Бенно сбросил куртку и переоделся. И как при этом весело смеялись все присутствующие!
- Попробуйте-ка проехаться! - сказал Рамиро, - вы еще успеете: касса откроется еще только через четверть часа!
- Где? Там, на арене?
- Да, конечно, здесь почва чересчур неровная!
Бенно рассмеялся. Рамиро взял под уздцы осла и вывел его на арену. Следом за ним двинулись туда и все присутствующие, в том числе и переодетый Бенно. Сердце его усиленно билось; какое-то непонятное чувство не то робости, не то смущения овладело им.
- Не робейте, молодой человек, у вас несомненный комический талант и наездник вы превосходный! Держитесь только немного жеманно, как будто вы смущены и все же не можете устоять против искушения попытаться добыть кругленькую сумму. Размахивайте юбкой в обе стороны, пусть публика смеется над вашими ужимками! Вот так!..
Бенно, прихватив с обеих сторон двумя пальцами свое платье, вышел на арену, помахивая юбкой и жеманно выступая, причем его громадный чепец как-то особенно забавно покачивался из стороны в сторону, так что все присутствующие не могли удержаться от смеха.
- Прекрасно! Превосходно! - ободрял его Рамиро. - Теперь попробуйте вскочить на осла!
Бенно с разбега мигом вскочил в седло, но едва только успел это сделать, как бедняга, подняв морду кверху, жалобно взвыл, затем, поджав хвост, мелкой рысцой побежал вокруг арены с низко опущенной головой и подавленным видом. Все неудержимо засмеялись, даже сам Бенно. Когда Рамиро поднимал свой хлыст кверху, Риголло делал слабую попытку взбрыкнуть, но затем снова продолжал трусить мелкой трусцой с самым покорным видом.
- Браво! Браво! Брависсимо! - звучало со всех сторон.
- О, эта затея сулит нам громадный успех! - воскликнул директор, - по этому случаю мы можем даже увеличить цены!
- Но ведь это же невозможно, - бормотал Бенно, - право, это совершенно немыслимо!
Тогда великанша подошла к нему и растроганным, умоляющим голосом проговорила:
- Ах, молодой человек, ведь вам это ничего не стоит. А я прошу вас, сделайте для нас это большое одолжение! Там, в фургоне, у нас лежит больное дитя. Быть может, бедный ребенок скоро умрет, у него чахотка. А мы не знаем, как обеспечить ему хоть какой-нибудь уход, как позвать врача, так как даже за место это еще не заплачено в городскую управу!
- Хуанита! - тревожно прервал ее директор. Но великанша повелительно взглянула на него, и он смолк.
- Почему же молодому господину и не знать этого, - сказала она, - в этом нет ничего дурного! И я прошу, очень прошу вас, молодой господин, вставьте в нашу сегодняшнюю программу этот номер. Этим вы сделаете настоящее доброе дело!
- Ну, хотя бы только сегодня! - прибавил со своей стороны директор.
- Пусть так! - решил Бенно, - только сегодня, не более, так как я веду тут слишком опасную игру: что, если кто-нибудь из моей семьи узнает, что я публично выступал на сцене?!
- Ну да, ну да, я отлично понимаю, что бывают такого рода обстоятельства - предрассудки, в силу которых некоторые люди гнушаются артистов, гнушаются таланта!.. Да, да, вы правы, я не смею настаивать…
- Так сегодня только!.. Не больше! - повторил Бенно.
Рамиро и великанша переглянулись. "Пусть только попробует, - подумал Рамиро, - сценический успех опьяняет и завлекает, как хорошее крепкое вино, пусть только попробует сегодня!"
- Пора, Педрильо! - сказал он, взглянув на свои часы и обращаясь к "человеку-змее", - пора, мой милый!
Тот на руках прошелся до стены, снял ногами с гвоздя старую медную трубу и затрубил в нее, словно он, подобно древнему пророку, собирался этими трубными звуками заставить пасть стены своего балагана.
II БЕЗУМНЫЙ. - ПАНТОМИМА В ЦИРКЕ. - ДЕБЮТ НА ОСЛЕ РИГОЛЛО. - ПРИВРАТНИК. - БЕСПОЩАДНЫЙ ДЯДЮШКА И ВЕРНЫЙ СЛУГА. - ТАЙНА ДОМА ЦУРГЕЙДЕНОВ
Толпа заволновалась и, точно бурный поток, прорвавший плотину, устремилась в деревянный балаган. Перед входом у маленького столика за кассой сидела испаночка и с самым беззаботным видом, но в тайне с сильно бьющимся и замирающим сердцем принимала плату за вход.
Бенно, притаившись за занавесом, видел, как вошли в зрительный зал и заняли целых две скамьи сплошь его одноклассники. Все они были здесь сегодня.
Вскоре весь цирк был полон до того, что некуда было яблоку упасть, Рамиро расцвел от удовольствия.
Началось представление. Первый номер исполнил Пьерро, затем ученые обезьянки стреляли из пистолетов, маршировали под барабан, причем одна из них была за барабанщика и проделывала множество забавных трюков. После них увеселяла зрителей ученая коза, балансировавшая на четырех тарелках, поставленных на горлышки четырех бутылок.
Бенно наслаждался всем этим из-за занавеса, как вдруг почувствовал, что кто-то коснулся его плеча. Это был Михаил.
- Что вы, милый Михаил?
- Почему вы не хотите мне довериться, добрый господин? Я чувствую, что вы знаетесь с тайными силами природы и черной магией.
- Да с чего вы это взяли, Михаил? Никакой черной магии и не существует!..
Бедняга даже испугался.
- Нет, нет, вы ошибаетесь, если бы не было колдовства, мы, люди, никогда не могли бы беседовать с русалками!
- Но чего же вы хотите от русалок, милый друг? - спросил его Бенно.
Глаза Михаила вдруг разгорелись особым огнем, и щеки вспыхнули румянцем.
- О, если бы вы могли мне устроить встречу с ними! - прошептал он дрожащими губами.
- Но это невозможно, мой бедный Михаил!
- Невозможно! Я этому не верю!.. Если я только буду терпеливо ждать до того времени, когда вы найдете это удобным, то я уверен, что мое желание исполнится. Почему бы вам в самом деле не доставить мне это счастье?
- Михаил! Михаил! Где ты там? - крикнула вполголоса великанша, - поди сюда!
Бедняга побежал на зов, а Бенно снова стал смотреть на то, что делалось там, на арене ярко освещенного цирка. А там как раз начиналась большая, очень забавная пантомима. После нее следовало представление ученого пуделя, затем очередь была за Бенно. Риголло вел себя прелестно. Сначала он казался кроток и смирен, как овечка, но когда на предложение директора цирка попытать счастье добыть тысячу гульденов искусством езды на этом осле, трижды объехав вокруг арены, не будучи выбитым из седла, вызвались сперва один из товарищей Бенно, затем другой, - оба они на первом же круге полетели через голову на песок.
Наконец выступил на сцену Бенно. При одном его виде осел задрожал от страха и жалобно взвыл, а когда тот вздумал вскочить на него, убежал в конюшню, высоко задирая ноги, что вызвало неудержимый смех в публике. Но Рамиро тотчас же снова вывел осла на арену и на этот раз дал Бенно вскочить на него. Далее все было проделано точно так же, как во время репетиции, и успех этой веселой шутки превзошел все ожидания.
И осла, и наездницу шумно вызывали, требовали повторения, предлагали за этот номер повторную плату. Многие из товарищей были уверены, что узнали в старухе Бенно.
- Ура! Ура! Бенно! - кричали многие голоса.
- Да, да! Ура, старуха с поварешкой!
- Повторить! Повторить! - слышалось со всех концов.
Между тем Бенно уже давно сорвал с себя чепец и фартук и старательно смывал румяна.
- Да, да! Неслыханный успех! - говорил Рамиро, седлая вороного, - нечто невероятное, моя дочь обходит с тарелкой, люди бросают в нее деньги, как будто это опавшие осенние листья. Да, вот оно, торжество искусства!
А мадам Хуанита, подойдя тем временем к Бенно, ласково опустила руку на его плечо и сказала голосом, в котором слышались слезы:
- Благодарю вас, молодой господин, благодарю за каждый шиллинг, который мы получили благодаря вам! Господь благословит вас за то, что вы сегодня сделали для нас.
- А завтра будет продолжение, не так ли? - засмеялся "человек-змея".
- Нет, это совершенно невозможно, - отвечал Бенно, - я заранее предупреждал, что это будет единственный раз. Имей я деньги, я с радостью отдал бы их вам, мадам, но вторично проделать это представление, право, не могу! - и, пожав всем присутствующим руки, Бенно направился в сопровождении Михаила к боковой калиточке, ведущей на площадь.
- Видите вы там эти таинственные видения? - робким шепотом спросил юноша, наклоняясь к самому уху Бенно.
- Это белое там, над городским рвом, просто туман, мой друг, и больше ничего!
- Нет, я уж знаю! Это - покровы, все застилающие собой! Давно, как-то раз, мне удалось проникнуть под эти покровы, и теперь я знаю… Не ходите вы туда, Бога ради, молодой господин, не подходите к ним близко! - молил бедняга.
- Нет, нет, Михаил, вы можете быть спокойны, я туда не пойду!
- Спокойной ночи! Меня зовут!..
- Спокойной ночи! - отозвался Бенно и вышел за калитку.
Под свежим впечатлением всего пережитого, а главное, одуряющего успеха и громких оваций, Бенно незаметно дошел до городских ворот; теперь ему хотелось как можно скорее вернуться.
Позади уже слышались голоса его товарищей. Очевидно, представление кончилось, и они тоже спешили теперь домой веселой гурьбой, как всегда, громко разговаривая и делясь впечатлениями вечера. Бенно решил дождаться их, чтобы идти вместе. Но вдруг, когда товарищи его уже поравнялись с ним и обступили его со всех сторон, за его спиной точно из-под земли выросла высокая фигура старика с палкой под мышкой, большими круглыми очками на носу, в опрятном, но довольно поношенном платье, который так и впился глазами в Бенно. Это был господин Мельман, правая рука главы торговой фирмы "Цургейден с сыновьями", чуть ли не целых пятьдесят лет прослуживший в конторе этой фирмы, такой же человеконенавистник, такой же скряга, такой же ярый противник всяких увеселений и развлечений, как и сам сенатор Цургейден.
- Ну-с, молодой человек, - вымолвил он, усиленно покачивая головой, - что это еще за новости, какими это вы судьбами в полночь попали сюда, за городскую заставу, в предместье Сент-Паули! А?
Подавленный смех мальчуганов был ответом.
- У меня только десять минут одиннадцатого, - сказал один из мальчиков, - не знаю, почему у вас уже полночь!
- Плюнь, Бенно, на это старое пугало, пойдем своей дорогой, - говорил другой.
Но старик загородил Бенно дорогу и, стоя напротив него, сердито постукивал своей палкой о плиты панели.
- Ну-с, сударь, спрашиваю вас, известно ли господину сенатору, что вы в такое время ночи находились еще за чертою города?
- Господин Мельман, - сказал Бенно насколько мог спокойно, - я действительно немного запоздал с моими товарищами, но в этом, полагаю, нет ничего особенно дурного. Что касается того, что я был за городом, это мне никогда не было запрещено!
- Во всяком случае, я сообщу об этом господину сенатору. Это моя священная обязанность, а я за всю свою жизнь не нарушал никогда своих обязанностей и честно служил своей фирме. Ну, а теперь - марш!
И он быстро зашагал вперед. Мальчики поотстали от него и дружной толпой провожали своего любимца, всячески выражая ему свое сочувствие и негодуя на старого соглядатая и доносчика.
На прощанье все они дружески пожимали ему руки и еще долго смотрели ему вслед даже тогда, когда он уже скрылся в длинном темном проходе цургейденского дома.
- Ай, ай, голубчик, поздненько ты сегодня задержался, ведь скоро одиннадцать часов! - полудосадливо, полушутливо сказал старый Гармс, запирая за ним двери.
- А что? Спрашивали меня?
- Кто тебя станет спрашивать, бедняга? Кто о тебе заботится или беспокоится? Бабушка не смеет, а дядюшка не хочет! Вот, на тебе свечу: на лестнице темно, да разуйся лучше здесь, чтобы не стучать сапогами, и ступай осторожней по полу, мой милый!
Закончив это наставление, старик случайно взглянул в лицо своему любимцу и даже испугался.
- Как ты бледен, родной мой! Уж не болен ли ты?
- Нет, нет, Гармс, это тебе только так кажется!
- Ну уж, не знаю, а только выпей рюмочку доброго винца, это тебе не повредит!
Бенно повиновался, затем осторожно стал пробираться в свою комнату. Плотно закутавшись в одеяло, бедный мальчик, несмотря на теплую летнюю ночь, дрожал, как в лихорадке. Что-то принесет ему наступающий день? - вопрос этот гвоздем засел у него в голове.
Долго-долго не мог заснуть бедняга, а на следующее утро проснулся со страшной головной болью, его знобило, и он был бледен, как полотно, но, несмотря на все это, пошел в гимназию: просидеть целый день одному в крошечной комнатке, не видя ни одной живой души, не имея возможности с кем-нибудь перемолвиться словом, было совершенно невыносимо.
Но вот, по окончании занятий, волей-неволей приходилось идти домой, а дома предстояло неизбежное объяснение с дядей, объяснение, в котором он, Бенно, не мог скрыть случившегося, не мог, если не хотел лгать, а лгать он не хотел: пусть будет, что будет, а надо идти навстречу неизбежному!
У калитки его поджидал Гармс. Его доброе старческое лицо казалось встревоженным и взволнованным.
- Слушай, - сказал он, - господин сенатор спрашивал тебя и приказал, чтобы, как только ты вернешься, сейчас же шел к нему!
- Хорошо, иду! - отвечал Бенно, и как ни готовился он к этому объяснению, все же сердце его судорожно забилось при словах старика.
Гармс тихонько вздохнул.
- Знай, голубчик, что сенатор сильно не в духе, - шепнул он на ухо своему любимцу, - видно, ему опять насплетничали что-нибудь! Но если с тобой случится беда, не забывай, что я здесь, во мне ты всегда найдешь и опору и поддержку, мой милый мальчик!
- Знаю, мой добрый Гармс, мой верный и надежный друг! - растроганным голосом сказал мальчик и, положив фуражку и книги на стол в своей комнате, прошел в общую комнату, где его ожидал дядя.
Тот прохаживался медленными шагами от окна к двери и от двери к окну, у которого сидела в своем кресле бабушка, тревожно ожидавшая прихода своего внука.
- Подойди-ка сюда, - сказал сенатор, увидав входящего Бенно, - я хочу получить от тебя одно разъяснение. Мельман сказал мне, что видел тебя вчера в одиннадцатом часу ночи за городскими воротами! Правда это?
- Да, дядя!
- Где же ты изволил быть в такое позднее время?
Бенно, собравшись с духом, твердо и спокойно отвечал:
- На Поле Святого Духа в Сент-Паули!
- Что я слышу! У паяцев и канатных плясунов! И Гармс дал тебе, конечно, деньги на это!
- Нет, Гармс и сейчас ничего не знает об этом!
- Так кто же дал тебе деньги?
- Никто! Я не платил за вход! Я случайно попал в цирк!
- Так эти бродяги - твои друзья?! Цургейден пробирается в боковую дверку балагана и заводит дружбу с цыганами с большой дороги! Прекрасно, нечего сказать! Уж не собираешься ли ты и сам стать фигляром?
Слабый крик, сорвавшийся с губ бедной старушки, прервал жестокую речь сенатора:
- О, Иоханнес! Как тебе не грешно? Какого мнения будет о тебе этот мальчик?
- Смотрите! Смотрите, мамаша, как он покраснел! Это краска стыда! Спросите его сами, проделывал ли он там, в обществе этих бродячих оборванцев, разного рода фиглярства или нет! Спросите его сами! Ведь вы еще недавно уверяли, что он никогда не лжет!
Полуразбитая параличом старуха сделала усилие и, дрожа всем телом, приподнялась немного в своем кресле, протянув вперед свою здоровую руку.
- Поди ко мне, мой бедный мальчик! - воскликнула она, - поди ко мне! Если ты даже раза два действительно проехался на цирковой лошади, то какой справедливый и разумный человек счел бы это за преступление?
Бенно смело взглянул в глаза сперва дяде, потом бабушке и сказал:
- Бабушка, милая, я признаюсь вам во всем! Я только раз, один-единственный раз ездил на осленке. Я, конечно, не имел ни малейшего намерения этого делать, но эти бедные люди так просили меня ради их больного, умирающего ребенка, для которого они надеялись таким образом получить право на второй добавочный сбор, что я не сумел отказать им… но…
- Боже правый! Ты участвовал в представлении, несчастный? Нет. Это невозможно, невозможно! - вскричал сенатор.
- Простите, дядя, ведь я сказал…
- Нет, нет! Довольно!.. Терпение мое истощилось! Я хочу теперь знать еще одно, получил ли ты плату за свое лицедейство? Говори сейчас же!
- Конечно, нет! Как ты можешь думать о таких вещах, дядя? Простите мне еще этот раз, дядя, я обещаю вам впредь не быть столь опрометчивым в своих поступках!
- Довольно! Довольно я прощал! Ты предал мое имя на поругание! Твой отец тоже все давал обещания и затем продолжал тот же постыдный и легкомысленный образ жизни, как и раньше!
- Дядя! - воскликнул Бенно, весь вспыхнув, - оскорбляй меня, если хочешь, но не оскорбляй моего покойного отца! Скажи мне, в чем именно ты так жестоко упрекаешь его, ведь я уже теперь в таком возрасте, когда мне пора знать об этом!
- Молчи! - крикнул на него сенатор. - Твое дело повиноваться и больше ничего! Отец твой был недостойный человек, о котором только из великодушия молчат. Теперь ты знаешь это - и будет с тебя!
Глаза Бенно заискрились каким-то особым огнем.
- Это неправда! Неправда, дядя! - воскликнул он громко, - другие люди отзываются о моем отце с величайшим уважением и любовью!
Сенатор злобно закивал головой, едкая улыбка искривила его губы.
- Другие люди! Чужие, никогда не знавшие настоящего его характера, так как в нашей семье принято все скрывать от посторонних людей. Да… Но ты хотел знать, так узнай же, до какого падения, до какого преступления доходил твой отец! Ты сам того хотел…
- Иоханнес! - воскликнула старушка. - Иоханнес, как ты можешь так говорить! Бедный ребенок не должен ничего знать, слышишь, ничего! Я запрещаю тебе!
- Я - не ребенок, мне нельзя запрещать или приказывать! - сказал сенатор.
Старуха с трудом поднялась со своего кресла и неверной, шаткой поступью подошла к Бенно. Бледный, как мертвец, мальчик едва держался на ногах, предчувствуя что-то ужасное.
- Пойдем, дитя, уйдем отсюда! - шептала старушка, стараясь увлечь его за собой.
Но сенатор преградил ей дорогу.
- Нет, пусть он знает! - крикнул он. - Видишь, Бенно, левая рука твоей бабушки висит, как плеть! Видишь? Это сделал нож твоего отца!
- Молчи! Молчи! Ты должен молчать, когда тебе приказывает твоя мать, или ты забыл четвертую заповедь? - воскликнула старуха.
- Но я не хочу молчать! Разве не Теодор поразил вас ножом в плечо? Разве это сделал не ваш любимчик, не ваш баловень, которого вы обожали?..
- Теперь довольно, - прервал себя сенатор, задыхаясь, - теперь тебе кое-что известно о твоем отце, - иди же и рассуди хорошенько, кто прав: я или те люди, что отзываются о твоем отце с уважением и любовью!.. Иди!