отраженным облакам мелкий хворост, перевернется полузатопленное бревно да под нависшим кустом резко вспенит воду ондатра. На рыжих глинистых крутобережьях в безмолвии застыли красноверхие березки. Через неподвижные островки тальника просвечивает горизонт.
Мы забыли все опасения, точно слились с тихим величием Енисея. Плавно загребают весла, ласково плещутся о синие парусиновые борта волны, гремит восторженный бас Юрия:
- Хорошо, черт возьми!
К восьми часам утра добрались до устья Черной речки. Два мужика, рабочие лесопильного завода, сидели у костра под развалившейся баржей. Место, по их словам, уловистое, в прошлые годы они "брали тут много сига", а теперь же за всю ночь "взяли пяток сижков" да двух полуметровых налимов. Ждут, вот-вот должен начаться клев.
Но мне место это не понравилось: разбитая гнилая баржа придавала низенькому пейзажу унылый вид. Мы поспешили свернуть на Черную речку.
Как она разлилась, эта речка! На многие десятки метров вширь затопила серые болотистые низины, желтые луга, подобралась к пологим холмам. Повсюду среди безмолвной сонной глади торчат верхушки одиноких деревьев, щетинятся густые заросли ольховника. Мы попытались причалить к берегу, но не могли найти чистого места, чтобы расставить удочки. Везде кусты и кусты, выглядывающие из воды.
То и дело взлетали утки, плескались ондатры. Мест, удобных для рыбалки, не попадалось. Встретился лишь один малюсенький островок, только что выступивший из воды, черный, в липкой вязкой тине. Но и его уже оккупировал рыболов-робинзон.
Плывем дальше. Грести ужасно надоело. Мы уже сделались заправскими лодочниками, выходили даже на середину реки, не боясь перевернуться.
Наконец показался новый островок. Берем курс прямо на него. Островок состоял из крохотных площадок, отделенных проливчиками. Он всем нам очень понравился. С одной стороны его опоясывали густые заросли ольхи - надежная защита от ветра, с другой - обращенной к руслу - он был чистый, без кустарника, так что мы свободно могли расставить закидушки, удочки, переметы. Травянистые склоны уходили под воду очень полого. По такому низкому луговому дну, говорили игарские рыболовы, как раз любят пастись и гулять сиги.
Геннадий с Юрием поставили палатку, развели костер. Я тем временем настроил закидушки. Весело закипел чайник. После бессонной ночи и непривычной, долгой прогулки на байдарке по телу разливалась дремотная истома. Расстелили брезент. Но спать нельзя. Ласково пригревало солнышко, а снизу от промерзлой земли тянуло леденящей сыростью. Надо что-то предпринимать. Позади палатки кусты были сплошь увешаны космами сухой травы, мхом, щепками, корой - всякой мелочью, которую тащила с собой река в половодье. Там же застряли вывороченные деревья, бревна, доски. Мы натаскали досок, обсушили их на костре, настелили в палатке пол. Потом собрали с кустов несколько охапок сухой травы, набросали на доски. Наше парусиновое жилище сразу стало необыкновенно уютным.
Пока устраивались, на закидушки попались четыре небольших сижка и десяток ершей. Сон точно рукой сняло. Особенно горячим рыболовом оказался Геннадий. Как только раздавался плеск, он, не разбирая, где лужи, где тина, мчался к своим донкам. Юрий же внешне относился к всплескам равнодушно. Во всяком случае, закидушки и переметы его не интересовали. Он не сводил глаз с поплавков своих длинных бамбуковых удочек, которые специально привез из Ленинграда.
Тем временем воровато подкрались с востока серенькие тучи, тайга окуталась туманом, сердито зашипел костер, часто-часто забулькала речка. И странно, несмотря на дождь, вверх по речке, перегоняя друг друга, устремились моторные лодки, потом весельные, потом поползли, толкаемые шестами, всякие плоты, и даже пропыхтел старенький катерок, развозя игарских любителей рыбной ловли.
Наступил субботний вечер. Холодный июньский дождь сменился ласковой моросью. Подул ветер, серенькие тучи засуетились, прижались к земле, быстро-быстро доползли, разглаживая сморщенную булькающую речку. Мы вылезли из палатки. Черная речка по-прежнему плыла без шума и ряби, но застрявшие в тальниках пушистые клочки белесого тумана придавали ей что-то новое, задумчивое. Из-под хмурой тучки выбивались ровные серебристые нити. Каждый куст, каждая ветка, каждая почка искрилась свежестью и чистотой, как лицо умытого ребенка.
- Хорошо, черт возьми! - раскатистым басом заревел Юрий.
- Здорово! - согласился Геннадий.
У Юрия профессорское выражение лица, окладистая бородка, круглые очки в массивной черной оправе. Через толстые стекла не видно глаз. А внешне он равнодушен, даже не верится, что его тронула скупая северная природа.
У Геннадия глаза прямые, бесхитростные. В них так и теплится искренний восторг, какая-то детская, откровенная радость. Вот он сидит на бревне у костра, любуясь дождевыми каплями.
Жарко потрескивает сушняк. Горький дымок дрожит сиреневой струйкой. На маковке островка притулилась зеленая палатка. Над речкой, изгибаясь в шаловливой ряби, наклонились удилища, вырубленные тут же из ольховника.
Вдруг всплеск. Сверкающая, ослепительно белая рыбина забилась по тихой глади.
Геннадий прыгает через костер.
- Смотрите, какой сиг! - захлебывается он.
А вокруг неугомонная разноголосая птичья суета: крякают утки, горланят гуси, перекликаются в прибрежных озерах отдыхающие лебеди. Но больше всех беснуются кулики: то замирают на одном месте, то кувыркаются, падая вниз, и снова взмывают. Легкие, порывистые, они носятся всюду. Им раздолье.
То и дело гремят охотничьи выстрелы. Птичий хоровод на мгновение умолкает, затем заливается вновь.
Поздно вечером к островку причалила моторная лодка. Приехали Василий - молчаливый мужчина с хмуро сдвинутыми бровями и Володя - веселый, общительный паренек лет восемнадцати.
Они привезли нам спальные мешки, и весьма кстати. Солнце совсем не греет.