К тяте
На большой перемене старшеклассники сманили ребят курить в ложок за часовней, а нас с Витькой Паршуковым брат Кольша позвал нажелубить чины:
- Во какая она сладкая и сытная! И прямо на уроках можно есть.
- А если опоздаем? Попадет нам с Васькой от Таисьи Сергеевны, - заколебался Витька.
- Еще как попадет! - подтвердил я и оглянулся на школу. Учительница у нас сердитая, нервная. Схлопали мы как-то пистонами в классе, так на ногах у доски два урока простояли.
- Успеем! Живо намнем на лопотинах и бегом в школу! - заверил Кольша. - Да и скирда близко, эвон на поле за Шумихой.
Кольша припустил вперед, мы - за ним. Пересекли новину, кубарем скатились в лог Шумиху и с разбега одолели противоположный крутой склон. Поле между логом и краем Одина не ахти какое, необмолоченная скирда чины совсем рядом. Одним махом добежим до нее, скинем лопотины и натеребим гороховины, да ногами и начнем топтать немецкий горох - чину. Долго ли по карману намолотить, не то что летом стручки рвать!
Вдруг нога у Кольши провалилась и утонула в землю, он враз и остановился:
- Хомячья нора, робята! Чего нам колхозное зерно из скирды молотить, лучше разорим вредителя. Поди, дармоед, набил свои сусеки на зиму!
- А што мы найдем у хомяка? - засомневался Витька. - Да и нору у него лопатой не разроешь, а мы с голыми руками. Вон Колька Зыков как-то на Макарьевской поскотине два дня рыл суслика и не докопался до него.
- То суслик, а тут хомяк. У хомяка нора не глыбока, а зерна они на зиму запасают страсть много! Мешками защечными, тятя говорил, натаскивают. Зернышко к зернышку! На ветрогоне или на триере людям так не отсортировать. Мы с тятей сколь раз находили ихние амбары, - рассудил Кольша и послал нас за палками.
На меже у лога лежала полувысохшая березка, выброшенная с пашни весной после снегозадержания. От нее мы с Витькой отломили три сучка, очистили ветки и вернулись к брату. Его охотничий азарт передался и нам, и мы начали быстро раскапывать извилистую хомячью нору. Даже не замечали, что швыряем землю друг на друга, лишь бы скорее добраться до сусека с чиной. Стало нам жарко и лопотины полетели на жнивье, рубахи и те прилипли к телу. Скоро, скоро ли попадется сусек?!
- Ага! Вот он, вот он амбарчик! - заплясал Витька, и я кинулся к дружку. Кольша тоже закричал, и Витька вовремя подскочил к нему. Брат наткнулся в отнорке на хомяка и тот фуркнул наверх, вцепился ему в штанину. Витька удачно выцелил зверька, и хомяк после первого же удара обвис, но зубы не разжал: и мертвого мы еле-еле отняли его от прокушенной штанины.
- Ничего, тело он не задел и на штанине дырки не заметны, - пришел в себя Кольша. - Теперь, робя, за склад беремся!
Чистым угольчатым зерном чины мы натузили все карманы и насыпали в фуражки. Остатки прикрыли соломой и заровняли землей, а для приметы воткнули обломок палки. Только бы кто из людей не нашел, свиньи досюда не добредут, ферма далеко, за озером.
- Сейчас в школу! - опомнился брат. Однако резво бежать мы не могли - опасно. Можно раскрошить чину из карманов и фуражек. Лог и подавно не пересечешь с прежней прытью. Шли осторожно и на ходу убавляли чину из карманов.
Нам казалось, что совсем и немного времени прошло, а на самом деле мы опоздали на последний урок. Возле школы торчать боязно, и договорились дождаться окончания занятий за огородом Степана Васильевича. В завявшей, давно оклеванной воробьями конопле мы и набросились на чину и наелись ее досыта, а звонка все не слышно. И тут мы загоревали о своих сумках: если никто из ребят не догадается их перепрятать в свои парты и незаметно захватить с собой, то учителя заберут и унесут в учительскую. Оттуда сумки даются не нам, а матерям. Нет, не миновать нам бутканцев, излупит мама нас с Кольшей… Если бы тятя был дома, а не на войне, то не дал бы он нас бить…
Пока ели чину, и не думали о сумках, то хвалились, что нам повезло, а одноклассники-то на голодное брюхо решают примеры по арифметике. Ну, ежли кто вынесет наши сумки, тому отсыплем чины! А когда после долгожданного звонка ребята разбежались по домам, мы поняли, что куда несчастнее Маньки Теленочковой с ее одними и теми, же оценками - "колами".
- А если сумки в партах? - робко заикнулся Кольша.
И мы решили проскользнуть незаметно в школу. Лишь ступили на крыльцо, как навстречу наша с Витькой учительница, Таисья Сергеевна Федорова. Ох, не попадаться бы ей на глаза! Шибко не любит она меня и Витьку, и не столь за пистоны, сколько…
Еще до школы холостые парни науськали нас подразнить незнакомую девку придуманным кем-то прозвищем - "кошка". Старших мама наказывала слушаться, и мы с Витькой заорали на всю улицу: "Кошка, кошка идет!" Разве могли мы знать, что она учительница?! А парни, как оказал после дядя Ваня, мстили ей за что-то свое, нам с Витькой непонятное.
Дружка моего мать, Анна Тимофеевна, и пальцем не тронула, только пообещала написать отцу на границу, где Витькин папа служил начальником заставы. Но мне от моей мамы досталось за двоих. При Таисье Сергеевне она и отстегала сыромятной супонью. А толку что? Все равно с той поры ненавидит она нас с Витькой.
- Прогульщики заявились. - Сузила учительница серые глаза, и мы прижались к перилам крыльца. Баская она, может, потому и натравили нас на нее парни? Им-то что, они все на фронте, а мы расплачивайся своей шкурой…
- Завтра без матерей не приходите! Не получите сумки без них, и на уроки не пущу! - спустилась она с крыльца и больше не глянула на нас.
Таисья Сергеевна ушла в магазин под часовней, а Кольша сбегал в свой третий класс, пошарился в парте: но и его сумку отнесли в учительскую. А без сумок из холстины с веревочными лямками не являйся. Каждый вечер мама проверяет, где сумка, букварь и две тетрадки с чернилкой-непроливашкой. Попробуй, не принеси сумку!
Школа опустела, и техничка Матрена Егоровна закрыла ее на медный конский замок - такие раньше вешали на конские путы, чтоб конокрады, по словам бабушки, не угнали лошадей с поскотины или с поля. Замок закрывался винтовым ключом, и его ничем не откроешь. Техничка с хромым сыном Ефимкой Спиридоновым - прозвищем по имени отца - ушли домой. Сумки у них все одно не выпросишь: как огня боятся директора школы Никиту Константиновича Рязанова.
Покуда тепло стоит. Но когда чего-то боишься, то всегда холоднее кажется. Есть не охота, не рады нисколько чине. Видно, не зря дедушка Максим на празднике "красной борозды" твердил: "На што кольхоз разводит ерманский горох? Не к добру, не к добру ето!" "А ты не каркай! - оборвал тогда дедушку Петро Семенович Китай, как его звали за глаза и обязательно шепотом добавляли - "изъедуга". "Я што, я ничего, я в плену у немцев отравлялся етой культурой", - заоправдывался дедушка. А мы хоть и не отравились, зато остались без сумок. Если бы не хомячья нора, то успели бы за большую перемену слазать за чиной. Теперь тремся у школы, и забота одна - сумки…
- Неча, робя, маяться! - заговорил Кольша. - В четвертом классе у трубы не заделали дыру, я залезу с вышки, сумки возьму в учительской и подам Ваське. Ты, Витька, на карауле стой. Ладно?
- Ворами назовут, замок ведь на школе! - испугался Витька.
- Свои же сумки заберем, а свое не воруют. Нечего изгаляться над нами! - рассердился Кольша и полез по высокой лестнице на чердак. Я за ним. А Витька остался у крыльца.
Круглую печь дедушка Егор Олененок перекладывал летом, а дыру у трубы досками не забили, не засыпали землей с чердака. Кольша без лопотины легко пролез на печь, оттуда спрыгнул в класс. Я ждал на вышке, чтобы принять сумки и помочь ему выбраться наверх. Ну, скоро ли он заберет сумки?! Учительская на замок не закрывается, двери там не сплошные, а на две половины, как ставни у крестового дома бывшего богатого мужика Селиных.
Кольша что-то замешкался, и Витька не вытерпел: залез тоже на чердак и запыхтел мне на ухо:
- Где он там? А то техничка полы мыть придет и застанет нас.
Кольша вскоре показался в классе, придвинул к печке стол, а на него взгромоздил табуретку. С нее и подал наши сумки. Вот и все, лишь бы никто не увидал, как мы сиганем с вышки домой! А брат не полез, он показал какую-то книжку и громко сказал:
- Робята! Шкап библиотечный открыт, а в нем книжек с картинками! Айдате, поглядим.
- Домой бы, - протянул Витька. - Какая управа у Матрены? Одни курицы, корову с теленком и овечек у них до войны описали. Спиридон чо-то растратил в заготконторе и повешался, а Матрена с Ефимкой остались без коровы.
- Как хошь, - пожал Кольша плечами и протянул руки, но Витька опередил меня - стал пролазить в дыру.
Книжек, и верно, туго в шкапе, за всю жизнь не проглядеть, а не то что прочитать! И толстенные без картинок, и тонкие с картинками! Эх, вот бы так и сидел тут, но задерживаться-то нельзя, не дома и не в гостях! Да руки сами тянутся посмотреть вон ту книжку, рядом еще интереснее… Расселись мы в учительской за стол, будто у себя в избе, и давай разглядывать книжки.
Первым надумался глянуть в окно Кольша. Тяжелая книжка выпала у него из рук на пол, и он соскочил с подоконника:
- Робя! Живо книжки в шкап и на вышку! Ефимко эвон хромает сюда!
Нам бы обождать на чердаке, когда дойдет сама Матрена, откроет с замка школу и зайдут они с Ефимкой туда, но с перепугу мы мигом скатились с лестницы и мимо Ефимка рванули по домам - Витька на Одину, мы с Кольшей к своему Пожарскому заулку.
- Воры, воры! Держи воров! - завыл Ефимко. Он и без того злой на всех, кто не калека, а тут и вовсе злоба накатила - раз не догнать ему младше себя.
Только у себя в огороде под черемухой и отдышались мы с братом. Вроде, никто не гнался за нами и никто не видел нас, а нам казалось, что сейчас у школы сбежалась вся Юровка и хромой Ефимко рассказывает людям, как Колька и Васька Микитины с Витькой Паршуковым обворовали школу. И нам стало страшно вовсе не потому, что напонужает мама. Это привычное, и рев наш будет слышать лишь сестра Нюрка. Ничего в жизни не брали мы чужого, и тятя сколько ни находил лис в капканах, всегда мы разыскивали, чьи они, и отвозили, бывало, в дальние деревни. Не у кого-то, а у нас, когда жили в селе Бараба, ночью украли с огорода большущий невод. Если что и таскали мы крадче, то лишь тятины пистоны - ребятам постарше, да сами раз схлопали в школе. А завтра все назовут нас ворами, скажут маме, бабушке и сестре, что мы с Кольшей воры. И куда, куда нам деться от позора?!
- Васька! Сходим в избу, сумки отнесем, и если мама дома, скажем после уроков оставляли, - постукивая зубами, оказал Кольша.
Мама стирала в деревянном корыте наши перемывахи, и, не поднимая потное лицо, коротко молвила:
- Похлебка в печке у загнеты. Поешьте и воды принесите.
Стемнело совсем, когда мы с братом вернулись к черемухе, где на лопушки репейника ссыпали давеча чину. Сели и пригорюнились.
- Что делать-то, Кольша?
- Думать неча, к тяте на фронт пойдем. Тятя нас не прогонит, мы ему помогать станем.
- А што мы поможем?
- Воевать, чо больше!
- Кто нам даст оружья? Я из тятиных и то не стреливал.
- Тогда ты патроны будешь заряжать, а мы с тятей стрелять по немцам.
- Не, Кольша, не дадут нам оружья.
- А мы рогаток наделаем. Резину я с лета приметил на окошке в кузнице. Стеколко там разбито, с улки вытащим. Все равно она не нужна, полуторку колхозную когда еще на фронт послали.
- Как мы найдем фронт?
- Найдем! Сыздали услышим, где стреляют.
- А когда мы пойдем и покуда?
- Перво-наперво, в Барабу, пропиталом запасемся.
- Маму, Кольша, жалко, потеряет она нас.
- Хы! Лупить-то ей нас не жалко! Сказывать не станем, я на сумке химическим карандашом печатными буквами написал, куда мы ушли.
- Чо ты напечатал?
- Што нас не теряйте, мы к тяте на фронт пошли. Давай чину собирай - и айда! - перешел брат на шепот.
- Кольша, Васька! Где вы? - крикнула мама в ограде. - Хватит вам болтаться на улке!
А мы уже перелезли прясло Пожарского загона и побежали за резиной в колхозную кузницу, что на берегу Маленького озерка. Не будь рядом Кольши, я бы заревел. Но теперь я боялся выказать трусость - вот не возьмет меня с собой на фронт, и я тятю не увижу, и в школу никак нельзя идти…
Кольша тихонько вытянул лепень резины и спрятал за пазухой.
- Рогаток, Васька, много выйдет, резина больно хорошая, - похвалился брат. - Теперь возле озерка, а потом огородами на поскотину. Улкой не побежим, попадаться на вид никому не надо.
Осенями по огородам, когда выкопают картошку и уберут овощи, даже днем можно пробежать, а в потемках и вовсе никому дела нет, кто треснул пряслом или зашуршал подсохшим картовником. Поэтому мы с братом не прислушиваемся и не озираемся на избы, топаем напрямик. За последним огородом Петра Петровича Мальгина тянется вдоль берега Большого озера полоска колхозной капусты. Кольша не удержался, свернул тугой, скрипучий вилок. А как выбрались на дорогу, стало легко и ничуть не боязно. Волки, тятя говаривал, охотников за версту обходят, мы же сызмальства пропахли порохом возле него.
- Разинет завтра Ефимко хайло, - рассуждает Кольша, хрумкая капустой. - Сам-то ворюга! Ногу-то, думаешь, где он изувечил? А в яму к Михаилу Партизану лазил по сметану. И как удирал от дедушка, изгадал в старый колодец. Воды в нем не было, а вот паклю-то Ефимко изломал, то и хромает… Бабушка сказывала: кто ворует, тот пуще всех на других орет. Ничо, попадется Ефимко ишшо не раз на воровстве. А мы чо, ничего не украли, мы на войну пошли.
Я тоже ем капусту и бегу рядом с Кольшей, слушаю его и радуюсь: добро, что есть старший брат, куда бы я без него? Сестра Нюрка на улку боится высунуться, а Кольша вон какой смелый и дорогу на фронт знает. Ночь-ноченская, а он ведет меня с собой и не трусит…
Вот Юровку не слыхать, не видать - миновали поскотину и леса по обе стороны дороги. Кончились они - впереди деревня Брюхово, озеро справа шумит волнами о песочный берег. По деревне пошли, и лишь одна собачонка тявкнула, ни души на улице. А от выселки Травянки лесная дорога и мне знакома: сколько раз ездили из Барабы в гости к бабушке, пока домой не переехали. Кто-то сшумел в кустах слева, и я к брату шарахнулся, а он и не вздрогнул:
- Заяц, Васька, сиганул, туто он всегда пожрать выбегает. Жалко, что ночь и рогатки не изладили. А то бы на дорожку мяса раздобыли.
К утру вышли на угор и отдохнули у ветряной мельницы на виду у Барабы. Доели чину и стали решать, к кому из ребят зайдем? К Алехе Воложанину нельзя - проболтается. У Вальки Важенина какой хлеб? Отец лесничим работал, а не в колхозе. Кольша выбрал Миньку Суровцева, и мы стали спускаться с угора в улицу села. Минька был один дома, мать рано ушла на ферму, и Кольша на середе пошептался с ним, будто кто-то мог и подслушать. Потом Минька накормил нас яишницей с теплыми калачами, выставил, по крынке молока. Покуда мы ели, он принес новое ведро и наложил снизу шанег, на них калачи, а поверх толстую ковригу. Дал и соли в тряпичке, и коробок спичек.
Минька попрощался и побежал в школу, а мы знакомой дорогой двинулись на Уксянку - районное село. Посидели на перилах моста через речушку Богатую. Его за два года перед войной вместе с мужиками строил наш тятя, и мы часто прибегали сюда поесть "полевского супу". Цел мост - так и скажем тяте, когда встретим его на войне.
Перед селом Любимово Кольша повернул вправо на увалы. Все же он считал, что селом идти опасно, примут за бродяг и отведут в милицию. Она тут близко, меж Любимово и Уксянкой никакого разрыва нет, как есть одно село. На увалах за логом наткнулись на целое поле неубранного мака. Дух захватило у нас: ни разу не видели столько спелого мака! И никто его не охранял.
Мы до отвала наелись, набили маком карманы и выбрались на межу. Солнце пригревало, как летом, и тепло разморило нас. Кольша зевать начал:
- Эх, поспать бы, Васька!
- Эвон зароды сена, пошли туда!
Проснулись, высунулись из норы в зароде, а кругом темно. Неужто снова ночь? Оставаться у зародов не стали: увалом побрели искать дорогу из Уксянки на выселку Десятилетку. Ниже нас по берегам речки Барневки горели огни, лаяли собаки. Доносились и голоса людей. Их, людей, мы боялись пуще всего. Они могли помешать нам уйти на фронт, могли вернуть в Юровку, где сейчас-то обязательно считают ворами Кольшу и меня, а Витьку уж, наверно, увезли в тюрьму - отбывать принудиловку.
Совсем поздно, догадались мы по кичигам на небе - тятя с мамой всегда по ним узнавали время, - попали мы с Кольшей в тополя и среди площадки нашли какое-то возвышение из досок. Ведро с хлебом поставили внизу, а сами по ступенькам взобрались наверх. Спали недолго, нас затрясло от холода, и Кольша первым пошел в село искать теплое место. Увидали низенький огонек в пристройке у длинного дома, и брат начал искать скобку у двери. Она неожиданно открылась, и мы увидели у красной от жары железной печки старика с костылем.
- Дедушко, можно погреться? - пролепетали мы из-за порога.
- А чего не можно! Заходите да дверь-то прикройте. Откуля, добры молодцы?
- К тяте идем.
- И где-ка он будет?
- В Десятилетке… - пробормотал Кольша и пристроился на полу у печки рядом со мной. Старик еще что-то спросил, но ни я, ни Кольша ему уже не ответили…
- Подымайтесь, ребята! - растряс он нас на рассвете. - Сторож я, раймаг охраняю, и посторонних ту-то не велено пускать. Покуда никто не увидал, топайте к отцу. Светло уж!
На улице захотелось поесть. А где же ведро с хлебом? Кольша припомнил тополя, и мы мимо здоровенной церкви побежали к ним. На травянистой площадке валялось опрокинутое ведро, а калачи и ковригу ели коровы. Брат ухватил тополиный сучок и с ревом кинулся вперед. Корова бросила ковригу, и Кольша лишь успел огреть черную обжору по задней холке. Может, мы бы еще отбили у коров объедки Минькиных калачей, но появились откуда-то бабы и закричали на нас, помянули слова "воры", "бродяжки", и мы бросились бежать из тополин на бугор к старой ферме. Бог с ними, с хлебом, ведром и спичками, хоть бы ноги унести. Если изловят нас уксянские бабы, то не миновать принудиловки…
По-за кладбищу у запруды мы обогнули ненавистную Уксянку и не решились спуститься с увалов в соседнюю деревню Брюхановку. Сейчас-то мы точно знали - людей надо избегать, пока не придем на фронт. За Брюхановкой Кольша помнил дорогу на выселку Десятилетку и вывел меня на нее через необмолоченную пшеницу. Обжеванную ковригу съели раньше, и заглушали голод зерном из колосков. Кольша утешал меня, что скоро покажется озеро Зеленое, за ним - Сосновое, а там и выселка близко. Там у дяди Андрея, троюродного тятиного брата, наедимся, отдохнем и дальше двинем.
Занялись колосками и не услыхали, как прямо на нас выехали на вороном жеребце, запряженном в ходок, мужчина и женщина. Она что-то вполголоса сказала ему, и он засмеялся. Бежать нам было некуда, да и поздно, что-то будет с нами…
- Куда мальчики путь держат? - улыбаясь, спросила она.
- К тяте, - буркнул Кольша и исподлобья уставился на нее.
- Понятно, - согласилась она, поискала правой рукой в ходке и протянула нам булку. - Ну, ну, не робейте, ребятки! До тяти вам еще далеко, а вы же голодные, по глазам видно!
- И по колоскам! - подхватил мужчина. - Берите, хлопцы!