- Откуда ты знаешь?
- А вот знаю. У нас в отряде был один летчик. Сбили его под Киевом. Я его дядей Васей звала. Так он что скажет - обязательно сделает. Задумал раз мину смастерить- и смастерил. Потом этой миной немецкий эшелон под откос пустил.
- А что? Я просто так загадал, - оправдываясь, перебил ее Виктор. - Могут и по здоровью не взять. Айда, пойдем постреляем.
- Ладно уж, уговорил! - рассмеялась Таня.
Она сорвала с ветки зеленеющий молодой листочек и, заложив им страницу, захлопнула книжку.
- Только, чур, я первая буду стрелять, - тихо сказала она, поднимаясь со скамейки.
- Ладно! - согласился Виктор. - Твой пистолет- тебе начинать.
Вскоре со стороны пруда послышались редкие одиночные выстрелы.
* * *
Капитан Потапов приехал в санаторий во время завтрака. До Первого мая оставалось еще два дня, и появление Потапова в столовой было для Виктора Пятеркина полнейшей неожиданностью. Завидев его еще в дверях, Виктор выбежал из-за стола.
- Здравствуйте, Владимир Иванович! Вы кого ищете?
- Никого не ищу. К тебе в гости пожаловал, - сказал Потапов, не выпуская руку паренька из своей огромной ладони.
- Пойдемте завтракать.
- А у тебя что, лишняя порция есть?
- Не-е, здесь официантки хорошие. Мне всегда добавку дают, когда попрошу. Чего-нибудь и для вас найдут.
- Нет, Виктор, спасибо. Я уже завтракал. А ты иди доедай. Я тебя в садике подожду. Разговор у нас будет с тобой серьезный.
Виктор опустил глаза.
- Небось из-за лягушек, - пробурчал он виновато.
- Какие лягушки? - не понял Потапов. - Иди, иди. Ешь. Поговорим после завтрака.
Он подтолкнул Виктора к столу, а сам повернулся и направился к выходу.
"Уже нажаловался", - подумал Виктор, вспомнив скандал, который учинил начальник санатория ему и Тане за стрельбу но лягушкам. Тогда Виктор был счастлив, что убил не одну, а целых две лягушки. Но радость эта была омрачена появлением возле пруда какого-то майора, оказавшегося начальником санатория. Тот накричал и на Виктора, и на Таню, грозил выгнать обоих из "лечебного учреждения". Эти слева особенно запомнились Виктору. А потом, пригласил их к себе в кабинет, записал, из каких частей они сюда прибыли, обещал сообщить командованию об их поведении, а под конец забрал у Тани пистолет и спрятал его в свой сейф…
Больше всего Виктвр переживал за Таню. Он чувствовал себя виновником всех ее неприятностей. И не знал, как искупить перед ней вину. К счастью, на другой день Таня уже забыла о происшедшем и сама позвала Виктора прогуляться до пруда, а вскоре история со стрельбой по лягушкам и у Виктора вылетела из головы.
Теперь же неожиданное появление капитана Потапова заставило его вновь вспомнить об этом. Доедая котлету с макаронами, Виктор думал о том, что скажет капитан Потапов. "Небось будет стыдить. А может, и не пустит больше к Дубровскому". Обжигаясь горячим чаем, Виктор выпил всего полстакана и выбежал из столовой.
Капитан Потапов прогуливался неподалеку.
- Ага, уже подкрепился? - спросил он, завидев паренька; Виктор молча кивнул.
- Ну, тогда пройдемся по парку. - Потапов положил рук Виктору на плечо. И этот жест, и ласковый голос капитана, казалось бы, не предвещали ничего плохого. - Ты лейтенанта Пархоменко помнишь?
Виктор был готов к любому вопросу, но этот оказался для него столь неожиданным, что, прежде чем ответить, он удивленно посмотрел на Потапова.
- Ты молодец, - сказал тот. - Язык за зубами держать умеешь. Это похвально. Лейтенант Пархоменко на ту сторону собирался, поэтому и спрашивал у тебя про Малоивановку. Ну да ладно, другой человек нашелся, рассказал ему все, что нужно. Только теперь ему это уже ни к чему. - Потапов глубоко вздохнул, помолчал немного и продолжал: - Война, брат, ничего не поделаешь. Нет больше лейтенанта Пархоменко. Погиб при переходе линии фронта.
Виктор ничего не ответил. Комок подкатил к горлу, на глаза навернулись слезы.
- Он о тебе хорошо говорил. Сказал: "Этот хлопчик мне по-душе. Я бы с ним в любую разведку пошел". А сам не дошел… - Потапов молча подвел Виктора к первой попавшейся скамейке и предложил: - Присядем, сынок.
Он впервые так назвал Виктора, и тот понял, что никакого разноса за лягушек не будет. Они сели рядом. В парке было тихо. Где-то в листве весело щебетали птицы.
- Ну, рассказывай, как себя чувствуешь? Как нога? - спросил Потапов, пытаясь заглянуть в глаза паренька.
- Хорошо, Владимир Иванович! Я давно выздоровел. Даже бегать могу.
Боясь, что капитан может усомниться в его словах, Виктор попытался было встать, чтобы показать, как он бегает, но Потапов удержал его за рукав:
- Ладно, ладно. Я тебе и так доверяю.
- Значит, после праздника пустите меня к дяде Лене?
- После праздника, говоришь? А тебе хочется здесь первомайский праздник отпраздновать?
- Ага. У нас концерт будет. Московские артисты должны приехать. Интересно.
Потапов глубоко вздохнул, задумался на мгновение, потом спросил:
- А если без концерта останешься, обидно будет?
- Как так? - удивился Виктор.
- Понимаешь, сынок, - Потапов опять положил руку Виктору на плечо, - лейтенант Пархоменко к Дубровскому шел. А дело-то, видишь, как обернулось. Теперь на тебя надежда. И откладывать никак нельзя. Командованию нужны точные сведения о противнике. Возможно, у Дубровского кое-что уже есть. А без связного как он их нам передаст? Подумали мы и решили, если ты чувствуешь себя хорошо, надо еще до праздника отправляться тебе к Леониду.
- Я согласный, - торопливо проговорил Виктор. - Война ведь теперь, Владимир Иванович. Думаете, я концертов не видел? Насмотрюсь еще, когда немца прогоним…
- Ишь какой шустрый! - рассмеялся Потапов. - Ты с ответом не спеши. Поначалу скажи мне честно, нога не болит?
- Не… Вот смотрите…
Виктор вскочил со скамьи, запрыгал на одной ноге.
- Это у тебя здорово получается. А боль-то чувствуешь?
- Не… Даже ни капельки не больно.
- Ну тогда садись. Продолжим наш разговор. Потапов дождался, пока Виктор сел рядом с ним.
- Сегодня останешься еще здесь. Я должен договориться о месте перехода через линию фронта. Обеспечим тебе хорошее огневое прикрытие. Вероятнее всего, будешь переходить там же, где вы с Дубровским шли. Там тебе дорога до Малоивановки хорошо известна.
- Ага, я там все помню.
- Вот и прекрасно. В Малоивановке остановишься у сестер Самарских. Если у них от Дубровского есть весточка, будешь действовать, как он просит. Если нет - подождешь. Но не больше десяти дней. За это время присматривайся, какие части проходят, куда направляются. Следи за опознавательными знаками на машинах. Тогда с головой собаки у вас с Дубровским хорошо получилось. Эту собачью голову австрийские части на своих машинах рисуют. Для немцев легенда у тебя останется прежняя. Искал, мол, родителей. Не нашел и вернулся в Малоивановку. Здесь тети хорошие. Приглашали пожить у них, покуда отец с матерью не отыщутся. Понял? Кстати, Евдокии Остаповне письмо от мужа передашь. Отыскал я его.
- Ага, понял. А когда идти надо?
- Завтра утром пришлю за тобой машину. Приедешь к нам в штаб, там и решим. Вероятнее всего, послезавтра тебя проводим…
- Тридцатого, значит, - быстро сосчитал Виктор.
- Если сегодня двадцать восьмое, значит, тридцатого, - улыбнулся Потапов. - Уже месяц прошел с тех пор, как вы с Леонидом Дубровским первый раз уходили. Где он теперь, жив ли?
- Конечно живой! У него немцы при мне несколько раз документы проверяли. Все было в порядке. А у них документ на главном месте.
- Это верно. Ну, а наши с тобой пароли остаются прежними. Ты их не забыл?
- Не-е!
- Тогда повтори.
- Когда вернусь к своим, скажу, что я Иванов. Попрошу доставить меня в штаб части. А там попрошу связаться с Соколом и доложить, что пришел связной от Борисова.
- Все правильно! Молодец, Виктор! Ну, пойдем, проводишь меня.
Они поднялись со скамьи и не торопясь зашагали по аллее парка. По военной выправке капитана Потапова, по мальчишеской походке Виктора Пятеркина со стороны могло показаться, что прибывший с фронта отец прогуливается с сыном. И вряд ли кто мог подумать, что идут два серьезных, деловых человека, связанных военной тайной.
5
Фельдполицайсекретарь Рунцхаймер вернулся в плохом настроении. Переступив порог своего кабинета, он лишь слегка потрепал по ходке любимого пса. Отстранив его, Рунцхаймер подошел к столу, спросил отрывисто:
- Надеюсь, у вас все готово, господин Дубровский?
Еще при появлении Рунцхаймера Леонид вскочил со стула, вытянулся по стойке "смирно". Теперь же, не меняя позы, он взял со стола написанные листочки бумаги, подал их шефу.
- На это не потребовалось много времени, господин фельдполицайсекретарь, - сказал он спокойно. - Моя биография, только начинается. Она уместилась всего на одной странице. Не знаю, правильно ли я написал обязательство о неразглашении тайны? Если что-нибудь не так, я готов переписать заново.
Нервно перебирая листки бумаги, Рунцхаймер бегло просмотрел их и бросил на стол.
- Здесь, кажется, все правильно.
Эти слова он произнес уже мягче, но по тому, как шагнул к стулу, как резко на него опустился, чувствовалось, что в нем все еще кипит ярость.
- Господин фельдполицайсекретарь, вы чем-то взволнованы?
- Да! - Рунцхаймер пристально посмотрел на Дубровского. Его глаза метали молнии, ноздри и без того широкого носа вздулись, на лбу побагровел рубец. - Да! Да! Да! Но я не взволнован! Я взбешен! Я не понимаю этого русского упрямства, этой глупости. Один готов проглотить язык, готов умереть, чтобы не раскрыть рта. Другой готов забить его до смерти, чтобы выслужиться, чтобы показать свою преданность…
Рунцхаймер бросил взгляд на Гараса и жестом разрешил ему подойти. Пес незамедлительно вскочил с подстилки, подбежал к хозяину, положил голову на его колени.
- Извините, господин фельдполицайсекретарь, я не совсем понял. Что случилось?
- Этот бандит, видимо, много знал. В его доме нашли оружие, радиоприемник. Я был уверен, что на допросе заставлю его заговорить. А этот болван Алекс… Он так бил его резиновой палкой, что бандит умер… Я был поражен. Обычно Алекс всегда выколачивал ценные… - Рунцхаймер осекся наполуслове, продолжил: - Может быть, Алекс забил бандита до смерти, чтобы тот не успел ничего сказать? Я помню, бандит что-то бормотал перед тем, как потерял сознание. Возможно, Алекс работает против нас?
Ожидая ответа, Рунцхаймер вновь уставился на Дубровского. Леонид молча пожал плечами. Он не мог понять, куда клонит этот долговязый немец, продолжавший гладить собаку своей длинной волосатой рукой. "Если он сомневается в преданности Потемкина, то почему говорит об этом мне, новому сотруднику, которого только вчера взял к себе на работу?"
Дубровский не знал, что Рунцхаймер приказал Потемкину присматривать за ним, для чего специально подселил его к Алексу.
Рунцхаймер, думая об Алексе, заговорил вновь:
- Да-да! Это не исключено. За ним следует понаблюдать. Я давно замечал, что Алекс излишне усердствует на допросах. Вероятно, он пытается доказать приверженность новому порядку. Тут, видимо, есть над чем поразмышлять…
Рунцхаймер умолк, жестом отправил Гараса на место и вновь стал внимательно перечитывать биографию Дубровского. Леонид по-прежнему стоял навытяжку. Неожиданно тишину прорезал приглушенный расстоянием душераздирающий крик женщины. Рунцхаймер лишь на мгновение оторвал взгляд от листа бумаги, посмотрел в полуоткрытое окно и снова углубился в чтение. Прошло несколько томительных минут. Наконец он отложил биографию в сторону.
- Я доверяю вам, господин Дубровский. Доверяю настолько, что прошу понаблюдать за этим Алексом. Постарайтесь выяснить: о чем он думает? какие у него помыслы? с кем он встречается после работы? О всех его высказываниях будете докладывать мне. С этого дня вы становитесь моим личным переводчиком. А Потемкин пусть помогает фельдфебелю Квесту.
Дубровский представил себе, как по приказу Рунцхаймера должен будет избивать на допросах советских людей.
- Но, господин фельдполицайсекретарь!.. - начал было он и умолк.
- Я вас слушаю! - Рунцхаймер выжидательно вытянул шею.
- Мне хотелось бы поставить вас в известность. Я не переношу вида крови. В свое время я мечтал стать врачом и даже поступил в медицинский институт. Но в анатомичке мне сделалось плохо. Я потерял сознание. Только поэтому я бросил медицину и перешел в институт иностранных языков.
- Ничего. Меня это не смущает. Я попробую сделать из вас мужчину. Распоряжение о вашем назначении я уже подписал. Можете получить паек, форму тайной полевой полиции и оружие. Паек - на кухне. Пистолет - у фельдфебеля Монцарта. Вы с ним уже вчера познакомились. Кстати, он по достоинству оценил ваше берлинское произношение. Фельдфебель Монцарт покажет вам также, где можно получить обмундирование. Но имейте в виду, наша часть на особом положении. Поэтому большинство моих сотрудников носит цивильную одежду. Вам тоже предоставлено право выбирать одежду по своему вкусу. Но по праздникам и на построениях - только военную форму. Вы поняли?
- Да, господин фельдполицайсекретарь, я все понял!
- Теперь несколько слов о вашей работе. Как мой личный переводчик, вы будете выполнять только мои поручения. Но в мое отсутствие вам могут поручить другую работу. Каждый унтер-офицер нашей внешней команды является для вас начальником. С моего разрешения следователи могут предложить вам помочь им в качестве переводчика при допросах заключенных. Кроме того, вы должны поддерживать связь с русской вспомогательной полицией, которая находится в непосредственном моем подчинении. Вы обязаны знать о всех, кого они задерживают. И докладывать мне, если среди задержанных в полиции окажутся коммунисты, бывшие советские руководящие работники, евреи и дезертиры германской армии. Да-да! К сожалению, у нас появились и такие. Далее, я поручу вам контроль за работой биржи труда. Там необходимо усилить вербовку молодых людей для отправки в Германию. Как видите, свободного времени у вас почти не остается. Вы поняли?
- Да, господин фельдполицайсекретарь!
- Тогда ступайте! Можете ознакомиться с нашим размещением. Когда вы мне понадобитесь, я вас позову.
Дубровский щелкнул каблуками и, даже не глянув на приподнявшегося Гараса, вышел из кабинета Рунцхаймера. В сенях он лицом к лицу столкнулся с молодой невысокой женщиной, шагнувшей ему навстречу из противоположной комнаты.
- Что вы здесь делаете? - спросил он удивленно.
- Я тут живу. Уборщица я ихняя, - робко ответила та, кивая на дверь, которую только что прикрыл Дубровский.
В это время дверь ее комнаты медленно, со скрипом приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась белокурая головка маленькой девочки. На вид ей было не более двух-трех лет.
- Доченька моя, Ольга.
- Разрешите зайти посмотреть, как вы устроились?
- Заходите. Пожалуйста.
Женщина осторожно отстранила девочку и распахнула дверь перед Леонидом. Дубровский переступил порог комнаты, огляделся. Несмотря на пол из выщербленных досок, жилье это имело довольно обжитой вид. Квадратный стол, возвышающийся посередине, был покрыт чистой скатертью. На небольшом комоде стояло несколько вазочек из цветного стекла. На окне висели кружевные занавески. На пухло застеленной деревянной кровати высилась целая пирамида подушек. За ситцевой портьерой угадывалась вторая комната, поменьше.
- Вы здесь живете? - спросил Дубровский, вглядываясь в миловидное лицо женщины.
- Я здесь и раньше с мужем жила.
- А где теперь ваш муж?
Она понуро опустила голову. Девочка обхватила руками ногу матери, прильнула щекой к ее колену.
- Не знаю. Как забрали его в сорок первом, так ни одной весточки не получила. Может, жив, а может… - последние слова она проглотила вместе со слезой.
- Ну, не надо, не надо так. Успокойтесь. Может, еще объявится. Сейчас ведь все перепуталось, - участливо проговорил Дубровский, и столько теплоты было в его голосе, такое неподдельное сострадание, что женщина, смахнув рукой выступившие на глазах слезы, доверчиво глянула на своего собеседника.
- А вы здесь работаете или зашли за чем-либо? - спросила она в свою очередь. - Раньше-то я вас не примечала.
- Я недавно приехал. Новый переводчик фельднолицай-секретаря Рунцхаймера. Леонид Дубровский. А вас как зовут?
- Марфа Терехина.
- А по отчеству?
- Марфа Ивановна.
- Вот и прекрасно, Марфа Ивановна. Будем жить по соседству.
- Чего же вы стоите, присаживайтесь! - засуетилась она и, взяв дочку на руки, опустилась на стул.
Дубровский погладил девочку по головке и, обойдя стол, сел напротив Марфы Ивановны.
- А вы в Кадиевке одни или еще родственники есть? - спросил он.
- Сестра напротив живет. В большом доме…
- Ну, вдвоем-то вам веселее.
- Какое уж тут веселье. У той тоже малый ребенок на руках остался. Кормить надо. А чем? На базаре селедка паршивая и та десять рублей за штуку. Хорошо еще, на рубли продавать начали, а зимой только на марки торговали.
- Что же, выходит, с рублями вам легче жить, чем с марками?
- А то как же! Что с себя продашь - на то и живешь. К примеру, я все мужнины вещи на базар сносила, да и своих уже почти не осталось. А покупает кто? Опять же наши, русские. Немцы этого барахла задарма насобирать могут. А у наших откуда марки? Все марки у немцев, да еще у тех, кто у них работает. Вот и получалось, что на рубли торговля бойчее шла. А когда марки одни в ходу были, наголодались мы с доченькой вдоволь. Хорошо, хоть команда ихняя здесь поселилась, - Марфа Ивановна кивнула на дверь, за которой располагался кабинет Рунцхаймера, - наняли меня к себе уборщицей. Стала я и марками располагать.
- И много вам платят?
- Ой, не смешите меня. - Она отмахнулась свободной рукой. - Еле-еле на один хлеб хватает. Правда, с кухни еще кое-что перепадает, когда там у них остается. Так и перебиваемся.
- Ясно, Марфа Ивановна. Я здесь работаю. Появится возможность, буду помогать, чем сумею.
- И на том спасибо. А живете-то где?
- Здесь же. В том конце барака.
- В третьей или четвертой квартире?
- Номера не знаю. Вместе с Потемкиным.
- С Алексом, это в четвертой. Я там тоже прибираю. - Марфа Ивановна поставила дочку на пол. - Заходите, ежели что. Может, вам постирать потребуется, это я быстро сумею - и выстираю, и выглажу.
- Спасибо. Буду иметь в виду.
Дубровский еще раз погладил белокурую головку девочки и, поклонившись, вышел из комнаты.