- Вот что меня удивило… Одна женщина что-то спросила у другой. Та ответила: "Да", а сама при этом отрицательно покачала головой. Странно…
- Вот так? - спросил Морис и покачал головой.
Меня насторожило, что у мужа вдруг стал такой напряженный голос. Почему он разволновался?
- Да, так, - подтвердил Томас. - Говорит "да", а сама качает головой. Нелепый сон.
- Любопытно, - задумчиво пробормотал Морис, поспешно записывая что-то в блокнот. - День был жаркий?
- Да, - оживился Томас. - Очень яркое солнце. У вокзала белая стена, на нее было больно смотреть. А с моря тянуло прохладой.
- Вы уверены, что рядом с вокзалом море?
- Да. Слышны даже пароходные гудки.
- Может быть, это гудят паровозы?
- Нет, у них гудки другие, мягче, протяжнее.
- Ну что же, на сегодня хватит. Отдыхайте, - сказал Морис. - До завтра. Извините, я вас не провожаю. Надо кое-что записать.
Едва Томас скрылся за дверью, мы с Гансом поспешили в лабораторию. Морис быстро писал, пристроившись на краешке стола.
- Что-нибудь узнал важное из этого сна? - спросила я.
Морис посмотрел на меня отсутствующим, далеким взглядом и рассеянно ответил:
- Кажется…
- А что? - спросил Ганс. - Ведь название вокзала он так и не вспомнил.
- Неважно. Все равно кое-что, кажется, проясняется.
- Что же ты все-таки узнал? - допытывалась я.
- Не будем спешить с выводами, - уклончиво ответил Морис. - А то я сам, боюсь, начну незаметно и бессознательно толкать его на ложную тропу, увлекшись своими предположениями. Пока ничего не скажу. Станем проверять.
Морис бился с этими снами две недели, устраивая сеансы гипноза почти каждый день. Разобраться в них было нелегко. Чаще всего Томасу снилась всякая будничная чепуха: во сне он ругался со своим, видно, изрядно надоевшим ему злым хозяином, ходил по магазинам, мыл чужие машины, снова встречался с женой. Более ранние воспоминания проскальзывали в его снах лишь изредка и то такими отрывочными и бессвязными, что ничего понять толком не удавалось.
- Он порядочный фантазер, вроде Ганса, - жаловался мне муж. - Тоже натура впечатлительная, да и жизнь ему нервы крепко потрепала. Боюсь, многое он выдумывает, накручивает. Уж больно запутанные и сумбурные сны.
Поиски осложнились тем, что вскоре Томас вдруг угрюмо сказал Морису, понурив голову:
- Пожалуй, ничего у нас не выйдет, герр профессор.
- Почему?
- Я не смогу к вам больше ходить. Времени нет. Хозяин ругается, что часто отлучаюсь. Грозится уволить, а где я сейчас найду работу…
Морис подумал и спросил у него:
- А ночью ведь вы свободны?
- Ночью я сплю.
- Вот и будете спать здесь, в лаборатории.
Сеансы начали проводить по ночам. Я на них теперь редко присутствовала. Ганс из любопытства согласился на ночные бдения, хотя и ворчал, и потребовал прибавить ему жалованье.
Но, похоже, что-то начинало проясняться. Иногда Морис веселел и, хотя и не рассказывал мне подробностей, оживленно говорил:
- Кажется, теплее… теплее. Знаешь, как в детской игре?
- Когда же ты наконец скажешь: "Горячо"?
- Надеюсь, скоро. Потерпи немного.
И вот этот день настал! Мне повезло: Томас был свободен, сеанс проводился днем, и я на нем присутствовала.
Когда Томас заснул с обычным приказом рассказывать все, что увидит во сне, Морис зажег над его головой довольно яркую лампочку. Одновременно он включил магнитофон, и в лаборатории, сменяя друг друга, негромко зазвучали незнакомые мелодии. Похоже, высокие женские голоса исполняли какие-то народные песни - протяжные, задумчивые, немножко грустные.
- Какой это язык? - спросила я мужа.
- Угадай!
- А вы не знаете, Ганс?
- Похоже, один из славянских языков. Кажется, польский, но я не уверен. Или сербский.
- Разве Ганс не помогал тебе готовить эту пленку? - спросила я у мужа.
- Нет, я все сделал сам…
Но тут спящий Томас вдруг заговорил:
- Зачем они это делают? Они сгорят, обожгутся!.. Мне страшно… Давайте уйдем. Сейчас вспыхнет, вспыхнет!
Он заметался на тахте, пытаясь укрыться от света лампы.
- Опять ему снится пляж? - недоуменно спросил из своего угла Ганс.
Я тоже было подумала так. Но нет, не похоже.
- Ух как здорово! - бормотал спящий Томас. - Почему же им не больно? Ведь они босиком… Они заколдованы? Нет, я боюсь…
Он опять заворочался.
- Разбуди же его скорее, а то он еще забудет, что видел, - попросила я мужа. - Или вдруг ему начнет сниться другой сон и перебьет первый.
- Хорошо, иди к себе в комнату, - согласился он.
Проснувшись, Томас смущенно рассказал, будто снова видел женщин, пляшущих на раскаленных углях.
- Горел большой костер, и они ходили вокруг него. А потом стали танцевать на углях… Босыми ногами - и ничего. Опять мне снится какая-то чертовщина.
- Женщины были старые и молодые? - спросил Морис, быстро записывая что-то в блокнот.
Зачем? Ведь магнитофон включен, он все запишет на пленку.
- Всякие женщины, - ответил сумрачно Томас.
- Эти женщины кивают утвердительно, когда говорят "нет"?
Помедлив и с недоумением глядя на Мориса, Томас нерешительно ответил:
- Пожалуй, они так тоже делают. Не помню точно.
- И опять они были в черных платьях и белых платках?
- Да. Откуда вы знаете?
- Вы рассказывали в прошлый раз.
- Ага, а то уж я подумал…
- Что вы подумали?
- Что вы в самом деле чародей: умеете мысли читать и даже чужие сны видеть.
- Нет, этого я, к сожалению, пока не могу, - засмеялся Морис. - Ну ладно, идите домой отдыхайте, а я подумаю о вашем сне.
- Странный сон, правда, профессор?
- Да, любопытный.
- Может, я болен?
- Нет, что вы.
- А почему же мне снится такая чертовщина?
- Как определил один мудрый ученый, сны - это небывалая комбинация бывалых впечатлений.
- Как это, не понимаю? Вы хотите сказать, будто я нечто подобное когда-то видел наяву?
- Возможно. А во сне ваши впечатления причудливо перепутались.
- Да, нелегко вам со мной разобраться, - сочувственно покачал головой Томас и стал прощаться.
- По-моему, он морочит вам голову, уважаемый профессор, - сердито сказал Ганс, когда мы, как обычно, собрались в лаборатории. - Все выдумывает. У кого совесть чиста, у того подушка под головой не вертится. Он или жулик, или больной человек, маньяк. Снятся ему женщины, танцующие на раскаленных углях… Не в Индии же он родился, среди факиров и йогов?
- А может, его детство прошло среди фокусников? - засмеялся Морис. - Не забывайте, что я тоже умею плясать на огне.
- Слышал и давно мечтаю увидеть этот трюк, - кивнул Ганс. - Ведь это ловкий трюк, верно?
- Не совсем. Знание законов физики, некоторая тренировка и, главное, самовнушение.
- Ага, понятно. Вы просто воображаете, будто никаких углей нет, - как я со льдом или с горячей печкой? Надо и мне попробовать проделать фокус с углями, думаю, что получится…
- Хотите, попробуем сейчас? - предложил лукаво Морис. - Клодина, угли в плите, наверное, разогреть нетрудно?
- Нет уж, сначала я потренируюсь на чем-нибудь другом, - ответил поспешно Ганс и передернул плечами, видимо живо представив себе, как ступает босыми ногами по раскаленным углям. - У меня даже ноги жжет, - жалобно добавил он, болезненно морщась.
- А вы не воображайте подобные сцены, - засмеялся Морис.
- Но я же не виноват, что у меня такая натура…
- Переключите свою фантазию, - посоветовала я. - Представьте себе, что вы катаетесь на коньках где-нибудь в Антарктиде.
Ганс недоверчиво посмотрел на меня и обиженно ответил:
- Вы не верите и смеетесь надо мной… А что? Это идея.
Он принял сосредоточенный, отрешенный вид, и постепенно по его лицу стало разливаться выражение блаженства.
- Что вы вообразили? - заинтересовался Морис.
- Будто я опустил ноги в таз с ванильным мороженым, - хитро прищурившись, ответил Ганс.
Мы все расхохотались. В нашем милом доме не заскучаешь - и Морис и его феноменальный секретарь стоят друг друга.
- Вас это сбивает с толку, кажется загадочным и непонятным, а для меня наоборот - все стало ясным. Я нашел его родину, - с гордостью сказал Морис.
- Где же он родился? - спросила я.
- Есть только одна страна на свете, где существует забавный обычай: когда люди там говорят "да", то отрицающе качают головой. А когда отрицают что-нибудь, то, наоборот, кивают, как мы бы сделали в знак согласия. Ну, что это за страна?
Мы с Гансом переглянулись и довольно тупо уставились на Мориса.
А он, конечно, хотел продлить удовольствие:
- Такой обычай сбивает поначалу с толку всех туристов и запоминается каждому, посетившему эту страну. Позор! Вы, оказывается, совсем не знаете географии. Секретаря я еще могу за это уволить без выходного пособия. Но как мне поступить с женой?
- Что это может быть за страна? - растерянно спросила я. - Не мучай нас, скажи!
- Болгария.
- Болгария? - недоуменно протянул Ганс. - А пляски на костре? При чем тут Болгария? Значит, он их выдумал? Такое можно увидеть лишь где-нибудь в Индии.
- И в Болгарии тоже! По описанию этих необычных танцев, которые он не мог выдумать, а несомненно видел когда-то и теперь вспомнил, мы сможем даже установить, в каком именно районе Болгарии родился Томас. Подождите минуточку!
Морис выскочил за дверь и быстро вернулся с географическим атласом и какой-то книжкой в руках.
- Вот, пожалуйста: так называемый Странджанский край. Юго-восточный уголок Болгарии, на берегу Черного моря и на границе с Турцией. Вот здесь - города Мичурин, Ахтополь… Жалко, карта очень мелкая. А вот что сказано в путеводителе, - добавил он, раскрывая книжку и отыскивая нужную страницу: - "В селе Былгари можно посмотреть интересные пляски на… раскаленных углях босиком. Это имеющие вековую историю и связанные с религиозными языческими обрядами так называемые "нестинарские игры". Их можно увидеть и в других селах Странджанского края, где они устраиваются по разным поводам и в различные праздники"… - Морис победно посмотрел на нас и продолжал, помахивая книжкой: - О таком любопытном обычае мало кто знает, так что я вас прощаю. Сам узнал о них не так давно, изучая фокусы всяких современных факиров с пылающими углями. Хотел непременно побывать в Болгарии и посмотреть эти пляски своими глазами, да пока не удавалось. А теперь - судьба.
- Но почему же Томасу ты ничего не сказал о Болгарии? - спросила я. - Не уверен до конца?
- Уверен, но на всякий случай хочу еще проверить, - ответил он со своей всегдашней непоследовательностью. - Дело тонкое, деликатное, лучше проверить сто раз. Теперь его можно расспрашивать смелее.
На следующий день Морис учинил Томасу форменный допрос под гипнозом, пригласив, кроме меня с Гансом, уже как официальных свидетелей, еще знакомого врача, болгарина по национальности, молчаливого старика с седой головой и лохматыми, совершенно черными, словно приклеенными бровями.
Сеанс проходил необычно. Усыпив Томаса, Морис вдруг сказал ему:
- Сейчас тысяча девятьсот сорок четвертый год. Сколько тебе лет, мальчик?
- Не знаю, - нерешительно ответил Томас.
- Разве ты не умеешь считать?
- Умею.
- Сколько тебе лет?
- Мне девять лет.
- Так, - пробормотал Морис. - Сейчас ему тридцать два - тридцать три, во всяком случае на вид. Когда он попал в монастырь в сорок пятом, ему было действительно лет десять. А в сорок четвертом - девять лет. Все верно. Он не обманывает и чувствует себя девятилетним.
Он снова склонился над спящим Томасом:
- Ты уже учишься в школе?
- Да.
- Тебе нравится учиться в школе?
- Нет, - так искренне и поспешно ответил спящий, что мы все рассмеялись, не зная тогда, какие переживания оживают в этот миг в душе бедного Томаса, вновь превратившегося во сне в девятилетнего мальчонку…
- Ты умеешь писать? - спросил Морис.
- Умею.
- Ты спишь теперь так крепко, что ничто не в состоянии внезапно тебя разбудить. Ты слышишь только то, что я тебе говорю. Я теперь открою твои глаза, и ты будешь продолжать спать с открытыми глазами. Я считаю до пяти. Пока я буду считать, твои глаза начнут медленно открываться. Раз… Два…
На счете "пять" Томас открыл глаза.
- Сядь! Вот тебе листок бумаги и карандаш, напиши, сколько тебе лет.
Томас послушно сел, взял у Мориса карандаш и начал писать. Но он спал при этом по-прежнему крепко!
"Мне девять лет", - вывел он на листке бумаги неуверенным детским почерком.
- Теперь напиши, как тебя зовут, - сказал Морис.
"Томас", - подписался спящий.
- Нет, тебя зовут не Томас. Как тебя зовут?
- Томас, - упрямо ответил тот и нахмурился.
- А как твоя фамилия?
- У меня нет фамилии, - прозвучал неожиданный ответ.
- Ложись опять на тахту, так тебе будет удобнее, - нахмурился Морис. - Закрой глаза, спи спокойно, крепко. Ты слышишь только мой голос. Слушай меня внимательно и отвечай правду.
Заглянув в блокнот, Морис вдруг спросил, видимо по-болгарски:
- Как е вашето име? - и посмотрел на врача-болгарина.
Томас нахмурился, покачал головой и неуверенно ответил:
- Томас.
Он понимает по-болгарски!
- Как е името на вашия баща?
- Не разбирай.
- Как зовут твоего отца? - повторил Морис тот же вопрос по-немецки.
- Не знаю.
- Как зовут твою мать?
- Не знаю.
- Къде живеят те?
- Не зная.
- Где они живут? - переспросил Морис по-немецки.
Но Томас ответил то же:
- Я не знаю.
- Какъв е вашият адрес? - слегка запинаясь, прочитал Морис по бумажке.
Томас молчал.
- Защо мълчите? Отговорете! - вмешался болгарин, забыв или не зная, что спящий Томас сейчас слышит лишь голос гипнотизера.
Конечно, Томас ему не ответил.
Морис начал перечислять по бумажке названия разных болгарских городов и селений, все время вопрошающе поглядывая на Томаса. Тот внимательно слушал, наморщив лоб и шевеля губами, и вдруг сказал:
- Не разбирай. Говорете по-бавно.
Морис повернулся к врачу-болгарину.
- Он сказал: "Не понимаю, говорите медленнее"! - возбужденно воскликнул тот. - Вы не ошиблись, коллега, он знает болгарский.
Какой это был волнующий момент!
Морис продолжал задавать вопросы то по-немецки, то по-болгарски, советуясь с консультантом.
- Где твой дом? Как зовут твоих родителей?
Но Томас отвечал все то же:
- Не зная.
- Далеко ли твой дом от школы?
- Не разбирам.
- Где ты родился? - перешел Морис снова на немецкий.
- Не знаю.
- Ты родился в Швейцарии?
- Нет. Где это?
- Ты не знаешь, где Швейцария?
- Нет. Мы еще не учили.
Мы опять все переглянулись. А Морис настойчиво продолжал:
- Ты жил в городе?
- Нет.
- Значит, ты жил в деревне?
- Да.
- Где?
- Не знаю.
- Есть ли у тебя братья?
- Нет.
- А сестры есть?
- Нет, - тихо ответил Томас после долгой паузы.
- Надо кончать, - сказал Морис, осторожно вытирая пот, выступивший на лбу и щеках Томаса. - Он устал.
- Поразительный эксперимент! - воскликнул болгарин, пожимая ему руку. - Поздравляю вас, коллега. Никаких сомнений: он родился в Болгарии! Вы нашли ему родину.
- Спасибо. Но почему он помнит так мало болгарских слов? - задумчиво проговорил Морис, вглядываясь в лицо спящего Томаса. - То и дело твердит: "Не понимаю"…
- Не удивительно, коллега, ведь столько лет прошло.
- Все-таки непонятно, - покачал головой Морис. - И почему упрямо уверяет, будто его зовут Томасом? Совершенно не болгарское имя. - Он посмотрел на врача и спросил: - А не скрывает ли он что-то? Вам не кажется? Словно не хочет отвечать по-болгарски? У вас нет такого ощущения? - повернулся он к нам с Гансом.
- Пожалуй, - задумчиво ответила я. - На все твои вопросы о родителях и об их адресе он упорно твердит: "Не знаю".
- Молчание тоже ответ, - многозначительно вставил Ганс.
- Не мог же он забыть, как зовут родную мать и отца? - продолжала я. - И так быстро: ведь он воображает себя сейчас во сне девятилетним ребенком. Он теперь далек от нас, на двадцать три года моложе, - так ты ему внушил.
- Да, непонятно, чего-то он боится, - пробормотал Морис. - Тут еще много темного. Но главное мы узнали. Ну что же, буду его будить и порадую новостью.
4
Узнав о том, что его родина Болгария, Томас не выразил особой радости, так что я даже слегка обиделась за Мориса. Столько он старался, затевает теперь поездку в Болгарию, а Томас довольно равнодушен.
Похоже, он был скорее обескуражен и растерян, чем обрадован. Я не удержалась и прямо спросила его об этом. И он ответил мне с такой же очаровательной прямотой:
- А чего мне особенно радоваться? Ведь в Болгарии никаких родственников-миллионеров не найдешь. Да и вообще, как пишут в газетах, страна эта небогатая, в основном земледельческая…
- Но ведь это же ваша родина! - не удержалась я. - Нельзя же жить по циничной пословице: "Ubi bene, ibi patria".
- "Где хорошо, там и отечество", - перевел он, явно радуясь возможности показать, что не забыл монастырскую латынь, и поспешно добавил не очень искренним тоном: - Да, конечно, вы правы, фрау Клодина. Пусть бедная, но это родина. А родина священна для каждого человека. Я с удовольствием поеду в Болгарию.
- Кто надеется башмаки в наследство получить, всю жизнь босиком ходит, - назидательно произнес Ганс, когда я рассказала за обедом об этом разговоре с обескураженным Томасом.
Но муж меня успокоил:
- Ничего, в Болгарии у него проснутся родственные чувства.
Устроить эту поездку было Морису не так-то просто. Хлопоты о визах требовали времени. И работа не позволяла ему отрываться надолго. Но главное, конечно, как всегда, не хватало денег.
А их требовалось немало. Кроме всех дорожных расходов, надо было обеспечить Томаса. Хозяин отказался дать ему платный отпуск, заявив:
- Я не знаю, сколько ты будешь кататься по чужим странам. Придется найти кого-нибудь на это время тебе взамен, а он ведь не станет работать бесплатно.
Томас так боялся потерять работу - видно, совсем утратив надежду на богатое наследство, - что даже начал отказываться от поездки:
- А если временный мой заместитель больше понравится хозяину? Тогда я вернусь, а место занято, он рассчитает меня.
Чтобы успокоить его, Морис добился специального контракта, по которому место закреплялось за Томасом. Хозяин не решился отказать профессору философии.
- Ничего, как-нибудь выкрутимся, - беззаботно решил Морис. - В Болгарии обо мне слыхали, там у меня есть друзья среди фокусников, в крайнем случае устроят мне несколько выступлений. Это даже неплохо, а то я давно не выступал, теряю форму.