- Ничего, ничего, успокойся! На их лицах увидишь ответ… Но посмотрим еще, что будет дальше.
Это судорожное движение и прерывистый шепот были красноречивее долгих объяснений. Пленники тотчас же направили все свое внимание туда, где решался вопрос их жизни и смерти.
Магуа остановился близ остальных дикарей, отдыхавших после своего отвратительного пира. Он заговорил с ними со всей торжественной важностью индейского вождя. Едва он произнес первые слова, его слушатели выпрямились с видом почтительного внимания. Гурон говорил на своем родном наречии, а потому белые только по жестам, которыми обычно индейцы подкрепляют свое красноречие, могли догадываться о содержании его речи. Сначала, судя по движению его рук и звуку голоса, казалось, что он говорит вполне спокойно. Когда же Магуа вполне овладел вниманием своих товарищей, он стал так часто указывать в сторону Великих Озер, что Хейворду представилось, будто он упоминает о родине гуронов и их племени. Слушатели, по-видимому, одобряли его, постоянно вскрикивая "у-у-ух" и переглядываясь между собой. Лисица был слишком хитер, чтобы не воспользоваться выгодным действием начала своей речи.
Теперь дикарь заговорил о долгом и полном трудностей переходе, который совершили гуроны, покинув свои обширные и богатые дичью леса и приветливые деревни, чтобы сразиться с врагами "канадских отцов". Он перебирал имена всех воинов отряда, говорил о доблестных подвигах и качествах каждого из них, вспоминал об их ранах, о количестве снятых ими скальпов. И каждый раз, когда индеец произносил имя кого-нибудь из присутствующих - а хитрый гурон никого не позабыл упомянуть, - темное лицо польщенного в своем тщеславии воина вспыхивало от восторга, и восхищенный человек, без излишней скромности и колебаний, подтверждал справедливость слов Магуа одобрительными жестами и восклицаниями. Вдруг голос говорившего понизился; в тоне индейца не чувствовалось торжества, звучавшего в нем, когда вождь перечислял славные подвиги и победы своих собратьев. Он описывал гленнский водопад, недоступный скалистый остров с его пещерами и многочисленные быстрины и водовороты Гленна. Вот он произнес прозвище "Длинный Карабин" и молчал до тех пор, пока в лесу, расстилавшемся близ подножия холма, не замер последний отголосок протяжного воинского крика индейцев - крика, которым они встретили это ненавистное для гуронов имя. Магуа указал на молодого пленного офицера и стал описывать смерть воина, свергнутого в пропасть руками Хейворда. После этого вождь упомянул об участи индейца, висевшего между небом и землей, даже изобразил всю страшную сцену его гибели. Он схватился за ветвь одного из деревьев, представил последние минуты, судорожные движения и самую смерть несчастного.
Рассказал он также, каким образом погибал каждый из их друзей, упоминая о мужестве и признанных добродетелях убитых. По окончании этого рассказа голос индейца снова изменился - зазвучал тихо, скорбно, жалобно; в нем слышались горловые ноты, не лишенные музыкальности. Магуа говорил о женах и детях убитых, об их одиночестве, о горе и, наконец, напомнил о долге воинов, смести за нанесенные им обиды. Внезапно повысив голос, придав ему выражение свирепой силы, он закончил свою длинную речь целым рядом взволнованных вопросов.
- Разве гуроны собаки, чтобы выносить все это? Кто скажет жене Минаугуа, что его скальп достался рыбами что родное племя не отомстило за его смерть? Кто осмелится встретиться с гордой матерью Вассаватими, не обагрив рук вражеской кровью?
Что мы ответим нашим старикам, когда они спросят нас, где скальпы врагов, а у нас не окажется ни одного волоса с головы неприятеля? Женщины будут указывать на нас пальцами. На имени гуронов лежит темное пятно; надо смыть его вражеской кровью…
Голос Магуа заглушили бешеные восклицания, наполнившие воздух, словно здесь, в лесу, сидела не маленькая кучка индейцев, а собрались огромные толпы. Все, что говорил Магуа, можно было прочесть на лицах окружавших его индейцев. На печальные речи его они отвечали сочувствием и грустью. Когда он призывал отстаивать свои права, они поддерживали его жестами одобрения; хвастливые проповеди они встречали дикими восторгами. При упоминании о мужестве взгляды их становились твердыми и суровыми; когда он указывал на потери, которые они понесли, глаза их загорались яростью; когда он заговорил о насмешках женщин, дикари от стыда опустили головы, но его слово о мести задело самую чувствительную струну в душе гуронов; дикари поняли, что месть в их руках, и все поднялись с земли, изливая свою ярость в безумных криках. Они обнажили ножи, подняли томагавки и ринулись к пленникам. Хейворд бросился вперед и заслонил собой Кору и Алису. Он схватил первого из краснокожих, отчаянным усилием сдавил его и тем самым на секунду задержал толпу.
Неожиданное сопротивление дало возможность Магуа принять участие в деле; закричав что-то, он привлек к себе внимание. Хитрыми речами Лисица помешал дикарям немедленно решить участь пленников и быстро уговорил их продлить страдания несчастных жертв. Гуроны встретили его предложение громкими радостными криками.
Двое тотчас бросились на Хейворда, третий схватил неуклюжего преподавателя пения. Однако ни один из белых не сдался без отчаянной, хотя и бесплодной борьбы. Даже слабый Давид свалил на землю своего противника. Хейворда гуроны не могли одолеть, пока третий индеец, управившись с Давидом, не подоспел им на помощь. После этого Дункана скрутили и привязали к стволу того самого дерева, на ветвях которого Магуа разыгрывал пантомиму, изображая смерть гурона. Когда молодой офицер пришел в себя, он увидел, что справа от него стояла, тоже привязанная к дереву, Кора. Она была бледна и взволнованна, но ее твердый взгляд бесстрашно следил за каждым движением врагов. Слева Дункан увидел Алису; только прутья ивы, которыми она привязана была к сосне, поддерживали тонкую фигуру светловолосой девушки; держаться на своих ослабевших ногах она не могла. Давид впервые вступил в борьбу и теперь был погружен в раздумье, не зная, достойно ли это доброго христианина.
Между тем гуроны собирались привести в исполнение свои страшные замыслы. Одни складывали хворост, щепки и коряги в большую груду для костра; другие пригнули вершины двух молодых деревьев к самой земле, собираясь привязать руки Хейворда к этим вершинами потом отпустить деревца. Однако Магуа придумал еще более мрачную, более жестокую месть, сулившую ему особенное наслаждение.
Пока его товарищи перед глазами пленника приготовляли эти хорошо известные орудия пыток, Хитрая Лисица подошел к Коре и со злобным выражением лица указал ей на ожидавшую ее неминуемую участь.
- Ну, - произнес он, - что скажет дочь Мунро? Ее голова слишком прекрасна, чтобы покоиться на подушке в вигваме Хитрой Лисицы? Ей больше нравится, чтоб ее голова покатилась с этого холма, как игрушка для волков?
- Что хочет сказать это чудовище? - спросил изумленный Хейворд.
- Ничего, - твердо ответила девушка. - Он дикарь и не ведает, что делает. В его невежестве - для него прощение.
- Прощение? - повторил свирепый гурон, не поняв ее слов. - О нет! Память индейца длиннее рук бледнолицых. Говори, должен ли я отправить светловолосую девушку к ее отцу? Пойдешь ли ты за Магуа к Великим Озерам, чтобы носить для него воду и печь ему хлеб?
Кора знаком велела ему отойти: ее охватило непобедимое отвращение.
- Уйди! - сказала она с твердостью, которая на мгновение покорила жестокого дикаря. - Ты ненавистью наполняешь мои последние минуты.
Но он, с насмешкой указывая на Алису, сказал:
- Смотрите! Ребенок плачет! Ей рано умирать! Пошлем ее к Мунро пусть она расчесывает его седые волосы и поддерживает жизнь старика.
Кора не могла устоять против желания взглянуть на свою младшую сестру, в глазах которой встретила умоляющее выражение, красноречиво говорившее, до чего ей хочется жить.
- Что он говорит, милая Кора? - прозвучал дрожащий голосок Алисы. - Кажется, он сказал, что хочет отправить меня к отцу?
Несколько мгновений Кора смотрела на младшую сестру, и на ее лице отражалась борьба сильных и разноречивых чувств.
Наконец она заговорила голосом, потерявшим недавнюю резкость; теперь в ее тоне слышалась почти материнская нежность.
- Алиса, - произнесла она, - гурон предлагает нам обеим жизнь… нет, больше: он освободит также и Дункана, нашего бесценного Дункана, и проводит его и тебя к нашим друзьям… к нашему отцу… к нашему несчастному отцу, если я соглашусь…
Голос Коры задрожал и оборвался.
- Договаривай, Кора! - воскликнула Алиса. - Если ты согласишься - на что? Ах, если бы он обратился ко мне! Спасти тебя, дать тебе возможность утешать нашего старого отца, освободить Дункана… О, с какой радостью я пошла бы на смерть!
- Умереть! - с горечью сказала Кора более твердым и спокойным голосом. - Смерть была бы легче того, что предлагает он. Впрочем, может быть, дело окончится смертью… Он хочет, - продолжала она, - он требует, чтобы я сделалась его женой. Алиса, мое дорогое дитя, любимая сестричка, и вы тоже, майор Хейворд, помогите мне советом. Хотите ли вы спасти ее и себя ценой такой жертвы? Хочешь ли ты, Алиса, принять от меня жизнь, зная, чем она куплена?.. А вы, Дункан? Говорите, помогите мне советом, распоряжайтесь как хотите: я всецело ваша.
- Согласен ли я? - с изумлением и негодованием закричал молодой человек. - Кора, Кора! Вы смеетесь над нашим несчастьем! Нет, не говорите об этом ужасном выборе: одна мысль об этом хуже тысячи смертей!
- Я хорошо знала, что вы ответите именно так! - сказала Кора, и яркий румянец заиграл на ее щеках, а в глазах загорелась горячая искра тайного чувства. - Что скажет моя Алиса? Для тебя я безропотно подчинюсь всему…
Хейворд и Кора ждали ответа девушки, но руки Алисы безжизненно повисли, и только ее пальцы судорожно подергивались; ее красивая белокурая головка опустилась на грудь: она казалась безжизненной, а между тем вся трепетала от волнения. Но вот Алиса попыталась выпрямиться и тихо покачала головой:
- Нет, нет, нет, лучше умрем, как жили, вместе!
- О, так умри! - закричал Магуа и бросил свой томагавк в беззащитную белокурую девушку.
Гурон скрежетал зубами в необузданной ярости, охватившей его при виде твердости и мужества той пленницы, которую он до сих пор считал самой слабой и робкой жертвой. Томагавк просвистел мимо лица Хейворда и, срезав несколько золотистых локонов Алисы, задрожал в стволе дерева над ее головой. Это довело Дункана до безумной ярости. Он собрал все силы, с нечеловеческим усилием разорвал свои путы и бросился на другого индейца, который с громкими воплями целился в Алису, желая нанести ей более меткий удар. Началась борьба; оба упали на землю. Обнаженное тело краснокожего выскользнуло у Хейворда из рук, индеец вырвался из объятий майора, вскочил и наступил коленом на грудь молодого офицера, притиснув его к земле всей тяжестью своего огромного тела. Дункан увидел, как в воздухе блеснул нож. В эту минуту что-то просвистело над ним, а вслед за тем раздался ружейный выстрел. Хейворд почувствовал, что его грудь освободилась от тяжести, и увидел, как ярость на лице его противника сменилась ужасом и индеец мертвым упал рядом с ним на сухие листья.
Глава XII
Шут. Я помчусь и вернусь
Сюда же к вам сейчас.
Шекспир. "Двенадцатая ночь"
Пораженные внезапной смертью одного из своих товарищей, гуроны на мгновение замерли. Но, когда они увидели роковую меткость руки, которая решилась пустить пулю во врага, рискуя попасть в друга, имя "Длинный Карабин" вырвалось одновременно из всех уст. В ответ на это донеслось громкое восклицание из небольшого перелеска, в котором неосторожные дикари сложили все свое оружие. В следующее мгновение показался Соколиный Глаз. Он не успел зарядить вновь свое излюбленное ружье, а просто двинулся на гуронов, потрясая им, как дубиной, и быстро приближаясь к ошеломленным краснокожим. Но, как ни проворны были его шаги, легкая, сильная фигура опередила разведчика, с невероятной смелостью кинулась в самую середину толпы гуронов и остановилась подле Коры, размахивая в воздухе томагавком и потрясая сверкающим ножом. Раньше чем гуроны успели опомниться, другая фигура очутилась среди них - фигура, походившая на воплощение смерти. Она проскользнула мимо остолбеневших индейцев и с грозным видом стала по другую сторону Коры. Дикие мучители белых невольно отступили перед этими воинственными пришельцами. Прозвучали удивленные восклицания, потом послышались имена, страшные для гуронов:
- Быстроногий Олень! Великий Змей!
Только осторожный и бдительный Магуа не смутился. Зорким взглядом он окинул маленькую площадку, сразу понял, с какой стороны было произведено нападение, и, ободряя товарищей голосом, а также собственным примером, обнажил свой длинный острый нож, потом с протяжным криком кинулся на Чингачгука.
Это движение послужило знаком для начала общей схватки.
Ни та, ни другая сторона не были вооружены огнестрельным оружием, и борьба велась врукопашную.
Ункас, ответив на клич врага, кинулся на одного из гуронов и метким ударом томагавка разбил ему череп. Хейворд выхватил из ствола томагавк Магуа и тоже вступил в бой. Теперь число сражающихся с обеих сторон было одинаково, а потому каждый боролся один на один со своим противником. Удары сыпались с быстротой молнии и с яростью урагана. Скоро разведчик ударил второго гурона, свалил его на землю.
Хейворд не стал ждать минуты встречи с врагом и с размаху кинул свой томагавк в противника. Оружие попало в лоб индейца, но тупым концом и только на мгновение ошеломило его. Ободренный такой удачей, молодой офицер без оружия бросился к своему врагу, но в то же мгновение понял всю необдуманность этого смелого поступка: ему пришлось защищаться от ударов ножа, сверкавшего в руке свирепого гурона. К счастью, Дункану удалось обхватить своего противника; железным объятием он прижал ему руки к груди, отстраняя от себя обнаженный клинок. Но силы стали покидать его. Юноша почувствовал, что ему не удастся надолго удержать индейца. В этот миг Дункан услышал громкое восклицание:
- Убивайте бездельников! Не щадите проклятых мингов!
В следующее мгновение приклад Соколиного Глаза с силой опустился на обнаженную голову противника Хейворда; мышцы гурона сразу обмякли, и он замертво упал на землю.
Убив первого противника, Ункас с яростью голодного льва обратился к новой жертве. Пятый гурон, не принимавший участия в первой схватке, постоял мгновение и, увидев, что все другом него ожесточенно дерутся, решил довершить прерванное дело мести. С громким криком он бросился к беззащитной Коре и издали кинул в нее острый топор. Томагавк задел только плечо молодой девушки, разрезал ивовые прутья, которыми Кора была привязана к дереву, и освободил ее. Ей удалось ускользнуть из рук дикаря; забыв о собственной опасности, она кинулась к Алисе; поспешно, дрожащими пальцами старалась она разорвать прутья, которые держали ее сестру в плену. Такая великодушная преданность тронула бы всякого, но в груди гурона не было и признака сострадания. Он схватил Кору за ее густые распустившиеся волосы, оторвал девушку от Алисы и жестоким рывком швырнул на колени. Дикарь намотал на свою руку черные пряди кудрей Коры и, протянув руку, со злобным хохотом поднял их. Лезвие его ножа скользнуло вокруг ее прелестной головки. Однако ему пришлось расплатиться за это свирепое удовольствие, он потерял удобный случай выполнить задуманное злодеяние. Его увидел зоркий Ункас.
Молодой могиканин точно взвился в воздух; он пулей упал на грудь врага, откинул его на далекое расстояние от девушки и свалил на землю. Усилие заставило и самого Ункаса упасть рядом со своим врагом. Оба противника сразу вскочили на ноги, засверкали ножи, и тот и другой обливались кровью. Но скоро поединок окончился. Томагавк Хейворда и приклад Соколиного Глаза опустились на череп гурона в ту самую минуту, когда острый нож Ункаса вонзился в его сердце.
Бой окончился, только между Хитрой Лисицей и Великим Змеем еще происходила борьба. Оба воина доказали, что они достойны своих красноречивых прозвищ. Перед поединком они несколько времени стояли молча и неподвижно, потом каждый из них пустил в противника свой томагавк, и каждый ловко уклонился от вражеского удара; наконец они внезапно бросились друг на друга и в тесных объятиях упали на землю, извиваясь, точно змеи. Когда победители избавились от своих врагов, только туча пыли и листьев видна была на том месте, где боролись Великий Змей и Хитрая Лисица. Туча эта двигалась от центра маленькой площадки и, будто от дыхания вихря, неслась к одному из ее краев. Хейворд, Соколиный Глаз и Ункас сразу кинулись к облаку пыли. Но напрасно Ункас старался пронизать взглядом этот густой покров, чтобы поразить ножом давнишнего врага своего отца; грозное ружье Соколиного Глаза тщетно целилось, бесплодно силился Дункан схватить гурона своими мускулистыми руками. Покрытые пылью и кровью, противники продолжали душить друг друга в ужасных объятиях, извиваясь так, как будто это было одно тело. Похожая на скелет фигура старого могиканина и темное тело гурона так быстро мелькали, что друзья Чингачгука не могли выбрать подходящего момента, чтобы нанести удар врагу. На мгновение мелькали огненные глаза Магуа, как фантастический взгляд василиска. Лисица, казалось, читал на лицах врагов предсказание исхода этой борьбы; однако, раньше чем рука кого-нибудь из его противников успевала опуститься на его голову, вместо нее появлялось хмурое лицо Чингачгука. От центра площадки на вершине холма двое врагов скатились к самому ее краю. Вдруг могиканин нашел возможность нанести гурону сильный удар ножом; руки Магуа внезапно ослабели, и он, по-видимому мертвый, упал на спину. Одним прыжком Чингачгук поднялся на ноги, и под сводами леса пронесся его торжествующий клич.
- Молодцы, делавары! Победа за могиканином! - крикнул Соколиный Глаз, снова подняв приклад своего смертоносного ружья. - Мой последний удар не отнимет у победителя чести победы и не лишит его законных прав на скальп побежденного.
Но в то самое мгновение, когда приклад засвистел, разрезая воздух, хитрый гурон ускользнул, перекинулся через край площадки, покатился по крутому склону, потом вскочил среди зарослей низких кустов и через секунду скрылся. Делавары считали его мертвым; увидев же свою ошибку, они вскрикнули от удивления и с громкими воплями кинулись за ним, точно собаки вслед за оленем. Но пронзительное восклицание Соколиного Глаза остановило их и заставило вернуться обратно на вершину холма.
- Это похоже на него, - сказал разведчик. - Лживый обманщик, низкий хитрец! Честный делавар, побежденный в равной борьбе, остался бы на земле, его убили бы ударом по голове, но эти хитрые макуасы цепляются за жизнь с остервенением дикой кошки. Бросьте его, пусть бежит - ведь у него нет ни ружья, ни лука, и его французские товарищи далеко. Он, как гремучая змея без ядовитых клыков, уже безвреден. Смотри, Ункас, - на делаварском наречии прибавил охотник, - твой отец уже снимает скальпы. Недурно осмотреть всех бездельников, лежащих на земле, не то, пожалуй, кто-нибудь из них вскочит и скроется в лесу с громким криком и карканьем сойки.
Сказав это, честный, но неумолимый разведчик обошел всех убитых гуронов, вонзая в грудь каждого свой длинный нож с таким спокойствием, словно перед ним лежали жестяные каркасы.