- Да, - ответил Лероукс и уставился на руки. Воцарилось молчание, им обоим трудно было подобрать нужные слова.
- Закуришь, Поль? - спросил Син и полез в тумбочку у кровати.
- Спасибо.
Они курили в полной тишине. Лероукс смотрел на кончик сигары.
- Хороший табак, - выдавил он.
- Да, - согласился Син и глубоко затянулся. Лероукс закашлялся, взяв сигару в другую руку.
- Я подумал, почему бы мне не навестить тебя, и пришел, - сказал Жан-Поль.
- Я рад.
- Итак, с тобой все в порядке?
- Да, со мной все в порядке.
- Это хорошо. - Лероукс глубокомысленно кивнул. - Ну ладно. - Он медленно встал. - Думаю, мне пора идти. Мы снова встретимся через час. С мыса Доброй Надежды прибыл Джанни Смуте.
- Я слышал.
Госпиталь гудел от сплетен по поводу того, что происходит в большой палатке у станции. Под председательством старого президента Стейна командиры буров решали дальнейшую судьбу народа. В палатке спорили Де Вет, Нейманд, Боза, герцог Сус и другие. В течение последних двух лет эти имена гремели по всему миру. А теперь появился и последний из могикан - Джанни Смуте. Его коммандос осаждали маленький городок О'Кип на севере мыса Доброй Надежды. Он оставил их, сел на поезд и приехал. Теперь они совещались. И если все эти вершители судеб ничего не добились за последние проклятые годы, то, по крайней мере, завоевали любовь буров. Крохотная группка уставших от войны людей когда-то сражалась с самой грозной армией мира.
- Я слышал, - повторил Син и импульсивно развел руками. - Удачи тебе, Жан-Поль.
Лероукс схватил его за руку и горячо затряс, задыхаясь от переполнявших его эмоций.
- Син, мы должны поговорить. Мы должны, - выпалил он.
- Садись, - предложил Син.
Лероукс снова присел на кровать.
- Что я должен делать, Син? - спросил он. - Только ты можешь что-то посоветовать мне. А не те… те другие, из-за моря.
- Ты встречался с Китченером и Милнером. - Эта фраза прозвучала не с вопросительной, а с утвердительной интонацией, так как Син знал об этой встрече. - О чем они тебя просили?
- О худшем, - с горечью произнес Лероукс. - О капитуляции.
- Ты согласишься?
Помолчав, Жан-Поль поднял голову и посмотрел в глаза Сину.
- До этого мы сражались, чтобы жить, - начал он, - а теперь будем сражаться, чтобы умереть.
- И что ты намерен предпринять? - мягко поинтересовался Син.
- Смерть - не худшее из зол. Мы не можем жить в рабстве. - Лероукс повысил голос. - Это моя земля.
- Нет, - резко возразил Син. - Это еще и моя земля. И земля моего сына. - Его голос смягчился. - В жилах моего сына течет твоя кровь.
- Но остальные - этот Китченер, этот дьявол Милнер.
- Они - другие люди, - произнес Син.
- Но ты сражался вместе с ними! - обвинил его Лероукс.
- В жизни я делал много глупостей, - признал Коуртни. - Но я многому и научился.
- Что ты сказал? - спросил Жан-Поль, и Син заметил, что в его глазах появилась надежда. "Я должен говорить осторожно, очень осторожно", - думал Син. И он глубоко вздохнул.
- На данном этапе твои люди разбиты, но живы. Если вы продолжите борьбу, британцы вас уничтожат. А если вы сейчас остановитесь, они уйдут.
- И ты тоже? - потребовал ответа Лероукс.
- Нет.
- Но ведь ты британец! Значит, ты и тебе подобные останутся.
Вдруг Сии усмехнулся. От этой неожиданной усмешки Лероукс растерялся.
- Разве я не похож на вас? - спросил Син по-голландски. - И как отделить половину британской крови Дирка от половины крови буров?
Сбитый с толку, Лероукс долгое время смотрел на Коуртни, потом опустил глаза и стукнул палкой об пол.
- Решайтесь, ребята, - продолжал Син. - Кончайте дурить. Нам с вами многое предстоит сделать.
- "Нам с вами"? - с подозрением переспросил генерал.
- Да.
Лероукс расхохотался:
- Ты славный парень!
- Я подумаю о твоих словах. - Син, хохоча, поднялся с кровати.
- Я уверен в этом. - Жан-Поль снова протянул руку, и Син пожал ее. - Я приду поговорить с тобой еще. - Лероукс резко повернулся и пошел, хромая и громко стуча палкой.
Жан-Поль сдержал слово. Он вернулся через час. И они продолжили. Через два дня после капитуляции буров он привел мужчину.
И хотя Жан-Поль был выше незнакомца на четыре дюйма, мужчина не производил впечатление слабака.
- Син, это Жан-Христиан Нейманд.
- Я рад, что не встречался с вами раньше, полковник Коуртни. - Нейманд говорил высоким, властным голосом. Он прекрасно владел английским, так как получил образование в Оксфорде. - А ты что об этом думаешь, громила? - так он по-дружески звал Жан-Поля.
- Ты прав, из тебя могли бы сделать отбивную. Син с интересом изучал Нейманда. Хотя от тягот войны его плечи стали мускулистыми, а походка военной, лицом он походил на ученого с поседевшей бородой. Как ни странно, но кожа у него была гладкой, как у юноши, а голубые глаза напоминали небо над Толедо в ясный день.
Он был очень любознателен, и Сину потребовалось немало времени, чтобы ответить на все вопросы. Через час командиры буров засобирались.
- А что теперь вы будете делать?
- Я должен ехать домой, - ответил Коуртни. - У меня есть ферма, сын. Скоро, возможно, будет и жена.
- Желаю счастья.
- Это пока не точно, - признался Син. - Она об этом еще не знает.
Жанни Нейманд улыбнулся:
- Ну, тогда я желаю вам удачи! И побольше сил для новой жизни. - Вдруг он стал серьезным. - А еще мы должны восстановить то, что разрушила война. - Он поднялся с кровати вместе с Жан-Полем. - Нам еще долго нужны будут хорошие люди. - Нейманд протянул руку, и Син пожал ее. - Мы снова встретимся. Я очень на это рассчитываю.
Глава 58
Поезд ехал мимо временных полевых складов. Син смотрел в окно на знакомое небо Йоханнесбурга и размышлял, почему этот нелюбимый город каждый раз так притягивает его. Ему казалось, что он связан с ним эластичной пуповиной, которая, позволяя ему отойти на какое-то расстояние, всегда возвращает обратно.
- Два дня, - пообещал он себе. - Я пробуду там ровно два дня. Этого вполне достаточно, чтобы добиться отставки у старика Ачесона и попрощаться с Канди. Потом я поеду на юг в Ледибург, а этот город пусть катится ко всем чертям.
Примерно в полдень раздалась сирена в одной из шахт и тут же загудели другие рудники. Они завыли, будто стая голодных волков. Шахты, заброшенные во время войны, снова действовали, а черный дым, валивший из труб, пачкал небо и темным туманом плыл к вершине горы.
Поезд замедлил ход и наконец остановился у платформы Йоханнесбурга.
Син снял багаж с полки, поднял его над головой и передал через открытое окно Мбеджану. И хотя он совершенно поправился, но от пупка шел неровный шрам, напоминающий о ранении. Возбужденный, он вышел на платформу, дав себе слово беречь живот.
Извозчик вез их по мостовой к штабу Ачесона. Син оставил Мбеджана сторожить вещи, а сам, пройдя через многолюдный коридор, поднялся по лестнице на второй этаж.
- Добрый день, полковник. - Дежурный сержант немедленно узнал его и вскочил со стула так поспешно, что опрокинул его.
- Добрый день, Томпсон. - Сина все еще смущало, когда к нему обращались по званию.
Томпсон расслабился и дальше продолжал не по уставу:
- Как вы, сэр? С огорчением узнал о том, что вы были ранены в живот.
- Спасибо, Томпсон, теперь хорошо. Майор Петерсон здесь?
Петерсон искренне обрадовался, увидев его. Он заботливо осведомился о здоровье Сина, так как ранения в живот относятся к очень серьезным. Коуртни заверил его, что все в порядке.
- Выпейте чаю. Сейчас наш старик занят, но через десять минут он вас примет. - И он попросил Томпсона принести чаю. Потом снова вернулся к обсуждению раны Сина. - Большой шрам, старина? - поинтересовался он.
Син расстегнул ремень и вытащил рубашку из штанов.
Петерсон вышел из-за конторки и стал изучать волосатый живот полковника с близкого расстояния.
- Очень аккуратно. Они чертовски хорошо поработали. Я тоже был ранен в Омдурмане. Один из ублюдков проткнул меня копьем. - И он в свою очередь обнажил безволосую грудь.
Из-за учтивости Син разохался и стал качать головой, глядя на крохотный шрам у соска, хотя на самом деле рана не произвела на него впечатления. Потом они обсудили шрам на голове Петерсона.
- А вот еще - было чертовски больно! - Он расстегнул ремень и приспустил штаны.
В этот момент двери неожиданно открылись.
- Надеюсь, я вам не помешал, джентльмены? - вежливо осведомился генерал Ачесон.
Смутившись, они стали поспешно одеваться. Когда Ачесон понял, почему офицеры были не совсем одеты, ему стоило большого труда удержаться и не принять участия в демонстрации своих болячек. Он повел Сина в кабинет и предложил сигару.
- Ну ладно, Коуртни. Надеюсь, вы готовы к новым поручениям?
- Напротив, я решил послать эту работенку к черту.
- Думаю, все можно будет устроить. Я распоряжусь, чтобы казначейство разобралось с делами. И велю Петерсону заняться твоими бумагами. - Ачесон кивнул.
- Я хочу уехать завтра, - настойчиво произнес Син, и Ачесон улыбнулся:
- Торопишься? Ладно. Петерсон вышлет тебе бумаги по почте. Твои войска уже расформированы, значит, ты свободен.
- Хорошо. - Син опасался, что могут возникнуть какие-то возражения, и теперь с облегчением рассмеялся.
- Но есть еще три вещи, - продолжал Ачесон. Син нахмурился.
- Во-первых, личный дар его величества - орден за доблестную службу и за поимку Лероукса. Награждение состоится на следующей неделе. Лорд Китченер хочет лично вручить его тебе.
- Черт, нет! Если ради этого мне придется торчать здесь еще неделю, я не согласен.
Ачесон кашлянул:
- Странная форма выражения благодарности. Ладно, Петерсон перешлет по почте и награду. Во-вторых, я смог повлиять на военный казначейский трибунал. И хотя парламент еще не принял закон, они освободили твой счет.
- О Боже! - Син остолбенел. По просьбе Ачесона ему должны отдать десять тысяч фунтов, ведь ровно столько было у него на счету в банке. В самом начале войны буры закрыли его. И так как он был уверен, что никогда не получит свои деньги назад, то стал забывать о них. - Но, наверное, они не все выдадут?
- Не будь наивным, Коуртни. - Ачесон кашлянул. - Около двадцати процентов сейчас и, возможно, что-то еще после принятия закона. В конце концов, две тысячи сейчас лучше, чем журавль в небе. Вот чек. Распишись здесь.
Син с большим удовольствием изучал чек. Теперь можно будет отдать ссуду обществу акаций. Он поднял глаза.
- А что в-третьих?
Ачесон вынул визитную карточку и протянул Сину.
- Это моя визитка. Я приглашаю тебя в гости. Будешь в Лондоне, живи у меня сколько хочешь. - Он встал и протянул руку. - Удачи, Син. Надеюсь, мы еще увидимся.
Находясь в приподнятом настроении от полной свободы и собираясь устроить прощание с Канди, Син остановил кеб. Первым делом он отправился на вокзал, чтобы забронировать место в поезде, который на следующий день отправится на юг, и послать Аде сообщение о возвращении. Следующий маршрут был на улицу Посыльных. Войдя в холл отеля Канди, он попросил позвать владелицу.
- Миссис Раутенбах отдыхает, сэр, ее нельзя будить, - сообщил ему клерк.
- Спасибо. - Он дал служащему пол гинеи и, невзирая на его протесты, поднялся наверх по мраморной лестнице.
Тихо войдя в гардеробную Канди, Син направился в спальню. Он хотел удивить ее, но вместо этого удивился сам. Канди Раутенбах развлекалась с джентльменом. Его форма висела на спинке одного из позолоченных стульев, обитых красным бархатом, и свидетельствовала о том, что мужчина был лейтенантом войск его величества.
До этого Син был уверен, что Канди принадлежит только ему. Его охватил гнев, он забыл о том, что пришел попрощаться, что его отношения с Канди были чисто дружескими и что на следующее утро он уезжает, чтобы жениться на другой. От увиденного он словно с цепи сорвался.
Не собираясь уменьшать достоинств лейтенанта, Син решил сыграть злую шутку. Он знал апартаменты Канди так же хорошо, как и ее тело. Канди была ему представлена как миссис Раутенбах. И вот большой и разгневанный мужчина, склонившийся над кроватью и вопящий, как раненый бык, решил разыграть из себя единственного мистера Раутенбаха, вернувшегося с войны. Лейтенант быстро ретировался. А что оставалось делать? Во-первых, пришел муж миссис Раутенбах, а во-вторых, он - полковник. Последнее было весомей, так как юноша происходил из древнего рода, одна из заповедей которого гласила: "Никогда не заводи романов с женами командиров".
- Сэр, - произнес он, стараясь хоть чем-то прикрыть наготу, - надеюсь, я смогу вам все объяснить.
- Ты - недоносок! - Син произнес эту фразу таким тоном, что лейтенант понял - объяснения не помогут.
Кратчайшим маршрутом, через кровать, Син шел на него. Канди, будучи шокирована в первые минуты его появления, долго не могла принять участие в этом спектакле. Но теперь она закричала и откинула пуховое стеганое одеяло так, что Син запутался в нем и с грохотом повалился туловищем на пол, ногами на кровать.
- Убирайся! - крикнула Канди, пока Син пытался выбраться. Потом она быстро прыгнула на Коуртни, пытаясь связать его простыней. - Торопись! Ради Бога, торопись! - Как назло, лейтенант никак не мог попасть ногой в штанину бриджей.
- Он разорвет тебя на куски. - Канди бросила ему оставшуюся одежду. - Сапоги наденешь потом.
Лейтенант бросил мундир на плечо, схватил сапоги и напялил каску на затылок.
- Прошу прощения за причиненное вам беспокойство, - произнес он и добавил, вспомнив о правилах хорошего тона: - Пожалуйста, принесите мои извинения вашему мужу.
- Убирайся, болван, - взмолилась она, устав от борьбы со связанным Сином. Когда гость ушел, она встала и ждала, пока Син выберется из одеяла.
- Где он? Я убью его! Я уничтожу этого ублюдка! - Коуртни наконец-то вскочил на ноги и стал дико озираться. Но первым делом он увидел Канди, которая громко хохотала. И хотя в ее смехе было немного истеричности, все равно это было приятное зрелище.
- Почему ты остановила меня? - строго спросил Син, но тут же забыл о лейтенанте, посмотрев на грудь Канди.
- Он решил, что ты - мой муж, - прошептала она.
- Урод, - буркнул Син.
- Он милашка. - Вдруг она перестала смеяться. - Какого черта ты сюда приперся? Или ты думаешь, что все в этом мире принадлежит тебе?
- Ты принадлежишь мне!
- Иди к черту! - возмутилась Канди. - Племенной бык.
- Сначала оденься.
События разворачивались совсем неожиданно. Син думал, что она будет извиняться, каяться.
- Убирайся! - вопила она, все больше распаляясь. Син никогда не видел ее в таком состоянии и потому не успел уклониться от большой вазы, которая полетела ему в голову. Совсем озверев от фейерверка осколков, она схватила еще один снаряд, на этот раз зеркало в раме, которое разлетелось вдребезги о стену у него над головой. Несмотря на то что Син пытался уберечься, Канди умудрилась попасть в него тяжелым портретом неизвестного офицера. Она явно предпочитала мертвых героев.
- Сука! - прорычал Син, придя в ярость от боли, и перешел в контрнаступление.
Канди сопротивлялась, обнаженная и визжащая, но он поднял ее на плечи к швырнул на кровать.
- А теперь, моя девочка, - ворчал он, хлопая ее по мягкому месту с такой силой, что оставались розовые следы, - мы поучим тебя хорошим манерам.
Следующий удар оставил точный отпечаток его руки на ее милой щечке. Она поняла, что сопротивляться бесполезно. Потом удар послабее и последний - просто в назидание.
В очередной раз занеся руку, Син с раскаянием подумал, что впервые в жизни бьет женщину.
- Канди, - неуверенно произнес он и очень обрадовался, когда она села к нему на колени, обняла за шею и повернулась горящей щекой. Ему очень хотелось извиниться, более того, он был готов вымаливать прощение, но, преодолев себя, резко произнес: - Ты хочешь извиниться за свое поведение?
Канди вздохнула и кивнула:
- Пожалуйста, прости меня, дорогой. Я заслужила этот урок. - И она дотронулась пальцами до его губ. - Пожалуйста, прости меня. Я так виновата. Мне так жаль.
В тот вечер, они ужинали в кровати. Рано утром, когда Син лениво нежился в пенной ванне и горячая вода лилась ему на спину, сказал:
- Сегодня утром я уезжаю домой. Хочу поспеть к Рождеству.
- О, Син! Разве ты не можешь остаться? Хотя бы на несколько дней?
- Нет.
- Когда ты вернешься?
- Не знаю.
После долгой паузы она сказала насмешливо:
- Похоже, я не вхожу в твои планы?
- Ты же мой друг, Канди! - запротестовал он.
- Ну что же, хоть на этом спасибо. - Она встала. - Я прикажу подать завтрак.
В спальне она остановилась у зеркала в полный рост. Голубой шелк пеньюара очень шел к ее глазам. Но сейчас ей было не до этого.
"Я богата, - думала она, - и не хочу быть одна". Канди отошла от зеркала.
Глава 59
Син медленно брел по гравийной дорожке к особняку Голдберга. Он прошел между деревьями, зелеными газонами и оказался у фасада дома, выстроенного в стиле рококо. Это утро навевало дремоту, и голуби, сидящие на деревьях, сонно ворковали.
Вдруг из-за аллеи, обсаженной кустарником, до него донесся звонкий смех. Он остановился и прислушался. Вдруг он испугался - возможно, она откажется встретиться с ним, ведь она не отвечала на письма.
Он поборол страх и пошел дальше, ступая по ковру газона, пока не оказался у амфитеатра. Вокруг стояли вазы с изображением Парфенона. Белые мраморные колонны отражались в пруду. Он видел карпов, которые лениво плавали среди зеленых водорослей и лилий. Цветы были белыми, золотыми и пурпурными.
Рут сидела на мраморном бордюре. Вся в черном - от платья до туфелек. Правда, руки были обнажены, она размахивала ими, крича:
- Иди, Темпест. Иди ко мне.
В десяти шагах от нее, удобно устроившись на газоне, сидела Темпест Фридман и качала головой, отказываясь подойти.
- Иди сюда, детка, - настаивала Рут, и ребенок очень медленно наклонился вперед, высоко подняв ручонки, короткая юбочка задралась, открыв краешек панталон. Она оставалась в такой позе несколько секунд, потом с трудом поднялась и стояла, покачиваясь на пухлых, розовых ножках. Рут радостно развела руками, радуясь успеху дочери, которая улыбнулась ей в ответ, обнажив четыре белых зуба. - Иди к маме, - со смехом позвала Рут, и Темпест сделала несколько неуверенных шагов. Потом, опустившись на четвереньки, поползла. - Ты - маленькая плутовка! - обвинила ее Рут и, подхватив под мышки, подбросила вверх. Темпест радостно засмеялась.
- Еще, - требовала она - еще.
Сину хотелось смеяться вместе с ними. Ему хотелось подбежать и схватить их обеих на руки. Неожиданно он понял, что именно в этом и заключается смысл жизни. Женщина и ребенок. Его женщина и его ребенок.
Рут подняла глаза и увидела его. Она застыла, прижав дочку к груди, и маска безразличия скрыла лицо. - Здравствуй. - Он стоял рядом с ними, теребя в руках шляпу.