- Не беспокойтесь, мастер! Кроме вахтенного матроса и рулевого, на палубе никого нет, а те двое нас не увидят и не услышат.
Наступила короткая пауза, во время которой один собеседник освобождал место, а другой усаживался поудобнее. Потом заговорил мормон:
- Можешь себе представить, как меня распирает любопытство. Я прибыл на судно в величайшем напряжении, не зная, найду ли тебя на борту.
- Что касается этого, мастер, то устроиться стюардом мне было совсем не трудно.
- Разве капитан тебя не узнал?
- Он обо мне понятия не имеет.
- И не знает, что мы с тобой знакомы?
- Боже упаси, чтобы я про это проболтался! К сожалению, деньги я получил и за обратный рейс и, стало быть, вынужден из Лобоса плыть назад, во Фриско.
- Тебе этого делать не придется; полагаю, что в Лобосе тебе нетрудно будет смыться.
- Я тоже так думаю, потому и не обременял себя вещами, чтобы в тот самый момент, когда смогу ступить на землю, исчезнуть, ничего не оставив на борту.
- Это хорошо, хотя и не очень-то важно. Ну, а как наше главное дело? Когда уехал твой старик?
- За три недели до меня; сейчас он, вне всякого сомнения, уже у цели. Он так часто бывал там, знает все лазейки и выходы, что просто не может ошибиться.
- Но будут ли повиноваться ему юма?
- Я совершенно убежден в этом. Если речь идет о такой добыче, любой краснокожий согласится.
- Это меня успокоило. Вопрос еще и в том, смогут ли они достаточно быстро оказаться под рукой.
- Конечно, мастер; они уже в пути. Но зачем такая спешка, мастер Мелтон? За нами же никто не гонится. Мы сможем не торопясь обстряпать дельце.
- Я тоже так думал, но теперь изменил свое мнение.
- Почему? Что-нибудь произошло?
- Да. У меня была одна встреча.
- Значит, вы кое-кого встретили. Но это же не могло изменить наших намерений.
- Очень даже могло.
- Тогда этот человек, о котором вы говорите, должен быть чрезвычайно важным для нас.
- Так оно и есть! Для меня это стало настоящим сюрпризом, когда я его встретил. Но если ты услышишь его имя, то будешь столь же изумлен, как это было со мной, когда я его узнал.
- Так скажите же мне, кто это такой!
- Ты бы уже должен был сам его узнать, потому что видел этого человека здесь, на борту.
- Тогда это может быть только тот человек, который должен стать бухгалтером. Верно?
- Разумеется! Ведь никто, кроме него, не поднимался вместе со мной. И неужели ты его не узнал, в самом деле не узнал? Ты уже видел его, да еще при таких обстоятельствах, что просто удивительно, как ты его еще не признал. Я был убежден, что ты его узнал, и оттого-то подмигивал тебе несколько раз, чтобы ты был осторожным и не больно-то часто мелькал перед его глазами, потому что и он может вспомнить о тебе.
- Видел я эти знаки, но не понял. Вообще я что-то никак не возьму в толк, что это вы так с этим человеком возитесь. Какой-то бродяга… Да он рад-радешенек стать писарем на удаленной от людей асиенде. Такой человек не может быть опасен для нас!
- И я бы так говорил, если бы этот, в высшей степени опасный для нас человек вообще имел намерение устроиться где-нибудь бухгалтером.
- Вы хотите сказать, что он задался целью оставить вас с носом? Тогда он либо величайший дурак, который когда-либо рождался, либо ловкий и весьма неглупый парень.
- Последнее, последнее! Вспомни-ка про Форт-Юинту и что ты там пережил!
- Это не очень-то приятное воспоминание. В те времена там играли, как нигде. Хорошие дела я обтяпывал, и у меня скопилась кругленькая сумма долларов, но я потерял все за один час. Счастье еще, что тогда там оказался ваш брат, он подарил мне пачку долларов и помог устроиться кельнером. С тех пор я его больше не видел. Вы же знаете, отчего он так внезапно оставил тот форт. Разумеется, говорят об этом с большой неохотой.
- Почему это? С любым человеком, а все мы принадлежим к роду людскому, может случиться всякое. Он, впрочем, еще хорошо выпутался из той аферы.
- Верно. Он уже выиграл приличную сумму долларов, когда черт дернул того офицера предположить, что ваш брат передергивает. Вспыхнула ссора, и ваш брат должен был отдать весь выигрыш, но застрелил офицера и удрал. Двое солдат, услышавших крики и пытавшихся задержать его снаружи, тоже получили по пуле и опрокинулись, как чурбаны; ему удалось выскользнуть из форта, он поймал одну из пасшихся лошадей и умчался на ней прочь. Это было славное дельце - скрыться из крепости при подобных обстоятельствах.
- Скрыться? Да, из Юинты он ушел…
- Не только оттуда, но и позже он сбежал, - прервал его Уэллер. - Конечно, его взяли в хорошенький оборот. Но его бы никогда не схватили, если бы за ним не увязался Олд Шеттерхэнд. Что за глаза у этого охотника! Прошло целых четыре дня погони за вашим братом, и никто его не схватил и даже не видел, но тут принесло Олд Шеттерхэнда, и он услышал о происшедшем. Он хорошо знал убитого офицера, а поэтому вновь заседлал лошадь, чтобы опять отправиться в путь с намерением поймать вашего брата.
- Да, прошло целых четыре дня, и ни одному солдату и следопыту не удалось взять след. Но у этого мерзавца нос легавой; он напал на след и шел по нему за моим братом до Форт-Эдуарда, где передал его в руки коменданта. Беднягу должны были повесить, но накануне ночью он всех обманул и сбежал от солдата, который должен был его охранять и имел глупость позволить придушить себя. Ты же видел тогда Олд Шеттерхэнда в Форт-Юинте?
- Мельком. Он ведь пробыл всего полчаса, услышал о происшествии и снова ускакал, когда я стоял у дверей и слушал рассказ соседа о прибытии знаменитого охотника.
- Тогда не удивительно, что сегодня ты его не узнал.
- Сегодня? - с крайним изумлением спросил стюард. - Что вы этим хотите сказать? Может быть, тот так называемый бухгалтер и есть Олд Шеттерхэнд?
- Да, именно так оно и есть.
- Что за бред! Этот человек и - Олд Шеттерхэнд! Кто видел знаменитого охотника хотя бы раз, пусть даже мимоходом, тот точно знает, что у этого писаря не может быть ничего общего с Олд Шеттерхэндом!
- И тем не менее это он. Прошло время, сменилось место действия, да и костюм, который он теперь носит, не похож на его кожаные одежды, в которых ты его видел когда-то.
- Тем не менее это невозможно, совершенно невозможно! Человек с таким глупым лицом, которого я проводил в каюту Геркулеса, не может быть Олд Шеттерхэндом? Сэр, я поверю во все, что бы вы мне ни сказали, но в такое… Нет, никогда!
- У меня есть неопровержимые доказательства. Видел ты оружие этого человека?
- Нет. Кажется, у него два ружья; они находятся в полотняном чехле.
- Да, два ружья, а каждый знает, что Олд Шеттерхэнд постоянно возит с собой именно столько ружей - медвежебой и штуцер Генри, ружья, которым не сыщешь равных. Правда, в отеле я их не смог разглядеть, зато хозяин, подержавший их в руках, подробно описал мне оружие. Вестмен появился там в облике жалкого бедняка, но тем не менее поил и кормил вместе с собой и хозяина, и всю его семью. Если бы он на самом деле был тот, за кого себя выдавал, он бы с великой радостью немедленно согласился на мое предложение, а он под каким-то смешным предлогом выпросил себе время на раздумье. Он никогда не видел меня прежде, но тем не менее очень внимательно за мной наблюдал. Я постарался ничем не выдать, что уловил его подозрительность. Сходство мое с братом бросилось ему в глаза. Он спустился со Сьерра-Верде. В тех диких и опасных краях обычных людей не встретишь, и меньше всего там можно наткнуться на чужака, одиночку, тем более, что с той стороны гор вспыхнул мятеж и каждый опасается за свою жизнь. Попасть туда сможет только смелый и опытный человек, который привык полагаться на собственное оружие. Подумай-ка, ведь он пришел совершенно один, без всякого сопровождения!
Можно себе представить, с каким напряжением я слушал этот разговор. Мой инстинкт не только не обманул меня, но и, как я теперь понял, сослужил огромную службу мне самому, а быть может, и другим. Теперь-то я понял, почему мне показалось подозрительным лицо мормона - не просто своей дисгармонией. Причина состояла в том, как он сам сказал, что оно удивительно походило на лицо его брата, убийцы того офицера, с которым я находился в очень дружеских отношениях. Близость к убитому подтолкнула меня на поиски преступника, которого я, как это было только что сказано, преследовал до Форт-Эдуарда и там схватил. Теперь я знал, на что могу рассчитывать. Мое предчувствие еще раз оправдалось. Мормон был братом того шулера и убийцы, а то, каким образом он говорил о своем брате и относился к его преступлению, было достаточным доказательством его личных расхождений с законом.
Но с сожалением я осознал, что меня раскусили: странный хозяин гостиницы учудил, заведя книгу для записи приезжих, а я занес туда свое полное имя, что в первую очередь и побудило мормона задуматься о том, кто я такой. Сюда добавилась и болтливость хозяина, который рассказал о моем оружии, и многое другое, что теперь упомянул и перечислил Мелтон. Он вспомнил даже, что спал я не под крышей, а во дворе, потому что, будучи вестменом, привык к ночлегам под открытым небом. Он так хорошо изложил все эти факты, что стюард согласился с доводами мормона, а затем добавил:
- Итак, будем считать, что мы в самом деле имеем дело с Олд Шеттерхэндом. Зачем же он отправился вместе с нами на асиенду?
- Причин может быть много, и самых разных. Если он узнал во мне брата убийцы офицера, то он, возможно, подумал, что может найти его, находясь возле меня. Вот он и согласился с моим предложением. Потом ему как человеку опытному и знатоку местных обычаев была понятна цель, к которой стремятся пассажиры этого корабля. Судя по тому, что я слышал об этом человеке, он мог решиться присоединиться к этим людям, чтобы в случае необходимости дать им совет или помочь. При этом он поостерегся заключить контракт, потому что хочет оставаться хозяином положения. Значит, мы вынуждены считаться с ним, и даже весьма считаться, и, хотя я не думаю, что он может полностью сорвать наши планы, надо все-таки остерегаться его. Возможно, он поставит не одно препятствие у нас на пути, а это, естественно, замедлит осуществление наших замыслов.
- Тогда вы совершили большую ошибку, забрав его с собой. Вам совершенно не стоило с ним возиться, надо было просто оставить его сидеть в Гуаймасе.
- Я бы и сделал это, если бы хозяин гостиницы, дон Херонимо, не был таким болтливым и не рассказал ему о корабле, которого я жду. Я, правда, предупредил Олд Шеттерхэнда, что без меня он не попадет на борт, однако в душе был убежден, что капитан, честный и глупый парень, ничего не знающий о нашем предприятии, заберет его. И даже если бы он не ушел с нами, он сел бы на следующий корабль, шедший до Лобоса, а оттуда погнался бы за нами. Тогда бы мы ни на одно мгновение не чувствовали бы себя в безопасности.
- Но нас же много, мастер, а он один. Вы преувеличиваете, хотя он и Олд Шеттерхэнд. Одна пуля могла бы освободить нас от него.
- Если бы он подставил себя под пулю, то - конечно, однако это маловероятно. Самым умным было то, что я сделал. Если он известен как хитрый лис, то я покажу ему, что другие могут быть проворнее. Именно потому, что он хотел перехитрить меня, нужно его объегорить. Итак, я притворился и действовал так, словно на самом деле принимаю его за опустившегося, жалкого иностранца. Я предложил ему выгодное местечко, чтобы заманить его. Таким образом я могу наблюдать за ним и смогу обезвредить его, когда это мне захочется, то есть всадить ему пулю в любой момент. И, разумеется, он получит пулю, потому что я буду мстить за своего брата, которого он преследовал и выгнал из родной страны как убийцу. Это должно быть отомщено и будет отомщено, а поскольку парень настолько глуп или настолько смел, что сам отдался в мои руки, то я уж не пройду мимо возможности выполнить то, что я считаю своим долгом, своим кровавым долгом.
Он высказал это таким мрачным и притом таким торжественно-решительным тоном, что я нисколько не сомневался в его непреклонной решимости сдержать свое обещание. Стюард медленно и задумчиво протянул:
- Будем надеяться, что так и произойдет! Но этот человек не так прост; он как бы состоит в союзе с сатаной. Чем глубже он окунается в опасность, тем быстрее он оттуда выныривает.
- На этот раз такого не произойдет. На корабле мы ничего с ним не сможем сделать, иначе это может вызвать подозрения, но как только мы попадем на асиенду - там уж мы с ним посчитаемся. Мне даже не надо будет поднимать на него руку: все возьмут на себя индейцы-юма.
- А если он от них улизнет? Как часто он оказывался в руках кровожадных краснокожих и всегда уходил или же поворачивал дело таким непостижимым образом, что они из лютых врагов превращались в его лучших друзей. Разве не бились они в смертельной схватке с Виннету? А теперь любой из них готов отдать свою жизнь за другого!
- То были другие люди, иные обстоятельства. Но теперь его горло обхвачено моими руками, и я сожму их, когда захочу. Клясться бессмысленно. Но погляди на звезды. Клянусь тебе: вот так же, как уверенно следуют они по своему пути, не в силах отклониться, так же точно этот человек идет навстречу своей смерти, потому что я так хочу…
Он прервал свою горячую речь, и причина этому была достаточно основательная: при последних словах палатка обрушилась на него. Пытаясь взглянуть на звезды, он оттянул назад верх парусины и сделал это неосторожно. Жерди, поддерживавшие ткань, не были закреплены, они просто стояли на палубе, а поэтому они поддались силе и свалились; тяжелый парус накрыл собой и мормона, и стюарда, и… меня.
Минута промедления, и меня бы обнаружили. Я ловко вывернулся из складок паруса и поспешил к люку. Немного спустившись по трапу, я остановился и стал смотреть, как выбираются те двое, не догадываясь о том, что их обрушившийся дом задел еще одного человека. Теперь уже нечего было и думать о подслушивании, и я быстро отыскал свою каюту. Геркулес спал, как медведь, а так как я постарался не шуметь, то он и не проснулся, не расслышав моего возвращения.
Это было мне на руку, потому что я просто не знал в этот момент, что ответить на его расспросы. Одно было ясно: правду от него я пока должен скрывать, иначе следует ожидать, что он может сильно навредить мне. Я улегся на койку - не для того, чтобы заснуть, а для того, чтобы обдумать услышанное. Когда я наконец закрыл глаза, в маленький иллюминатор уже пробивался рассвет.
Итак, на мою жизнь покушаются! Это звучало грозно, но я ничуть не беспокоился. Теперь я знал, каков расклад сил, и мог себя обезопасить во всех случаях. По-иному обстояло дело с переселенцами, которым грозила опасность, и я был убежден теперь, что она реальна. И опасность эта была тем серьезнее, чем меньше я знал о том, в чем она заключается, какого она рода, где и когда проявится.
В пути, то есть до самой асиенды, ничего произойти не должно. Об этом я знал. Мормон сказал, что до тех пор он ничего против меня предпринять не сможет, потому что иначе у остальных могут появиться подозрения; значит, и с пассажирами ничего не должно произойти. Что-то должно случиться на асиенде! Что же и как? Мормон упомянул об индейцах-юма, которые должны отомстить мне. В любом случае переселенцам и от них грозила опасность. Нападение краснокожих? Это мне представлялось не слишком эффективным. Для чего нападать на польских работников? Они были настолько бедными, исключая еврея, что взять с них просто ничего нельзя. Значит, должны быть другие обстоятельства, предвидеть которые пока нельзя вследствие недостатка фактов. Но я надеялся достаточно увидеть и услышать в пути, чтобы найти верный след.
А надо ли мне идти с ними до конца? Собственно говоря, нет. Я мог бы сойти на берег в Лобосе и замести свои следы. Но в этом случае переселенцы были бы предоставлены своей злой судьбе, и если с ними случится беда, это ляжет тяжелым грузом на мою совесть. Стало быть, последнее обстоятельство предписывало мне остаться с ними, а кроме того, жила еще во мне неизбывная жажда деятельности, проявлявшаяся именно как стремление узнать планы мормона и разрушить их. Он сказал: "Олд Шеттерхэнд хотел перехитрить меня, значит, надо объегорить его самого". Ну, хорошо! Стало быть, хитрость против хитрости, сверххитрость против сверххитрости!
Когда я проснулся, атлет уже встал; он спросил меня:
- Я крепко спал и не слышал, когда вы вернулись. Может быть, вас застукали?
- Нет.
- Но вы что-нибудь узнали?
- Ничего особенного, - ответил я равнодушно.
- Это можно было предположить, - засмеялся он. - Я же вам предсказывал. Вас стоило бы хорошенько высмеять.
- Пожалуйста, но все же будьте добры помолчать, чтобы меня не осмеяли и другие.
- Вы считаете меня болтуном? - спросил он в обычной для себя капризной манере. - Никогда им не был и не хочу из-за вас им становиться. Ладно, я вас не выдам, и прежде всего - тем двум мошенникам, которых я терпеть не могу. У меня теперь такое чувство, что надо по меньшей мере хотя бы раз основательно поговорить с мормоном…
Глава вторая
ДЬЯВОЛЬСКАЯ ШУТКА
Лобос давно остался позади; мы миновали уже Сан-Мигель-де-Оркаситас, а теперь ехали по дороге в Урес, центр одноименного округа. Мы скакали, а женщины ехали в фургонах. О нас позаботились: ни один из переселенцев не должен был передвигаться пешком. Сеньор Тимотео Пручильо, наш асьендеро, послал нам навстречу индейцев с фургонами, а также верховых лошадей; они ожидали нас в Лобосе. Вся эта операция была так тщательно подготовлена, что ход ее можно было сравнить с работой часовщика, механически, но с изумительной точностью подгоняющего одно колесико к другому.
Фургоны представляли собой бесформенные сооружения, сходные с теми, в которых пересекали прерии пионеры Североамериканских Соединенных Штатов. Предназначенные для женщин и детей, они, кроме того, были забиты жалким скарбом переселенцев, а также различными товарами, купленными в Лобосе по заданию асьендеро. Верховые лошади оставляли желать лучшего, однако вполне годились для такой недолгой поездки. Проводник, старый, искушенный бакеро или старший слуга, угрюмый и неприветливый, ни с кем не общался и оказывал уважение разве что мормону. Оба они постоянно находились во главе каравана. Я присоединился к циркачу и внешне мало беспокоился о других, хотя про себя подмечал малейшие детали, чтобы по возможности соответствовать той задаче, которую я себе поставил. Геркулес был очень хорошим наездником; видимо, он успел приобрести опыт в различных цирковых труппах.
Часто он хохотал над моей посадкой: я наклонялся вперед и казался очень неустойчивым в седле. Такая манера езды присуща опытным жителям прерий, которые в обычное время кажутся спящими вместе со своими лошадьми, но внезапное происшествие, появление всадника или дичи моментально преображают их. Атлет критиковал мою скверную позу, неустойчивость положения, дрожание моих рук, а когда эти наставления ничего не изменили, он почти с гневом сказал: