- Здесь не только подруги. У нее были и друзья. Вот две справки на имя каких-то Дагаева и Дубенко. Их задержали во время облавы на вокзале. В русской вспомогательной полиции они предъявили эти справки. А проверкой установлено, что на бирже труда им справок не выдавали. Когда же стали выяснять, то оказалась виноватой Ольга Чистюхина. Это она использовала свое служебное положение и без соответствующего учета выдавала справки кому вздумается. Если это только глупость, без дурного умысла, тогда еще полбеды. А если за этим что-то кроется, сам понимаешь, чем это пахнет…
- Я рад, Макс, что дело попало к тебе. Ты честный человек и сам увидишь, что все это выеденного яйца не стоит.
- Оно попало и к тебе тоже. Я уже сообщил в канцелярию, что беру тебя переводчиком по этому делу! - Он глянул мельком на ручные часы. - Через десять минут нашу даму доставят сюда, и ты будешь иметь удовольствие лично побеседовать с нею.
- Таким образом, я сдержу свое слово и познакомлю вас, - пошутил Дубровский.
- Думаю, что теперь это уже ни к чему. Попробую поискать других фрау.
- Ты считаешь, ей угрожает серьезное наказание?
- Придется сделать скидку на знакомство с тобой. Но защитить от возмездия ее невозможно. Все зависит от того, как она поведет себя на допросе. В лучшем случае мы отправим ее в лагерь, а потом в Германию. Пусть сама отработает за тех, кого освободила от этого путешествия. Такой исход тебя устраивает?
- Я был бы тебе признателен, Макс.
- Тогда договорились. Я отпущу полицейского, а ты сам будешь бить ее шлангом по голой заднице… Можешь не сильно. Только попроси ее, чтобы кричала погромче.
- Макс, но ты же джентльмен!
- Именно поэтому я не желаю, чтобы потом били по голой заднице меня.
Ты же знаешь привычку шефа прогуливаться по коридору и слушать за дверью, как ведутся допросы. Думаю, эта дама за свое спасение простит тебе такое некорректное обращение. Главное, шепни ей, чтобы громче кричала. Ты же имеешь опыт.
Дубровский насторожился.
- О чем ты, Макс?
- Думаешь, я не слышал, что ты сказал тогда Шведову?
- Ничего подобного не было, Макс. Ты же не знаешь русского языка.
- Брось, Леонид! Я не выдам тебя бошам. Я понимаю твои национальные чувства, когда хочется помочь земляку. А насчет языка ты ошибаешься. Славянские корни очень схожи. Так что я, как умная собака, почти все понимаю, только сказать не могу.
- И все же ты ошибаешься, Макс. Я ничего не говорил тогда Шведову.
- Хорошо, Леонид, пусть это будет на твоей совести. Я не собираюсь тебя уличать. Наоборот, я еще больше тебя уважаю за это. Только обидно. Я тебе доверяю, а ты мне - нет.
Они сидели друг против друга за письменным столом следователя. Правда, Дубровский присел на табуретку, предназначенную для арестованных, а Макс Борог восседал на своем законном стуле. За дверью послышался топот кованых сапог. Не прошло и минуты, как огромный верзила с повязкой полицейского на рукаве втолкнул в комнату перепуганную Ольгу Чистюхину.
В первый момент, увидев Дубровского, она виновато улыбнулась. Но тут же улыбка исчезла с ее лица, она испуганно посмотрела на Макса Борога.
- Садитесь! - сказал он вежливо, показывая жестом на табурет, с которого поднялся Дубровский.
Отпустив полицейского, Макс Борог уставился на Чистюхину. Некоторое время он разглядывал ее молча. Взгляд его скользнул по растрепанным русым волосам, спадавшим на плечи девушки. Остановился на пухлых щеках, на подбородке с маленькой ямочкой.
Допрос начался с обычных формальностей: фамилия, имя, год рождения, вероисповедание, откуда родом.
Дубровский спокойно переводил вопросы, подбадривая Ольгу лишь участливым взглядом. Потом Борог спросил:
- Откуда ты знаешь Александра Дубенко и Владимира Дагаева? Почему выдала им справки, освобождающие от поездки в Германию?
Выслушав перевод, Ольга как-то съежилась и, глядя исподлобья, ответила:
- Они же местные. Я с ними в школе училась, вот и захотела помочь.
- Она их совсем не знает, - перевел Дубровский. - Ей деньги нужны были. А те по сто рублей за справку пообещали.
- Леонид, она же сказала иначе. Почему ты неправильно переводишь?
- Потому что доверяю тебе, Макс. Так же, как и ты доверяешь мне.
- Хорошо, - улыбнулся Макс Борог, - я докажу тебе, что ты во мне не ошибся.
Дубровский ободряюще подмигнул Ольге, сказал:
- Ты их вовсе не знаешь. Увидела в первый раз, когда они предложили тебе по сто рублей за каждую справку. Ради денег и выдала.
Она понимающе чуть приметно склонила голову.
- Сколько же всего продала она таких справок? - спросил Макс Борог.
Ольга пожала плечами.
- Не считала. Может быть, восемь или десять. Дубровский перевел точно.
- Но проверкой установлено, что на бирже труда исчезло девяносто семь бланков. Спроси у нее, Леонид, как она объяснит это?
- Я не знала, что эти бланки так строго учитываются. Меня никто об этом не предупреждал. Поэтому я не считала бланки.
- Макс, оказывается, ее не предупреждали о строгом учете бланков. Она не придавала этому никакого значения. И случалось, что, допустив ошибку при заполнении, рвала эти бланки в клочья и бросала в корзину для мусора, - объяснил Дубровский, выслушав Ольгу.
- Я готов поверить, но пусть она покричит. Возьми в шкафу резиновый шланг и клади ее на парту.
Дубровский открыл шкаф, взял шланг и, вернувшись к девушке, глубоко вздохнул:
- Ольга, не обижайся. Я и так делаю все, что в моих силах. Сейчас ты снимешь кофточку и ляжешь на ту парту. - Он кивнул в сторону парты. - Я буду бить не сильно, а ты кричи во весь голос. Это надо для твоего спасения.
Появившаяся было презрительная усмешка слетела с ее лица. Она послушно подошла к парте, сняла кофточку и, стыдливо прикрывая рукой бюстгальтер, легла на живот.
Дубровский взмахнул шлангом и опустил его на ее спину. Хотя он ударил и не в полную силу, но все же так, чтобы пониже лопаток осталась малиновая полоса.
Ольга взвизгнула.
- Сильнее, бей сильнее! - закричал Макс Борог. Дубровский обернулся, не веря своим ушам.
Макс Борог приложил к губам указательный палец и вдруг закричал еще громче:
- Бей её сильнее! Пусть она скажет правду! Дубровский еще несколько раз опустил шланг на спину Ольги Чистюхиной. После каждого удара на гладкой коже девушки вспыхивали малиновые полоски. Ольга кричала во всю силу. Ей действительно было больно. "Последний удар - и хватит", - подумал Дубровский, поднимая руку со шлангом. В это время за спиной послышался грохот отодвигаемого стула. Он резко обернулся…
Возле распахнутой двери стоял Тео Кернер - заместитель Майснера. Вытянувшись в струнку, Макс Борог по всей- форме доложил ему.
- Кончайте, Борог! - лениво проговорил тот. - Через час мы все выезжаем на облаву. Поступили сведения, что ночью в районе Сталино спустились несколько русских парашютистов. Надо прочесать вокзал и городской рынок.
- Прикажете прекратить допрос?
- Да. Надеюсь, она призналась?
- Здесь все ясно. Ее соблазнили деньги. Эти парни заплатили ей по сто рублей за каждую справку.
- Что вы намерены предложить по этому делу?
- Я напишу на ваше усмотрение: первое - поместить ее в лагерь, второе - с ближайшим эшелоном отправить на работу в Германию. Пусть погнет спину на шахтах в Руре вместе с этими парнями.
- Я согласен. Принесите мне на утверждение. Мы слишком бездарно расходуем время на подобные мелочи, тогда как русские парашютисты и партизанские банды садятся нам на голову. Я уже говорил об этом полицайкомиссару Майснеру. Он со мной согласился. Впредь такие дела будет вести вспомогательная полиция.
Тео Кернер повернулся на длинных ногах и скрылся за дверью.
17
В обычном лагере для заключенных охранную службу несла полиция. От Марии Левиной Дубровский узнал фамилию полицейского, который брался за десять тысяч рублей освободить Ольгу Чистюхину. Потребовалось время, чтобы друзья Ольги смогли собрать эту сумму. Необходимо было также подготовить надежную квартиру, где Ольга Чистюхина могла бы укрыться после побега. Марии Левиной удалось уговорить своего мужа, и тот согласился предоставить ей комнату на некоторое время. Дубровский рассчитывал, что девушке не придется долго скрываться.
Анализируя ход событий на фронте, Дубровский считал, что в первых числах сентября гитлеровцы вынуждены будут оставить Сталино. Это чувствовалось по всему. Советская Армия наступала теперь на нескольких направлениях. 27 августа из главной квартиры фюрера сообщили, что германские войска вынужденно отходят к Новгород-Северскому. Сотрудники ГФП-721 помрачнели. Многие вымещали свою злобу на заключенных. Полицайкомиссар Майснер с особым удовольствием выносил смертные приговоры советским патриотам. Да только ли патриотам! За малейшую провинность людей увозили к заброшенным шахтам и там сбрасывали в пропасть.
Но кое-кто призадумался. Узнав, что советские войска перешли в наступление на Центральном фронте, Потемкин даже прослезился. Размазывая тыльной стороной ладони слезы на щеках, он признался Дубровскому:
- Немцам больше не верю. Сволочи. Болтали о скорой победе, о решительном наступлении, а сами бегут. Если так и дальше пойдет, куда мы двинемся? В Германию нас могут и не пустить.
- Пошевели мозгами, Алекс… Возможно, что-нибудь и придумаешь, - сказал Дубровский.
Они сидели вдвоем в своей комнате. Было без десяти одиннадцать. Луна заглядывала в распахнутое окно. Дубровский только пришел со свидания с Валентиной Безруковой.
- Я уже и так все мозги наизнанку вывернул. Кому охота самому в петлю лезть?
- Так уж сразу и в петлю. Ты же умный мужик, Алекс. Учителем немецкого языка в школе работал. Подумай.
Потемкин пристально глянул на Дубровского. В его потускневших глазах появился проблеск надежды.
А через два дня в ГФП-721 произошло чрезвычайное происшествие. Во время допроса пленного советского лейтенанта следователь Рудольф Монцарт вышел на несколько минут из комнаты. С арестованным остался лишь переводчик Потемкин. В его присутствии пленный лейтенант выпрыгнул в окно и сбежал, благо допрос производился на первом этаже.
Стоя навытяжку перед полицайкомиссаром Майснером, Потемкин сбивчиво объяснял:
- Я всего на секунду подошел к столу. Посмотрел в протокол допроса. А он… Не знаю, как это… Только сидел на табуретке. Смотрю, уже нет. Я к окну. Открыто оно было. Жарко очень… К окну подскочил. Вижу, он бежит. Пока пистолет вытаскивал, он к углу подбегал. Два раза выстрелил, да, видно, промахнулся. Пощадите, господин полицайкомиссар! Такого за мной никогда не было.
- Ступайте, Алекс, я подумаю, как вас наказать, - раздраженно сказал Майснер. - В такое тревожное для германской армии время вы допустили непростительную оплошность.
- Я оправдаю ваше доверие, господин полицайкомиссар. Я постараюсь.
- Ступайте, ступайте…
Когда Потемкин ушел, Майснер обратился к находящимся в его кабинете Рудольфу Монцарту, Дубровскому и агентам Шестопалову и Филатьеву:
- Видите, к чему приводит расхлябанность?… А обстановка усложняется с каждым днем. Сегодня утром русские ворвались в Таганрог. Возможно, вскоре нам придется оставить и Сталино. В связи с этим ГФП-721 должна перебазироваться в Днепропетровск. Я назначаю вас в передовую команду. Старшим будет фельдфебель Монцарт. Подготовите там надлежащее помещение. Время выезда я сообщу дополнительно… Видимо, отправитесь вечером или этой ночью. Так что потрудитесь никуда не отлучаться из штаба.
Вместе с остальными Дубровский покинул кабинет шефа.
А Ольга Чистюхина все еще находилась в лагере. Ее побег откладывался со дня на день. Подпольщики никак не могли наскрести необходимую сумму. Сам Дубровский передал Марии Левиной все имевшиеся у него деньги. Но и этого было мало. Не хватало восьмисот рублей, а полицейский ни за что не соглашался на меньшее. Боясь, что в спешке эвакуации гестаповцы могут уничтожить заключенных в лагере, Дубровский решился на крайний шаг. Он занял у Макса Борога недостающие деньги.
Сегодня, 30 августа, он должен был передать эти деньги Марии Левиной, которая накануне сообщила ему, что побег намечается на 1 сентября. Теперь же распоряжение полицайкомиссара Майснера и его приказ, запрещающий отлучаться из штаба, ломали все его планы. "Что делать с деньгами? Их во что бы то ни стало надо передать Марии. Как быть?" - раздумывал Дубровский.
Он пошел к себе в комнату. Александр Потемкин в одиночестве восседал за столом наедине с бутылкой шнапса. Он хмуро из-под бровей поглядел на Дубровского.
- Опять нализаться хочешь? - спросил тот.
- А что остается делать? Сейчас передали, что немцы оставили Таганрог.
- Видно, и в Сталино мы недолго задержимся, - скрывая радость, проговорил Дубровский.
Потемкин метнул на него недоверчивый взгляд.
- Да-да! Это не я, это Майснер сказал. Меня даже назначили в передовую команду. Сегодня ночью выезжаю в Днепропетровск.
- А меня еще кара ждет за этого пленного лейтенанта.
- Как же ты его проглядел? - Дубровский усмехнулся.
- Я его отпустил. А стрельбу поднял, когда уже Монцарт за дверьми топал, - сказал Потемкин и вопросительно, изучающе посмотрел на Дубровского.
- Понятно.
- Не вздумай донести. Тебе все одно не поверят… А я тебя на другом подловить могу.
Но Дубровский и не собирался доносить.
- Значит, на всякий случай вину искупаешь? - спросил он.
- А хоть бы и так. Случай представится - подтвердишь, коли цел останешься. Да и сам лейтенант за меня скажет слово, ежели что…
И вдруг Дубровский решился.
- Послушай, Алекс, не волки же мы. Нам друг друга поддерживать надо.
- К чему клонишь?
- Просьба у меня к тебе одна.
- Какая такая просьба?
- Деньги мне надо передать одной женщине. Восемьсот рублей. А Майснер запретил отлучаться из штаба.
- Зачем ты ей отдаешь? Уезжай себе по-спокойному.
- Да не ее это деньги. Это за сапоги она передать должна. Словом, какое тебе дело? Хочешь другу помочь, сходи. Не желаешь, без тебя обойдусь.
- Ты, Леонид, не серчай на меня. Для друга я на все готов. Выпьем сейчас, и схожу. - Он достал из кармана несколько яблок. Положил их на стол. Налил шнапса в стаканы и сказал: - Давай за дружбу. За то, чтобы наша нигде не пропадала.
Как ни противно было Дубровскому, а выпить пришлось. Поставив стакан, он достал и пересчитал деньги, протянул их Потемкину:
- На, Алекс. Адресок я тебе сейчас напишу. Дубровский оторвал клочок газеты. Карандашом написал на полях адрес.
- Это не так далеко. Минут двадцать ходу, не больше. Он объяснил, как лучше найти квартиру Левиных.
- Спросишь Марию Левину. Скажешь, от Леонида. И передашь деньги. Она все знает.
- Ладно, сделаю. Только ради тебя иду, ради нашей дружбы.
Потемкин поднялся из-за стола, направился к двери.
- А если ее не будет дома? - спросил он, обернувшись.
- Дома она, дома. Меня ждет.
- Ладно.
Оставшись один, Дубровский не торопясь уложил в небольшой чемоданчик свои вещи. Потом присел к столу и принялся писать Валентине Безруковой. Он хотел поставить ее в известность о неожиданном отъезде.
Только вчера они вместе провели весь вечер. Он записал последние сведения о группе "Донец", которая готовила немецких агентов для заброса в тылы Советской Армии. Об этом сообщил ему Макс Ворог. Валентина бережно взяла исписанные им листочки бумаги, спрятала их за лифчик и с нескрываемым восхищением заглянула ему в глаза.
- Леонид, я люблю тебя и восхищаюсь тобой.
Он сжал ее щеки ладонями, поцеловал в пухлые губы.
- И я очень люблю тебя. Ты даже не представляешь, какая ты прелесть. Мы обязательно будем вместе. Береги себя. А теперь слушай меня внимательно. Что бы ни случилось, не уходи из Сталино. Со дня на день наша часть может покинуть город. А ты дождись русских. Когда они придут, найди штаб любой части. Скажи, что тебе нужен Сокол. А когда тебя с ним свяжут, передашь ему все мои бумажки. Скажешь ему, что это от Борисова.
- Сделаю, Леонид! Обязательно сделаю все, что ты просишь. А ты не забудешь меня? - Она заглянула ему в глаза, пытаясь прочесть его мысли.
- Глупенькая, конечно, нет! Я тебе письма писать буду. А Сокол поможет вам с Леной устроиться на работу.
- Леонид, я такая счастливая! Ты даже не представляешь, какая я счастливая! - сказала она на прощание. - Только береги себя. Ведь я тебя люблю. Когда кончится война, мы с тобой поженимся? Правда?
- Правда! Если доживем до этого дня.
- Даже представить трудно, какой это будет радостный день. Мне не верится, что такое может случиться…
- Будет, Валя, обязательно будет!
Вспоминая этот разговор, Дубровский разложил на столе листочек бумаги и написал сверху: "Дорогая, милая Валюта!" Хотелось, чтобы письмо получилось как можно теплее. Поэтому он не торопился, обдумывая каждое слово. Сообщил, что неожиданно вынужден выехать в Днепропетровск и непременно будет писать ей оттуда.
Дописав письмо, он вышел на улицу. Почтовый ящик висел на соседнем доме. По улице с грохотом катились огромные немецкие грузовики, доверху заполненные снарядными ящиками. Они ехали в сторону фронта.
"Видно, туго приходится немцам на этом участке, - подумал Дубровский. - Хорошо жмут наши. Наверно, скоро будут и здесь". Издалека докатился отчетливый гул артиллерийской канонады. Он рос и ширился, охватывая всю округу. И казалось, даже хмурые терриконы радовались этому гулу, катившемуся с востока.
Не успел Дубровский зайти в свою комнату, как к нему заглянул Рудольф Монцарт:
- Господин Дубровский, ложитесь спать. Выезд назначен на шесть часов утра.
Леонид посмотрел на часы. Стрелки показывали десять. Спать еще не хотелось. Да и не мог он лечь спать, не дождавшись Потемкина.
18
Мария Левина только что села ужинать вместе с мужем. На столе дымилась небольшая кастрюля с вареной картошкой. На тарелке горкой лежали крупные свежие помидоры. В дверь постучали.
- Я сейчас. Это тот полицейский, - сказала она мужу, поднимаясь из-за стола1 и вышла в прихожую.
- Кто там?
- Это я, Аленкин! - послышалось за дверью.
Щелкнула задвижка.
На пороге стоял невысокий мужчина с одутловатым, испитым лицом. На рукаве тужурки красовалась широкая повязка полицейского. Мария уже встречалась с ним однажды и сразу признала.
- Здравствуйте! Проходите, пожалуйста.
- Здравствуйте. Я ведь ненадолго. Если приготовили деньги, давайте. А нет - я пойду.
- Нет, нет, заходите. Деньги есть.
Полицейский двинулся в комнату. Мария заперла дверь, догнала его.
- Знакомьтесь. Это мой муж. Он в курсе дела.
- Аленкин! - глухо проговорил полицейский.
- Левин! - представился муж Марии. - Присаживайтесь к столу.
- Спасибо! Я уже вечерял. А присесть можно. - И, обращаясь к Марии, добавил: - Завтра мое дежурство в лагере. Я с дружками все обговорил, приготовил. А вы все тянете с денежками. Больше я ждать не могу.
- А ждать больше не надо, - торопливо сказала Мария. - Девять тысяч двести рублей я вам отдам сейчас, а остальные восемьсот с минуты на минуту принесет мой товарищ.