- Майор Хейворд, - начал шотландец, - вы знаете, что я родом из старинной и благородной семьи, хотя, может быть, денежные доходы семьи не соответствовали ее высокому положению. Я был ваших лет, когда обменялся словом верности с Алисой Грэхем, единственной дочерью довольно зажиточного шотландского сквайра. Отец Алисы не желал нашего союза, и не только вследствие моей бедности, поэтому я поступил, как требовал долг честного человека: вернул молодой девушке ее слово и покинул родину. Я видел много чужих краев, пролил много крови в различных странах. Наконец воинский долг привел меня на Вест-Индские острова. Там я встретился с девушкой, со временем ставшей моей женой и матерью Коры. Она была дочерью джентльмена, уроженца этих островов, и женщины, которая, на свое несчастье, если можно так выразиться, - с горечью сказал старик, - имела предков, принадлежавших к обездоленной расе людей, бессовестно превращенных в рабов ради благосостояния богатых и праздных. Но, если мне когда-либо встретится человек, который решится бросить презрительный взгляд на мою дочь, он испытает всю тяжесть моего гнева! Впрочем, майор Хейворд, ведь вы сами родились на юге, где метисов считают низшей расой.
- К несчастью, да, сэр, - сказал Дункан и невольно в смущении опустил глаза.
- И выбросаете этот упрек моей дочери? Вы боитесь унизить Кровь Хейвордов союзом с таким "низким" существом, хотя Кора привлекательна и полна добродетелей? - раздраженно воскликнул Мунро.
- Никогда у меня не может быть такого недостойного и дикого предубеждения, - ответил Дункан. - Но, полковник Мунро, кротость, красота и обворожительная прелесть вашей младшей дочери могут вполне объяснить мои побуждения, и вам незачем так несправедливо обвинять меня.
- Вы правы, сэр, - ответил старик, и его тон снова сделался спокойным, вернее, мягким. - Эта девочка как две капли воды похожа на свою мать в те годы, когда мисс Грэхем еще не познакомилась с печалью. Когда смерть лишила меня первой жены, я вернулся в Шотландию. И - подумайте, Дункан! - Алиса Грэхем двадцать лет жила в одиночестве, не вступая в брак в память человека, который был способен изменить ей. Больше, сэр: она забыла о моей неверности и, так как все препятствия устранились, согласилась быть моей женой.
- И сделалась матерью Алисы? - воскликнул Дункан.
- Да, - сказал старик. - Всего год прожил я с нею. Это было недолгое счастье для той, молодость которой увяла среди безнадежной печали.
В унынии старика было что-то величаво-суровое, и Хейворд не осмелился произнести слова утешения. Мунро сидел, позабыв о присутствии Дункана. Он не закрывал лица, искаженного страданием, и тяжелые, крупные слезы катились из его глаз.
Наконец полковник шевельнулся. Как бы опомнившись, он поднялся с места, обошел комнату, остановился против Дункана и спросил его сурово:
- Помнится, майор Хейворд, вы должны были передать мне какое-то поручение от маркиза де Монкальма?
В свою очередь, Дункан на мгновение смутился, но, впрочем, скоро овладел собой и сбивчиво начал излагать полузабытое поручение маркиза.
- Вы сказали достаточно, майор Хейворд! - воскликнул рассерженный старик. - Того, что я слышал, довольно, чтобы написать целые тома трактатов о французской любезности. Только подумать: этот джентльмен приглашает меня для переговоров, и, когда я отправляю к нему заслуженного и способного заместителя - несмотря на вашу молодость, Дункан, про вас можно сказать это, - он отвечает мне какой-то загадкой!
- Может быть, маркиз составил себе не такое благоприятное мнение о вашем представителе, сэр! Прошу вас вспомнить, что приглашение, которое он теперь повторяет, было послано коменданту форта, а не его помощнику!
- Но, сэр, разве заместитель не имеет всю власть и значение того, кто дает ему поручение? Француз желает совещаться с Мунро? По совести, сэр, я испытываю большое желание исполнить требование этого человека хотя бы только затем, чтобы показать ему, что мы еще не утратили твердости, несмотря на многочисленность его войска и все его притязания. Я думаю, молодой человек, что такой поступок будет неплохой политикой.
Дункан, считавший, что важнее всего поскорее узнать содержание письма, перехваченного у разведчика, охотно согласился с Мунро.
- Без сомнения, французский генерал не получит большого удовольствия при виде вашей невозмутимости, сэр, - сказал он.
- Никогда вы не высказывали более справедливого замечания!
- Какое же решение примете вы относительно предполагаемого свидания?
- Я встречусь с французом, сделаю это немедленно и без всякого страха. Идите, майор Хейворд! Отправьте вестового, который объявил бы французам, кто направляется в их лагерь. Мы двинемся с маленьким отрядом. И послушайте, Дункан, - прибавил он почти шепотом, хотя в комнате они были вдвоем, - может быть, в виде предосторожности нам следует поместить под рукой вспомогательный отряд на тот случай, если во всем этом кроется предательство?
Молодой человек вышел из комнаты и, так как день склонялся к вечеру, поспешил сделать все необходимые распоряжения. Через несколько минут он построил солдат в ряды и послал во французский лагерь ординарца с флагом, поручив объявить врагам о приближении коменданта форта. Сделав все это, Хейворд отвел маленький эскорт к западным воротам и там уже застал своего начальника, который был вполне готов отправиться к Монкальму и только ждал майора. Едва закончились обычные церемонии, комендант и его молодой товарищ покинули крепость в сопровождении эскорта.
Они отошли не более ста ярдов от укреплений, когда вдали показалась свита французского генерала, подвигавшаяся по ложбине, которая служила руслом для ручья, отделявшего батареи осаждающих от форта. С того момента, когда Мунро покинул крепость, его осанка стала величавой, а лицо приняло гордое выражение. При виде белого пера, развевающегося на шляпе Монкальма, глаза полковника загорелись, и вся его крупная, сильная фигура, казалось, помолодела.
- Прикажите нашим солдатам быть настороже, сэр, - шепотом сказал Мунро Дункану.
Барабанный бой приближающегося французского отряда прервал речь старика. Англичане мгновенно ответили таким же салютом. Из каждого отряда выехало по ординарцу с белым флагом, и осторожный шотландец остановился. Эскорт поместился близ него. После коротких военных приветствий Монкальм быстро и легко пошел навстречу Мунро. Он обнажил голову перед ветераном, и при этом белоснежное перо его почти коснулось земли.
В манерах Мунро было больше величия и мужества, но в них не замечалось спокойствия и вкрадчивой вежливости француза. Несколько мгновений ни один из них не промолвил ни слова. Они обменивались внимательными взглядами. Наконец, как того требовал высший чин Монкальма и характер свидания, француз первый нарушил молчание. После обычных приветствий он обратился к Дункану и, улыбнувшись ему, как знакомому, сказал по-французски:
- Я очень рад, майор, что вы будете присутствовать при нашем разговоре. Теперь у нас нет необходимости обращаться к помощи переводчика, потому что, я знаю, вы передадите мои слова с такой точностью, будто я сам говорю на вашем языке.
Дункан поклонился.
Монкальм повернулся к своему эскорту, который, подражая маленькому английскому отряду, держался поближе к нему, и произнес:
- Назад, ребята! Отступите немного!
Раньше чем майор Хейворд успел повторить то же приказание в виде доказательства своего доверия, он обвел глазами долину и с тревогой заметил в лесных чащах много индейцев, которые с любопытством наблюдали за свиданием двух полководцев.
- Маркиз де Монкальм, конечно, видит различие наших положений, - с легким смущением сказал он, указывая в сторону краснокожих, которые виднелись почти со всех сторон. - Отпустив наших телохранителей, мы очутились бы всецело в руках врагов.
- Майор, вам дано слово, оно охраняет вас от опасности, - ответил Монкальм, выразительно прижимая руку к сердцу. - Этого, мне кажется, достаточно.
- Да! Отступите, - прибавил Дункан, обращаясь к офицеру, который стоял во главе английского эскорта. - Отступите так, чтобы вам не был слышен наш разговор, и дожидайтесь приказаний.
С заметной тревогой Мунро увидел, как отходила его охрана, и тотчас же потребовал объяснений.
- Не в наших интересах, сэр, выказывать недоверие, - возразил Дункан. - Маркиз де Монкальм честным словом ручается, что мы в безопасности, и я приказал эскорту отступить, чтобы доказать ему, что мы полагаемся на его уверения.
- Может быть, все это справедливо, сэр, но я не имею большого доверия к словам маркиза.
- Дорогой сэр, вы забываете, что мы говорим с офицером, который прославился и в Европе, и в Америке. Нам нечего опасаться человека с такой репутацией.
Старик развел руками, как бы подчиняясь неизбежности, хотя суровое лицо его по-прежнему выражало упрямое недоверие, которое происходило скорее от обычного презрения к врагу, чем от каких-либо других признаков, которые могли бы в тот момент вызвать беспокойство.
Монкальм терпеливо ждал окончания беседы, происходившей вполголоса: наконец он подошел к Мунро ближе и приступил к переговорам.
- Я просил этой встречи с вашим начальником, майор, - сказал Монкальм, - в надежде доказать ему, что он уже сделал все необходимое для поддержания чести своего короля, и уговорить его прислушаться к голосу человеколюбия. Я всегда и повсюду буду утверждать, что он мужественно сопротивлялся и не уступал, пока не исчезла последняя надежда отразить неприятеля.
Дункан перевел это вступление старому коменданту, и Мунро ответил с большим достоинством и достаточно вежливо:
- Как бы ни ценил я свидетельство маркиза де Монкальма, оно, как я думаю, сделается еще более веским, если я в полной мере заслужу его.
Когда Хейворд передал французскому генералу ответ полковника, Монкальм улыбнулся и заметил:
- К сожалению, все, что я до сих пор так охотно обещаю, видя истинное мужество, может быть, станет для меня нежелательно после ненужного и бесполезного упрямства. Не угодно ли вам, полковник, осмотреть наш лагерь, чтобы лично убедиться в нашей многочисленности и в невозможности успешного сопротивления?
- Я знаю, что французскому королю хорошо, служат, - ответил непоколебимый шотландец, - однако мой собственный государь обладает такой же сильной и верной армией.
- Но, к счастью для нас, она отсутствует, - сказал Монкальм, не дождавшись, в пылу нетерпения, слов переводчика. - На войне бывают обстоятельства, в которых храбрые воины покоряются с тем же мужеством, с которым они смотрят в лицо врагу.
- Если бы я знал, что маркиз де Монкальм так блестяще владеет английским языком, я бы не стал утруждать его слух таким негодным переводом, - сухо сказал раздосадованный Дункан, вспомнив, как он только что переговаривался с Мунро.
- Прошу прощения, сеньор, - возразил француз, и легкий румянец окрасил его смуглые щеки. - Существует большая разница между правильным пониманием речи и способностью изъясняться на иностранном языке, поэтому попрошу вас по-прежнему помогать мне. - И после короткого молчания он добавил:
- С этих холмов очень удобно производить разведку ваших укреплений. И я так же прекрасно осведомлен о всех слабостях ваших позиций, сколько и вы сами.
- Спросите, Хейворд, французского генерала, может ли он с помощью своих подзорных труб видеть Гудзон? - надменно сказал Мунро. - А также знает ли он, когда и где мы должны ждать появления сил генерала Вебба?
- Пусть вам ответит сам генерал Вебб, - произнес хитрый Монкальм и неожиданно протянул Мунро развернутое письмо. - Вот отсюда вы узнаете, полковник, что отряд генерала Вебба не потревожит моей армии.
Не дожидаясь, чтобы Дункан перевел слова француза, ветеран схватил бумагу, и по быстроте этого движения было видно, какую важность придавал он содержанию перехваченного письма. Глаза Мунро быстро бегали по строкам, его лицо постепенно теряло выражение воинской гордости, которое сменялось отпечатком глубокой печали: губы коменданта задрожали, руки выпустили листок, письмо упало на землю, и старик опустил голову с видом человека, все надежды которого погибли от одного удара. Дункан поднял бумагу и, даже, не попросив извинения за свою вольность, узнал жестокое содержание письма. Генерал Вебб не советовал Мунро сопротивляться, наоборот - говорил о необходимости быстро сдать форт, объясняя, что он не имеет возможности выслать на помощь коменданту крепости Уильям-Генри ни одного человека.
- Здесь нет обмана, - заметил Дункан, рассматривая бумагу с обеих сторон, - стоит подпись Вебба. Вероятно, это и есть перехваченное письмо.
- Он меня предал! - с горечью произнес Мунро. - Он покрыл бесчестьем дом, в котором еще никогда не знавали позора, он обрушил стыд на мои седины!
- Не говорите этого! - воскликнул Дункан. - Мы еще господа крепости и нашей воинской чести! Продадим же свои жизни за такую цену, чтобы враги сочли покупку чрезмерно дорогой!
- Благодарю тебя, мой мальчик! - сказал старик, очнувшись от столбняка. - Ты напомнил Мунро его долг! Мы вернемся в форт и за нашими укреплениями приготовим себе могилу.
- Господа, - произнес Монкальм и сделал несколько шагов вперед, - плохо вы знаете меня, Луи де Сен-Верана, если считаете, что я способен, пользуясь этим письмом, унизить храбрецов или постараться приобрести сомнительную славу таким неблаговидным путем! Погодите, выслушайте мои условия.
- Что говорит француз? - сурово спросил ветеран. - Уж не хвастается ли он тем, что ему удалось захватить разведчика с письмом из штаба? Сэр, скажите ему, чтобы он лучше снял осаду и пошел к форту Эдвард, если надеется запугать врагов своими словами.
Дункан объяснил полковнику смысл слов Монкальма.
- Маркиз де Монкальм, мы слушаем вас, - спокойнее произнес ветеран, когда Хейворд окончил перевод слов маркиза.
- Удержать в настоящее время форт для вас невозможно, - повторил великодушный враг, - и ради интересов моего государства это укрепление должно быть уничтожено, однако вам лично и вашим храбрым товарищам будут предоставлены такие льготы, чтобы воинская честь солдата не пострадала.
- Наши знамена? - спросил Хейворд.
- Отвезите их обратно в Англию и покажите вашему королю.
- Оружие?
- Останется в ваших руках. Никто не может пользоваться им лучше, чем вы.
- Наше выступление и сдача крепости?
- Все будет сделано самым почетным для вас образом.
Дункан обратился к Мунро и объяснил ему предложения Монкальма. Полковник слушал с изумлением и, казалось, был тронут необыкновенным и неожиданным великодушием.
- Идите, Дункан, - сказал он. - Идите с маркизом в его палатку и там покончите дело. Никогда я не думал, что мне придется увидеть англичанина, боящегося поддержать друга, и француза, слишком честного, чтобы воспользоваться выгодами своего положения.
Проговорив это, ветеран снова опустил голову на грудь и медленно вернулся к форту. Его уныние сразу показало встревоженному гарнизону, что он несет печальные вести.
Мунро уже не было суждено оправиться от этого неожиданного удара. С того мгновения в его твердом характере наметился резкий перелом, который ускорил его смерть.
Дункан остался с Монкальмом, чтобы определить условия капитуляции форта. Во время первых ночных караулов он вернулся в крепость и после короткого совещания с комендантом снова вышел из ее ворот. Когда он вторично ушел, было объявлено о прекращении военных действий и о том, что Мунро подписал договор, в силу которого форт утром должен был перейти в руки врага, гарнизон - сохранить оружие, знамена, снаряжение и, следовательно, согласно воинским понятиям, свою честь.
Глава XVII
Мы ткем, мы ткем.
Прядем мы нить,
Спешим мы
Паутину свить.
Грэй
Оба вражеских войска в пустыне близ Хорикэна провели ночь 9 августа 1757 года приблизительно так же, как, вероятно, они употребили бы эти часы, если бы находились на равнинах Европы. Побежденные были молчаливы, мрачны, унылы; победители торжествовали. Но как у печали, так и у радости есть предел: еще до наступления утра все смолкло, тишина безграничных лесов нарушалась только криком какого-нибудь молодого француза с передовых пикетов или угрозой, которая звучала со стен форта и мешала врагам приближаться к бастионам раньше назначенного мгновения. Однако даже и эти случайные отрывистые окрики замолкли в унылый, туманный час, предшествующий рассвету.
И вот среди глубокой тишины полотняные полы одной просторной палатки во французском лагере раздвинулись, и из шатра вышел высокий человек. Он был закутан в плащ, который мог ему служить защитой от холодной лесной росы и в то же время закрывал всю его фигуру. Гренадер, который охранял сон французского командира, свободно пропустил его. Солдат даже отсалютовал ему в знак военного почтения. Офицер быстро прошел через маленький город палаток, направляясь к форту Уильям-Генри.
Когда неизвестный встречал одного из многочисленных часовых, которые загораживали ему дорогу, он давал быстрые и, как казалось, удовлетворительные ответы на их вопросы; по крайней мере, никто не препятствовал ему идти дальше.
За исключением этих часто повторявшихся, но коротких остановок, он непрерывно и молча двигался из середины лагеря к аванпостам; наконец подошел к солдату, который стоял на карауле, оберегая самый ближайший к неприятельскому форту пост. Послышался обычный вопрос:
- Кто идет?
- Франция! - был ответ.
- Пароль?
- Победа, - ответил идущий и подошел к часовому так близко, чтобы солдат мог услышать его громкий шепот.
- Хорошо, - ответил часовой, вскинув ружье на плечо. - Вы очень рано гуляете.
- Необходимая бдительность, дитя мое, - ответил тот. Затем откинул с лица плащ, заглянул в глаза часовому и пошел дальше, по-прежнему направляясь к английской крепости.
Часовой вздрогнул, опустил свое ружье и выставил его вперед, отдавая незнакомцу самый почтительный воинский салют; когда же солдат снова взял ружье на плечо и, сделав поворот, двинулся к своему посту, он невольно пробормотал сквозь зубы:
- Действительно, необходимо быть бдительным! Мне кажется, наш генерал никогда не спит.
Офицер продолжал свой путь, не показав, что он слышал слова удивления, которые вырвались из уст часового, и не останавливался, пока не дошел до низкого берега озера и не очутился в опасном соседстве с западным бастионом Уильям-Генри.
Легкие облака заволокли луну, однако ее слабый свет позволял видеть, хотя и не вполне ясно, очертания окружающих предметов. Из предосторожности офицер прислонился к стволу дерева и довольно долго стоял так, по-видимому с глубоким вниманием созерцая темные и молчаливые валы английских укреплений.
Он смотрел на крепость не так, как смотрит любопытный или праздный зритель; напротив, его взгляд переходил от одного пункта к другому, доказывая, что человек знает военное дело.
Наконец наблюдения, казалось, удовлетворили человека в плаще; он нетерпеливо поднял глаза к вершине восточной горы, точно в ожидании наступления утра, и уже собирался повернуть обратно, как вдруг какой-то легкий шум над выступом ближайшего бастиона достиг его слуха и заставил снова остановиться.