Он бежал, зная, что ускоряет тем свою гибель; но другого ничего сделать не мог. Он бежал, слыша, как сзади гудит земля; стадо мчалось за ним. Он бежал, видя, как второе стадо, впереди, столь же стремительно убегает от него, но думать мог только об одном, о настигающей его судьбе и, пришпориваемый этой страшной мыслью, мчался из последних сил. Я уже имел случай показать, что Артур был полностью чужд тому, что обычно именуется физической трусостью. Отстаивая дело, которое он считал бы правым, защищая свою честь или оскорбленное самолюбие, наконец, просто в порыве гнева, он встретил бы близящуюся смерть стойко и без жалоб. Но погибнуть от нелепой случайности, из-за бессмысленного стечения вздорных обстоятельств; пропасть без всякой надобности; лечь костьми ни за что; быть задавленным тупыми зверьми, даже не напавшими на него, равнодушными к нему; погибнуть как дурак, как безвестный бродяга; погибнуть смертью, в которой было что-то чудовищно смешное; превратиться в ком растоптанного мяса, которое не опознает ни друг, ни враг, - эта перспектива столь страшила его, была так нестерпима и так мучительна, что бежавший сломя голову утонченный, самолюбивый, гордый своим разумом и волей человек ничем сейчас не отличался от последнего труса. И вдобавок в сознании его маячила суеверная мысль, что этот ужасный конец ниспослан ему в наказание за некий совершенный им поступок, который он не смел даже себе назвать.
Но вот силы Артура иссякли; в голове у него помутилось, дыхание, рвавшееся у него изо рта с каждым толчком сердца, стало прерывистым; он задыхался. В нарастающем грохоте за спиной ему вдруг почудился женский голос - он понял, что сходит с ума. С криком Артур повалился на землю, вскочил, пробежал еще несколько шагов, снова упал. Все! Теперь конец! В полузабытьи сквозь ослепившую его, забившую ему и нос и глотку едкую пыль он почувствовал вдруг тонкий аромат незнакомых духов. Потом на него снизошел мир, он потерял сознание.
Он пришел в себя, услышав, как кто-то рядом произнес: "Филип!" Голова у него разламывалась от боли, но он понял, что должен собраться с силами и сделать что-то такое, о чем его настоятельно просят. Из того, что с ним случилось, он не сохранил в памяти ничего, кроме аромата незнакомых духов. Он лежал на пересохшем дне арройо; по берегу бродила лошадь; он увидел над собой темное лицо и еще более темные глаза донны Долорес.
- Хватит ли у вас сил, чтобы ехать верхом? - спросила она, помолчав.
И это ему говорила женщина! Охваченный извечной боязнью всех мужчин показаться слабым перед слабым полом, Артур поднялся с земли, отказавшись опереться на дружески предложенную ему маленькую ручку. Не могу, впрочем, умолчать, что даже в эту критическую минуту он не отказал себе в удовольствии на мгновение задержать маленькую ручку в своей руке.
- Вы пришли, чтобы выручить меня? Совсем одна? - спросил он.
- Конечно. Мы с вами квиты теперь… дон Артуро, - сказала донна Долорес, ослепительно улыбаясь. - Я заметила вас из окна. Вы поступили безрассудно, простите меня, просто глупо. Даже самый опытный вакеро никогда не выйдет на равнину пешим. Ну, хватит об этом, сейчас вы поедете со мной; у меня не было времени седлать вторую лошадь, а кроме того, я подумала, что вы вряд ли захотите, чтобы кто-нибудь еще узнал об этом происшествии. Не так ли?
Она глядела на Артура вопрошающе; на щеках обозначились лукавые ямочки; лукавым был и блеск черных глаз.
Он взял ее руку и почтительно поднес к губам.
- Вы не только отважны, вы мудры, донна Долорес.
- Это мы еще увидим. Пока что признайте, что я права, и повинуйтесь. Садитесь в седло; я помогу, если вам трудно, - оставьте для меня место сзади.
Не успел отзвучать этот вызов, как Артур вскочил в седло. Он сделал бы это и в том случае, если бы все кости у него были переломаны. В следующее мгновение легкая ножка коснулась его ноги; донна Долорес сидела позади него.
- Теперь домой, и поживее, пока никто нас не видел, - сказала она, с великолепным безразличием обнимая его за талию.
Артур тронул поводья и пришпорил коня. Прошло пять минут - самых коротких в его жизни, - и они снова были за стенами Ранчо Святой Троицы.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ПО ТЕЧЕНИЮ
1. МИСТЕР И МИССИС КОНРОЙ У СЕБЯ ДОМА
Гнилая Лощина приняла весть о женитьбе Гэбриеля Конроя так, как и следовало ожидать от поселка, прославленного своей откровенностью и прямотой. О недавнем бессовестном флирте Гэбриеля с миссис Маркл, по счастью, мало кто знал, и главное возражение сводилось к тому, что, во-первых, невеста из чужих краев, а значит, личность подозрительная и, во-вторых, что, женившись, Гэбриель не сможет выполнять свои благотворительные обязанности в прежнем объеме. Стремительность его романа никого особенно не удивила - в калифорнийском климате урожай быстро следует за посевом, - а получившая широкую известность история о том, как он спас эту женщину во время катастрофы в Черном каньоне, служила достаточным объяснением его успеха. Следует, впрочем, заметить, что Гнилая Лощина осталась при своем сумрачном недоверии к светским дамам. Обитатели поселка по-прежнему стояли на том, что заведенный у них порядок жизни - лучший из всех, какие ведало на своем веку человечество, и что им, людям простецким и задушевным, всякие там утонченности и финтифлюшки ни к чему.
Допускаю, что некоторые обитатели Гнилой Лощины завидовали Гэбриелю. Не то чтобы они признавали, что Гэбриель оказался более храбрым, сильным и предприимчивым, чем они. Нет, но они считали, что ему "пофартило", что случай помог ему выдвинуться при обстоятельствах, при которых каждый из них сумел бы отличиться с не меньшим успехом.
- Подумать только! - сказал Джо Бриггс. - Ведь так хотелось мне пойти в каньон в тот самый день, игру, правда, жаль было бросать, карта сильно шла, а этот Гэбриель поплелся туда ни с того ни с сего, зачем - и сам толком не знал, и - здравствуйте! - хватил раз кайлом и откопал себе прехорошенькую жену.
- Так оно в жизни и бывает, - откликнулся Баркер, - вся сила в удаче. Взять, к примеру, Си Дадли. Карманы полны денег, до того хочет остепениться, что завтра едет в Сакраменто промышлять себе жену. Что ж, мало он бывал в этом каньоне? Скажи, хоть раз прорвалась при нем плотина? Ни разу! А возьми случай со мной! Когда на прошлой неделе фиддлтаунский дилижанс слетел с обрыва на Сухом Ручье, кто, как не я, бросился в воду первым, обрезал постромки у лошадей, взломал дверь и спас пассажиров. И кого я нашел в дилижансе? Шестерых китайцев - провалиться мне на этом месте! - и бродягу-мексиканца! Вот она, моя удача!
Свадьба потребовала некоторой подготовки. Согласие Олли получить было нетрудно. Ловчее хода, чтобы населить миссис Маркл, нельзя было даже придумать! Незнакомка была настоящей воспитанной леди, она была одинокой, без родных и без друзей, она с радостью приняла предложение Гэбриеля после того, как миссис Маркл оказалась столь привередливой, - все это нравилось девочке, взывало к ее чувству справедливости, отвечало владевшей ею жажде мести. При всем том Олли не могла ответить себе на один простейший вопрос: нравится ей ее будущая невестка или нет? Она была мила с ней, добра, как видно, любила Гэбриеля; и все же внутреннее чувство подсказывало девочке, что миссис Маркл была бы лучшей женой для ее брата; за это, с чисто женской непоследовательностью, она ненавидела миссис Маркл еще пуще. Возможно, в глубине души девочка испытывала также некоторую горечь от того, что предпринятое ею сватовство завершилось столь плачевно.
Надо думать, что бывшая миссис Деварджес не сообщила никому, кроме своего адвоката, что прибыла в поселок под именем Грейс Конрой. Что именно она доверила этому джентльмену и все ли свои секреты ему открыла, ведал только он один. Как бы там ни было, он строго хранил тайну, и известие о том, что она предпочитает не судиться с Гэбриелем, а сочетаться с ним браком, принял со снисходительной улыбкой человека, привыкшего думать, что от женщин можно ожидать всего на свете.
- Поскольку вы таким образом вступаете в законное владение землей, полагаю, что в ближайшее время мои услуги вам не понадобятся, - невозмутимо сказал он, застегивая пуговицу на своем жилете.
Не знаю, откуда это стало известно, но люди утверждают, что господа Деварджес слегка покраснела, чуточку вздохнула и сказала: "Надеюсь, что нет!"- с такими искренними интонациями в голосе, что адвокат не поверил своим ушам.
В какой мере был посвящен в ее тайну будущий супруг, сказать трудно. В течение своего короткого жениховства он не без гордости отзывался о ней, как о "вдове знаменитого доктора Деварджеса"; то, что он был близко знаком с ее покойным супругом, в известной мере извиняло в глазах общественного мнения импровизированность этой женитьбы.
- Подумайте, какой хитрец! - воскликнула Сол, ведя интимную беседу с миссис Маркл. - Толковал столько времени о своих страданиях в Голодном лагере, а про то, что завел там шашни с вдовой одного из страдальцев, - ни словечка! То-то он был всегда такой странный. Вы-то, добрая душа, знай твердили, что он застенчив, а его просто совесть мучила. Я вам никогда не говорила об этом, миссис Маркл, а ведь я давно приметила, что Гэйб никогда не смотрит прямо в глаза.
Дерзкий на язык собеседник, конечно, легко возразил бы, что, поскольку мисс Сара косит на оба глаза, взглянуть ей прямо в глаза практически невозможно; зато эта достойная молодая женщина и не вела доверительных разговоров с дерзкими собеседниками.
Однажды - это было примерно через месяц после свадьбы Гэбриеля - миссис Маркл, покормив ужином жильцов, коротала время одна в своей гостиной, как вдруг дверь распахнулась и вошла Сол. Был воскресный вечер; свой краткий отдых Сол провела, сплетничая с соседками, а также (как утверждал все тот же дерзкий на язык персонаж, о котором было упомянуто) пикируясь и флиртуя с неким юным обитателем Гнилой Лощины.
Миссис Маркл молча ждала, пока ее служанка снимет свою гигантскую соломенную шляпу с низкой тульей, украшенную образцами тропической флоры. Когда же Сол столь же медлительно принялась складывать неслыханных размеров шаль, переносившую воображение в совсем иную климатическую зону, терпение ее хозяйки истощилось.
- Ну, Сол, что ты там слышала о молодых?
Сол не спешила с ответом, зная, что, придерживая его, повышает вдвое ценность добытых сведений; с чутьем первоклассного актера она даже сделала вид, что не вполне поняла, о чем ее спрашивают. Когда миссис Маркл повторила свой вопрос, Сол залилась насмешливым хохотом:
- Уж простите, что я смеюсь! Вы спрашиваете про молодых, а ей добрых сорок лет.
- Ну что ты, Сол? - возразила миссис Маркл тоном мягкого укора, однако не без некоторого удовольствия в голосе. - Этого быть не может.
- Не может?! - воскликнула Сол, задохнувшись от негодования и хлопнув себя по коленкам. - Конечно, с пудрой, да с привязной косой, да со всякими там штучками кое-кого она, может, и одурачила, но только не меня! Нет, Сью Маркл! Если бы я не жила в одном доме с женщиной тридцати трех лет от роду, у которой - разрази меня всевышний, если я вру! - шея и руки, как у шестнадцатилетней девочки, тогда я, может, и не разгадала бы сорокалетнюю красотку. Нет, Сол Кларк пока еще не совсем ослепла!
Слегка зардевшись под действием столь грубой лести, миссис Маркл продолжала свои расспросы:
- Некоторые говорят, что она недурна собой?
- Что одному здорово, другому - смерть! - сказала наставительно Сол. Она расстегнула пряжку широчайшего бархатного пояса, отчего ее фигура сразу много потеряла в изяществе.
- Как же они живут? - спросила миссис Маркл, помолчав и принимаясь снова за отложенную было штопку.
- Как живут? А так, как я вам и говорила. Любви там никакой и в помине нет. Он, по-моему, уже жалеет, что женился. Она все захватила в свои руки, всем командует. Чего только не выделывает! Заставила этого несчастного Гэйба искать золото возле самого дома; он, дурень, и рад, забросил свой прииск и роется на холме, копает какие-то ямки, чтобы ее ублажить, а она все равно недовольна. Хотите - верьте мне, Сью Маркл, хотите - нет, а у них неладно. Да к тому же эта девчушка Олли…
Миссис Маркл быстро подняла голову и снова отложила в сторону свою работу.
- Олли! - повторила она с волнением в голосе. - Бедняжка Олли!.. Что с ней случилось?
- Ну, - сказала Сол, негодующе тряхнув головой, - никогда не пойму, чем взяла вас эта нахальная девчонка, когда у вас дома собственная дочь растет. А уж важность на себя напускает - дальше идти некуда! Месяц носу сюда не показывала, а за день до свадьбы вдруг встречает меня и говорит: "Сол, можешь передать миссис Маркл, что мой брат женится на настоящей леди и провинциалкам у нас в доме теперь делать нечего". Так и сказала. А ведь ей девяти лет нету! Слыхали вы что-нибудь подобное!
К чести так охотно критикуемой нами слабой половины человечества следует сказать, что миссис Маркл пропустила обиду мимо ушей и снова сказала:
- Так что же все-таки с Олли?
- А то, - ответила Сол, - что ребенка выживают из дома; а Гэйб - бесхарактерный подлый человек - не хочет в это дело вмешиваться. Я повстречала Олли сегодня в лесу, девочка была в слезах.
Миссис Маркл переменилась в лице, и ее черные глаза зловеще сверкнули.
- Ну, дайте мне только добраться… - начала было она, но потом замолчала и взглянула на собеседницу. - Сол, - промолвила она в сильном волнении, - мне нужно повидаться с девочкой.
- Чего?
Эго слово на языке Сол могло означать все на свете и таило в себе большое и важное содержание. Миссис Маркл правильно поняла, что именно хотела спросить Сол, и повторила:
- Олли! Я должна повидать ее немедленно.
- Кого? - спросила Сол на том же языке.
- Здесь, - ответила миссис Маркл, - или в любом другом месте. Разыщи-ка ее, и поживее!
- Она к вам не пойдет.
- Значит, я сама пойду к ней, - заявила миссис Маркл властно и решительно, кладя тем самым конец спору, и в сердцах отправила Сол на кухню домывать грязную посуду.
Даже если доклад Сол о Конроях и был правдив, проверить справедливость ее слов пока еще никому не удалось. По общему мнению всех холостяков Гнилой Лощины, молодожены были счастливы и довольны донельзя. Разве им не выпало редкое счастье свить свое гнездышко в прелестнейшем уголке земного шара? Кое-кто утверждал, правда, что навещавшие Конроев гости были сплошь мужчины, но это легко объяснялось большим процентом мужчин в поселке. Говорили также, что все эти гости, как один, были без ума от миссис Конрой, но чего другого можно было ожидать от холостяков? А то, что Гэбриель копал какие-то дурацкие ямки по всему холму возле дома и на время забросил свой скромный прииск, тоже казалось не столь уж удивительным: женившись, он вправе был попытать счастья на новом месте.
Через несколько дней после описанных выше событий Гэбриель Конрой сидел один у очага в своем новом доме, куда переселился после женитьбы в угоду общественному мнению и вкусам миссис Конрой. Дом был большой, несколько вычурный в архитектурном отношении; недешевый и, пожалуй, менее удобный для жилья, чем тот, с которым читатель имел случай ранее познакомиться. Дом был приобретен в кредит, оказанный Гэбриелю как женатому человеку; Гнилая Лощина была заинтересована в приросте населения и поощряла браки и всяческое семейное обзаведение, даже идя при этом на некоторый коммерческий риск. В новом доме, помимо жилых комнат, имелась еще парадная гостиная, в которой в данный момент блистала миссис Конрой; она принимала нескольких джентльменов, и, очарованные ею, они засиделись сегодня допоздна. Когда веселый разговор умолк и последний из назойливых кретинов покинул дом, миссис Конрой прошла в семейную гостиную. В комнате царил полумрак, Гэбриель еще не зажигал свечи; он сидел в излюбленной позе на обычном своем месте перед огнем.
- Ты здесь? - весело промолвила миссис Конрой.
- Да, - ответил Гэбриель, подняв голову и поглядев на нее, как всегда, очень серьезным взглядом.
Подойдя к своему супругу и повелителю, миссис Конрой со смелостью, какую дает женщине законный брак, провела по волосам Гэбриеля изящными, чуть хищными пальчиками. Он взял обе ее руки в свои и пожал с ласковым, но несколько недоуменным видом, который привел ее в сильнейшее раздражение. Она немедленно высвободила руки.
- Почему ты не вышел к нам в залу? - спросила она, глядя на него испытующе.
- Мне сегодня не хотелось, - ответил Гэбриель очень спокойно. - Я видел, что ты легко обойдешься и без меня.
Ни в тоне, ни в поведении его не было ни капли горечи или задетого самолюбия; тщетно поискав в его взгляде каких-либо следов ревности, миссис Конрой была вынуждена признать, что тихий степенный человек, сидевший перед ней, полностью чужд всем этим переживаниям. Смутно почувствовав недовольство жены, Гэбриель протянул руку, ласково обнял ее за талию и привлек к себе на колени. Но то, как он это сделал, столь очевидным образом обнаружило его жалость к ней как к физически и морально слабому созданию, жест был столь профессиональным ("словно больного утешает", - подумалось миссис Конрой), что ее раздражение ничуть не утихло. Она вскочила с его колен и села на стул по другую сторону очага. Терпеливо, с неизменной снисходительностью Гэбриель дал ей поступить по-своему.
Миссис Конрой не стала дуться на мужа, как поступила бы другая женщина на ее месте. Она лишь улыбнулась страдальческой улыбкой, от которой морщинки протянулись у нее от ноздрей к уголкам рта, и ущипнула себя за кончик тонкого прямого носика. Потом, глядя на огонь, она спросила:
- Ты плохо себя чувствуешь?
- Да, пожалуй, что и так.
Оба замолчали, глядя на огонь.
- Ты ничего не нашел на холме? - спросила наконец миссис Конрой раздраженным голосом.
- Ничего, - ответил Гэбриель.
- Ты прошел оба склона? - нетерпеливо спросила женщина.
- Сверху донизу.
- И ничего не нашел?
- Ничего, - сказал Гэбриель. - Ровным счетом ничего. То есть я хочу сказать, - добавил он со своей обычной обстоятельностью, - ничего такого, о чем стоило бы говорить. Золото, если оно только там есть, должно лежать ниже, в овраге, где я уже пробовал рыть раньше. На склонах я искал его, просто чтобы угодить тебе, Жюли, ты ведь знаешь, это была твоя прихоть, - сказал Гэбриель с легчайшим укором в голосе.
Страшная мысль мелькнула у миссис Конрой. А что, если доктор Деварджес ошибся? Что, если он составил свою карту в безумии или в бреду? А может, Рамирес нарочно обманул ее? Так неужели после всех ее мук ей не достанется в жизни ничего, кроме этого сидящего перед ней человека, который к тому же не любит ее, как любили ее все другие мужчины? От этой пугающей мысли миссис Конрой совсем растерялась. Она начинала понимать, что любит Гэбриеля, и это повергало ее в отчаяние. С непривычным ощущением покорности и зависимости она взглянула на мужа умоляющими глазами и сказала:
- Да, это была прихоть, милый, пустая прихоть. Она миновала. Не сердись.
- Я не сержусь, - спокойно возразил Гэбриель.
Миссис Конрой вздрогнула, как от удара.
- Мне показалось, что у тебя огорченный вид, - сказала она, помолчав.