- Верьте слову, товарищ майор, я с одним Жуковым только и встречалась. Он жениться на мне обещал.
Всхлипнула, сморгнула слезинку.
- Хоть в ресторане у девушек спросите - с одним Жуковым Леней гуляла… Никаких ему из-за меня неприятностей не будет, скажите?
Людов снял очки, стал старательно протирать стекла.
- Очень беспокоитесь о нем?
- Как не беспокоиться… Его одного люблю.
- А летчика Борисова разве не любили? - как бы невзначай, надев очки, спросил Людов.
Она чуть вздрогнула. Ее взгляд стал напряженным, но она не опустила глаз.
Какого Борисова?.. А, этого… Нет, я просто так, время с ним проводила.
А почему заболели, когда самолет Борисова разбился?
Она продолжала смотреть прямо, но ее глаза странно скосились, глубокие морщины выступили на лбу.
Разве я заболела? Не помню… - Она усиленно соображала. - Может быть, и заболела… Жалко ведь человека…
Вам не было жалко его, когда вино, которым угощали его, отравили! - Людов поднялся из-за стола. Она поднялась тоже.
Я… Я… - Ее голос вдруг огрубел, стал хриплым. - Я это вино с ним вместе пила.
Самолет Борисова разбился через восемь часов после того, как вы пили с ним это вино, - медленно, отчеканивая каждое слово, говорил Людов. - Шеф ваш, давший вам яд, дал и противоядие. Вы знали, что яд начнет действовать, когда Борисов будет в испытательном полете.
Шубина долго молчала. Мелкие капельки пота скатывались на тоненькие подбритые брови.
Выдумываете. Не отравляла я никакого вина. И про какого шефа говорите - не знаю.
Про того, кто имел ключ от вашей комнаты, не раз приходил к вам.
Даже не понимаю, о чем говорите. - Глаза снова подернулись слезами незаслуженной обиды. - И знакомых у меня здесь никого, кроме Лени Жукова, нет…
Майор чуть заметно утомленно вздохнул. - Уведите гражданку Шубину, - сказал Савельеву Людов.
Жуков вошел в кабинет словно запыхавшись, под темно-синей фланелевкой порывисто вздымалась его смуглая, мускулистая грудь. Но майор видел, что Жуков задыхается не от быстрой ходьбы - глубокое волнение проглядывает в каждом движении матроса.
Майор Людов был в кабинете один.
- Ну, товарищ Жуков, садитесь. Рассказывайте, что вас тревожит.
Он указал на стоящий в глубине комнаты широкий удобный диван, присел рядом с Жуковым, положил на диван раскрытую пачку папирос. Жуков будто и не заметил папирос, его грудь вздымалась по-прежнему неровно и быстро.
Отпросился я… С Клавдией Шубиной повидаться мне надо… Один вопрос уточнить.
Что это за вопрос, из-за которого вам ночью увольнительную с корабля дали?
Мне мичман Агеев с увольнительной помог… Мучает меня, что я в такое дело замешан. Комсомолец я, советский моряк… Не говорила она вам, что у нее здесь родственник есть?
- Почему вас интересует этот вопрос? Жуков сжал пальцами колено.
- Подозреваю - неправду она мне сказала… - Замолчал, собирался с мыслями. Спокойно, не глядя на него, сидел рядом майор. - Было такое дело… Както раз очень мне повидаться с ней захотелось… А она меня не ждала… В порту я на попутную машину сел.
Он рассказывал, и отчетливо встал в памяти летний солнечный день, со свежими запахами соленого ветра, корабельного дегтя, смоляных бревен - незабываемыми запахами, источаемыми портом. Грузовик трясся по улицам базы, и мимо пролетали расцвеченные солнцем стекла домов, трепещущая листва на бульваре, афиши и вывески магазинов.
- И вижу с машины - сидит она с кем-то на бульварной скамейке, разговором увлечена. Окликнул я ее и махнул прямо на ходу через борт.
Он провел языком по запекшимся губам.
- Подбегаю к ней, а она уже одна встает мне навстречу, от радости смеется. "Кто это, - спрашиваю, - с тобой был?" А его и след простыл на бульваре…
Отвечает: "Ты что, ревновать вздумал? Родственник это мой, дядя". - "Какой такой родственник, никогда ты мне о нем не говорила?" Взяла меня под руку, пошла рядом. "А что о нем говорить? Живем в одном городе, а встречаемся по обещанию раз в год… Зря ревнуешь. Один ты у меня любимый на свете".
Рассмотреть вы этого человека не успели? - спросил майор.
Мельком, с грузовика я его видел. С усами будто… Непримечательный с виду.
Не тот ли это самый, которого в комнате Шубиной убитым нашли? - Жуков удивленно взглянул. - Подумайте, не торопитесь.
- Да ведь сказала она, что тот ей незнакомый. - Отвечайте на вопрос! - резко сказал майор. Жуков сидел, опустив глаза, уперев в колени сильные руки. Его брови сошлись в одну сплошную черту.
- Нет, точно сказать не могу. Сходство намечается, только дядя был старше, с усами…
Майор встал с дивана.
- Хорошо. Пройдите вот в эту дверь, подождите…
Шубина снова сидела перед майором.
- Так, значит, родственник, дядя у вас все-таки есть?
Она устало поправила волосы.
- Он уехал. В прошлом месяце уехал отсюда.
- И давно вы связаны с этим вашим дядей?
Связана? - Ее покоробило это слово. - Да с тех пор как он жить сюда переехал, мне посылочку от тети привез.
А в посылке что было? Шелковые чулки, одеколон?
Капроновые чулки и денег немножко. - Она попробовала улыбнуться, но выражение страха все больше проступало на потускневшем лице.
Начали вы с чулок и одеколона, а кончили - сами знаете чем… - раздельно произнес Людов. - С тех пор как он вашу растрату покрыл…
Какую растрату? - упавшим голосом спросила она. Людов глядел на нее в упор.
Пять месяцев назад вы дневную выручку в кассу не сдали, пропадали где-то два дня… Потом вернулись, полностью отдали деньги, разжалобили всех… Тогда вас купил этот матерый шпион?
Шубина долго молчала. Провела рукой по лицу. Заговорила торопливо:
- Вы все знаете… Когда я выручку прогуляла, не знала, что делать, он меня на улице встретил, предложил помочь… Взамен приказывал, чтобы иногда я из комнаты своей уходила на вечер. Велел, чтобы я ему запасной ключ отдала. И когда познакомилась я с летчиком этим, не думала, не гадала, что так кончится все… А потом Жукова полюбила, хотела уехать с ним отсюда, с прошлым порвать… А этот гад все ходил за мной… Терпеть сил больше не стало… И убила я его, чтобы распутаться с ним.
Это с ним вас встретил на улице Жуков? Она закивала.
Его нашли в вашей комнате убитым? Она кивала еще энергичней.
Майор взял со стола фотоснимок, протянул через стол… Человек средних лет, с малопримечательным лицом, с короткими усиками, в рабочем простом пиджаке… Шубина взглянула на снимок, передала обратно.
Он? - спросил Людов.
Этого никогда в жизни я не видала!
- Пригласите! - сказал Савельеву майор.
Савельев шагнул к внутренней двери. Шубина стремительно повернулась вместе со стулом, смотрела на дверь.
Вошел Жуков. Когда увидел Шубину, его озабоченное лицо просветлело. Пошел к столу, глядя только на Клаву - такую неподвижную, так странно вытянувшуюся на стуле.
- Товарищ Жуков! - окликнул Людов.
Леонид взглянул на майора. Тот протягивал ему несколько снимков.
- Знаком вам кто-нибудь из них?..
Жуков перебирал снимки. Грузный мужчина с квадратным угрюмым лицом… Молодой человек с упавшими на лоб волосами… Человек средних лет, с малопримечательными чертами лица, с короткими усиками… Жуков признал его сразу.
Вот этот с ней сидел тогда на бульваре.
Так, значит, вы снова солгали? - майор смотрел на Шубину с презрительной грустью. Какие-то нотки в тоне этого вопроса заставили Жукова похолодеть. И Клава ответила голосом, которого никогда раньше не слыхал у нее Леонид, - таким слабым, полным такой безысходной тоски.
Признаю - все время говорила неправду…
Зачем приняли на себя убийство, не совершенное вами?
Я за Жукова испугалась… Дорог он мне…
Жуков вам дорог не больше, чем летчик Борисов, которому вы дали яд, которого уничтожили вместе с самолетом новой конструкции по приказу шпиона…
Голос Людова звучал беспощадно. Майор встал изза стола.
- Нет, признаваясь в убийстве, вы пытались скрыть свою более тяжкую вину - измену советской Родине.
Ее лицо было искажено страхом, залито слезами. Она вытянула согнутые, дрожащие пальцы.
Как бы я хотела его своими руками сюда привести!
Поздно, Шубина… - сказал Людов. - Он живет в Рыбачьем поселке?..
Да… да… - Она трясла головой - постаревшая, совсем некрасивая, совсем непохожая на недавнюю хорошенькую Клаву.
Майор позвонил. Вошел конвойный.
- Уведите!
Она сидела у стола неподвижно. Конвойный тронул ее за плечо. Она встала, как во сне; пошла нетвердой походкой. Поравнялась с Жуковым - и след какого-то сильного чувства возник на ее лице.
- Леня! - вскрикнула Шубина.
Но он, ответив ей полным боли и негодования взглядом, отвернулся.
…Людов и Савельев были в кабинете одни. Майор ходил взад и вперед нервной, порывистой походкой, склонив голову, заложив за спину руки.
- Товарищ майор, - нерешительно окликнул Савельев.
Людов остановился, взглянул на него.
- А не поторопиться ли нам? Не просчитаемся ли на этот раз?
Людов смотрел, как будто пробудившись от сна. Лейтенант нарушил ход его мыслей.
Есть у моего друга, боцмана Агеева, неплохая поговорка: "Торопитесь медленно", - сказал наконец Людов.
Да не напрасно ли медлим? Убийца-то на свободе.
Людов беспокойно провел рукой по высокому лбу.
Мы знаем многое, Василий Прокофьич, но еще далеко не все. Знаем, к кому шел убитый диверсант. Догадываемся, кем и почему он был убит. Имеем возможность обезвредить убийцу.
Так давайте обезвредим! Сами же вы говорили: не в ожидании неведомых нам преступлений, а потом в их раскрытии, - сущность нашей работы…
А в умении разгадать замыслы, предвидеть будущие действия врага? - Савельев кивнул. - Вот это сейчас мы с вами и пытаемся сделать.
Зазвонил телефон. Савельев рывком поднял трубку. Людов нетерпеливо ждал.
Шофер спрашивает, нельзя ли отлучиться на полчаса? - доложил разочарованно лейтенант. - Когда будет нужна машина?
Скажите - пусть ждет. Можем выехать каждую минуту.
Савельев передал приказ. Майор снова шагал по кабинету.
- Помните, Василий Прокофьич, Жуков довольно образно сказал о прошедшей за занавеской в комнате Шубиной тени? Эта тень все еще лежит у пирса, где готовится к буксировке док. Но все-таки - почему так настойчиво они навязывают нам мысль, что охотятся именно за доком? Вспомните хотя бы план гавани на расческе. А мы не поверим им, Василий Прокофьич!
Мы с вами заставим, чтобы они поверили нам, навяжем им свою волю.
Он положил руку на плечо лейтенанту.
Помните, как учит нас Ленин: "…попробуйте заменить софистику (то есть выхватывание внешнего сходства случаев вне связи событий) диалектикой (то есть изучением всей конкретной обстановки события и его развития)". Только диалектически рассматривая все данные дознания, сможем мы разобраться в этом деле.
Значит, этого брать нельзя? - лейтенант шевельнул лежавший на столе фотоснимок.
Рано! - сказал майор Людов.
- Иногда бывает: и смотрим, а не видим! - говорил потом, вспоминая события ночи, предшествовавшей началу похода, Сергей Никитич Агеев.
Был уже поздний час, когда к борту "Прончищева" подошел последний рейсовый катер. Агеев сидел на стапель-палубе дока, в лунной безветренной полутьме, вертел в руках томик рекомендованного Таней романа.
Книга прочитана давно, но случилось же так, что никак не успевал вернуть ее в библиотеку! И какое-то странное удовольствие испытывал оттого, что носил ее с собой, в боковом кармане кителя, чтобы, как уверял сам себя Сергей Никитич, в свободные минуты перечитать некоторые, особенно понравившиеся места.
Пришедшие с берега поднимались на борт ледокола. Среди вернувшихся была и Татьяна Петровна.
В свете, озарявшем палубу "Прончищева", Агеев увидел, как она перешагнула фальшборт, исчезла за надстройкой.
"Пошла, значит, к себе в каюту, не встретимся сегодня", - подумал Агеев. Но тотчас увидел ее уже на корме, она шла к сходням, соединяющим ледокол с доком.
Она шла деловитой, торопливой и вместе с тем осторожной походкой, боясь запнуться о швартовы и тросы. В электрическом свете, освещавшем деревянные поручни сходней, мичман различил толстую книгу, которую Таня держала под мышкой.
"Неужели в передвижку идет? Как будто поздновато… - подумал Агеев, еще сам не веря своей удаче. - Если идет в передвижку, с книгой в руках, значит, не будет навязчивостью подойти к ней…"
Легкий силуэт ступил из полосы света в темноту. Девичья фигура забелела у отвесного трапа, ведущего на доковую башню. Агеев поспешно направился к трапу.
Над головой слышалась ее поступь, звон каблуков по металлу. Он догнал ее уже наверху, у сигнальной рубки. Она собиралась спуститься в люк, ведущий к передвижке.
- Татьяна Петровна! - окликнул мичман.
Она оглянулась так порывисто, как будто он схватил, а не окликнул ее. В лунном, зеленовато-серебряном свете ее лицо казалось очень бледным. Она стояла неподвижно, прижав к груди большой том.
- Здравствуйте… Простите - я тороплюсь.
Его удивил холодный, нетерпеливый, напряженный тон ее голоса. Он смущенно держал в руках библиотечную книжку.
- Вот - вернуть вам хотел. Давно с собой ношу… - Она ждала неподвижно, не сводила с него широко открытых глаз. - А это что-то новое вы достали? Взглянуть разрешите?
Преодолевая неловкость, он говорил так, как привык всегда начинать разговор с ней. Она обычно любила показывать вновь приобретенные для библиотеки книги… Протянул руку и с недоумением увидел, что Таня чуть ли не отшатнулась от него.
Только много времени спустя, перебирая в памяти пережитое, осознал боцман подлинную причину необычного поведения Татьяны Ракитиной в минуты той встречи.
И конечно, тот факт, что она принесла увесистую книгу на док, никак не увязывался, не мог увязаться тогда с таинственным убийством в комнате девушки из ресторана.
И нервное поведение Тани, ее неприязненный взгляд, порывистость движений Сергей Никитич Агеев приписал главным образом тому, что проявил невыдержанность сам. Проявил недостойную настойчивость, навязывался с неслужебным разговором… Ведь он безразличен Татьяне Петровне, в разговоре на берегу она ясно дала понять, что ее сердце принадлежит другому…
Смущенный, расстроенный, мичман все же взял у нее из рук книгу. Взял почти машинально, преодолев легкое сопротивление. Недоумевал, почему с таким беспокойством, с затаенным испугом смотрит на него Таня.
Но он должен был высказаться, слишком наболело на сердце…
А Татьяна Петровна явно не хотела поддерживать разговор, хотя бы по поводу книги.
Едва лишь он завладел книгой, она резко сказала:
Это техническая. Для специалистов.
Техникой я интересуюсь…
Она хотела взять книгу обратно. Все получилось не так, как мечталось. Явно не налаживался разговор. Он шагнул к лампочке у рубки, продолжал перелистывать толстый том, не запомнив его названия, не видя страниц. Запомнил только массивность, вескость книги, толщину ее переплета.
- Татьяна Петровна, - сказал Агеев, - там, на берегу, давеча, вы мне вместо любви дружбу свою предложили. Ясно вижу - это вы по доброте душевной, чтобы не очень я огорчался. Только, может быть, и вправду нужна вам моя дружба?
Она молчала. Он продолжал, перелистывая книгу:
Беспокойной вы стали, тревожной, вижу - душа у вас не на месте… Если могу чем помочь…
Оставьте книгу в покое!
Этот окрик прервал его на полуслове. Глубоко обиженный, протянул ей толстый том. Она снова сжала книгу под мышкой.
- Сергей Никитич, не сердитесь на меня, извините. Мне нужно идти… Это вы тот роман принесли? Давайте, оставлю его в передвижке. Завтра приходите.
Спускаясь в люк, она запнулась было о высокий стальной порог, но удержалась на ногах, крепко прижала книгу локтем…
Это была тревожная, беспокойная, бессонная ночь. После полуночи на стапель-палубе ударил оглушительный взрыв, взметнулось в небо отвесное дымное пламя.
Вспышка была такой высоты и силы, что, как сообщили с берега и с соседних кораблей, там предположили: не ударилась ли о док попавшая сюда каким-то чудом плавающая мина. Осветили док прожекторами, запрашивали - нужна ли помощь.
Широкий дымовой гриб поднимался над доком все выше, сплошной черно-бурой завесой затягивал понтоны и башни.
Моряки дока не растерялись. Все оказались отлично подготовленными к борьбе с огнем и водой. Все мгновенно разбежались по местам.
"Повреждены и затоплены отсеки шестой и седьмой. Крен на правый борт. Пожар продолжается" - было сказано в переданной по трансляции "вводной".
- Открыть отсеки шестой и седьмой. Аварийной партии приступить к заделке пробоины! - гремел в мегафон голос Агеева.
От горевших дымовых шашек плыли густые клубы душного чада. Сквозь чад и пламя пылающей пакли матросы тащили доски, упорные брусья, жидкое стекло, разворачивали на палубе пластырь. Водолазы Костиков и Коркин первыми спустились в понтоны…
Эта ночь была беспокойной не только на рейде.
Перед рассветом на горизонте, со стороны открытого моря, взлетали в небо сизые прожекторные лучи, световые лезвия прорезали забитый облаками край неба, медленно опускались к воде.
Утром сигнальщики с вернувшегося из учебного похода эсминца, сменившись с вахты, выйдя для перекура на пирс, рассказывали друзьям, что увидели в море перед рассветом.
В прибрежной полосе, на траверзе новостроек Электрогорска, они увидели рыбачий бот, крепко взятый в световую вилку прожекторными лучами.
Странно было то, что широкий парус суденышка, на мгновение забелевший в скрестившемся на нем прожекторном свете, вдруг свернулся, исчез - и мотобот на необычайной скорости, резко лавируя, стал вырываться из мчавшегося за ним света.
Мотобот круто уходил в море, за линию наших территориальных вод, и наперерез ему пронеслись мимо эсминца два пограничных катера. Катера, догоняя мотобот, не спускали с него своих ослепительных прожекторных глаз…
Верно, контрабандиста поймали, - сказал сигнальщик, закончив рассказ.
А может, ушел? - усомнился один из слушателей.
От наших пограничников попробуй - уйди!.. А что это у вас за взрыв такой был?
Но спрошенный матрос с ледокола промолчал, раскуривая папироску, и сигнальщик с эсминца не повторил вопроса…