Но прежде мне хочется рассказать еще о "бобровой трагедии", разыгравшейся в Северной Америке. Там приблизительно к 1600 году обитало еще от 60 до 100 миллионов бобров, за которыми охотились (но одновременно и охраняли и обожествляли их) индейцы. Согласно поверьям индейцев, Великий дух Мани-ту создал сначала бобров, а потом уж людей. Некоторые индейские племена считали себя потомками Большого бобра, называли бобров своими "маленькими" братьями, никогда не истребляли целых семей бобров, не убивали самок с детенышами, а косточки, оставшиеся от съеденного бобра, аккуратно собирали и относили назад, в воду, чтобы они ни в коем случае не достались собакам.
Европейцы же лихорадочно накинулись на бобров, как только попали в Новый Свет. Одна из старейших торговых компаний- "Компания Гудзонова залива", существующая и поныне, была основана в основном ради добычи бобровых шкур и их экспорта. Немало было войн с индейцами, восстававшими против истребления своих маленьких друзей-бобров. "Компания Гудзонова залива" до 1800 года вывозила ежегодно по 50 тысяч бобровых шкур, что по стоимости составляло порой половину всего американского экспорта. Ведь бобровая шкура уже в те времена в самых диких местностях стоила целый доллар, а трапперам и вообще всякому приезжему на диком Западе и Севере приходилось все, что им было необходимо, оплачивать втридорога мехами. На постоялых дворах "Торговой компании" продовольственные товары отпускались по баснословно высоким ценам: 25 фунтов муки - за пять долларов, фунт солонины - за доллар, фунт чаю - за три доллара, четыре свечки - один доллар. Тот, кто хотел купить ружье, должен был сложить кучу из бобровых шкур, равную по высоте вертикально поставленному на пол ружью.
В те времена многие знаменитые американские состояния были сколочены именно на бобровых шкурах, например состояние семейства Астор. Ценные бобровые шкуры привлекали торговцев, трапперов и миссионеров.
В моде тогда были широкополые, легкие как пушинка шляпы из бобрового фетра. Боясь, чтобы их не надули с шерстью, шляпники предпочитали скупать целиком шкурки, а потом уж сами их состригали. Из одной шкурки получалось полтора фунта шерсти, из чего изготовлялось больше дюжины шляп; такая шляпа весила подчас всего каких-нибудь 50 граммов! Шляпники тогда умели сортировать шерсть при помощи воздушной струи. Продавались "цельные", "половинчатые" и "четвертные" шляпы- в зависимости от того, какой слой из заячьей шерсти подкладывался под слой бобровой.
Уже в 1663 году за бобровую шкурку платили от 85 до 125 марок. Но своей кульминационной точки экспорт бобровых шкур, осуществлявшийся "Компанией Гудзонова залива", достиг к 1875 году, когда она продала 207 903 бобровые шкурки!
Но потом дела год от года становились хуже и хуже, пока к 1900 году бобры на территории всех Соединенных Штатов, а также на большей части Канады не оказались почти полностью истребленными…
Рано утром наш поезд останавливается на станции Графская. Это небольшое селение с базаром посреди лесной местности, вблизи Воронежа. Мы пережидаем на перроне, пока из встречного поезда местной линии выгрузятся все мужчины и женщины, спешащие на работу, а затем пересекаем железнодорожное полотно и входим в вокзальное помещение. Там нас уже ждет директор бобровой фермы и Воронежского заповедника В. Жарков. Он ведет нас через лес, прямиком к зданию церкви с луковичным куполом. Но не успеваю я удивиться, как узнаю, что именно здесь, в бывшем монастыре, разместилась администрация заповедника и краеведческий музей. Нельзя сказать, чтобы монастырское подворье оказалось самым удобным местом для размещения подобных учреждений, но здание еще вполне крепкое.
Сюда, в заповедник, стекаются студенты и ученые из всего Советского Союза, чтобы проводить здесь научные исследования. Потому что Воронежский заповедник прекрасно приспособлен для подобной работы. Он представляет собой как бы лесной остров посреди степи- размером в 31 тысячу гектаров и является частью Усманского бора. Охранять эти места начали уже с 1922 года силами местных учреждений, а с 1927 года здесь был основан Государственный Воронежский заповедник. В заповеднике теперь водится много видов животных. Рядом с чисто степными видами, такими, как суслики, сизоворонка, щурка, здесь можно встретить лесных обитателей: лесного хорька рядом со степным, зайца-беляка рядом с зайцем-русаком. Лоси, столь сильно размножившиеся повсюду в Советском Союзе, пришли и сюда. Причем сами, по своей воле. Их здесь не было более 150 лет! А вот косуль и оленей сюда завезли и акклиматизировали уже давно. Подобное же расселение ценных видов животных производится и во многих других районах страны. В заповеднике работает около ста штатных сотрудников.
Но основную славу заповеднику принесли его бобры. Воронежские бобры (Castor fiber) - черного или темно-коричневого цвета; их здесь около 500 голов и обитают они вдоль рек Усма-ни и Ивницы. Каждый год сотню или более отлавливают (обычно в возрасте одного года) и перевозят для расселения в другие области Советского Союза. Воронежские бобры прижились и размножились теперь во многих районах страны . В ГДР тоже было отправлено 40 штук, где они живут на специальной ферме.
Здесь и в Северной Америке за последние десятилетия было разгадано много секретов, касающихся жизни этих удивительных созданий.
Ну, во-первых, конечно, об их способности валить и ошкуривать деревья. Бобр справляется с этим трудоемким процессом, имея для этой цели всего лишь четыре оранжево-желтых резца- два сверху и два снизу. Эти зубы - самое главное орудие бобра. Он способен просуществовать без хвоста, без ног, даже ослепнув, но если он, не дай бог, потеряет свои зубы, то через неделю его не станет. Передняя сторона этих длинных (так, что они даже высовываются изо рта) резцов покрыта слоем эмали (точно так же как и наши зубы). Но задняя сторона зуба эмалью не покрыта и состоит из менее твердого дентина. Когда бобр что-нибудь грызет, то дентин стачивается быстрее, чем эмаль, и, таким образом, передняя стенка зуба все время остается острой, словно лезвие. Следовательно, эти своеобразные "ножи" во рту бобра непрерывно самозатачиваются. Кроме того, бобр умрет выдвигать свою нижнюю челюсть с ее двумя резцами вперед и точить таким образом свои "ножи" друг о друга. Чтобы "спилить" дерево, бобр упирается верхними резцами в его кору, а нижней челюстью начинает быстро поводить из стороны в сторону. Эти своеобразные ножницы производят от пяти до шести движений в секунду. Между прочим, бобр умеет стянуть свои губы позади зубов так, чтобы иметь возможность грызть дерево и под водой во время ныряния: тогда вода не попадает ему в рот.
Про бобров часто сочиняли разные небылицы, вроде того что они якобы валят деревья всегда так, чтобы те падали своей кроной в воду, что они в состоянии "рассчитать" заранее, как и когда упадет дерево, и поэтому ни один бобр никогда не бывает убит падающим стволом; кроме того, они якобы умеют специально направлять падение дерева таким образом, чтобы оно не застряло своими ветвями в кронах соседних с ними деревьев, потому что не упавшая на землю зеленая крона теряет для маленьких дровосеков всякий смысл.
Но это все не соответствует действительности. Правда, деревья, стоящие у воды, действительно большей частью падают кроной в воду, но объясняется это совсем иными причинами: просто ветви дерева, растущие в сторону открытой воды, развиваются лучше и становятся толще и длиннее, а следовательно, и перевешивают дерево при его падении. А деревья, растущие подальше от воды и поваленные бобрами, обычно лежат кроной в самых различных направлениях. Бывало и так, что, рухнув, дерево убивало бобра. Правда, подобное случается, видимо, очень, очень редко. А однажды наблюдали, как бобры с великим трудом "подрубили" толстое дерево, но оно росло на склоне, зацепилось кроной за соседние деревья и сползло вниз всего лишь на какой-нибудь один метр. Тогда бобры еще раз "перерубили" ствол столь неудачно упавшего дерева. Но когда и после этого злополучный ствол, поддерживаемый соседями, сполз вниз всего на небольшой кусок, дровосеки отступились от него и ушли.
Охотнее всего бобры валят деревья, стволы которых имеют в поперечнике от восьми до 20 сантиметров. Выбирают для повала чаще всего осину, иву, тополь, менее охотно березу и ольху и совсем избегают хвойных деревьев, то есть самую расхожую нашу древесину. Не берутся они валить и твердые породы деревьев, например дубы.
"Работает" бобр довольно быстро и энергично. Восьмисантиметровую в поперечнике иву он перегрызает за пять минут, а если дерево толстое, то маленькому дровосеку приходится трудиться над ним несколько ночей подряд. Каждый бобр валит и ошкуривает ежегодно от 200 до 300 стволов: участок земли в 100 гектаров способен прокормить колонию бобров в течение 1–1,5 года. Над толстыми стволами бобры трудятся зачастую вдвоем, причем поочередно: пока один грызет, другой оглядывается по сторонам. Случается, что бобры принимаются перегрызать ствол толщиной больше человеческого торса. В качестве "бобрового рекорда" зафиксирован тополь высотой 27 метров и 1,5 метра в поперечнике, который эти отважные дровосеки спилили однажды в Британской Колумбии.
Наиболее удобно для бобров, разумеется, валить деревья, стоящие у самой воды. Во всех же других случаях им приходится сплавлять куски поваленных стволов или отгрызенные от них ветви кратчайшим путем, по каналам. Если им еще нужно транспортировать древесину довольно далеко по воде до своей плотины - это для них не составляет особого труда. Но дальше, чем в 200 метрах от берега, бобры деревьев не валят. Если все деревья вокруг колонии уже срублены, зверьки, как правило, перекочевывают в другое место. После ухода бобров в лесу возникают все новые "бобровые лужайки" - очищенные от деревьев поляны и прогалины. Ведь созданные ими при помощи запруд искусственные озера постепенно мелеют и вытекают после того, как маленькие "гидротехники" перестают латать отверстия в своей плотине. Таким образом, благодаря деятельности бобров естественный ландшафт выгодно видоизменяется: в нем появляется все больше зеленых лугов - удобных пастбищ для диких копытных.
Препарируется сваленное дерево так: лежащий на земле ствол разрезается на куски, причем чем толще ствол, тем короче куски. Даже в тех случаях, когда бобры уже унесли все чурбачки, можно промерить их длину по кучкам опилок, остающимся возле каждого места "распиловки". Самый толстый конец ствола обычно оставляют лежать; его лишь ошкуривают, а кору съедают.
Свежая молодая кора и мягкая древесина - вообще основной корм бобра. Такой жесткой пище соответствует и крепость его зубов. Жевательный "жим" бобра, равняется 80 килограммам, в то время как у человека он составляет лишь 40 килограммов. При этом следует учесть, что бобр весит всего каких-нибудь 18–20 килограммов, самое большее - 30.
В Воронежском заповеднике каждая семья бобров запасает себе на зиму в качестве провианта в среднем 108 осин от восьми до 35 сантиметров в поперечнике, утапливая их в воде. Помимо этого они зимой обгрызают еще поваленные ветром деревья. В неволе же каждый бобр получает на ферме ежедневно семь килограммов осиновых веток вместе с корой, два килограмма березовых веток, 25 килограммов ивовых. Следовательно, один взрослый бобр поглощает ежегодно 4197 килограммов древесины вместе с корой в придачу к своему обычному зеленому корму, что составляет вместе 7,5 кубических метра древесной продукции. Из 580 различных растений, произрастающих в Воронежской области, бобры используют 148 видов.
На суше бобры довольно неуклюжи, даже человек их легко может догнать, и, если им приходится спасаться бегством, они быстро устают. Поэтому многие бобры, обитающие в равнинной, богатой влагой местности, прокладывают себе специальные каналы, ведущие к их пастбищным участкам, расположенным иногда довольно далеко от реки. Возможно, такие каналы ведут начало от постоянных тропок, прокладываемых этими животными, которые постепенно утаптываются все глубже и глубже, погружаясь в мягкий влажный грунт, а уж потом бобры их планомерно начинают расширять и углублять, пока тё не достигнут глубины примерно 50 сантиметров, так, чтобы бобру удобно было проплывать по ним под водой. По таким каналам удобнее транспортировать и ветки.
Добытые в лесу ветки бобры под водой засовывают срезанным концом глубоко в илистый грунт так, чтобы они не всплывали. Это прежде всего запасы на зиму, потому что летом они питаются и водяными растениями, и травой, и клубнями водяных кувшинок. Целые плоты из неошкуренных веток зачастую прикрывают входы в жилую крепость.
Попав на новое место, бобр чувствует себя привольно только после того, как обеспечит себе убежище, попасть в которое можно только под водой. На крупных реках, где вода обычно не убывает, или на слишком широких, которые невозможно перегородить плотиной, бобры довольствуются простыми береговыми норами, но непременно с двумя, а чаще всего четырьмя-пятью входами.
Вот, например, у немецких бобров, проживающих на Эльбе, как правило, именно такие, примитивные береговые жилища, выкопанные на отмелях или банках, поэтому их можно назвать "банковыми бобрами". "Парадный въезд" в подобные жилища ведет снизу, из-под воды, косо кверху, где заканчивается под поверхностью земли. Выкапывается камера шириной примерно в один метр 20 сантиметров и высотой от 40 до 50 сантиметров; стены ее изнутри заботливо и старательно разравниваются. Если вода в реке поднимается, пол в жилой камере тоже бывает необходимо приподнять. Для этого бобру достаточно соскрести с потолка соответствующую порцию земли и утрамбовать ее на полу. Как правило, потолочное перекрытие такого "блиндажа" настолько прочное, что на нем могут стоять сразу несколько человек, не опасаясь провалиться. Однако в случаях, когда бобрам приходится раскапывать нору все дальше кверху, они укрепляют ее тем, что набрасывают сверху кучи веток и хвороста, воздвигая настоящую крепость. Если же водное зеркало поднимается все выше и выше, например, тогда, когда бобры запрудили речку плотиной, то такую "бобровую хатку" приходится все надстраивать и надстраивать, пока она в конце концов не превратится в остров, окруженный со всех сторон водой…
Наверное, именно подобным образом возникали в прежние времена эти удивительные бобровые сооружения посреди водоемов. Нынешние бобры - правда, не слишком часто - тоже воздвигают подобные постройки прямо посреди своих запруженных плотиной "водохранилищ". С этой целью они громоздят под водой друг на друга пропитанные водой ветки, слепляя их илом, пока такой искусственный остров не будет возвышаться на метр, а то и на два над поверхностью воды. Но если сама крепость - в особенности у бобров, живущих в северных областях, тщательно укрепляется и "цементируется" илом или глиной, то "потолок" в ней бывает, наоборот, довольно рыхлым, воздухопроницаемым, чтобы проветривалось помещение. Но, несмотря на это, спутанные и переплетенные меж собой ветки составляют достаточно прочное перекрытие, на которое человеку можно встать ногами и разломать которое хищному зверю, не так-то просто. В суровые зимы можно наблюдать поднимающийся из вершины хатки "дымок", повисающий над ней в виде легкого облачка. В старых, обжитых "крепостях" встречаются "передние", "смежные комнаты" и разные другие помещения, однако жилая камера неизменно расположена в 20 сантиметрах над уровнем воды. Бобровые хатки, как я уже сказал, практически для большинства хищников недоступны, и даже если медведь вздумает, навалившись всей тяжестью сверху, проникнуть внутрь, то, прежде чем он это успеет проделать, все обитатели хатки уже ускользнут через подводные коридоры и исчезнут под водой.
Бобры не впадают в зимнюю спячку, хотя в холодное время года и делаются довольно вялыми. И тем не менее их можно неделями не увидеть на поверхности. Даже тогда, когда на улице минус 15 градусов, температура воздуха в жилой комнате держится всегда несколько выше нуля. Когда реки замерзают, бобры добираются до своих "складов" с провиантом, проплывая подо льдом. При этом им зачастую не приходится даже пользоваться лунками для дыхания. Потому что реки и озера замерзают поначалу только у берегов. Потом уже, по ходу зимы, в реках уровень воды несколько опускается, и между водой и льдом образуется некоторое пространство. Причем в середине реки лед опускается ниже, а у берегов, поддерживаемый корнями деревьев и землей, он выше. Так что под ним оказываются прекрасные, защищенные со всех сторон воздушные ниши для бобров.
А кроме того, бобры отличные ныряльщики. В старых природоведческих книжках можно еще прочесть, что они способны оставаться под водой до двух минут; однако в феврале 1939 года Рудольфу Берендту, на Эльбе, удалось зафиксировать 10 минут, а здесь, в Графской, в опытном бассейне, бобр заныривал даже на целых 15 минут.
Бобры никогда не засоряют своими экскрементами жилых помещений, а выделяют их только в воду. Для своих детенышей они устраивают мягкие постели из тонко наструганных опилок.
Во время паводка бобрам в их крепостях ничего особенного не угрожает, в худшем случае им приходится временно перебраться в свои запасные, жилища. А вот обмеление реки или озера представляет для бобров большую опасность. Когда вода уходит, открываются входы в их крепости. Кроме того, засыхают и портятся их плавучие продовольственные запасы. Для того чтобы поддерживать постоянный уровень воды, бобры строят свои плотины, которые образуют искусственные водохранилища. В этих водоемах они чувствуют себя в безопасности и по ним транспортируют свой корм к "складам".
Для постройки плотин бобры сначала втыкают в дно ручья вертикально поставленные ветви и стволы, укрепляя и придавливая их камнями, илом и тростником. Часто они используют для этой цели и упавшее поперек реки дерево, обкладывая его постепенно со всех сторон строительным материалом. Чем выше поднимается уровень подпруженной воды и чем она больше наполняет русло ручья или реки, тем выше приходится бобрам наращивать плотину и удлинять ее в сторону более пологого берега.
Самая длинная плотина в Воронежской области находится возле Мариники. Протяженность ее-120 метров, высота - один метр и ширина - от 60 до 100 сантиметров. На горных ручьях у подножия Скалистых гор в Канаде плотины достигают высоты трех метров! А самая мощная плотина построена бобрами на реке Джефферсон в штате Монтана, в США. По ней можно пройти целых 700 метров! Такие огромные плотины поддерживаются в течение десятков, а может быть, даже сотни лет многими поколениями бобров. Разумеется, только в тех случаях, если в окрестностях растет достаточно корма. В Колорадо известна плотина, построенная еще 70 лет тому назад. Со временем на таких плотинах вырастают деревья и кустарники, они становятся все крепче и шире. По ним совершенно спокойно может проехать даже всадник.