- Тихо!.. Попало зерно Колчаку в лапы, а в Москве и Питере людям есть нечего, дети от голода пухнут, руки и ноги у них желтеют, наливаются влагой. Те, у кого ребята через такое прошли, знают: сперва водянка, потом смерть… Что тут делать? Выход один - заготовлять хлеб в других губерниях, ближе к промышленным центрам…
- Делайте, кто вам мешает? - воскликнул горбач. - Может, и нам перепадет чуток!
- Делаем, товарищ! По всей России ездят по деревням и селам рабочие и красноармейские отряды. И от вас, от вашей ячейки, помнится, тоже ушли за продовольствием несколько человек. Так, секретарь?
- Было, - сказал секретарь партячейки. - Четверых отдали в тот отряд.
- Два месяца, как ушли, - вставил парень в тельняшке. - Я два месяца за двоих ишачу. Без рук, без ног остался. А какой результат?
- Результат такой, что отряды поработали хорошо, хлеба собрали много. Но опять загвоздка: нечем вывозить зерно.
- Как так нечем? - крикнули сразу несколько человек.
- Нет паровозов. Вот правительство и решило на месяц отменить пассажирские поезда: освободившиеся паровозы пусть тянут эшелоны с зерном. Эта, конечно, крайняя мера. Но в создавшемся положении Советская власть иного выхода не нашла, как ни искала.
- Эва, придумали, умники! - выкрикнул кто-то из глубины комнаты.
Горбатый старик всем корпусом повернулся на голос.
- А ну, цыц! - сказал он. - Хочешь спросить - спрашивай, но не язви. Где ты там? Вылазь!
У входной двери встал с пола парень. Стал пробираться вперед, перешагивая через сидящих.
- Мой подручный, - сказал старик секретарю партячейки. - Глуп еще, молод, но на строгательном работает подходяще. Дома у него не ахти - отец с войны не пришел, мать выпивает… Ты говори, говори, - обратился он к парню.
- Я что? - смутился юноша. - Я же хотел… Ловко, говорю, придумали с паровозами!
Все засмеялись. Председательствующий замахал рукой, восстанавливая тишину.
- Что из всего этого получилось, судить вам, - сказал Кузьмич. - Вот несколько цифр, которые я запомнил. После прекращения пассажирского движения в Москву и Петроград ежедневно стало прибывать по 209-210 вагонов с продовольствием, а за месяц до этого прибывало 117-118 вагонов… Ну-ка прикиньте, стоило огород городить?
В комнате одобрительно зашумели.
- Вижу, прикинули, - усмехнулся Кузьмич. - Можете считать - партия коммунистов добилась, что от крупнейших пролетарских центров отведена угроза голода.
Горбатый старик встал, повернулся к собранию. Но он не успел ничего сказать. В коридоре послышались шаги, от сильного толчка дверь распахнулась, в комнату ввалилась группа людей. Четверо мужчин держали за руки пятого - лицо этого последнего трудно было разглядеть, мешали волосы, упавшие на глаза; кроме того, он был ранен, из ссадины на лбу текла кровь.
Секретарь стал отчитывать конвоиров: ежели изловили ворюгу или дебошира, следовало отправить его в милицию, а не тащить на разъезд, где идет важное собрание.
Один из конвоиров, пожилой человек в спецовке, молча положил на стол никелированный браунинг.
Кузьмич взял пистолет, подержал на ладони, будто взвешивая.
- Налетчик?
Конвоир покачал головой.
- Мы с блокпоста шли, я и Светелкин Иван, - он показал на товарища. - Слышим, поезд нагоняет. Ну, чуток отошли от путей, ждем. Эшелон все ближе. И вдруг видим: человек на подножке тормозной площадки вагона.
- Сигать собрался? - спросил секретарь.
- Точно… Ну, пусть, думаем, сигает, нам-то что! Прыгнул! Да неловко у него получилось, или зацепился за что, только стал он кувыркаться по насыпи - да как врежет лбом в камень! Мы бегом к нему. Вот и эти парни, - конвоир показал на двух молодых рабочих, которые тоже держали раненого незнакомца, - я их знаю, они из резерва кондукторов, эти ребята тоже все видели и примчались.
- А прыгун? - спросил секретарь.
- Лежит. И пистолет рядом с ним - вывалился из-за пазухи. Я прибрал пушку: отдам, как очухается, ежели он чекист или, скажем, из милиции… Кто-то побег за водой. А я тем временем руку за пазуху потерпевшему. Интересно же, кто он такой, бедолага… Гляжу - документы. Два документа, секретарь. Фамилии разные, а карточки одинаковые.
- И на обоих он? - сказал секретарь.
- Точно.
- Тогда понятно.
- Вот и мы сообразили, что возвращать ему пушку вроде не стоит. Разобраться треба.
- Верно сообразили. Ты все рассказал, ничего не забыл?
- Все. - Рабочий извлек из кармана несколько книжечек, положил на стол. - Вот они, бумаги-то. Что делать дальше?
Секретарь взглянул на Кузьмича.
- Заберешь субчика?
- Заберу.
Кузьмич подозвал Лелеку, передал ему пистолет и отобранные документы.
- Побудьте с задержанным, пока подгонят дрезину. Потом с двумя коммунистами доставите его к нам.
Лелека молча кивнул. Говорить он не мог. Человек, которого задержали рабочие, был Борис Тулин.
Секретарь партячейки распорядился, чтобы освободили соседнюю комнату. Лелека отвел туда Тулина, усадил на полу, в дальнем от двери углу, сам устроился на стуле у входа.
Тулин поднял голову, хотел что-то сказать. Лелека многозначительно показал на дверь. Несколько мгновений он размышлял, потом быстро скрутил папиросу и распахнул дверь. Окажись за ней человек, он бы увидел, что чекисту потребовался огонь для цигарки, только и всего.
Но коридор был пуст. Из другого конца здания доносились голоса. Это продолжалось собрание.
Лелека прикрыл дверь, обернулся к Тулину:
- Будешь бежать. Придется снова прыгать. На этот раз с дрезины… Прыгнешь?
- Да.
- Я дам знать когда. Следи за мной. Переложу наган из правой руки в левую, так сразу и прыгай. Я стрелять буду, не бойся…
- Куда мне потом?
- Домой не ходи. Иди на Николаевскую, в синематограф. Сядешь в одном из задних рядов, с левого края. Жди, пока не появлюсь. Теперь говори!
- Сделал чисто.
- Слава Богу!..
- Только возникло обстоятельство…
Тулин рассказал о Сизовой, о том, что на вокзале она интересовалась адресом госпиталя.
Лелека побледнел. Теперь он не сомневался, что находится под подозрением. Его проверяют, причем действуют энергично… Пока удалось отвести непосредственную опасность. Но что будет дальше? И… как поступить с Тулиным?
Несколько минут назад он принял решение, казавшееся единственно правильным: Тулин будет убит при попытке к бегству. Разговоры о встрече в синематографе были камуфляжем, рассчитанным на то, чтобы успокоить Тулина… Но теперь все переменилось. Сизова опознает убитого. Это значит, что ЧК выйдет на Белявских, у которых последнее время проживал Тулин. А от Белявских потянется ниточка к самому Лелеке…
Что же делать?
Время было на пределе - каждую секунду могли вернуться те, кого послали за дрезиной.
И Лелека решился.
Подскочив к Тулину, он склонился к нему, торопливо зашептал. Тот слушал, время от времени коротко кивал в знак того, что понимает замысел партнера.
Несколько минут спустя отворилась дверь в комнату, где продолжалось собрание. На пороге стоял Лелека. Гимнастерка на нем висела лохмотьями, лицо было разбито и кровоточило. Шагнув вперед, он зашатался и рухнул на пол.
Одиннадцатая глава
1
Ночью в кабинете председателя УЧК Саша слушала Кузьмича, рассказывавшего о положении дел в уезде. Обстановка была тревожной. К городу подтягивался белогвардейский отряд, которым командовал старый знакомец чекистов - полковник Черный. Против Черного был брошен батальон моряков, специально прибывший из центра. Для революции было весьма важно, чтобы здесь, на юге, прочно утвердилась Советская власть. Поэтому Петроград, которому угрожали войска генерала Юденича, все же прислал сюда один из лучших своих батальонов.
Несколько дней моряки проблуждали в плавнях, где, по оперативным данным, должен был базироваться отряд Черного, но так и не встретили противника. Враги были где-то рядом, но всякий раз ускользали от опасности - будто их предупреждали о каждом шаге красных военкоров. А потом, когда батальон втянулся в болота и потерял свободу маневра, его вдруг атаковали. Бой был тяжелый, отряд Черного почти весь полег. Но серьезные потери понесли и моряки.
Вчера в город вернулись остатки этого батальона. Мрачные, усталые краснофлотцы молча шли за подводами, на которых везли погибших товарищей,
Большой ценой было заплачено за разгром белогвардейского отряда. Но оставался еще один враг, не менее серьезный. Этим вторым врагом была банда, о которой говорилось в ориентировке, только что полученной Кузьмичом. Крупная группа всадников откололась от разбитых Красной Армией войск атамана Григорьева, объявила себя самостоятельной единицей и ушла в неизвестном направлении. Группа маневренна, хорошо вооружена, возглавляет ее опытный атаман Шерстев. В заключение в шифровке говорилось: "Не исключено появление банды в вашем районе с целью нападения на уездный центр".
- Уже появилась, - сказал Кузьмич. Он обернулся к приколотой на стене карте, нашел нужное место. - Вот здесь прошла эта банда. Из двух сел увели негодяи всех коммунистов и деревенский актив - более сорока человек. Что с ними - неизвестно.
Он поглядел на Сашу и вдруг спросил:
- Как состояние Лелеки? Кто-нибудь навестил его?
- Не знаю. - Саша посмотрела в глаза начальнику. - Как-то не думала об этом…
- Не навестили, - сказал Кузьмич. - Очень жаль…
Саша насупилась, прикусила палец.
- И не надо злиться, - продолжал начальник. - Выходит, Лелека заранее был извещен, что тот человек будет прыгать с поезда именно на разъезде, шмякнется головой о камень и при этом у него вывалится пистолет… Поэтому-то он, Лелека, и поспешил на разъезд - знал, что на путях встретит секретаря партячейки и получит приглашение на собрание, а уж туда непременно и в нужный час приведут арестованного… Такова цепочка твоих рассуждений?
Саша упрямо молчала.
- О том, что и я обязательно окажусь на этом собрании и что именно ему поручу стеречь арестованного, Лелека, конечно, тоже был осведомлен загодя, посему выработал план действий: бандит треснет его по голове, отберет свои документы и бежит, а самого Лелеку с мозговой рвотой отправят в больницу… Так, ты считаешь, все было? Молчишь? Что ж, при некоторых обстоятельствах молчание - самое милое дело.
- Я думаю об убийце Ящука и Пожидаева.
- Я тоже. Но пока я не могу доказать, что Лелека - тот самый предатель, которого мы ищем. Нет у нас фактов или хотя бы косвенных доказательств его измены. Пока что одни подозрения. А завтра кто-то заподозрит тебя или меня. Значит, в тюрьму нас только потому, что кому-то мы стали несимпатичны?..
Саша встала. Поднялся и Кузьмич, взял ее за плечи, повел к двери. У входа она остановилась, заглянула ему в глаза. Удивительные были глаза у Кузьмича. Человек одиннадцать лет провел на каторге, хлебнул столько горя! Казалось бы, должен ожесточиться. А у него были добрые глаза, добрые и чуточку насмешливые.
- Все равно я ненавижу этого человека, - сказала Саша, берясь за ручку двери. - Пока нельзя его арестовать, согласна. Но придумать подходящий предлог и отстранить от работы - это в вашей власти!
- Теперь это достигнуто. Думаю, все прояснится, прежде чем он покинет больницу.
- Со вчерашнего дня он уже не в больнице. Настоял, чтобы перевезли домой.
- Вот как, - проговорил Кузьмич. - Я и не знал. Ну что же, это даже лучше - может приблизить развязку… Пусть к нему зайдет кто-нибудь из товарищей - табаку принесет или, скажем, яблок. Он должен почувствовать, что ничего худого не произошло, по-прежнему к нему хорошо относятся. Так надо, Саша…
Был вечер, когда Саша добралась до дому. Еще с улицы заметила, что мать не спит: сквозь ставни в ее окне пробивался лучик света.
Она отперла ключом дверь, неслышно вошла. Мать работала - делала выписки из толстого шведско-русского словаря.
Вскоре мать и дочь сидели за столом. Саша ела жареную ставриду, пила чай и слушала городские новости: в госпиталь, где работала мать, вести стекались со всей округи. Сегодня главной темой разговоров было появление в уезде новой большой банды. Ее послал атаман Григорьев, чтобы разделаться с коммунистами и Советской сластью. Утверждают, что в банде около пяти тысяч человек, есть пушки и даже аэроплан.
Внезапно мать всплеснула руками, поспешила к гардеробу, достала платье с многочисленными пуговицами и широкой бархатной полосой по подолу. Платье нашлось в сундуке со старьем, который уже много лет хранится на чердаке. Фасон, конечно, устарел, но материя еще очень хороша, и, если посидеть над платьем вечерок - кое-что переделать, у Саши будет что надеть в театр или, скажем, когда придут гости.
Саша взяла платье, прикинула на себя перед зеркалом.
- Очень недурно, - сказала мать.
Но Саша и сама видела, что платье ей к лицу.
Ей стало весело. Она быстренько взбила волосы, подцепила на вилку большой кусок ставриды и приняла позу, копируя Веру Холодную с афиши у одесского вокзала.
Мать расхохоталась. Вдруг оборвала смех и прислушалась.
- Это уже слишком! - сердито сказала она. - Твое начальство переходит всякие границы.
Теперь и Саша услышала, что на улице тарахтит автомобиль, узнала кашляющий голос старенького чекистского "панар-левассера".
За ней снова приехали.
2
"Панар-левассер", напрягая все силы, бежал по тряской мостовой. Шофер сообщил Саше, что Кузьмич приказал привезти ее не в здание УЧК, а в конец Арочной улицы. Там ее встретят.
Конец Арочной… Саша прикинула, что это близ пересечения с Земляной. Что же там могло быть? Скорее всего, обыск или арест в каком-нибудь доме. Но неужели два часа назад, когда она еще была на работе, Кузьмич не знал о предстоящей операции? Спокойно отпустил ее домой - а теперь вдруг такая срочность!..
И вдруг она вспомнила. Узкая улица, извивающаяся по косогору, почти на самой окраине города, - это и есть Земляная. Там, в самом ее конце, на берегу реки доживает свой век бревенчатый домишко, нынешнее пристанище четы Белявских.
Между тем автомобиль добрался до нужного перекрестка, остановился. Из темноты шагнул человек. Саша узнала знакомого сотрудника, вышла из машины. Они направились к реке.
По дороге выяснилось: ей предстоит участвовать в опознании человека, который появился в доме Белявских и, видимо, скоро должен уйти.
- И Кузьмич здесь? - спросила Саша, едва поспевая за спутником, который все ускорял шаг.
- На месте.
Луна еще не взошла. Нигде не проглядывалось ни огонька. Было безветренно, тихо. Дома, едва видные в темноте, казались мрачными, нежилыми. Будто случилась беда, все люди вокруг покинули свои жилища.
Из подворотни выскочила собака, беззвучно пересекла улицу, едва не задев идущих. Саша вздрогнула, оступилась. Она бы упала, не поддержи ее спутник.
Наконец они вышли к месту, где ждал Кузьмич. Это было возле разлапистого дерева, росшего двумя стволами, как рогатка.
- Здесь, - Кузьмич показал на калитку в деревянном заборе, видневшемся шагах в двадцати. - Гляди в оба, Саша. Может статься, узнаешь его…
Уже давно на языке у Саши вертелся вопрос: почему решили, что появившийся в доме Белявских человек скоро уйдет? Не вернее ли предположить, что тот, кто пришел ночью, останется здесь по крайней мере до утра?
Сомнения отпали, когда она увидела возле забора лошадь, запряженную в пролетку: человек, решивший обосноваться в доме на ночь, непременно завел бы лошадь во двор.
В ожидании прошло более часа.
Стало светлеть. Появилась луна. Саша знала: в эту пору луна восходит поздно, перед самым рассветом. Значит, скоро конец ночи…
Время шло. Нетерпение нарастало. Подумалось: а вдруг лошадь оставлена в качестве приманки? Чекисты напрасно ждут возле нее - объект их наблюдений давно ускользнул и всех оставил в дураках.
Еще полчаса миновало. Внезапно за изгородью в саду, в том месте, где находился дом, вспыхнула полоса света. Вспыхнула и пропала. Вероятно, отперли и вновь затворили дверь. Войти в дом никто не мог. Значит, из него вышли.
Да, вышли. Саша увидела: лошадь перестала жевать мундштук уздечки, подняла голову, прислушиваясь.
Вскоре Саша уловила шорох шагов. Вот шорох оборвался. С минуту была тишина. Потом калитка чуть скрипнула, отворяясь, и в нескольких шагах от Саши и Кузьмича возник… Борис Тулин!
Он был отчетливо виден в свете луны. Саша разглядела даже его гимнастерку с большими накладными карманами - ту самую, в которой он был, когда ехал в Харьков.
Посмотрев по сторонам, Тулин стал отвязывать лошадь. Он казался спокойным, что-то насвистывал.
И тут случилось непоправимое. Один из оперативников неловко повернулся в своем секрете, потерял равновесие. Чтобы не упасть, ухватился за торчавшую рядом ветвь. Та не выдержала, с треском обломилась.
Мгновение - и в руках Тулина оказались два револьвера. Он выстрелил на звук, метнулся в сторону, снова выстрелил и побежал к реке.
- Стой! - послышалось с берега. - Стой, буду стрелять!
Выстрелы слились в протяжный грохот.
Несколько чекистов пробежали к реке.
Появился Олесь Гроха. Кузьмич схватил его за руку:
- Займись домом!
- Есть! - Гроха устремился к калитке, откуда минуту назад вышел Борис Тулин.
Со стороны реки появилась группа людей. Двое вели Тулина, заломив ему руки за спину.
- Знаешь его? - спросил Кузьмич Сашу, когда группа приблизилась.
- Он, - сказала Саша. - Даже гимнастерку не сменил. В левом нагрудном кармане у него должна быть расческа. Любит пользоваться…
Один из чекистов отстегнул клапан кармана гимнастерки Тулина, пошарил в кармане.
- Есть, - сказал он, доставая небольшую расческу. - Коричневая…
Сотрудник положил расческу на место.
- Уведите его, - сказал Кузьмич. - Тщательно обыщите. Я скоро буду. - И продолжал, обращаясь к Саше, когда они остались одни: - Так вот, я тоже его опознал. Будь немного светлее, ты разглядела бы большую ссадину у него на лбу. Ссадину недельной давности. Будто ударился головой обо что-то твердое. Скажем, о камень. Ну, догадалась?..
- Значит, на разъезде тоже был он? - воскликнула Саша.
- В том-то и дело.
- А Лелека?
- Вот теперь дошла очередь и до него. Знаешь, кого заметили сегодня возле дома Лелекн?
- Белявского?
- Да. Пробыл у него около часа.
- Выходит, круг замкнулся, Кузьмич?
- Теперь замкнулся.
Появился оперативник и с ним двое - мужчина и женщина. Все трое вошли в калитку, которая вела к дому Белявских. Это доставили понятых.
- Вам уже тогда все было ясно, - задумчиво сказала Саша. - Поучали меня: нельзя, не положено. А сами все знали, во всем разобрались.
- Не во всем, - возразил Кузьмич. - Еще не было сообщения о визите к Лелеке врача Белявского.
- Дался вам этот визит!.. Вечно что-то скрываете от меня. Нервы мои бережете, что ли?
- Тебе и так досталось с поездкой, - мягко сказал Кузьмич. - Поглядела бы на себя, когда вернулась…