Я и в самом деле поднял веки, но лучше бы я не открывал глаз, ибо ничего хорошего не увидел. Мы все еще находились на поле боя. Вокруг пылали костры, а между ними торопливо сновали апачи. Многие из них были ранены. Тут же, сложенные в два ряда, лежали убитые, в одном - апачи, в другом кайова. Первые потеряли убитыми одиннадцать человек, вторые - тридцать. Тут же находились и крепко связанные пленные кайова, ни одному из которых не удалось бежать. Среди пленных был вождь Тангуа. Неподалеку от нас лежал Рэттлер. Чтобы заставить его помучиться, апачи связали беднягу так, что его тело выгнулось дугой. Рэттлер издавал душераздирающие стоны. Все наши геодезисты и вестмены погибли во время нападения апачей. Убийцу Клеки-Петры оставили в живых, чтобы подвергнуть медленной, мучительной смерти во время церемонии похорон их белого друга.
Мои ноги и руки были связаны, у Стоуна и Паркера тоже, они лежали слева от меня. Справа сидел Сэм Хокенс. Его ноги связывал ремень, к которому за спиной была привязана левая рука, правую же, как я потом узнал, оставили свободной, чтобы Сэм мог помочь мне.
- Слава Господу! Наконец-то вы пришли в себя, дорогой сэр! - сказал Сэм, нежно поглаживая меня по лицу свободной рукой. - Что же с вами произошло?
Я не мог ему ответить, так как рот был полон крови.
- Выплюньте, выплюньте эту гадость!
Я последовал его совету, но все равно ничего не смог сказать, так как рот тут же снова наполнился кровью, и я лишь прохрипел нечто неразборчивое. Ослабев из-за большой потери крови, я то и дело терял сознание. Придя в себя в очередной раз, я еле слышным голосом попытался рассказать Сэму, что со мной случилось.
- Боролся… Инчу-Чу… Виннету… своим ножом… прикладом… голове… кто… не знаю.
Остальные слова застряли в горле. Только теперь я вдруг с ужасом обнаружил, что лежу в луже собственной крови.
- Тысяча чертей! Идиотизм какой-то! Ведь мы с удовольствием бы сдались, но апачи не слушали наших объяснений. Поэтому мы забились в кусты, ожидая, когда они чуть-чуть остынут, чтоб мне лопнуть! Мы думали, что вы последуете за нами, а вас нет и нет. Пришлось вылезать из кустов и отправляться на поиски. Гляжу - лежат, будто мертвые, Инчу-Чуна с Виннету. И вы тут же. Апачи вскоре встали на ноги, а вы нет. Я так испугался, что побежал за Диком и Биллом, и мы вернулись к вам, чтобы проверить, живы ли вы еще или совсем мертвы. Ну и, конечно, нас тут же поймали. Я объяснил Инчу-Чуне, что мы друзья апачей, что вчера хотели освободить его и сына, но он высмеял нас, и только благодаря Виннету мне оставили одну руку свободной. Он лично перевязал вам рану на шее, иначе вся кровь вытекла бы из вас, чтоб мне лопнуть! Вы можете сказать, что у вас за рана?
- Пробит язык, - прохрипел я.
- Тысяча чертей! Это очень опасно. Начнется жар, редко кто его выдерживает. Лучше бы это случилось со мной! Старый хрыч, вроде меня, более вынослив, чем мальчишка, который видел кровь разве что в кровяной колбасе. А других ран у вас нет?
- Удар прикладом… спина… голова… - ответил я.
- Значит, вас оглушили! А я-то думал, только удар ножа. Представляю, как страшно сейчас шумит у вас в голове! Но это пройдет. Главное, чтобы осталась хоть капля ума, остальное - дело наживное. Мда, опаснее всего язык, его ведь никак не перевяжешь. Вот и сейчас…
Последние слова Сэма я уже не слышал, так как опять потерял сознание. Вновь придя в себя, я никак не мог сообразить, где нахожусь. Слышался стук лошадиных копыт, меня качало, словно в колыбели. Открыв глаза, я обнаружил, что и в самом деле раскачиваюсь, так как лежал на шкуре убитого мной медведя, натянутой между двух лошадей. В этом гамаке я лежал так глубоко, что видел лишь две лошадиные головы и небо между ними. Солнце палило меня нещадно, а по всему телу растекался такой жар, словно мои вены заполнял расплавленный свинец. Губы ссохлись, а рот забила запекшаяся кровь. Я попытался вытолкнуть сгусток крови языком, но не смог им пошевелить. Мучила страшная жажда, но я не смог издать ни звука и опять потерял сознание.
Потом, в бреду, я сражался с индейцами, бизонами и медведями, убегал от погони, плыл по безбрежным морям. Долгие дни я метался в горячке, находясь между жизнью и смертью. Изредка память возвращалась ко мне, и я словно откуда-то издалека слышал голос Сэма Хокенса, а иногда видел над собой бархатные глаза Виннету. И вот наконец я умер. Меня положили в гроб и закрыли. Я явственно слышал, как на крышку гроба падали комья земли. Целую вечность пролежал я в этом гробу не в состоянии шевельнуться.
Вдруг крышка гроба поднялась и исчезла. Надо мной появилась чистая голубизна неба, а стены могилы провалились куда-то вниз. Что со мной происходит? Я приподнял руку и коснулся лба… "Слава Богу! Слава Богу! Он просыпается!" - услышал я голос Сэма Хокенса и повернул голову.
- Вы видели? Вы видели? Он дотронулся до лба и даже повернул голову!
Сэм наклонился надо мной. Его лицо излучало такую радость, что ее не могла скрыть даже густая щетина. И еще я заметил слезы в его маленьких глазках.
- Вы меня видите, дорогой сэр? Узнаете? - спрашивал он. - Наконец-то вы открыли глаза и пошевелились! Значит, вы живы! Вы меня видите?
Я хотел ответить, но не смог. Страшная слабость сковала все члены, а язык был словно свинцовый. Я смог лишь едва заметно кивнуть.
- И слышите меня? - не унимался Сэм.
Я опять кивнул.
- Да вы посмотрите на него, посмотрите!
Лицо Сэма пропало, а вместо него появились лица Стоуна и Паркера. Слезы радости застилали глаза моим добрейшим друзьям. Они хотели спросить меня о чем-то, но Сэм уже оттолкнул их:
- Пропустите, я буду с ним говорить!
Он схватил мои руки, прижал их к той части бороды, где положено находиться губам, и спросил:
- Может, хотите есть или пить?
Я покачал головой, давая понять, что ничего мне не надо. Я был так слаб, что не смог бы выпить и капли воды.
- Нет? Не может быть! Вы хоть представляете, сколько времени были без сознания?
Я опять покачал головой.
- Три недели, целых три недели! Вы можете это представить? Без памяти, в жуткой горячке! А потом жар спал, и вы лежали как мертвый, ну совсем бездыханный, вроде как в летаргию впали. Апачи хотели вас похоронить, но я не дал. Все верил, что вы живы, долго упрашивал, пока Виннету не заступился за вас перед своим отцом и не получил разрешение похоронить вас только тогда, когда начнется разложение тела. Мы всем обязаны Виннету. Пойду за ним и приведу сюда!
Я закрыл глаза и опять лежал, но уже не в могиле, а просто на земле, ощущая блаженную усталость и спокойствие. Я готов был лежать так целую вечность, но тут послышался звук шагов. Чья-то рука коснулась моей, и я услышал голос Виннету:
- Сэм Хокенс не ошибся? Сэки-Лата, Разящая Рука, действительно проснулся?
- Да, да, мы все трое это видели. Он даже кивнул нам!
- Значит, случилось чудо! Но лучше бы ему было умереть, потому что он вернулся к жизни только для того, чтобы с ней проститься. Он умрет вместе с вами.
- Но ведь он самый верный друг апачей!
- Поэтому два раза меня свалил с ног?
- Так надо было.
- Зачем?
- Первый раз, чтобы спасти тебе жизнь, иначе в схватке кайова убили бы тебя. Второй раз спасал свою жизнь, ведь ты бы убил его. Мы хотели сдаться, кричали апачам, но твои воины не слушали нас.
- Сэм Хокенс так говорит потому, что защищает себя.
- Нет. Все это правда!
- Твой язык лжет! Ты боишься мучительной смерти. Но нас не обманешь. Мы знаем - вы наши враги, вы хуже этих собак кайова. Ты подкрался и подслушал наш разговор. Друг предупредил бы, и тогда кайова не поймали бы нас и не привязали к деревьям.
- Но вы собирались мстить нам за смерть Клеки-Петры и, кроме того, ни за что бы не дали нам закончить работу.
- Это сейчас ты придумываешь отговорки и думаешь, им поверят. Неужели ты считаешь, что Инчу-Чуна и Виннету лишены разума и глупее маленьких детей?
- Я никогда так не думал! Жаль, Шеттерхэнд опять впал в забытье, иначе он подтвердил бы, что я говорю правду.
- Он соврет, как и ты. Все бледнолицые - лжецы и мошенники. Я знал только одного белого, в сердце которого жила правда. Это убитый вами Клеки-Петра. Мне казалось, я смогу полюбить Шеттерхэнда. Я восхищался его силой и отвагой. Его глаза смотрели открыто. Но я ошибся. Как и все белые, он отнимет у нас землю, знает о ловушке для нас и не предостерегает. Он два раза ударил меня кулаком по голове. Зачем, создав такого сильного и смелого человека, Великий Маниту дал ему столь лживое сердце?
Когда Виннету дотронулся до моей руки, мне хотелось взглянуть на него, но не было сил.
Мое тело не слушалось меня, казалось мне невероятно легким, парящим в воздухе. Однако услышав суровый и несправедливый приговор Виннету, сверхъестественным усилием я заставил веки подчиниться моей воле и открыл глаза. Виннету стоял рядом со мной. Он был без оружия, в легкой полотняной одежде, в руке держал книгу. Я заметил ее название - "Песнь о Гайавате" американского поэта Лонгфелло. Оказывается, Виннету, сын "дикого" народа, умел не только читать, но и был наделен тонким чувством поэтического восприятия, доступным далеко не каждому цивилизованному человеку! Я не мог себе даже представить, что в руках апача увижу известнейшую поэму!
- Он опять открыл глаза! - воскликнул Сэм, и Виннету повернулся, подошел ближе, окинул меня долгим, внимательным взглядом и спросил:
- Ты можешь говорить?
Я покачал головой.
- У тебя что-нибудь болит?
Я ответил точно так же.
- Скажи мне правду! Человек, просыпающийся после смерти, не может врать. Ответь мне: вы четверо действительно хотели нас спасти?
Я два раза утвердительно кивнул.
Пренебрежительно махнув рукой, Виннету возмущенно произнес:
- Ложь, ложь, ложь! Ложь даже на краю могилы! Значит, правды от тебя не дождешься, и не стоит просить отца о даровании тебе жизни. Поэтому ты умрешь. Хороший уход вернет тебе здоровье и силы, и тогда мы поставим тебя у столба пыток, чтобы ты сполна познал все мучения. Пытать тебя таким, как сейчас, слабым и больным, нельзя - слишком быстро ты умрешь.
У меня не хватило сил держать веки открытыми, и глаза опять закрылись. О, если бы я мог ему все сказать! Сэм, наш хитрый Сэм Хокенс, столь изобретательный при разных обстоятельствах, очень неудачно пытался нас защитить. Я бы сделал это по-другому. Бедный Сэм старался в меру своих способностей:
- Ну неужели нужно доказывать то, что и без того ясно? Вашим воинам грозила мучительная смерть. Чтобы их спасти, Шеттерхэнд вышел на поединок с Ножом-Молнией и победил его. Парень рисковал жизнью, а в награду его ждут мучения у столба?!
- Все это ложь! Чем докажете?
- Спроси у Тангуа, вождя кайова, он ведь у тебя в плену!
- Я спрашивал.
- И что же он ответил?
- Что ты врешь. Шеттерхэнд не сражался с Мэтан-Аквой. Его убили наши воины, когда напали на вас.
- Подлая клевета! Тангуа врет! Он знает, что мы защищали апачей, и теперь мстит.
- Он поклялся именем Маниту, поэтому я верю ему, а не вам. Я повторяю: если бы вы откровенно признали свою вину, я заступился бы за вас. Клеки-Петра был моим наставником, духовным отцом, другом и учителем. Он посеял в моем сердце любовь к миру и снисхождение к слабым. Я не жажду крови, а отец всегда исполняет мои просьбы. До сих пор мы не убили ни одного кайова, которых держим в плену. За все несчастья они заплатят не жизнью, а лошадьми, оружием, шкурами для вигвамов и одеялами. Мы не определили еще выкупа, но вскоре договоримся. Рэттлер убил Клеки-Петру и поплатился за это головой. Вы его товарищи. Будь вы искренни, мы бы вас пощадили. Но вы продолжаете лгать и разделите его судьбу.
Столь долгая речь, не свойственная обычно молчаливому Виннету, была доказательством того, что наша судьба ему не безразлична.
- Ты сам добиваешься, чтобы мы солгали, мы не можем назвать вас врагами, ибо мы ваши друзья, - ответил Сэм.
- Замолчи! Ты так и умрешь с ложью на устах! До сих пор вам предоставляли свободу большую, чем остальным пленным, чтобы вы могли ухаживать за Шеттерхэндом. Но вы не стоите снисхождения. Больной не нуждается больше в вашей помощи. Идите за мной. Я покажу вам место, где вы теперь будете жить под стражей.
- Нет, нет, Виннету, умоляю! - крикнул перепуганный Сэм. - Я не могу оставить больного!
- Сможешь, здесь приказываю я!
- Но разреши нам хотя бы…
- Довольно! - оборвал его на полуслове индеец. - Никаких возражений! Ступайте за мной, или я прикажу связать вас и увести силой!
- Мы в ваших руках и вынуждены подчиниться. Когда мы сможем увидеть Шеттерхэнда?
- В день его и вашей смерти.
- А раньше?
- Нет.
- Тогда разреши нам попрощаться с ним.
Сэм взял меня за руку, к моей щеке прикоснулась его щетина, и он поцеловал меня в лоб. Паркер и Стоун тоже поцеловали меня, после чего все трое ушли за Виннету. Я остался лежать один, но в скором времени появились апачи, подняли меня и понесли куда-то. Из-за слабости я не мог открыть глаза и опять впал в беспамятство.
Не знаю, как долго я спал, но это был исцеляющий сон, глубокий и продолжительный. Проснувшись, я без труда открыл глаза. Слабость явно уменьшилась. Язык повиновался мне, и я даже смог поднести руку ко рту, чтобы очистить его от сгустков крови и гноя.
К своему удивлению, я обнаружил, что нахожусь в какой-то квадратной комнате с каменными стенами. Свет падал через дверной проем. Мое ложе в дальнем углу комнаты составляли шкуры гризли, а укрыт я был индейским одеялом прекрасной работы. У входа сидели две индеанки - молодая и пожилая. Наверное, они ухаживали за мной и одновременно стерегли. Пожилая была безобразна, как почти все краснокожие скво, которые быстро теряют молодость и красоту, ибо их удел - тяжелый, изнурительный труд; мужчины-индейцы занимаются исключительно войной и охотой, проводя остальное время в праздности.
Вторая, молодая девушка, отличалась поразительной красотой. Будь на ней европейский наряд, она привлекла бы внимание в самом изысканном обществе. Длинное, перехваченное в талии ремешком из кожи гремучей змеи светло-голубое платье плотно облегало ее грудь и шею. На ней не было никаких украшений - ни стеклянных бус, ни дешевых монет, которые так любят индеанки. Единственным ее украшением были великолепные волосы, двумя иссиня-черными косами ниспадавшие до колен. Они напоминали волосы Виннету, а черты девушки - его лицо. Таинственно мерцали из-под длинных ресниц такие же, как у него, бархатные глаза. Нетипичными для индеанки в ее облике были румяные щеки с двумя неожиданно кокетливыми ямочками. Тихо, чтобы не разбудить меня, девушка разговаривала со своей напарницей, и каждый раз, когда она приоткрывала в улыбке яркие, коралловые губы, из-за них сверкали удивительно белые зубы. Нежные крылья носа говорили скорее о греческом, чем индейском происхождении девушки, об этом же говорил и цвет кожи - светлая бронза с чуть заметным серебристым оттенком. Ей могло быть лет восемнадцать. Я готов был держать пари, что девушка - сестра Виннету.
Женщины вышивали красными узорами кожаный пояс. Я приподнялся, чтобы лучше рассмотреть девушку. Да, я действительно привстал, причем почти без труда, и сам безмерно удивился этому, ведь недавно от слабости я не мог даже открыть глаза. Услышав шорох, старуха взглянула в мою сторону и воскликнула:
- Уфф! А-гуан инта-хинта!
Как вы уже знаете, возгласом "уфф" индейцы выражали удивление, а слова "инта-хинта" означали - "он не спит". Девушка оставила работу, поднялась и подошла ко мне.
- Ты проснулся? - спросила она на беглом английском, немало этим меня удивив. - Ты чего-нибудь хочешь?
Я уже открыл рот, чтобы ей ответить, но вспомнил, как недавно пытался сказать слово и ничего из этого не вышло, и быстро его закрыл. Но теперь у меня появились силы! Надо попытаться! И я с трудом прохрипел:
- Да…
Как приятно, оказывается, слышать звук собственного голоса! Правда, я сам его не узнал, а коротенькое "да" болью отозвалось в гортани, но это было первое слово после такого долгого и вынужденною молчания!
- Говори тише, а лучше - объясняйся знаками, - посоветовала девушка. Ншо-Чи видит, что разговор причиняет тебе боль.
- Тебя зовут Ншо-Чи? - спросил я.
- Да.
- Это имя очень подходит тебе, ибо ты - как прекрасный весенний день, полный света и аромата первых свежих цветов.
"Ншо-Чи" на языке апачей значит "Ясный День". Девушка чуть заметно смутилась и напомнила мне:
- Так чего ты хочешь?
- Скажи, ты из-за меня находишься здесь?
- Да, мне велено заботиться о больном.
- Кто велел?
- Мой брат, Виннету.
- Я так и подумал. Ты очень похожа на этого молодого и славного воина.
- А ты хотел его убить!
Вопрос или негодование прозвучали в словах девушки? Произнося это, она пытливо смотрела мне в глаза, будто хотела заглянуть в душу.
- Нет! - ответил я.
- Виннету не верит тебе и считает своим врагом. Два раза ударом кулака ты свалил его на землю, а ведь до сих пор его никто не побеждал.
- Это правда, но в первый раз - чтобы спасти его, во второй - чтобы спасти себя. Он близок моему сердцу с первой нашей встречи.
Ее темные глаза внимательно смотрели мне в лицо.
- Он не верит вам, - сказала она наконец, - а я его сестра. У тебя болит во рту?
- Сейчас нет.
- Глотать сможешь?
- Попробую. Дай мне попить.
- Хорошо, попить и помыться. Сейчас принесу.
Девушка и старуха вышли из комнаты. Я не мог понять логику поведения Виннету. Он считал нас своими врагами, не верил нашим объяснениям, а уход за мной поручил собственной сестре. Ладно, решил я, время покажет, в чем тут дело.
Вскоре обе женщины вернулись. Девушка принесла чашку с холодной водой и поднесла ее к моим губам, полагая, что я еще слишком слаб и не смогу пить без посторонней помощи. Я глотал с огромным трудом, ужасная боль пронзала горло, но жажда была сильней. Делая маленькие глотки и часто отдыхая, я выпил всю воду и почувствовал, как в меня влились новые силы. Должно быть, Ншо-Чи заметила это, потому что сказала:
- Вода взбодрила тебя. А теперь передохни немного, и я принесу тебе поесть. Наверное, ты очень голоден, но, может, сначала помоешься?
- А смогу?
- Попробуем.
Старуха принесла высушенную тыкву с водой. Ншо-Чи поставила этот сосуд рядом с моей постелью и подала мне полотенце из тонкой рогожки. Мои попытки помыться не увенчались успехом: я был слишком слаб. Тогда Ншо-Чи смочила водой край полотенца и своими руками обмыла мне лицо - мне, врагу своего отца и брата! Закончив, она улыбнулась и, с состраданием глядя на меня, спросила:
- Ты всегда был такой худой?
Худой? Почему худой? Ах да, ведь несколько недель я пролежал в забытьи, в горячке, без пищи и воды! Болезнь не могла пройти бесследно. Я дотронулся до щек и ответил:
- Наоборот! Я никогда не был худой.
- Посмотри на себя!
Взглянув на свое отражение в воде, я в испуге отвел глаза: на меня глядело привидение.
- Странно, что я еще жив! - вырвалось у меня.
- Да, Виннету сказал то же самое. Ты перенес даже дорогу сюда, а она и для здорового нелегка. Великий Маниту наделил тебя очень сильным телом, другой не выдержал бы пятидневного, трудного пути.