И вдруг Ростислав ощутил давно забытое чувство - ненависть. Он ненавидел - но не комиссаров, оставшихся где-то далеко, а других - в темно-зеленых касках, которые шли по улицам Парижа. Он услыхал незнакомое слово "боши", а затем воспоминания перенесли его в темный, освещенный керосиновой лампой подвал. Арцеулов стоял у деревянного стола, возле которого сгрудились молчаливые молодые люди в беретах, и он объяснял им устройство ручного пулемета. При этом Ростислав злился на свой корявый французский и на проклятую болезнь, которая не дает ему пойти с этими ребятами туда, в ночь, где идет война.
Потом были те же улицы и вновь - незнакомые солдаты, но уже в другой форме, - и к этим солдатам Арцеулов чувствовал явную симпатию. Ему вручали медаль. Вручал худой, огромного роста человек, все называли его "генерал", хотя он был не генералом, а, как помнил Ростислав, президентом этой страны.
И тут воспоминания сузились до размеров комнаты, но уже другой, чуть большей. За окнами зеленел лес. Арцеулов сидел в странном уродливом кресле, которое могло двигаться, зато не мог двигаться он сам. Правда, это почему-то не пугало. К нему заходили гости - и молодые, и старые, которых он помнил молодыми. На столе лежала книга, на титульном листе которой он мог прочитать свою фамилию. Но чаще всего он смотрел не в окно, не на стол, заваленный рукописями, а в большой странный ящик, на котором мелькали, сменяясь, сначала черно-белые, а затем и цветные картинки. Ростислав увидел "Мономах" - то есть, не "Мономах", а другой, похожий корабль, - прорывающийся сквозь тучи пара в безоблачное небо - и почему-то чувствовалась гордость, как будто и там, в несбывшейся жизни, он имел какое-то отношение к эфирным полетам. Затем на экране сменялись страшные картины горящих деревень со странными круглыми домиками, мелькали раскосые лица, объятые ужасом, и Арцеулов сердито хмурился.
А потом он вдруг поглядел на свои руки и поразился - это были руки мумии. Ростислав сообразил, что он очень стар…
…Бесконечные дни сливались в один, подступало пугающее безразличие, и вдруг, прорывая его, по цветному экрану замелькали новые кадры - огромные, невиданные боевые машины шли по улицам почти забытой им Столицы, и над башнями реяли его, Арцеулова, трехцветные флаги. И наконец он почувствовал слезы на своем худом, почти уже недвижимом лице - над огромным зданием, над гигантским куполом вместо проклятой красной тряпки поднимается русский флаг, который почему-то теперь называли "триколором"…
Значит, он победил! Они все победили - те, кто погиб еще в 17-м, кто шел в Ледяной поход, отстреливался на высоких обрывах Камы, замерзал на Иртыше и Оби… Они победили! Перед глазами мелькнул запруженный людьми аэровокзал, затем за огромным подернутым морозной дымкой иллюминатором проплыли непередаваемой белизны облака… И все кончилось. Кончилось, но осталось главное. Ростислав понял - не зря. Жаль, что он не увидит этого. Но он узнал - а это куда важнее.
Степа постепенно приходил в себя. Он не то что успокоился, просто увиденное было слишком страшным, настолько непохожим на его мечты, что сознание отвергало, отбрасывало подобный исход. Косухин вспомнил светящуюся золотым туманом дверь. Дверь - куда? В рай?
- Вы видели, - мягко произнес старик. - Надеюсь, вы теперь все поняли…
- Кажется, да… - кивнул Арцеулов. Степа по-прежнему молчал. Он-то как раз ничего почти и не понял. Ясно одно - впереди что-то страшное. И не только для него и его близких. Что-то страшное случится с тысячами, может, с миллионами, что-то произойдет с тем делом, за которое они все воевали. Но что?
Косухин одернул себя. Почему, собственно, случится? Страшное уже началось, уже происходит. Венцлав, серые оборотни, 305-й Бессмертный, генерал Ирман, профессор Семирадский. Мало? Но ведь это видел он один, а таких, как он - тысячи и тысячи. И если сложить…
Да, уйти за эту дверь просто. Расхлебывать будут другие. Других будут забивать прикладами, бросать в огромные черные машины с зашторенными окнами…
И тут Степа вспомнил о Наташе. Конечно, он тут рассуждает, а девушку куда-то увезли, и помочь ей некому! Этот беляк, небось, уже крылышки примеряет…
- Ладно, батя, - решительно заявил он, вставая и отряхивая шинель. - За Ростислава говорить не буду, он, чай, не маленький. Только вот чего: говоришь, у нас какие-то заслуги имеются?
Старик кивнул.
- Ну тогда вот что… - Степа помолчал, собираясь с мыслями. - У меня еще тут дела имеются. Вы бы, эта, вывели меня отсюда, раз уж всяким фокусам обучены. Ну, а там уж как выйдет…
- Неужели у вас такие важные дела, Степан? Если вы сейчас уйдете, дверь может никогда не открыться.
- А чего я там не видел! - осмелел Косухин. - Райские яблочки, чердынь-калуга?
Старик покачал головой. Степа, почуяв слабину, стал жать дальше:
- И заодно, батя, раз уж ваша контора все знает, подскажи, где Наталья Берг. Она…
- Знаю, - кивнул старик. - Та, о которой ты беспокоишься, скоро попадет в монастырь Шекар-Гомп. Это далеко. Ты не дойдешь один, даже если я помогу.
- Почему один? - Арцеулов тоже встал. - Я с ним…
- Вам незачем идти, Ростислав! - удивился старик. - Вы уже сделали все, что могли…
- Пойду, - мотнул головой Арцеулов. - Помогите, если можете…
Наступило молчание. Внизу вновь треснул выстрел, раздался крик, а затем застучали копыта. Старик сидел неподвижно, беззвучно шевеля бледными губами. Наконец, он поднял глаза.
- Вы просите слишком о многом. Тот, кто послал меня встретить вас, строг. Все имеет свою цену…
- Что мы должны сделать? - подхватил капитан.
- Это вы поймете сами. Но это будет трудно. Куда труднее, чем запускать в небо творенья суетного ума. Ни я, ни тот, кто послал послал меня, не смогут помочь…
- Ладно! - перебил Косухин. - Это уж как выйдет. Так чего надо?
- Поймете сами, - повторил старик. - В этом и будет ваша задача - понять, а потом сделать…
- Непонятно что-то, - почесал затылок Степа. - Вы бы яснее…
- Я сказал то, что мне было велено…
- А, так вы, батя, подневольный? Тогда может, нам с вашим старшим поговорить?
- С кем? - старик посмотрел на Степу с удивлением, даже с испугом. - Кого вы имеете в виду, Степан?
- Старшего или главного - кто там у вас? - упрямо повторил Косухин. - Пусть он и объяснит. А то тянете, тянете…
- Вы понимаете, о чем просите?
- А то! Чего тут не понимать?
- Хорошо, - кивнул старик. - Я передам ваши слова. Вы странные люди - отказались от того, чего другие не могут добиться ни за золото, ни за кровь. Может, люди становятся другими? Идите, не бойтесь. Вас встретят и проводят…
Ростислав и Степа переглянулись, все еще не веря.
- Идите, - повторил старик. - Но не забывайте - вы в долгу. Прощайте…
…У самого порога Ростислав оглянулся - старик сидел неподвижно, глаза его были закрыты, и капитану внезапно показалось, что перед ним не человек, а каменная скульптура, покрытая пылью и мелкой каменной крошкой, веками падавшей со стен…
На площадку выбрались как можно осторожнее. Степа, пригнувшись, заглянул в ущелье.
- Стоят, гады! Трое. Карабины наготове, чердынь-калуга!
- Подождем, - отозвался капитан. - Вдруг старик правду сказал…
Шли минуты, но в ущелье все оставалось по-прежнему. Китайцы явно скучали, но уходить не собирались.
- Вот язва, - вздохнул Косухин. - Слушай, Ростислав, раз ты образованный, то давай, пока время есть, объясняй. Только без этого…
- Без мистики? - улыбнулся Арцеулов. - Попробую, если смогу. Тут, на Востоке, есть всякие секты. Говорят, они могут еще и не такое. Глаза отвести - это и всякий гипнотизер сумеет…
- А дверь? - нетерпеливо перебил Степа.
Ростислав пожал плечами. Косухин посмотрел на него недоверчиво, а затем уверенно заявил:
- Темнил он, в от что! Видал, как заерзал, когда я про главного сказал? Эх, дурят нас…
Ростислав хотел возразить, но тут вдали ударил выстрел, затем еще один. Послышались крики. Не сговариваясь, Степа и Арцеулов взглянули вниз. Китайцы уже не стояли - они мчались что есть духу, подстегивая лошадей к выходу из ущелья. А следом за ними, подымая тонкую белесую пыль, несся небольшой конный отряд - человек пятнадцать, впереди которых скакал на огромном белом коне всадник в красном халате. Поравнявшись с храмом, всадник на мгновенье задержался, привстал на стременах, и что-то крикнул, глядя наверх.
- Кажется, за нами, - заметил Арцеулов. - Ну чего, рискнем?
- По радио он их вызвал, что ли? - неодобрительно заметил Степа. - Придется рискнуть. Сектанты, говоришь…
Он вздохнул и первым начал спускаться вниз, в ущелье…
2. КОМАНДИР ДЖОР
Внизу их ждал весь отряд. Всадников было даже больше, чем казалось вначале - не менее двух десятков. Привычный глаз Арцеулова тут же отметил, что кони у отряда превосходные, ухоженные и сытые, а отлично подогнанная сбруя блестит начищенным серебром. А вот одежда явно подкачала - всадники были одеты по большей части в настоящую рвань - старые, потерявшие всякий вид шинели без погон, порванные во многих местах ватные халаты, или столь же ветхие полушубки. Под огромными лохматыми шапками весело скалились косоглазые физиономии, лица были небриты, некоторые, постарше, щеголяли большими черными бородами.
"Разбойники", - констатировал Степа, естественно не вслух. Оружие, которым были увешаны пришельцы, не располагало к подобной откровенности.
Человек в красном халате - единственный, одетый не просто аккуратно, но даже богато, - тронул пятками бока своего белого жеребца и подъехал ближе. На сверкающем золотом поясе висела такая же, блестевшая золотом сабля, на голове чуть косо сидела соболья шапка, загорелую руку украшали перстни. Молодое лицо командира было спокойно, узкие глаза смотрели без удивления, словно всадник давно уже ждал этой встречи.
Степа хотел было сказать обычное "здрасьте", но передумал и четко, словно на параде, приложив руку к шапке, отчеканил:
- Красный командир Степан Косухин!
- Капитан Арцеулов! - Ростислав тоже решил не ударить лицом в грязь.
Всадник в красном приветственно взмахнул правой рукой, на запястье которой болталась богато украшенная камча - короткая нагайка. Он произнес несколько слов на гортанном непонятном языке и выжидательно поглядел на Косухина и его спутника.
- Эх, чердынь… - вздохнул Степа, в который раз чувствуя недостаток образования. Арцеулов подумал о том же и хотел обратиться к всаднику по-немецки, но услышал знакомый голос:
- Джор-баши приветствует вас, братья-вояки. Он спрашивает, не изменились ли ваши планы…
Арцеулов не то чтобы изумился - изумляться он как-то разучился, но все же увидеть чешского подпоручика здесь, у Такла-Макана, он не рассчитывал. Чех был все тот же - в зеленой шинели, легкой, не по сезону, фуражке с длинным козырьком. Лицо улыбалось, но глаза, как и прежде, казались холодными и какими-то тусклыми. В отличие от всех прочих, у него не было оружия, лишь у пояса болтался короткий нож.
- Наши планы не изменились, - ответил Арцеулов. - Нам надо в Шекар-Гомп… Здравствуйте, подпоручик!
Чех вновь улыбнулся и что-то сказал командиру. Тот кивнул и, обратившись к своим всадникам, прокричал несколько коротких резких фраз. В ответ те разом вскрикнули, подняв оружие - кто саблю, а кто карабин, - над головой.
- Джор-баши говорит, что вы смелые люди. Его батыры приветствуют вас. Садитесь на коней.
К ним подвели коней - серого для капитана и рыжего для Степы. Забираясь в седло, Арцеулов вдруг вспомнил, что не видел в отряде ни одной лошади без всадника. Впрочем, он мог их попросту не заметить. Косухин, не обучавшийся выездке в юнкерском училище, чувствовал себя еще более неуверенно. Но боялся он напрасно - то ли конь попался хороший, то ли у Степы был прирожденный талант. В седле сиделось крепко, и Косухин понял, что не упадет.
Джор-баши, пнув коня каблуком, крикнул, и отряд тронулся с места. Ехали почему-то не в сторону дороги, а обратно - в глухой тупик. Впрочем, спорить не приходилось.
- Командир велел передать, что до Шекар-Гомпа долгий путь, - чех скакал рядом с Арцеуловым, придерживая рвавшегося вперед норовистого коня.
- За день доедем?
Чех засмеялся:
- Джор-баши сказал, что не сможет довезти вас к самому монастырю, но там останется немного, и мы объясним, как добраться. Еще Джор сказал, что с радостью пошел бы с вами, но тот, кто приказывает ему, велел передать, что это ваш путь.
Арцеулов кивнул, хотя понял далеко не все. Он поглядел на чеха, автоматически отметив прекрасную посадку, отличавшую опытного кавалериста, и вдруг в голову пришла неожиданная мысль. Он придержал своего серого, чтобы поравняться со Степой.
Косухин ездить верхом не умел. Не то чтобы совершенно, но в красную кавалерию его бы определенно не взяли. Приходилось напрягать все силы, чтобы не очень отставать от остальных.
- Степан, - окликнул Арцеулов. - Как вы?
- Не хуже, чем у товарища Думенко, - бодро ответил Косухин, правда несколько сдавленным голосом.
Капитан не слыхал об отважном красном кавалеристе, но понял.
- Чеха видели? - спросил он, стараясь, чтобы его никто, кроме Степы не услыхал.
- Подпоручика? Ага. Навидался я таких еще на Волге… А что, знакомый?
- Знакомый…
Итак, подпоручика видел не только он. Значит, галлюцинация тут ни при чем…
- Странный он, - заметил Степа, - лицо какое-то… И глаза…
Он не стал уточнять, что лицо чеха напоминало ему другое - генерала Ирмана.
Впрочем, у Косухина хватало проблем и без странного подпоручика.
- Слушай, Ростислав, а все-таки дверь…
- А что - дверь?
- А то… - Степа вздохнул. Он и сам не понимал, зачем заводит этот разговор. Наверное, ждал, что впавший в поповщину и мистику белый гад и интеллигент Арцеулов заведет шарманку про рай с адом. Тогда - из здорового смысла противоречия - Степа сумеет убедить в противоположном если не Арцеулова, то хотя бы самого себя.
- Не знаю, - чуть подумав, ответил капитан. - Может, это убежище. Вроде монастыря…
- Ага, убежище… - разочарованно протянул Степа. - А чего тогда ты не захотел войти? Пересидели бы…
- Береженого Бог бережет, - вполне искренне усмехнулся капитан. Делиться своими соображениями Ростислав не спешил.
- Бережет, значит… - Степа, насупившись, стал смотреть на дорогу. Он чувствовал - капитан темнит, и на душе становилось еще тревожнее. Многое довелось повидать Косухину за последние годы, еще больше - за несколько этих январских дней, но все более или менее вкладывалось в эластичные рамки материалистического учения. А вот дверь не вкладывалась. Не доведись Степе видеть своими глазами, как таяла серая скала, открывая светящийся золотистым туманом проход, он бы охотно поверил - отчего бы и нет? - в замаскированный подземный монастырь. Но Косухин все видел, а своим чувствам он привык доверять. И теперь на душе было смутно и тревожно. Светящаяся золотом дверь окончательно смутила стойкого большевика-ленинца Косухина.
Увидев, что Степа погрузился в раздумья, Арцеулов решил заняться единственно возможным видом деятельности - наблюдением. Его серый конь скакал ровно, казалось, не нуждаясь ни в узде, ни в понуканиях. Можно было не спеша, не привлекая излишнего внимания, осмотреться.
Отряд шел рысью. Всадники негромко переговаривались на непонятном языке, командир скакал впереди. Все, на первый взгляд, вполне естественно, если конечно не считать самого появления неожиданных спасителей. Однако Арцеулов чувствовал, - происходит нечто не совсем обычное.
Прежде всего, удивила дорога. Капитан хорошо помнил, что от входа до конца ущелья, то есть до высокой горы с крутыми склонами, было версты три. Ущелье никуда не вело, и он подумал, что отряд находился где-то поблизости и появился, следуя незримому приказу старика. Значит, скакать они могли не далее противоположного конца ущелья - в какое-нибудь тайное убежище, либо - к незаметной на расстоянии тропинке, идущей через гору. Но минуты шли за минутами, а гора не только не приближалась, а как будто даже удалялась. Оставалось уповать на оптический обман или мираж. В конце концов, Джор-баши знал, куда вести отряд. Все это так, но капитан хорошо помнил карту. Ущелье на ней вообще не обозначено, да и горы казались на крупномасштабной карте маленьким пятнышком, сразу же за ними начиналась бесплодная ширь Такла-Макана, но они ехали уже достаточно долго, а пустыни все не было.
Арцеулов был уже готов обвинить во всем нерадивых картографов, но хватало и прочих мелочей.
К примеру, пыль. Капитан хорошо запомнил, как пылили всадники, когда он увидел их с площадки возле храма. Он еще удивился, почему ярко-красный халат командира выглядит таким новым и чистым. Теперь же, когда дорога была под ногами, никакой пыли Ростислав не заметил, хотя дорога оставалась все той же.
И скакали они, признаться, как-то странно. Кони шли рысью ровно, не спотыкаясь, хотя на дороге, вернее, на обыкновенной тропе, было полно камней. Между тем, толчков капитан не чувствовал. Даже будь его конь - как и все прочие - привычен к подобным дорогам, все равно, они скакали как-то уж очень спокойно. На шее коня Ростислав не заметил ни капли пота, животное дышало спокойно, словно шло шагом, а не рысью.
Ростислав, всмотревшись, увидел, как копыта его коня ступают в пыль. Он заметил даже легкие - слишком легкие - следы, но так и не смог увидеть, чтобы копыто коснулось земли. Казалось, конские ноги проплывают в каком-то миллиметре от дороги и, если присмотреться, движутся медленнее, чем можно было ожидать.
Ростислав хотел поделиться своими сомнениями со Степой, но передумал. Краснопузый, похоже, всерьез задумался над тем, что довелось увидеть в пещере, почти не обращая внимание на происходящее. Еще одна странность - Ростислав видел, как неопытный Степа излишне рвет удила, но конь на это никак не реагирует. А таких коней капитан еще не встречал.
Можно было, конечно, спросить у чеха, но Ростислав понял, что не сможет правильно сформулировать вопрос. Поэтому он предпочел продолжить наблюдение.
Через полчаса он убедился, что не ошибается. Ущелье становилось шире, гора, закрывавшая выход, отступила вдаль и теперь едва виднелась на горизонте. Капитан, покачав головой, вспомнил слова старика о том, насколько они не внимательны. "Вы смотрели, но не видели…" Что ж, попытаемся увидеть…
Арцеулов почти отпустил поводья - конь, похоже, в них и не нуждался, - и сделал то, что никак не следовало делать всаднику, идущему рысью - прикрыл глаза. Ничего, казалось, не изменилось, конь рысил дальше, не уклоняясь ни влево, ни вправо, но Ростислав вдруг понял, что напоминает ему эта странная скачка. Теперь, когда он не видел ни дороги, ни ущелья, чувства подсказали - конь не скакал, он, скорее, плыл, но не в воде, а по чему-то более мягкому, податливому, обтекавшему со всех сторон…
Капитан открыл глаза - все стало по-прежнему, но теперь он верил своим ощущениям, а не тому, что перед глазами. Еще раз прикрыв глаза, он убедился - конь действительно плыл. Во всяком случае, его копыта не касались земли…