- Это слишком длинная история, - возразил старший сержант. - А в гарнизоне нет?
- Есть и в гарнизоне. В столовой работают, в штабе две машинистки. У каждой тьма поклонников.
- Н-да… А это что за юбка? - Старший сержант показал на Нину, которая в этот момент проходила в стороне.
- Какая юбка? - не понял Сережка. Потом, сообразив, добавил: - Чудак, да это же наш инструктор!
Старший сержант недовольно поморщился.
- Меня не интересует ее должность, я спрашиваю, есть ли у нее постоянный обожатель? Благосклонна ли она к мужчинам? Ну, и все такое…
Так цинично о Соколовой еще никто не говорил. Все привыкли видеть в ней командира, летчика-инструктора. Для всех был жив еще и образ Дремова. Уважая память о нем, никто из курсантов не решился бы говорить о Нине таким образом.
Наступило неловкое молчание. Потом все же кто-то сказал старшему сержанту:
- Она недавно потеряла любимого человека… И время сейчас не подходящее для амурных дел…
Старший сержант Баринский (такова была его фамилия) снисходительно улыбнулся.
- Что она одинока - прекрасно, а насчет времени… Эх, ребятишки, побываете на фронте, поймете, подходящее оно или нет. Как бы не пришлось жалеть., что зря его теряли. Мой девиз - от жизни брать все, что можно!
- Однако, - сказал Сергей, - у тебя с Ниной ничего не выйдет.
- Вы так думаете, юноша? - усмехнулся Баринский. - А вы читали "26 и одна" Горького? Ага, читали. Тогда потрудитесь вспомнить финал этого произведения, а я вам предоставлю возможность увидеть его инсценировку.
Почти всех слушателей охватило чувство неприязни к самоуверенному новичку. Особенно разозлился Валентин. Ему захотелось ударить Баринского по самодовольному лицу, и он еле сдержал себя.
Подали команду строиться на вечернюю поверку, и все разошлись по своим местам.
2
Борис Капустин улетел по маршруту. В первой кабине с ним умчался Ковалев. Маршрут был рассчитан на два часа, поэтому для остальных курсантов экипажа наступил двухчасовой перерыв. Соколова села на Скамейку рядом с Журавлевым и задумчиво водила флажком по земле. Валентин, Сергей, Всеволод и Валико забились в тень санитарной машины и вполголоса вели разговор.
- Вчера вечером видели, как этот хлюст прогуливался с Ниной под руку? - угрюмо спросил Всеволод.
- Неужели этот индюк может ей понравиться? - спросил Сергей.
- А может, он достойный человек? - усомнился Валико. - Был на фронте, медаль есть, храбрый…
- Ты, Валико, не в курсе, - прервал его Валентин. - Если бы Нина ему понравилась по-настоящему… А то, понимаешь, он вчера о ней такое наговорил, что… И даже вызов нам бросил: "Вы, мол, считаете ее своим кумиром, а я докажу, что она нисколько не лучше многих других женщин". Понял? Хочет разыграть перед нами инсценировку по книге Горького "26 и одна".
- Так и сказал? - удивился Валико.
- Два дня назад, в курилке.
- Плохой человек. За такое оскорбление ему голову оторвать.
- Может быть, нам предупредить ее? - предложил Сережка.
- Вот балда, извини за откровенность! Как же ты ее предупредишь? Надо иметь голову на плечах, а не продолжение шеи.
- Спасибо за комплимент. Тогда будем сидеть сложа руки, наподобие американского союзника, и ждать, когда события закончатся.
- Я уверен, что Нина раскусит этого подлеца, - твердо сказал Валентин.
- Глядите! - вполголоса воскликнул Всеволод. - Опять этот пижон увивается около Нины.
Баринский действительно появился на старте и уже говорил с Ниной. Она, похоже, с интересом его слушала.
- Вы понимаете, Нина, - объяснял ей Баринский, - что значит привычка: так и тянет к настоящей работе! А здесь эта несчастная каптерка… За каких-то полчаса рассовал все по местам - и порядок. Теперь жди технического дня, когда я более или менее буду нужен людям. Чтобы скоротать время, пришел вот посмотреть, как летает молодежь.
- А вы что, Баринский, уже считаете себя стариком? - спросила Нина.
- Во всяком случае эти ребята еще только начинают учиться, а я полтора года пробыл в техническом училище, потом фронт, госпиталь… Если бы не попал под приказ, то у меня на петлицах были бы "кубари", а не эти треугольнички. Собственно говоря, дело не в этом. Я не Грушницкий, который так мечтал об офицерском звании. Вот поправлюсь окончательно и буду просить командование, чтобы зачислили в курсанты. Я давно мечтал стать летчиком, да, как назло, заболел перед комиссией. Для технического училища выздоровел, а для летной работы не совсем. Какие-то хрипы в легких обнаружили…
Начав разговор о своем желании стать летчиком, Баринский, как говорится, попал в самую точку. Нина любила летное дело и уважала каждого человека, который был заражен подобным чувством. И она тотчас начала убеждать Баринского, что он прав в своих намерениях, что она готова ему помочь. Тот не растерялся и приложил все старание для продолжения разговора в этом направлении.
Беседуя, они прохаживались по левому флангу аэродрома, не замечая, как четыре пары горящих глаз ревностно следили за каждым их шагом.
Борис "пришел" с маршрута. Машину передали в распоряжение других товарищей. "Шлифовочные" полеты каждый курсант должен был выполнять с особой тщательностью, так как за ними следовали зачетные полеты. Но сегодня ученики не радовали Нину.
Сережка в первом же полете сотворил такого невероятного "козла", что его сразу же высадили из кабины. Всеволод начал "чудить" со взлета: чуть не зацепил за землю винтом и потерял направление; Валико и взлетел и сел отлично, но на разворотах закладывал такие ухарские крены, что Журавлев, полюбовавшись на этот "кордебалет", приказал Нине:
- Соколова, убирай свой выводок со старта! Зазнались! Всех в казарму, и пусть с мыслями соберутся. Завтра всем дам "провозные". Бензина жалеть не буду. Будут летать по прямоугольному маршруту до тех пор, пока им не покажется, что земля имеет форму чемодана.
- Товарищ командир, еще Высоков не летал, - робко сказала Нина.
- Хватит, - отрезал лейтенант. - Сыт по горло.
Самолет передали в другую группу, а сами построились и покинули аэродром. Нина шла сбоку и поглядывала на своих питомцев. Впереди с равнодушным лицом шел Валико. Всеволод шагал с гордо поднятой головой и всем своим видом говорил, что его кто-то незаслуженно обидел. У Валентина лицо было так сердито, что на него и смотреть было страшно: точно укусить собирается. Нина перевела взгляд на Сергея и удивилась: тоже обиженный! Да что с ними? Нина чуть не рассмеялась.
"Какая их муха укусила? - удивлялась про себя Нина. - Так все хорошо летали и вдруг… Неужели зазнались? Или устали? Но бывали дни и с еще большей нагрузкой, а такого настроения никогда…"
Не найдя правильного объяснения унылому настроению команды, Нина решила разбора полетов сегодня не делать, а дать всем отдохнуть. "Завтра все выяснится", - успокоила она себя. И когда Валико на подходе к общежитию скомандовал "стой" и доложил о готовности получить следующее задание, Нина приказала:
- Ужинать и спать.
Однако сразу спать не пришлось. Их собрал политрук Сивцов и начал, как говорят в авиации, "снимать стружку":
- Что же это вы, Козлов, "козлите" на посадке? Или не знаете, что нельзя дергать ручку в момент касания колесами о землю? А вы, Берелидзе, с чего это такие крены стали закладывать? Зуброву должно быть стыдно! Такой серьезный курсант, и вдруг "передирает" хвост…
И начал пространно объяснять технику выполнения взлета и посадки. Его прервал бригадный комиссар:
- Сивцов, попрошу вас на минуту.
- Я вас слушаю, товарищ бригадный комиссар.
- Распустите курсантов, разговор будет долгим.
А когда курсанты разошлись, Дятлов спросил:
- Почему, товарищ Сивцов, сегодня во второй половине дня не выпущен боевой листок? Не знаете? А почему дежурный поленился добраться до родника и доставил воду из арыка? Тоже не знаете? И, наконец, почему группа Соколовой сегодня так скверно летала?
- Козлов дергает ручку, - начал Сивцов, - Зубров неправильно распределяет внимание, Берелидзе…
Дятлов прервал его на полуслове:
- Не то, не то, Сивцов. Техническая сторона ошибок мне ясна, а вот почему Козлов дергал не туда? От незнания? Глупости. Это лучшие курсанты. Большую часть программы они прошли без всяких казусов и вдруг поголовно делают ошибки. Тут что-то не так. А вы, вместо того чтобы попытаться выяснить, что "не так", начали им растолковывать технику, с которой они знакомы не хуже вас. Вы бы, как политработник, поискали более глубокие корни происшествия, а уж как действовать рулями, им объяснит Соколова.
- Я ведь, товарищ бригадный комиссар, хотел как лучше, - оправдывался Сивцов. - Ведь вы же сами учили нас не быть профанами в летном деле…
Дятлов с грустью посмотрел на политрука. В его взгляде можно было прочесть: "Ну как же вы, дорогой товарищ, не понимаете, что технику изучать нужно лишь для того, чтобы лучше изучить людей?" И стал читать Сивцову нотацию в этом духе.
3
После ужина Нина случайно встретила Баринского, но тот встретил ее не случайно. Он ждал у выхода из столовой, на скамеечке под тополями. И как только Нина вышла, подошел к ней и заговорил:
- Простите, Нина, что я опять… Возможно, вы устали… Хотелось пройтись с вами до конца аллеи. Я здесь человек новый, и у меня еще нет ни одного близкого товарища, а я так привык к фронтовой семье…
- По вашим словам, Баринский, вы очень любите коллектив, а сами до сих пор не нашли общего языка с курсантами…
Баринский вздохнул:
- Эх, Нина, если бы вы знали, как трудно человеку, побывавшему в боях, говорить с людьми, не знающими, что такое смерть…
- Да, но…
- Трудно мне с ними найти общий язык.
Этот тон высокомерия по отношению к курсантам покоробил Нину, и она спросила:
- Почему же вы думаете, что найдете общий язык со мной?
- Вы женщина, у вас более чуткое сердце. Да и летчица к тому же. Ваша жизнь связана с риском, и вы, глядя в глаза человеку, видавшему смерть, не испугаетесь ее отражения. Ведь правда, Нина? Смотрите мне в глаза!
Баринский обнял ее, привлек к себе и хотел поцеловать. Нина не закричала, не дала ему пощечину, а просто отстранила его сильными руками, сказав спокойно:
- Не делайте глупостей, Баринский. Если не хотите потерять уважение как фронтовик, то не повторяйте подобных движений.
Баринский сделал оскорбленное лицо:
- Я вижу, вы еще не поняли современной обстановки. Жизнь пройдет мимо вас, Нина…
Нина отступила на шаг и сказала насмешливо:
- Эх вы, фронтовик… - И пошла к дому.
- Нина, - поспешил за ней Баринский, - постойте, Нина. Вы были так внимательны ко мне…
Нина не ответила, и Баринский отстал.
Уже взявшись за дверную ручку, Нина вдруг раздумала входить в комнату: надо сходить в общежитие курсантов - чем они недовольны, как отдыхают?
Огромная землянка внутри хорошо отделана руками курсантов. Когда находишься тут, слово "землянка" кажется неподходящим. У тумбочки застыл дневальный. Так как все уже спали, он молча отдал Нине честь. Желтый свет фонаря освещал плакаты, Доску отличников, стенную газету.
Стараясь ступать как можно тише, Нина прошла между нарами и остановилась напротив постелей своих воспитанников. Они лежали подряд: Валико, Всеволод, Сергей, Валентин и Борис. Оказалось, все пятеро не спали и тихо разговаривали. Остановившуюся за широкой деревянной опорой Нину они не заметили, и она невольно подслушала часть разговора.
- Представляешь, Валяш, - свистящим шепотом говорил Сережка, - уж лучше бы нашей Нине Санька Шумов понравился, чем этот хвастун-фронтовик…
И голос Валентина:
- Хватит причитать. В конце концов это ее дело, с кем дружить, а наше - летать со всем вниманием. У меня гораздо больше причин для потери душевного равновесия, чем у всех вас вместе взятых, а я еще ничего не натворил, а вы… Стыдно сказать, как летали…
Больше Нина не стала слушать. Бесшумно выскользнув из землянки, она остановилась ошеломленная. Ей было и стыдно, что подслушала разговор, и неловко, что речь шла о ней, и досадно, как истолковали ее отношения с Баринским. При всем том она была довольна, что узнала "секрет" их сегодняшнего дурного настроения.
На закаленного авиатора нервные потрясения действуют с меньшей силой, чем на пилота начинающего. У боевого летчика-истребителя на глазах гибнут друзья, и он не выпускает из рук штурвала, не прекращает вести огонь по врагу. А курсанта, будущего летчика, выбивает из седла даже недоразумение…
"Милые мои ревнивцы, - думала Нина, с улыбкой глядя на звезды. - Нет, ваш инструктор не изменит памяти покойного Дремова. И если у вашего инструктора и будет в жизни кто-нибудь, то по духовному складу он будет таким, каким был Дремов. Но почему это Высоков сказал: "У меня гораздо больше причин для потери душевного равновесия, чем у всех вас, вместе взятых"?"
Она вызвала в памяти образ этого спокойного, серьезного курсанта с мягкими, красивыми движениями, с мужественным волевым лицом. "Что у него случилось?" Нина долго простояла под открытым небом, прислушиваясь к словам далекой песни. Знакомый тенор Вовочки выводил:
Люблю ли тебя, я не знаю,
Но кажется мне, что люблю…
4
Утром Валико собрал летную группу на постоянном месте - в тени развесистого карагача. Рядом журчал арык, за арыком зеленели массивы совхозного сада. Казалось, сразу же за рядами деревьев вздымались горы. И странно, невероятно было видеть сквозь знойное марево дрожащего воздуха, как искрились снега и голубел лед на их шатрообразных вершинах. В противоположной стороне расстилалось летное поле, за ним - сады, насыпь железной дороги, а еще дальше желтели пески пустыни.
Еще ранней весной курсанты расчистили площадку и воспроизвели на ней в миниатюре свой аэродром. Из фанеры вырезали небольшие посадочные знаки, наделали маленьких флажков. Сергей искусно выточил модель самолета, Всеволод ее раскрасил. Пользуясь всем этим, курсанты могли на предварительной подготовке разыграть предстоящий полет и шли на аэродром, хорошо представляя очередность полетов и динамику их выполнения.
Обычно, когда Нина подходила к этому месту, она издали видела веселые, приветливые лица. Валико докладывал о сборе экипажа звонким голосом и обязательно с улыбкой. Он так и не мог привыкнуть, что командир - девушка. Ему это было и странно и приятно.
- Посмотришь на нашего командира, - говаривал он, - и душа радуется - еще сто лет жить хочется.
Сегодня Валико докладывал подчеркнуто серьезно и у всех были угрюмые лица.
- Вольно! - скомандовала Нина. - Садитесь.
Как ни в чем не бывало она вела занятие до перерыва, а когда курсанты покурили, попросила всех подойти к ней.
- Товарищи, я бы хотела до конца перерыва поговорить с вами на тему, несколько отвлеченную от наших занятий… Что вы думаете о старшем сержанте Баринском?
Курсанты переглянулись. Возникло замешательство. Потом заговорил Борис:
- А что о нем скажешь? Видать, заслуженный товарищ… Фронтовик, с медалью и все такое…
- Что, все так думают? - спросила Нина.
Общее молчание. Глаза всех опущены.
- Я тоже вначале так думала: "фронтовик, с медалью и все такое". А со вчерашнего дня думаю по-другому. Он хвастун и пошляк. Но отворачиваться от него мы не должны. Наш дружный коллектив должен попытаться воздействовать на него…
По мере того как Нина говорила, удивление курсантов сменялось радостью, а когда она умолкла, все зашумели.
- Понимаете, товарищ инструктор, нам было обидно за вас…
Никто не заметил, как подошел Журавлев.
- Чему люди рады? - строго спросил он. - Вчера чуть самолет не разгрохали, а сегодня шумят, как на детском празднике!
- Товарищ командир, - ответила за всех Нина, - вчера был неудачный день, но сегодня мы летать будем хорошо. Хорошо будем летать, товарищи?
- Хорошо будем летать! - дружно ответили курсанты.
- Ну, смотрите же, - погрозил им пальцем Журавлев. - Я все-таки на вас надеюсь.
В этот день курсанты Соколовой летали безупречно.
А вечером к Нине подошел политрук Сивцов.
- Чем вы объясните, товарищ Соколова, что ваши курсанты, обычно хорошо выполняющие задачи, вчера допустили подряд столько ошибок?
Нина хитро прищурила глаза.
- Просто, товарищ политрук, им передалось настроение их инструктора.
- А до конца программы у вас больше не будет таких настроений? - с опаской спросил Сивцов.
- Будут, товарищ политрук, настроения, непременно будут! Хорошие.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
1
В предпоследний маршрутный полет с Борисом пошла Нина. Борис уверенно провел машину по заданному курсу - по створу двух заранее намеченных ориентиров, и теперь шел к соленому озеру Сары-Куль. Перед озером степь была черной от недавнего степного пожара. Раскаленный воздух упруго поднял самолет на высоту более тысячи метров, но только крылья начали прикрывать голубую с белой каймой соли гладь озера, как машина резко провалилась, потеряв несколько сот метров. Теперь были виноваты нисходящие потоки, которые рождались над водой.
- Видал, как болтает? - спросила Нина. - Такой контраст в рельефе надо особенно учитывать при полете на малой высоте.
Сары-Куль осталось позади. Борис взял курс на Темир-Тепе, один из поворотных пунктов маршрута.
- Беру управление на себя, - вдруг передала Нина.
Борис послушно ослабил руки и снял ноги с педалей. Нина накренила самолет и круто свалила его в пикирование. Быстро приблизилась серая, выжженная солнцем земля. Нина плавно выровняла машину. Нигде так не ощущается скорость, как на бреющем полете. Сплошной струей стремительно бегут под крыло колючки, за хвостом взбудораженный воздух вздымает пыль. Самолет шел так низко, что у Бориса сжималось сердце - и от восторга и от страха. Он с восхищением смотрел на блестящий шлем Нины, на светлую прядь волос, на округлые девичьи плечи, обтянутые комбинезоном.