"Гардиан", ноябрь 20, 1971.
В час пик множество автомобилей пронеслось мимо голой десятилетней девочки, в ужасе убегающей от сексуального маньяка. Но ни один водитель не остановился. Автомобилисты не обратили внимания на неистовые крики о помощи, когда мужчина с силой затаскивал девочку в машину. Позже мужчина изнасиловал, а затем расчленил ее. Тело маленькой Джейн Хенли было найдено в выходные дни в поле недалеко от Рочестера, Нью Йорк.
- По меньшей мере сто человек должны были видеть ее, - сказал полицейский. - Очевидно, ее украли, но она выпрыгнула из машины убийцы и умоляла проезжающих автомобилистов помочь ей. Похититель затащил ее в машину снова и уехал.
Газеты и общественные организации назначили награду общей суммой 2500 фунтов стерлингов за любую информацию об убийце. Уже трое водителей признались, что видели трагедию, происходившую на шоссе 400, в десяти милях от того места, куда Джейн ходила за покупками. Один из них сказал:
- Я проехал мимо так быстро, что не успел осознать то, что увидел.
"Сан", ноябрь 22, 1971
Воспоминания (Б)
Спаси нас
От подвала на Телбот-роуд. От дыхания матери и ее слюны. От холодного жареного картофеля. От грязной подержанной одежды. От матрасов в пятнах. От пустых бутылок из-под пива. От запаха мочи. От унылой нищеты.
От транса, вызванного бедностью.
Миссис К. и Фрэнк К
- Ты опять тащишь меня сюда? - сердито выговаривала миссис Корнелиус своему худощавому сыну, в то время как тот вел ее по грязной улице и потом вниз по вонючим ступенькам, ведущим в подвал. - Сам-то ты как поживаешь, хорошо, да? Ты никогда ничего не рассказываешь своей старой матери.
- Ты же сама выбрала это место, мама, - сказал Фрэнк терпеливо. - Когда мы поселили тебя в той муниципальной квартире, ты же сама не захотела там жить.
- Дело было вовсе не в той чертовой квартире, а в том, что она находилась на высоком этаже. Я же не могу ездить на лифте, меня в нем тошнит. Да еще эти чертовы соседи…
- Ну, ладно. Мы пришли. - Фрэнк взялся обеими руками за ручку двери и с трудом открыл ее - разбухшая от влаги древесина позволила лишь ненамного приоткрыть дверь. - Я куплю тебе батарейки для радио.
Они вошли в вонючую комнату.
- Я бы не прочь выпить.
Фрэнк достал полбутылки джина "Гордон" из кармана кожаного пальто. Она с достоинством взяла ее и поставила на покоробленную поверхность буфета, на котором было полно всякого мусора. На буфете стоял примитивный телевизор, который перестал работать задолго до того, как отключили электричество.
- Я бы налила тебе чашку чая, - сказала она, - но…
- Я оплатил счет за газ. Завтра придут и включат его.
Она с трудом пробралась через разбросанные повсюду газеты, обходя сломанную мебель. Зажгла огарки двух свеч, стоявших на прогнившей сушилке, отодвинула стопку старых, влажных рождественских открыток.
- Как ты думаешь, Фрэнки, у Джерри есть шанс?
- Нужно спросить у специалистов. - Фрэнк пожал плечами и потер руками свое бледное лицо. - Очевидно, это просто истощение. Он переутомился за последнее время.
- Переутомился! - фыркнула миссис Корнелиус с иронией.
- Джерри тоже иногда приходится работать, мама.
- Лентяй и педераст. Вот он кто. А как идут твои дела с продажей антиквариата?
Фрэнк насторожился.
- Так себе.
- Ты, по крайней мере, хоть иногда помогаешь мне. Его я не вижу годами. - Она глубоко вздохнула и опустилась в выгоревшее кресло. - Ох, уж эти чертовы пружины. В этом кресле так же мокро, как на Брайтон-Бич. - Но жалоба была произнесена довольным тоном, слишком долго она отсутствовала в привычной для себя обстановке. Она дотянулась до бутылки с джином и вытащила пробку. Фрэнк подал ей грязный стакан, стоявший в раковине.
- Мне пора идти, - сказал он. - У тебя есть все, что нужно?
- Ты не мог бы одолжить мне пару фунтов, Фрэнки?
Он достал пачку банкнот разного достоинства из кармана кавалерийских брюк из твида. Немного помедлил, затем вытащил из пачки пятерку. Показал ей банкноту и положил ее на буфет.
- В понедельник тебе придется сходить за пособием. На выходные этого тебе должно хватить. Я некоторое время буду занят и не смогу к тебе приходить.
- Будешь у себя на Голланд Парк со своими знатными приятелями?
- Нет. Меня не будет в городе.
- А кто же будет торговать в магазине?
- Моу. Я поеду в Шотландию, посмотрю, может, там хоть что-нибудь осталось в больших домах. Антиквариата в Англии ни у кого не осталось, даже шестидесятых годов. Мы гоняемся сами за собой. Смешно. - Он улыбнулся, она с пониманием посмотрела на него. - Не беспокойся, мам. Лучше наслаждайся своей выпивкой.
Ее лицо приняло обычное для нее выражение глупого самодовольства.
- Спасибо, Фрэнки.
- Если увидишь Кэт, передавай ей от меня привет.
- Шлюха, вот она кто. Еще хуже, чем Джерри, если хочешь знать. Я слышала, как она развлекается. Связалась с черномазым.
- Я не думаю, что она развлекается.
- И вообще, она мне больше не дочь, - произнесла миссис Корнелиус с достоинством, поднося бутылку к губам. - Я отрекаюсь от нее.
Фрэнк застегнул пуговицы кожаного пальто, поднял каракулевый воротник, пригладил свои набриолиненные волосы и надел замшевые автомобильные перчатки.
- Моу говорила, что может приехать и убраться у тебя. Она может приобрести тебе какую-нибудь мебель получше.
- Да?
- Когда ей прийти?
Она оглянулась вокруг, явно занервничав.
- Попозже, - ответила она. - Я должна обдумать, что оставить из мебели, а что нет. Мы обсудим это в другой раз, ладно? - С довоенных времен она не выбросила еще ни одной вещи.
- Опять может прийти тот парень из муниципалитета.
- Об этом можешь не беспокоиться. Я знаю, как обращаться с этими ребятами из чертового муниципалитета!
- Они могут найти тебе другое жилище.
На ее жирном лице появилось выражение тревоги.
- Может быть, со временем, - простонала она.
Он вышел, со скрипом закрыв за собой дверь. Она прислонила бутылку с джином к подлокотнику грязного вонючего кресла и нежным взглядом окинула комнату. Дом, в котором она жила, был признан непригодным для жилья еще в 1934, капитальный ремонт здания был намечен на 1990, а это значит, скорее всего, что это произойдет в следующем веке. Этот дом переживет ее. Одна из свеч оплыла и отбрасывала странные тени на потолок, покрытый плесенью. В груди и желудке стало тепло от выпитого джина. Она сидела и пристально вглядывалась в дальний угол комнаты, туда, где был камин. На треснувшем камине стояли фотографии. Она пыталась рассмотреть на выгоревших фотографиях лица отцов ее детей. Отца Фрэнки в солдатской форме. Отца Кэтрин в его лучшем костюме. Отца умерших близнецов и трех абортов, того самого, который женился на ней. Не было только фотографии отца Джерри. Его отца она не помнила, но его фамилию носили все ее дети. Выходя замуж, она не поменяла фамилию. Сколько ей было тогда? Шестнадцать? Или еще меньше? Этот парень был, кажется, еврей? Ее глаза медленно закрылись.
Вскоре она уже спала и видела сон, который считался у нее приятным. Она стояла на коленях посреди большого белого ковра. Абсолютно нагая. Из ее поврежденных сосков капала кровь, она совокуплялась с огромным, черным, бесформенным зверем, обхватившим ее лапами сзади. Во сне руки упали ей на колени, и она начала царапать себя. Потом зашевелилась во сне и захрапела так громко, что разбудила себя. Улыбнувшись, допила остатки джина и вскоре опять крепко заснула.
Очинек
- Обнищание, - сказал Очинек Льонсу, израильскому полковнику, - заметно возросло в Европе в прошлом году. Это само по себе не угрожало бы статусу-кво, если бы группа либерально настроенных политиков не кормила людей только обещаниями, вместо того чтобы предпринять конкретные практические шаги для улучшения их жизни. Естественно, из состояния апатии они перешли к активным действиям. Если бы не их раздражение, мне вряд ли удалось бы что-нибудь сделать. - Он улыбнулся. - По крайней мере половиной успеха я обязан тому, в каких условиях они живут.
- Вы слишком скромны. - Полковник с удовлетворением наблюдал, как его войска объединились с арабами - их союзниками, и начали методично обстреливать Афины, от которых уже мало что осталось. - И кроме того, не явилась ли их культура до некоторой степени причиной краха?
- Я согласен, их культура не могла приспособиться к другим культурам. Должен признать, что западная цивилизация, или, если хотите, европейская, развивалась иначе, чем весь остальной мир. Какое-то время она оказывала влияние на другие цивилизации, в основном благодаря глупости и самодовольству тех, кто ее поддерживал. Боюсь, что мы уже никогда полностью не очистимся от ее влияния.
- Вы что же, считаете, что единственные ценности, которые стоит сохранить, это ценности восточной культуры? - В голосе Льонса прозвучала насмешка.
- В общем, если рассуждать с точки зрения эмоций, я думаю именно так. Хотя и знаю, что это спорный вопрос.
- От ваших рассуждений попахивает антиарийством. Как вы относитесь к погромам?
- Отрицательно. Я не расист. Я имею в виду только образование. Я бы хотел, чтобы по всей Европе начала действовать программа по переобучению. Тогда через пару поколений нам бы удалось полностью выкорчевать их дурацкую философию.
- Но разве не эта философия окончательно и бесповоротно повлияла на формирование нашего мировоззрения. Не могу согласиться с вашим идеализмом, генерал Очинек.
Более того, считаю, что мы должны связать свою судьбу с Африкой…
- Опять возникла химера жизнеспособности, - вздохнул Очинек. - Мне бы хотелось, чтобы мы прекратили действовать по принципу движение ради движения.
- И стать такими, как Корнелиус? Я видел его в Берлине.
- Между неподвижностью и истощением есть разница. У меня был знакомый гуру, мы некоторое время переписывались с ним. Он жил в Калькутте до того, как произошел крах. Он убедил меня в необходимости медитации как единственного средства, чтобы избавиться от несчастий.
- Поэтому вы стали партизаном?
- Здесь нет никакого парадокса. Каждый должен заниматься тем, что соответствует его темпераменту.
Холм, на котором они стояли, трясло от разрыва бомб, разрушающих Афины.
Облака пыли медленно поднимались к голубому небу и приобретали странные очертания знаков неведомого алфавита. Очинек внимательно рассматривал их. Они что-то смутно ему напоминали. Он наклонил голову набок, прищурился. Сложил руки на груди.
- Красиво, - сказал полковник Льонс, глядя на Очинека и положив руку на его костлявое плечо. В тот момент, казалось, сам Очинек волновал его больше, чем взрывы. Большие наручные часы блестели на пыльном волосатом запястье. - Нам нужно получить… - Он убрал руку с плеча Очинека. - Как Уна?
- Отлично. - Очинек закашлялся от пыли. - Она сейчас выполняет наше задание в Сибири.
- Итак, вы серьезно относитесь к своей восточной идее. А вы не забыли о китайцах?
- Конечно, нет.
- А они согласятся на союз с нами? А японцы? Насколько глубоко их почтение перед западным мышлением?
- И в том и другом случае через несколько поколений. Но вы видели их комиксы. Весь Китай хочет, выражаясь международной терминологией, восстановить старую империю.
- Могут возникнуть осложнения.
- Вы правы. Но не смешение культур, созданное искусственно в результате западного вмешательства в пятнадцатом веке.
- В их пятнадцатом веке, - улыбнулся полковник Льонс.
Очинек пропустил уточнение мимо ушей.
Перссон
Уна Перссон наблюдала, как санитарная повозка, подпрыгивая, медленно двигалась по желтой степи в сторону деревянного моста, переброшенного через Волгу. Серовато-серое небо, по которому двигались облака, казалось огромным. Но даже оно по размерам не могло соперничать с Казачьей Сечью, состоявшей из десятков сотен кожаных юрт и множества загонов для лохматых пони. Но если на небе все быстро передвигалось, то Сечь по сравнению с ним казалась неподвижной.
Повозка доехала до моста, громко скрипя, переехала его, подбирая по дороге раненых, чтобы отвезти их в специально оборудованное для них место. На сотни миль вокруг пронесся вихрь. По Волге барашками побежали волны.
Уна Перссон вышла из "Ренг роувера" и большими шагами направилась к Сечи. Она была спокойна, хотя и немного напряжена. Уна была одета в пальто до пят, специально расстегнутое, чтобы были видны ее длинные и красивые ноги, под пальто был короткий цветной кафтан, тонкая талия перетянута ремнем, на ремне висела кобура, на ногах у нее были черные хромовые сапоги до колен. Она остановилась на вершине холма, с которого хорошо был виден весь лагерь. В ее серо-голубых глазах можно было прочитать восхищение оригинальным стилем главаря казаков.
Это были не те осовремененные казаки, которые брали Берлин при помощи артиллерии и бронетанковых средств. Это были подлинные казаки, которые казались пережитком прошлого: они восстановили древние обычаи тех казаков, которые были последователями Стеньки Разина, поднявшего народный бунт три тысячи лет тому назад. У них были длинные чубы и усы, которые они переняли от татар. Татары раньше были их врагами, а сейчас они действовали сообща. Все казаки были одеты в шелка и кожу, что они переняли от народов, живших к востоку от Волги, и большинство из них внешне были похожи на монголов.
Их атаман, в тяжелой бурке, голубых шелковых шароварах и кожаных сапогах - так были одеты почти все казаки, - подъехал к тому месту, где стояла Уна. Через плечо у него был переброшен карабин SKS, он слез с пони и рукой вытер пот с полного лица.
У него был низкий звучный голос.
- Я - Каринин. Атаман Сечи. - Он изучающе и с восхищением оглядел ее с ног до головы глазами миндалевидной формы. Он стоял, поставив одну ногу в стремя, держась одной рукой за седло, а другой раскуривал изогнутую черную трубку при помощи спички, которую он зажег о подошву сапога. - Мне сказали, что вы от Очинека и хотите заключить с нами союзный договор. Но вы же знаете, мы - христиане и ненавидим евреев еще больше, чем мусульман и москалей.
Он снял с головы кивер, в ушах у него блестели золотые серьги, атаман вытер рукой черные, густые усы. "Хорошо продуманный, отработанный набор жестов", - подумала Уна Перссон.
- Альянс, который предлагает Очинек, - это союз Востока против Запада. - Она выговаривала слова очень четко и всем своим видом показывала, что его стиль, внешность и мужественность произвели на нее впечатление.
- А вы кто? Русская? Из Скандинавии? Или просто перебежчик? Или романтик, как Корнелиус?
- А кто вы?
Он засмеялся.
- Ну, хорошо, хорошо.
Налетел ветер и принес с собой запах конского навоза. Облака на небе поменяли направление движения и поплыли на восток.
Каринин вытащил ногу из стремени, передвинул ножны с саблей на левый бок. Он выбил трубку о каблук серебряного цвета.
- Давайте пройдем ко мне в юрту, - сказал он. - Там обсудим детали. В этих местах нам не с кем больше бороться. - Он указал рукой в центр Сечи, где было расположено больше всего юрт. Его юрта по размеру была не больше других, запорожцы очень болезненно относились к вопросам демократии, рядом с юртой был укреплен высокий штандарт с конским хвостом наверху.
Только сейчас Уна начала осознавать нелепость ситуации, в которой она оказалась. Она усмехнулась. Неподалеку от юрты она заметила виселицу. Группа пожилых кубанских казаков неторопливо завязывали петлю на шее молодого человека, одетого в желтый фрак европейского покроя, на нем был лиловый галстук, желтая рубашка и шляпа с широкими полями. На лице европейца появилось выражение недоумения, в то время как они начали связывать ему руки за спиной.
- Что они делают? - спросила Уна Перссон.
Когда атаман заговорил, в его голосе зазвучало сожаление:
- Вешают щеголя. Их осталось намного меньше, чем было раньше.
- Он производит впечатление смелого человека.
- Вы полагаете, смелость необходимое качество, чтобы быть щеголем?
- Эти старики просто ненавидят его. Мне казалось, казаки преклоняются перед смелостью?
- Но казаки должны быть к тому же и скромными.
Веревка, затягиваясь, задела шляпу, и она на секунду закрыла ему лицо, а потом упала в грязь. Щеголь с упреком посмотрел на своих палачей. Кубанцы подстегнули двух лошадей, к каждой из которых было привязано по концу от веревки. Тело щеголя, извиваясь, медленно поднялось, он засучил ногами в воздухе. Лицо его стало сначала красным, потом синим и наконец черным. Из перекошенного рта раздались последние крики.
Каринин и Уна Перссон прошли мимо виселицы, подошли к его юрте, он нагнулся и приоткрыл полог, пропустил ее вперед и вошел вслед за ней. Юрту освещал свет от самодельной лампы - в чашу с жиром положили фитиль и зажгли его. В маленькой аккуратно убранной круглой комнате, кроме сундука, стояли только кровать и столик. Войдя, Каринин начал зашнуровывать дверь изнутри.
Уна Перссон сняла пальто и положила его на сундук. Затем сняла ремень с кобурой и положила его на пальто.
В раскосых глазах Каринина было выражение страсти и нежности. Он подошел к ней и прижал ее к себе. От него пахло парным молоком.
- Мы, жители степей, еще не растеряли секретов нежности, - сказал он. Они легли на узкую кровать. Он рывком снял с себя пояс. - Нежность находится между страстью и похотью. Видите ли, мы придаем большое значение сдержанности.
- Что ж, это звучит привлекательно. - Неожиданно для себя она откликнулась на его ласки.
Най
Айронмастер-Хаус был построен в эпоху Иакова I, это был трехэтажный дом из серого камня, с традиционными прямоугольными окнами и серой шиферной крышей. По стенам, в основном вдоль портика, вились вечнозеленые растения, глициния и розы. Сад около дома был разделен декоративными изгородями из бирючины. Перед домом была небольшая лужайка, за домом - лужайка побольше, рядом с которой протекал ручеек, питавший небольшой прудик, где плавали распустившиеся лилии. В середине лужайки стоял распрыскиватель, который разбрызгивал воду равномерно по всей лужайке - стоял июнь, и температура была 96 градусов по Фаренгейту.
Из окна отделанной деревом гостиной можно было видеть весь сад, в нем росли фуксии, гладиолусы, гиацинты и розы. Цветы наполняли воздух дивным ароматом. Среди этих цветов, как будто опьяневшие от запаха, летали пчелы, бабочки, шмели и мухи.
В мрачной темной комнате за столом сидел майор Най. Он сидел в кресле, которое было явно подделкой под эпоху Иакова I, в отличие от стола, который был подлинным. За столом сидела и жена майора Ная - сильная на вид женщина с обветренным лицом, большими неприятными руками и надменными манерами, а также две девушки - одна светловолосая, другая темноволосая. Миссис Най разливала чай из поддельного под григорианскую эпоху серебряного чайника в чашки из настоящего японского фарфора.