В повести "Вспомни!" мы снова встречаемся с профессором Жакобом. Опять ему приходится решать нелегкую задачу. Он помогает человеку, еще ребенком попавшему при загадочных обстоятельствах в годы войны в чужую страну, вспомнить через много лет под воздействием гипноза, где его родина, и найти своих близких.
Глеб Голубев
"Вспомни!"
ПОВЕСТЬ
Оформление Л. ЗЕНЕВИЧ
Когда мы в памяти своей
Проходим прежнюю дорогу,
В душе все чувства прежних дней
Вновь оживают понемногу,
И грусть, и радость те же в ней,
И знает ту ж она тревогу…Огарев
1
Во время завтрака Морис рассеянно сказал:
- Да, ты не забыла, что у нас сегодня обедает гость?
- Гость? Впервые слышу. Ты ничего не говорил.
- Ну как же, дорогая. Ты просто забыла. У тебя неважная память.
- Никогда не жаловалась! - возмутилась я. - И прекрасно помню: ничего ты мне не говорил ни о каком госте.
- Ну хорошо, хорошо, - поспешил отступить муж. - Значит, у меня память стала пошаливать. Но теперь, пожалуйста, не забудь: у нас обедает гость.
- Постараюсь. А кто именно? Или ты мне тоже об этом уже говорил, только я забыла?
- Некий Томас Игнотус.
- Странная фамилия.
- Да, у нынешних святых отцов бедновато воображение. Не придумали ничего лучше, как окрестить его Неизвестным.
- При чем тут святые отцы?
- Он воспитывался в монастыре.
- Он что - сирота?
- Пока - да.
- Почему пока?
- Это ты поймешь из нашей беседы за обедом.
- Как тебе нравится играть в тайны! Он что, очередной пациент? Будешь излечивать его от суеверий и вырывать из лап церковников?
- Нет, на сей раз дело несколько иное. И весьма любопытное. Вот увидишь. Кстати, речь пойдет о памяти…
- Ты снова? Не понимаю, почему деловые разговоры надо вести за обедом.
- Мне думается, в такой обстановке он будет чувствовать себя спокойнее, по-домашнему. Человек он одинокий, обиженный судьбой. Не стоит его сразу пугать лабораторией.
Времени оставалось мало, а осрамиться перед гостем мне не хотелось. Но все-таки я успела приготовить неплохой обед: суп с фрикадельками из гусиной печенки, бернские колбаски, на сладкое домашний яблочный торт.
Когда Морис с Гансом Грюнером пришли из лаборатории, стол я уже накрыла.
- Ну, где же твой гость?
Муж не успел мне ответить, как у входной двери раздался звонок.
- Он аккуратен, - одобрительно сказал Морис и поспешил открыть.
Гость оказался высок, белобрыс, застенчив. Загорелые лицо и шея, из коротковатых рукавов дешевого костюма неуклюже торчат темные, как клешни, исцарапанные кисти рук, которые он не знает, куда девать. Видно, Томас много времени проводит на свежем воздухе, под солнцем, и редко надевает этот костюм.
- Познакомьтесь: Томас Игнотус. - Морис представил нас: - Мадам Клодина Жакоб, моя жена и помощница. А это мой секретарь, Ганс Грюнер.
Гость неловко поклонился, стараясь держаться поближе к стене. Я поспешила пригласить всех к столу.
Морис, конечно, сразу начал донимать его расспросами.
- Значит, вы думаете, будто родились не в Швейцарии, а где-то в другой стране? Почему? - спросил он, едва гость взялся за ложку.
- Я - сирота, с десяти лет воспитывался в монастыре святого Фомы: профессор Рейнгарт, вероятно, говорил вам…
- А раньше? Кто были ваши родители?
- Не знаю, - виновато ответил Томас. - Что было раньше, я ничего не помню.
- И только поэтому вы решили, будто иностранец? Разве мало у нас подкидывают детей к монастырским воротам?
Морис порой бывает совершенно несносен. Я толкнула его под столом ногой, но он не обратил никакого внимания и продолжал:
- А что это за номер у вас на руке? Монастырская метка?
Смутившийся еще больше гость поспешно поправил манжеты, но я тоже успела заметить татуировку у него на левом запястье: "Х-66р".
- Она была у меня еще раньше, до монастыря. Не знаю, откуда взялась.
- А почему вы не выведете ее? Сейчас это ловко делают. Или оставили "на счастье", как талисман?
Томас ничего не ответил и, стараясь куда-нибудь спрятать злополучные руки, задел и опрокинул солонку.
- О, извините… - Лицо у него стало совсем багровым.
Я видела, что ему очень хочется взять щепотку рассыпанной соли и бросить через левое плечо, чтобы не накликать несчастья. Он не решился. Тогда это демонстративно сделала я, назло Морису.
Но Морис только весело рассмеялся и вдруг властно приказал Томасу:
- Сцепите пальцы рук! Крепко сцепите! И смотрите мне прямо в глаза, не отрываясь. Не отводите взгляда! Ваши руки сжимаются все крепче. Вы не можете их разжать! Они разожмутся только по моему разрешению. Пробуйте, прилагайте усилия. Вы не можете разжать руки!
Томас попытался расцепить пальцы - и не смог. На лбу его выступили капельки пота.
Я уже видела подобные штуки: таким способом проверяют, хорошо ли человек поддается внушению. Но бедный Томас так перепугался, что мне его стало жалко.
Ганс помалкивал, занятый своим делом - все запоминать. Но мне показалось, что он тихонечко хихикнул.
- Морис, дай же человеку спокойно пообедать! - сердито сказала я.
- Прошу прощения. Теперь они легко разожмутся по моему приказу. Только слушайтесь меня! Видите? Клодина, подложи гостю еще колбасок, они превосходны, - добавил он как ни в чем не бывало.
- Спасибо, я…
- Ешьте, ешьте. Так почему же вы все-таки думаете, будто родились не здесь, а в другой стране?
- Иногда я вижу странные сны, - помедлив, ответил гость и посмотрел исподлобья на Мориса: не станет ли тот смеяться?
Но Морис, наоборот, сразу стал особенно деловит и серьезен и быстро спросил, подавшись к нему через стол:
- Какие именно сны?
- Мне снятся горы… Не наши горы, а пологие, с мягкими очертаниями. Снится маленький городок у моря. В нем есть что-то восточное. И солнце там жаркое, не такое, как у нас, тени четкие, черные.
- У моря? Может быть, это озеро - вроде нашего, Женевского? - спросил Морис.
- Нет, там море, - упрямо ответил гость, покачивая головой. - На базаре продают много рыбы.
Он замолчал, словно всматриваясь в эти воспоминания. И мы молчали, никто не решался их вспугнуть. Потом Морис спросил:
- Еще что вам снится?
- Иногда товарный вагон. В нем много детей. Нас куда-то везут, но выходить из вагона не дают даже на больших станциях… Часовые в стальных шлемах. Этот сон неприятный. Они толкают нас прикладами, бьют. Я всегда просыпаюсь в холодном поту.
- В каких странах вы бывали, кроме Швейцарии? - спросил Морис.
- Ни в каких. Я всю жизнь прожил здесь.
- Никогда не бывали за границей?
- Нет. Я и тут-то мало куда ездил. Вот только в Берн да однажды в Цюрих с женой.
- Какие языки знаете, кроме немецкого?
- Никаких. В монастыре учил латынь, но помню плохо.
- Даже французского не знаете? - поднял брови Морис. - Довольно редкий случай в нашей многоязычной стране.
- Немножко знаю, но произношение… Понимать-то я понимаю, но предпочитаю говорить по-немецки.
- Пожалуй, вы правы, - задумчиво проговорил Морис. - Вас откуда-то привезли в Швейцарию.
- Конечно! - обрадовался Томас. - Вы поможете мне найти моих родственников?
- Пока трудно за что-либо зацепиться. Попробуйте вспомнить, что вам снилось еще. И главное - с деталями, побольше подробностей.
Гость задумался.
- Иногда снятся совсем другие дома, - опустив голову, виновато сказал он. - Маленькая деревня в сосновом лесу. И гор нет никаких вокруг. Может, это снится мне просто так? Как говорится, дьявол путает?
- Вы суеверны? - быстро спросил Морис.
- Нет, что вы! - поспешно ответил гость. - Но вчера, например, приснилась уж явная чертовщина…
- Какая?
- Женщины плясали вокруг костра и потом ходили босыми ногами по угольям.
- Какие женщины? Как они выглядели?
- В таких длинных черных платьях, в белых платочках.
- И они ходили босиком по раскаленным углям?
- Да. Вы мне не верите?
- Почему же? Ведь вы в самом деле видели это?
- Да!
- Во сне?
- Да. Но мне кажется, я видел это когда-то и наяву… - Под пристальным взглядом Мориса он тут же поспешил поправиться: - А может, мне так только кажется. Конечно, нелепый сон.
- Как заметил один мудрый человек: "Сны - это лгуны, которые иногда говорят правду…", - важно произнес Ганс.
- Значит, вы мне верите? - обрадовался гость. - И поможете?
- Попытаюсь. Не будем откладывать. Приходите завтра к десяти часам. Мы попробуем разобраться в ваших снах.
- Спасибо, профессор! Недаром у меня было хорошее предчувствие, когда шел к вам. Я непременно приду, только надо договориться с хозяином… - Он встал, неловко поклонился Морису, потом нам с Грюнером. - Большое спасибо за обед.
Помявшись, но так и не решившись что-то сказать, он направился к двери. Морис пошел проводить его до ворот.
- Очень беспокоится о гонораре, не много ли возьму за консультацию, - сказал он, вернувшись. - Я его успокоил, что подожду: "Сочтемся, когда вы найдете своих богатых родичей…"
- Ты его не напугал? - спросила я. - А то вдруг он вообще больше не придет. Неловко получилось. Ничего себе, пригласил человека пообедать. Замучал дотошными вопросами, затем этот глупый фокус с руками. Он даже торт не доел…
- Надо же было проверить его внушаемость.
- Обязательно за обедом? Он и так посматривал на тебя с недоверием, как на какого-то шарлатана. Когда наконец ты научишься себя вести, как подобает профессору и доктору философии?
- Наоборот, я произвел на него хорошее впечатление. Он мне верит. Ну, что вы думаете об этом дельце?
Грюнер, конечно, сказал, как всегда, совершенно неожиданное:
- Какой у него желтый и рассыпчатый голос, у этого Томаса.
- Вам он показался именно таким? - заинтересовался Морис, сразу забыв о Томасе.
- Да. Желтый и рассыпчатый, как просяная крупа.
- Любопытно. Это надо записать.
- Хорошо, я отмечу свои ощущения в протоколе беседы… - кивнул Грюнер. - Вы ему верите?
- Его снам?
- Тому, что он в самом деле забыл, где родился.
- Это вполне возможно.
Грюнер иронически скривил тонкие губы:
- Ложку ищет, а она у него в руках…
- Разумеется, вам это кажется совершенно невозможным, - сказала я. - Но ведь вы уникум.
- Никогда не поверю, будто можно забыть такие вещи, - упрямо покачал головой Ганс.
Он в самом деле уникум, человек с необыкновенной памятью. Ганс помнит все. Морис уверяет, будто его память практически не имеет границ.
Ганс свободно запоминает таблицы в сотни цифр, что меня поражает больше всего, сколько угодно слов на любых языках и просто бесконечные наборы бессмысленных слогов. Он моментально запоминает на слух любые стихи или музыкальные мелодии. Если захочет кого-нибудь поразить, то потом любой текст прочтет по памяти в обратном порядке - или от середины к началу, от середины к концу, - как вы пожелаете.
В такие моменты я смотрю на него с благоговейным испугом. Он начинает казаться мне роботом, которому придали вполне человеческий вид, даже аккуратно зачесали реденькие волосы, чтобы скрыть раннюю лысину, одели в серый костюм самого модного покроя, - о таких много теперь пишут фантасты. Может быть, под этим высоким лбом с чуть приплюснутыми висками спрятан электронный мозг?
Морис очень заинтересовался Гансом и ведет над ним постоянные наблюдения вот уже шестой год. Он сделал ловкий ход, которым весьма гордится: пригласил Ганса стать его секретарем. Лучшего секретаря, конечно, не придумаешь.
Ганс ничего не записывает, но все запоминает, а потом составляет протокол каждой беседы или опыта. Очень удобно.
И Ганс доволен своей жизнью, хотя иногда и начинает в шутку стыдить Мориса, будто тот его безбожно эксплуатирует. Но жалованье он получает щедрое да, кроме того, частенько подрабатывает, выступая вместе с Морисом и всех удивляя своими феноменальными способностями. Деньги он бережливо копит на старость и станет, наверное, скоро миллионером, потому что одинок, скуповат, не пьет и не курит.
- Кто зарабатывает только на хлеб, сыт не бывает, - рассудительно отвечает Ганс, когда мы с Морисом начинаем подшучивать над ним.
Голова его напичкана пословицами, и он очень любит их приводить кстати и некстати.
Некоторые его странности меня пугают. Ганс может, например, преспокойно сказать:
- Ну, как же вы не помните это место?.. Там еще такой зеленый солоноватый забор…
Цвета для него имеют вкус, и звуки тоже он, как уверяет, воспринимает на вкус и в красках. Это помогает ему якобы все запоминать.
А может, он просто выдумывает? Ганс большой фантазер. Если его попросишь куда-нибудь сходить, он подробно и обстоятельно, с массой точнейших деталей, расскажет, что там видел. А потом выяснится, что он вовсе никуда не ходил и ничего не сделал, просто-напросто все вообразил! И уверяет при этом, что такова, видите ли, его натура: он, дескать, постоянно путает реальные события с воображаемыми, и это мешает ему жить. Меня такие штучки бесят, а Морис всегда смеется и поддерживает Ганса.
Морис проводил специально опыты и убеждает меня, что феноменальный Ганс действительно обладает необычным воображением. Ему достаточно лишь вообразить, будто кладет левую руку на край горячей плиты, а в правую зажимает кусок льда, и температура одной руки повышается, а другой понижается сразу на два-три градуса!
Я бы не поверила этому, если бы не видела градусник собственными глазами.
Ганс может ускорить биение своего сердца - для этого ему достаточно лишь представить себя бегущим по улице за автобусом. А зубы он лечит без всякого наркоза: просто представляет сидящим в зубоврачебном кресле не себя, а кого-нибудь другого.
- Хотя бы вас, - галантно сказал он как-то мне. - Это очень отвлекает.
- Благодарю! - засмеялась я. - Вам, конечно, удобно. Хорошо хоть я при этом не испытываю зубной боли…
- А вы потренируйте ваше воображение, - всерьез посоветовал он. - Мне кажется, это доступно всем, только надо тренироваться.
Он ничего не забывает.
Морис иногда проверяет его и, заглядывая в свои записи, спрашивает:
- Скажите-ка, Ганс, какой опыт мы с вами проводили пятнадцатого июня шестьдесят третьего года?
- Пятнадцатого июня? - переспрашивает Ганс и на миг задумывается, морща высокий лоб. - Подождите… вы были в сером костюме… Я сидел против вас у окна. А, мы запоминали таблицу цифр.
- Вы можете ее вспомнить?
- С удовольствием… - И Ганс начинает без запинки сыпать четырехзначными числами.
Морис едва успевает их проверять по своим записям, ошеломленно качает головой и восхищается:
- Ни одной ошибки!
Конечно, при такой необыкновенной памяти любой человек кажется Гансу притворяющимся, если он что-то забыл. Он просто не может себе представить, как это возможно - забывать…
- Ну, а ты что думаешь о нашем госте? - спросил Морис у меня.
- История очень трогательная. Ты должен ему помочь. Это возможно?
Постукивая пальцами по столу, муж задумчиво ответил:
- Слишком мало мы еще знаем о загадочных процессах человеческой памяти. Последние исследования, кажется, внушают уверенность, что мы запоминаем практически все когда-либо привлекавшее наше внимание, только не умеем вспоминать по желанию. Похоже, вся информация, поступающая в наш организм, оставляет где-то в нервных клетках вечный, нестираемый след. Но где? И как добраться до этих записей?
- Для меня нет ничего проще, - горделиво сказал Ганс.
- К сожалению, только для вас. И если бы вы могли поделиться этой чудесной способностью с другими, научить нас все запоминать и в любой момент вспоминать по желанию… Но ведь вы даже не можете рассказать, как это вам удается.
- Да, - смущенно согласился Всепомнящий Ганс. - Я просто вспоминаю, и все. Никаких секретов.
- Очень просто, - насмешливо подхватил Морис. - А как подобрать ключи к памяти Томаса?
- Он действительно сирота? - спросила я.
- Да. Был в сорок пятом году приведен неведомо кем в одно селение возле Сен-Мориса. Крестьяне передали его в ближайший монастырь святого Фомы. Там его воспитывали до пятнадцати лет, потом пристроили куда-то батраком.
- Он и сейчас, похоже, живет неважно, бедняга. Мне его жалко, - сказала я.
- Работает слесарем на бензозаправочной станции. Зарабатывает, конечно, гроши. Женился неудачно, через полтора года жена его бросила. Кажется, попивает, хотя и не признается. Вообще неудачник. А мимо проносится в "кадиллаках" сладкая жизнь, едут богатые дамы и господа. Вот ему и стало казаться, что, может, родители его тоже богатые люди. Хорошо бы их отыскать, получить богатое наследство…
- Откуда ты знаешь? - удивилась я. - Он об этом ничего не говорил. Или ты уже беседовал с ним раньше?
- Нет, мне рассказывал кое-что профессор Рейнгарт. Томас обращался к нему, он и попросил меня заняться этим делом. Старик Рейнгарт опасается, как бы эти навязчивые мысли о наследстве и богатых родичах не переросли в психоз, тогда копаться в памяти Томаса Игнотуса станет поздно. Не разберешься, где правда, а где мечты.
- Ты думаешь, он все выдумал, а на самом деле родился где-то в Швейцарии? - спросила я.
- Конечно, выдумал, - решительно вмешался Ганс. - Женщины на углях. Просто притворяется, будто все забыл.
- Посмотрим.
- Ты хочешь его усыплять?
- Пока нет. Внушаемость у него хорошая: вероятно, легко будет добиться самой глубокой, сомнамбулической стадии. Но с гипноза начинать мне не хочется.
- Почему? - удивился Ганс. - У вас это ловко получается.
- Спасибо за комплимент, но я опасаюсь, как бы он не начал под гипнозом фантазировать вроде вас, уважаемый Всепомнящий.
- Опасаетесь ложных воспоминаний? - кивнул с глубокомысленным видом Грюнер.
Работая вместе с Морисом, он сам уже, по-моему, стал профессором, во всяком случае, научился ловко щеголять научными терминами.
- Вот именно, - сказал Морис. - Если у него эти сны возникают лишь от все нарастающей мании богатых родственников, как бы их не закрепить внушением в его памяти так прочно, что потом и не разберешься, где правда, а где выдумки.