Роман "Гвианские робинзоны" знакомит читателя с историей освоения французскими поселенцами территории Французской Гвианы во второй половине XIX века. Бежавший из острога политический заключенный Робен, воссоединившийся с женой и четырьмя сыновьями, приехавшими из Франции, при участии друзей из среды местных жителей организует добычу золота…
Содержание:
Часть первая - БЕЛЫЙ ТИГР 1
Часть вторая - ТАЙНА ЗОЛОТА 39
Часть третья - ЗАГАДКИ ДЕВСТВЕННОГО ЛЕСА 83
Эпилог 131
Примечания 132
Луи Буссенар
ГВИАНСКИЕ РОБИНЗОНЫ
Часть первая
БЕЛЫЙ ТИГР
ГЛАВА 1
Буря на экваторе. - Перекличка каторжников. - Усердие не по разуму. - "К оружию!" - Бегство. - Жертвы голода. - Охотники за людьми. - Гусь свинье не товарищ. - Среди собак. - Ночь в девственном лесу. - Добыча во мраке. - Тигр полосатый и тигр белый. - Неудачный выстрел и блестящий сабельный удар. - Месть благородного сердца. - Просьба о прощении. - Свобода!..
Могучие деревья тропического леса клонились под ураганным ветром. Над их макушками, окаймленная угрожающей медно-красной полосой, зависла огромная черная туча. Вспышки разноцветных молний, мгновенные и продолжительные, иногда причудливые, но всегда ужасные, вырывались из нее, словно из опрокинутого жерлом вниз кратера вулкана. Оглушительно звучали раскаты грома. Тяжелые испарения, поднятые палящим солнцем с бесконечных болот, клубились, собираясь в облака, чтобы тут же обрушиться на землю невиданными ливнями - то, что в Европе называют струями дождя, здесь превращалось в сплошные потоки, похожие в отсветах молний на полосы расплавленного металла.
Время от времени громадное красное дерево , гордость девственного леса, тяжело валилось на землю, а цветущее эбеновое - высотой в сорок метров, крепкое как железо - раскачивалось из стороны в сторону, будто ивовый прутик; столетний кедр в четыре обхвата раскалывался с треском, словно сосновое полено.
Эти гиганты с мощными ветвями, усыпанными цветами орхидей и других растений, сперва лишь стонали и гнулись, связанные немыслимым переплетением лиан , но в конце концов уступали натиску урагана. Тысячи красных лепестков усеивали траву, напоминая брызги крови, пролитой поверженными лесными исполинами.
Обезумело и затаилось от страха все живое. Звучал, достигая неправдоподобной силы, только яростный голос бури.
Величественная симфония природы, сочиненная и исполненная самим Духом Ураганов, заполняла просторную долину Марони - большой реки во Французской Гвиане.
Ночь, как всегда в этих местах, где солнце всходит без зари и заходит без сумерек, наступила внезапно.
Но человека, бывалого, привыкшего к чудесам тропиков, поразило бы, несомненно, не это, а вид доброй сотни людей всех возрастов и рас, выстроившихся в четыре шеренги под широким навесом. Молчаливые и бесстрастные, они стояли, держа в руках шапки.
Хлипкое сооружение из пальмовых листьев грозило рухнуть каждую секунду.
Горшки для оливковых выжимок подрагивали в своих ячейках, четыре фонаря, развешанные по углам, казалось, вот-вот погаснут.
Но лица людей - арабов, индусов, негров, европейцев - сохраняли хмурую безучастность.
Все были босы, в серых полотняных штанах и блузах, помеченных на спине большими черными буквами У. и П., разделенными изображением якоря.
Между шеренгами медленно прохаживался среднего роста мужчина, с широченными плечами и грубым лицом. Кончики его длинных усов были тщательно закручены, а холодный и цепкий взгляд светлых глаз придавал физиономии выражение хитрости и двуличия.
Отложной с серебряным позументом воротник темно-синей суконной тужурки незнакомца, гармонировал с серебряными галунами обшлагов. На боку у него висела кривая сабля, бившая при ходьбе по лодыжке, за поясом торчал пистолет, а в руке была увесистая дубинка, которой ее самодовольный владелец время от времени ловко выделывал фехтовальные коленца.
То и дело обмахиваясь синей суконной фуражкой, он с головы до пят оглядывал каждого в шеренге, кто откликался, заслышав свое имя.
Перекличку проводил человек в той же форме, но внешне совсем иной: высокий и худой, с хорошей фигурой, молодым и открытым лицом. Вместо дубинки в руке он держал маленькую записную книжку и громким голосом, стараясь пересилить вой бури, выкрикивал имена из списка:
- Абдулла!
- Я!
- Минграссами!
- Я! - хрипло отозвался индус, весь дрожа, несмотря на жаркую духоту.
- Еще один пляшет танец святого Ги … - гаркнул человек с закрученными усами. - Ну, погоди, мерзавец, по тебе уже плачет дубина для ослов!..
- Симонен!
- Я!.. - с трудом держась на ногах, еле выговорил европеец с мертвенно-бледным лицом и впалыми щеками.
- Громче отвечай, скотина! - на плечо бедняги опустилась дубинка, каторжник согнулся и застонал от боли.
- Ну! Я же знал, что голос к нему вернется! Ишь верещит, как обезьяна.
- Ромулюс!
- Я! - оглушительно выкрикнул огромного роста негр, оскалив два ряда зубов, которым позавидовал бы и крокодил.
- Робен!
Молчание.
- Робен! - повторил молодой человек с записной книжкой.
- Отвечай, сволочь! - рявкнул владелец дубинки.
Но ответа не последовало. Только едва слышный шепот пробежал по шеренгам.
- Молчать, собаки!.. Первому, кто сдвинется с места или скажет хоть слово, я продырявлю глотку пулей! - Надзиратель выхватил из-за пояса пистолет.
На несколько секунд воцарилась тишина, не нарушаемая даже громом. И вдруг издалека донеслось:
- К оружию!
Раздался выстрел.
- Тысяча чертей! В хорошенькую переделку мы попали! Значит, Робен сбежал, а он политический! Чтоб я сдох, если не отхвачу за это три месяца ареста!
"Депортированный" Робен был отмечен как "отсутствующий", и перекличка завершилась.
Мы сказали "депортированный", а не "транспортированный". Первое из обозначений относилось к осужденным за политические преступления, второе - к уголовникам. Только в этом и состояло весьма незначительное различие между арестантами. Все остальное было одинаковым: каторжные работы, питание, одежда, режим… Депортированные и транспортированные пользовались равными "щедротами" начальства вплоть до количества палочных ударов охранника Бенуа, чей нрав, как уже могли понять читатели, очень мало соответствовал его имени …
Итак, мы находимся во Французской Гвиане, на правом берегу реки Марони, отделяющей наши владения от Голландской Гвианы.
Исправительная колония, где развертывается в феврале 185… года пролог драмы, называется Сен-Лоран. Она открыта совсем недавно. Это филиал колонии в Кайенне . Каторжников здесь пока немного, не более пятисот. Местность нездоровая, часты заболевания болотной лихорадкой, а работы по раскорчевке пней тяжелы и изнурительны.
__________
Надсмотрщик Бенуа сопровождал свою бригаду в казарму. Ретивый полицейский пес чувствовал себя униженным и растерянным. Дубинка уже не плясала в его здоровенных руках, кончики усов уныло повисли, а козырек форменного кепи утратил лихой наклон в сорок пять градусов.
Беглец - "политический", человек энергичный и умный. Его исчезновение - настоящее бедствие для надзирателя; о каком-нибудь убийце или фальшивомонетчике Бенуа думал бы не больше, чем о стаканчике та́фии .
Зато каторжников происшествие обрадовало донельзя - именно потому, что выбило из колеи охранника. Впрочем, свою радость они выдавали лишь взглядами - единственным проявлением протеста, доступном узникам в присутствии злого и жестокого служаки.
Люди вскоре улеглись на койках, подвешенных между брусьями, и, лишенные сил, забылись хоть и тяжелым, но крепким сном.
А Бенуа, несмотря на ливень и грозу, отправился, полный дурных предчувствий, к начальнику каторжной тюрьмы.
Тот уже все знал и спокойно отдавал распоряжения по поимке беглеца. Впрочем, как человек опытный, начальник был почти уверен: быстрее снаряжаемой погони бежавшего настигнет голод. Настигнет и приведет назад. Побеги с каторги случались и раньше, но всякий раз голод, лучший из охранников Сен-Лорана, оказывался на высоте. От его недреманного ока смогли ускользнуть лишь те, кто стал добычей крокодилов, ягуаров или ядовитых насекомых, чьи укусы смертельны.
Правда, энергия и упорный характер Робена были хорошо известны в Сен-Лоране, и мало кто сомневался, что он сдастся на чью-то милость.
- Этот не возвратится, - негромко заметил начальник. - Конченый человек.
- Господин начальник, - Бенуа надеялся показным рвением отвести от себя угрозу сурового наказания, - я его приволоку живым или мертвым! Клянусь, вот увидите!
- Ну, "мертвым" - это уже чересчур… Вы меня поняли? - жестко ответил начальник, справедливый и твердый по натуре, умело совмещавший свои мрачные обязанности с некоторой долей гуманности. - Мне не раз приходилось обуздывать вашу грубость. Предупреждаю в последний раз: никакого самоуправства!.. Постарайтесь найти беглеца и привести обратно, если хотите избежать дисциплинарного совета , а после выполнения задания приготовьтесь к восьми дням тюремного заключения. Идите!
Надсмотрщик резко откозырял и убрался восвояси, обрушивая по дороге на голову бежавшего потоки грязных ругательств.
- Ну, только попадись, паскуда… Ты меня еще не знаешь… Доставить живым!.. Именно живым он мне и нужен… Хотя пулю в мягкое место всажу ему обязательно и дубинкой добавлю так, чтобы сдох не сразу, а потом…
Надзиратель пришел в хижину, которую делил с другими охранниками, побросал в вещевой мешок кое-какой провиант, вооружился компасом, тяжелым ножом с широким лезвием - такие используют здесь для расчистки дороги в джунглях, и вскинул на плечо охотничье ружье.
Было около семи вечера. Прошло три четверти часа, как хватились Робена.
Бенуа, старший по званию, решил взять с собой еще троих надзирателей.
- Послушай, Бенуа, - заговорил один из них, тот, кто проводил перекличку, - зачем выходить в такую погоду, да и время позднее? Подожди хоть, пока стихнет ураган. Робен далеко не уйдет… А завтра…
- Я здесь командир и делаю то, что считаю нужным, - отрезал Бенуа. - Свои советы держи при себе. Подлец Робен попробует перебраться через Марони и укрыться в поселках Аруаг или Галиби. Надо перехватить его раньше, чем он построит плот. Черт побери! Эта скотина глупа, как и все прочие. Позавчера несколько краснокожих свиней шатались возле северной засеки… Погодите, голубчики, скоро услышите обо мне… Не правда ли, Фаго, мы им развяжем языки?..
При звуке своего имени коротконогий спаниель , злобный на вид, с умными глазами и взъерошенной шерстью, выбрался из-под грубо сколоченного стола.
На тюремном жаргоне "фаго" означает "каторжник" - такую остроумную, как он сам считал, кличку дал собаке Бенуа. Эта четвероногая тварь ненавидела не только своих собратьев-псов, принадлежащих свободным людям, но и самих этих людей и, заливаясь истошным лаем, чуяла беглого или просто незнакомого человека на немыслимо далеком расстоянии.
За годы, проведенные в Гвиане, Бенуа неплохо изучил страну, стал отличным следопытом и с помощью Фаго мог бы соперничать с лучшими охотниками здешних мест.
Придя в казарму, он отвязал койку беглеца и дал обнюхать собаке, прищелкивая языком:
- Ищи, Фаго! Ищи!..
Собака несколько раз сильно втянула воздух, потом завиляла хвостом и тявкнула, как бы говоря: "Есть! Приказ принят к исполнению!"
- Проклятая погода… Чтобы удрать, лучше не придумаешь, - проворчал один из надзирателей, сразу же промокший до нитки под потоками дождя. - Черта с два мы его найдем!
- Точно… - поддержал другой. - Не хватало еще наступить на гремучую змею или провалиться в трясину.
- В такую погоду собака не возьмет след, - заявил третий. - Дождь все смоет, никакого запаха не останется. Робен не мог удачнее выбрать момент!
- Эй вы, вперед! Слышите? Я не в бирюльки играю! Буря вот-вот кончится, луна взойдет, все будет видно как днем. Пошли к Марони, и Бог нам в помощь!
Четверо в сопровождении собаки продвигались бесшумно, индейской цепочкой, по узенькой, едва заметной среди зарослей тропинке, которая вела к верховью реки.
Охота на человека началась.
В тот момент, когда каторжники выстроились на перекличку, часовой на посту возле здания отчетливо увидел при блеске молнии человека, убегающего со всех ног.
Ошибки быть не могло. Беглец одет в арестантскую робу. И солдат не колебался. Он взвел курок и выстрелил, даже не окликнув, как положено: "Стой! Стрелять буду!"
Молнии вспыхивали беспрерывно, охранник хорошо видел цель, но промазал.
Беглец услышал свист пули, прибавил скорости и скрылся в чаще в ту самую минуту, когда охрану подняли по тревоге.
Не обращая внимания на дождь, ветер и грозу, заключенный, взяв влево, углублялся в лес с уверенностью человека, отлично знакомого с местностью. Колония осталась у него за спиной, речной берег - по правую руку.
Робен с бега перешел на быстрый шаг и, двигаясь по едва заметной в густых зарослях тропинке, через полчаса оказался на просторной поляне, загроможденной стволами сваленных и частично уже распиленных деревьев.
Это был один из лесных складов каторги. В нескольких шагах от расчищенной зоны торчал метровый пень. Именно такие пни оставляют по обычаю гвианские лесорубы.
Каторжник остановился и ощупал его: вспышки молний сделались редкими, и глаза не сразу смогли различить нужную примету.
- Здесь, - тихо промолвил Робен, нащупав деревянную рогатину, оставленную вроде бы ненароком.
Он схватил ее и стал быстро ковырять рыхлую, будто недавно вскопанную землю; вскоре конец рогатины, твердый как железо, звякнул по металлу.
Беглец без особых усилий вытащил белый жестяной короб, квадратный, каждое ребро сантиметров сорок, один из тех, в которых хранятся на кораблях галеты .
Длинная и гибкая лиана опоясывала ящик несколько раз, на одной из сторон были оставлены две широкие петли - крепления, как у рюкзака. Человек продел в них руки, пристроил ящик на спине, потом вытянул из укрытия короткий тесак с деревянной рукоятью со вставками из латуни для прочности, подхватил левой рукой рогатину и несколько минут постоял молча, прижавшись к огромному пню.
Затем гордо выпрямился и произнес:
- Наконец-то я свободен! Свободен, как свободны в этих глухих просторах дикие звери! И пускай даже меня ужалит змея, растерзает в клочья тигр, пускай меня дочерна опалит солнце, изведет лихорадка, замучает голод… Лучше смерть, чем проклятая каторжная жизнь! Один ад сменяется другим, но тот, где я умру свободным, все-таки лучше!