- Моряк, но очень приличный, к тому же прекрасный игрок.
- Так постарайтесь привести его ко мне, особенно если он богат, - сказал со смехом дон Хосе.
- Надеюсь привести. Во всяком случае, подождите меня до назначенного часа.
- Хорошо.
И они разъехались.
Дон Хосе Ривас крупной рысью отъехал от деревни со своим конвоем, тогда как дон Торибио вернулся в нее, то есть повернул назад к Турбако, но, проехав несколько шагов в этом направлении, сошел с лошади и с минуту тщательно поправлял мундштук, в котором нечего было поправлять, потом снова вскочил в седло, сперва, однако, удостоверившись, что граф и его конвой скрылись за поворотом дороги и что нигде вокруг не видно ни души.
Тогда дон Торибио круто свернул вправо, немного погодя опять влево, очутился на опушке леса и поскакал по глухой тропе, с обеих сторон окаймленной частыми деревьями, густая листва которых образовывала над его головой непроницаемый свод.
Спустя четверть часа он достиг жалкого шалаша из сплетенных ветвей, какие устраивают вольные охотники и деревенские жители для защиты от солнечного зноя и страшных ливней.
Рослый детина с бледным лицом, изможденным от выпавших на его долю невзгод и лишений, но с мрачным и решительным выражением сверкающих глаз, внезапно вырос у входа в шалаш, заслышав стук конских копыт.
Человек этот, в расцвете лет, гордо драпировался в гадкие лохмотья неопределенного происхождения; за поясом у него были заткнуты длинный нож и топор; обеими руками он опирался на дуло буканьерского ружья, которое поставил перед собой, и насмешливо поглядывал на приближающегося дона Торибио.
Мексиканец остановил лошадь перед самым шалашом.
- Ты войдешь? - спросил по-французски вместо всякого приветствия хозяин шалаша.
- Войду, - ответил дон Торибио на том же языке, - если только у тебя найдется, где спрятать мою лошадь. У меня вовсе нет охоты оставлять ее таким образом на виду посреди дороги.
- Не беспокойся на сей счет, - возразил незнакомец, взяв лошадь под уздцы, - слезай и ступай в шалаш.
Дон Торибио повиновался, а его странный собеседник увел лошадь и скрылся с ней в чаще леса.
Внутренность шалаша была, если только подобное возможно, еще жальче наружного вида. В одном углу ворох сухой травы служил постелью; в середине яма с тремя камнями заменяла очаг, два-три бычьих черепа выполняли назначение стульев; старый, совершенно пустой матросский сундучок без крышки, чугунный котелок и две-три плоские деревянные чашки без ручек, скорее напоминавшие тарелки, - вот и вся обстановка.
Вероятно, давно уже знакомый с ней, дон Торибио Морено окинул убранство шалаша равнодушным взглядом, уселся на бычий череп, потом достал из портсигара сигару, закурил ее и в ожидании хозяина преспокойно стал пускать к потолку клубы.
Тот явился почти немедленно.
- Черт возьми! Аромат-то какой! - посмеиваясь, сказал вошедший. - Славные сигары ты куришь! Вот что значит быть богатым!
- Возьми! - небрежно подал незнакомцу свой портсигар дон Торибио Морено. - Что с моей лошадью?
- На мягкой подстилке и с вязанкой корма перед собой. Он выбрал сигару, закурил ее о сигару дона Торибио, потом возвратил портсигар и сел напротив него. На минуту установилось молчание.
Два человека исподтишка наблюдали друг за другом, но, видя, что гость упорно молчит, хозяин шалаша наконец решился заговорить.
- Давно тебя не было видно в этих краях.
- Я завален делами.
- Бедняга! И все же ты вспомнил о старом товарище.
- Разве не были мы братьями-матросами?
- Правда, но очень давно, и после того много что произошло. Ведь было это в экспедицию Монбара Губителя на Маракайбо. Помнишь?
- Еще бы!
- Однако ты, вероятно, приехал не для того, чтоб поговорить со мной об ушедших временах? Скорее, полагаю, ты имел в виду потолковать о настоящем, если не о будущем.
- Ага! Ты угадал, Бартелеми!
- Не надо быть колдуном, - с презрительной улыбкой возразил другой, - чтобы угадать, что если ты приезжаешь ко мне, то, вероятно, имеешь во мне надобность.
- Ну, я буду откровенен с тобой, старый дружище. Да, ты мне нужен.
- На все согласен, брат, я до смерти скучаю без дела. Но предупреждаю, это тебе обойдется недешево.
- Назначай свои условия, - холодно ответил дон Торибио.
- Стоит ли того дело?
- Стоит.
- Слушай же, ты всегда был человеком тайных козней и скрытных замыслов. Когда испанское судно, на котором я был пленником, встретило тебя плывущим в одиночестве посреди моря, ты объяснил свое странное положение весьма туманно. Вдобавок ты выдал себя за мексиканца, и я притворился, что не узнаю тебя.
- Я не забыл этой услуги.
- Гм! Это было естественно между флибустьерами, особенно между братьями-матросами. Но менее естественно то, что случилось со мной в Сан-Франциско-де-Кампече: ты не помог мне, как я был вправе ожидать, но бросил меня, хотя был свободен и пользовался почетом у испанцев. Я догадывался, что некий удар ножом, который мне нанесли одной темной ночью в гавани, отчасти исходил от тебя.
- Как можешь ты думать так, старый дружище?
- Ладно, не будем об этом, приятель! Словом, я разбил цепи, сковывавшие меня, словно дикого зверя, и бежал. После многого, чего и не перескажешь, сам не знаю как я достиг этого острова и нашел прибежище в здешнем лесу. Однажды случай свел нас. Ты был богат, я - беден, ты мог оказать мне помощь, но не сделал этого.
- Ты забываешь, друг…
- Что ты предложил мне быть твоим слугой, это правда. Но я отказался: мне, капитану Бартелеми, знаменитому флибустьеру, быть слугой такого… словом, бросим это. Только, - прибавил он немного погодя с насмешливой улыбкой, - я должен отдать тебе справедливость, ты не выдал меня за вознаграждение.
- О-о!
- Я не благодарю. Выдав меня, ты сгубил бы себя самого. Ты очень хорошо понимал, что я без колебаний открыл бы твое настоящее имя. Испанцы же помнят его и, вероятно, несколько лучше, чем тебе бы хотелось. И вот теперь, после трех месяцев как ты ни разу не побеспокоился задать себе вопрос, жив я или мертв, ты как с неба свалился в мой шалаш и говоришь мне: "Я нуждаюсь в тебе". Разумеется, я вывел заключение, что дело должно быть очень важным. Я все взвесил и сказал: это тебе обойдется недешево.
- А я ответил: согласен.
- Хорошо же! Приступим к делу, я ничего другого не желаю. Дай мне еще сигару.
- Бери.
И дон Торибио вновь протянул ему свой портсигар.
Бартелеми открыл его и выбрал сигару, покачав головой.
Достойный капитан ни на грош не доверял своему "другу"; он знал его с давних пор. Конечно, его нынешнее появление, после того как он не вспоминал о Бартелеми столько времени, казалось крайне странным.
Итак, куря сигару, он в душе давал себе слово быть начеку и не давать маху.
ГЛАВА X. Как толковали два матроса и что из этого вышло
Скажем в немногих словах, что за новое лицо мы так внезапно вывели на сцену. Ему предназначено играть довольно значительную роль в нашей истории.
Капитан Бартелеми пользовался громкой славой за свою храбрость и отвагу. Флибустьеры с Черепашьего острова рассказывали легенды о его необычайной смелости. Кроме того, он был отличный моряк и слыл среди друзей и в особенности среди врагов удивительно удачливым во всех предпринимаемых им экспедициях.
Много было и справедливого в рассказах о капитане Бартелеми. Одаренный большим умом, неукротимой храбростью, невозмутимым хладнокровием и беспримерным присутствием духа, не покидающим его, как бы ни было плохо положение, в которое внезапно попадал вследствие каких-либо случайностей, он всегда умудрялся выйти из него целым и невредимым при помощи мер, которые для всякого другого были бы недоступны.
Кроме того, он отличался честностью, вошедшей в пословицу, и ни за что на свете не согласился бы изменить данному слову.
Вот каков был человек, которого дон Торибио - мы сохраним за ним это имя на время - отыскал в жалком шалаше, дабы предложить то, что он назвал "делом".
Пока флибустьер губами приглаживал кончик своей сигары со всей развязностью настоящего дворянина, мнимый мексиканец украдкой всматривался в его лицо, гадая, с какой бы стороны ему приступить, чтобы вернее поколебать внешнее равнодушие своего собеседника.
- Посмотрим же, - вскричал он наконец весело, - каковы твои условия, дружище!
- Сперва ты предложи свои. Купцу следует показать свой товар, я буду судить по образчику, - посмеиваясь, возразил Бартелеми.
Дон Торибио понял, что ничего не поделаешь и надо вести дело начистоту.
- Ты расседлал мою лошадь? - спросил он. Внезапный, ни с того ни с сего вопрос показался капитану столь удивительным и неуместным, что он вытаращил глаза.
- Что с тобой? - вскричал он.
- А то, что, знай я где находится моя лошадь, тотчас отправился бы за саквояжем, который ты наверняка заметил за седлом.
- Еще бы не заметить! Он довольно тяжел.
- Очень хорошо. Знаешь, что в саквояже?
- Откуда же мне знать?
- Во-первых, для тебя богатый и изящный костюм, какой приличествует дворянину; сверх того сто пятьдесят унций золота, которые я прошу тебя принять, не обязывая ни к чему, просто как бывший брат-матрос.
- Тьфу, пропасть! - засмеялся Бартелеми. - Если ты даешь мне богатую одежду и двенадцать тысяч только потому, что я был твоим братом-матросом, что же ты дашь мне, когда я буду твоим соучастником?
Дон Торибио попробовал улыбнуться, но получилась кривая гримаса.
- Ступай за саквояжем, - сказал он, - пока ты будешь одеваться, я объясню тебе, в чем заключается дело.
- Разве ты рассчитываешь взять меня с собой?
- Конечно.
- Но ведь я буду смешон донельзя.
- Отчего?
- Пешком, что ли, прикажешь мне бежать за тобой в богатом наряде.
- Не заботься, маловерный, - смеясь, возразил дон Торибио, - когда настанет время, сыщется и лошадь.
- Ну, ты, видно, обо всем подумал. Канальство! Дело должно быть нешуточным; оно возбуждает мое любопытство и заставляет работать воображение.
- Дай обоим волю, я удовлетворю их. Только торопись, время уходит.
Бартелеми вышел и вскоре вернулся с саквояжем.
Дон Торибио открыл его, вынул одежду и разложил ее, очень довольный собой.
Действительно, костюм был великолепен и сшит в лучшем вкусе. Штаны, камзол, полукафтанье, сорочка, шелковые чулки, туфли, ботфорты со шпорами для езды верхом, шляпа, портупея, дорогие золотые вещи и, наконец, множество безделушек, в то время необходимых человеку хорошего тона, - тут было все.
- Одевайся, - сказал мексиканец. - Вот зеркало, гребенка, бритвы, мыло, все, что только нужно. Некоторые другие вещицы, которые тебе еще понадобятся, будут у тебя вместе с лошадью.
- Пожалуй, и одеться можно, а ты говори тем временем, И действительно, Бартелеми принялся за свое превращение - да, да, это можно было бы назвать настоящим превращением червя в бабочку.
- Тебя зовут доном Гаспаром Альварадо Бустаменте, - начал дон Торибио.
- Что за чертову кличку навязываешь ты мне?
- Это твое имя на время, пока ты капитан шхуны "Санта-Каталина" из Веракруса, водоизмещением в двести пятьдесят тон, которая пришла сегодня утром в Картахену прямо из Мексики с грузом европейских товаров на имя сеньора дона Энрике Торибио Морено.
- А это что еще за молодец?
- Я сам.
- Ты?
- Ну да, разве тебе это неприятно?
- Ничуть. Продолжай, это походит на волшебную сказку, - со смехом ответил Бартелеми.
- Сегодня вечером я представлю тебя картахенскому губернатору дону Хосе Ривасу, с которым мы на короткой ноге, и дону Лопесу Альдоа де Сандовалю, командующему здешним гарнизоном.
- Я не настаиваю на этом.
- Зато я настаиваю.
- Очень хорошо. Дальше.
- Это все.
- Как все?
- Да, на первый раз хватит.
- Если я понимаю хоть что-нибудь… клянусь честью, я готов провалиться в тартарары!
- Тебе и понимать не нужно, - перебил дон Торибио. - Когда твое положение будет ясно определено в глазах всех, мы сможем беседовать, когда нам заблагорассудится, а наши торговые дела доставят нам самый естественный предлог.
- Правда, наши торговые дела, черт возьми! - вскричал флибустьер со смехом. - Но при всем том, должен признаться, я очень боюсь.
- Чего?
- Чтоб все эти замысловатые выдумки не привели к заключительной катастрофе.
- Объяснись.
- Я полагаю, что губернатор дон Хосе Ривас - так, кажется, ты назвал его?
- Ну да.
- Дон Хосе Ривас должен знать, что делается в городе.
- Разумеется.
- Портовые смотрители всегда докладывают ему о заходе и отплытии каждого корабля.
- Без сомнения.
- Стало быть, шхуна "Санта-Каталина"…
- Она пришла в порт сегодня утром.
- Из Веракруса?
- Из Веракруса.
- С европейскими товарами…
- На мое имя.
- Так ты действительно богат?
- Всего-навсего миллионер.
Авантюрист посмотрел на своего приятеля невыразимо насмешливо.
- Ага! - пробормотал он почти шепотом. - Убийство мексиканцем богатого торговца алмазами и похищение всего его состояния… эта история, которую рассказывали в Сан-
Франциско-де-Кампече, когда мы находились там, видно, имела основание?
Дон Торибио помертвел.
- Что ты хочешь сказать?
- Ты слыл за мексиканца уже в Кампече.
- Что ж из того? Разве я француз?
- Правда, и даже бретонец, - продолжал авантюрист со странной улыбкой. - Но в Кампече в то время было немало мексиканцев и без тебя; не станем же углубляться в этот вопрос и положим, я ни о чем не говорил.
- О, я ничего не боюсь!
- Мне ли не знать, черт побери! Впрочем, это касается одного тебя, а нам лучше вернуться к общему делу. Решено, что шхуна существует в действительности, что она пришла из Веракруса с грузом, принадлежащим тебе, что утром она стала на рейде и называется "Санта-Каталина"
- С удовольствием вижу, что ты ничего не упустил.
- Прекрасно. Но ведь шхуна же пришла из Веракруса не сама по себе - полагаю, на ней был экипаж и, наконец, капитан?
- Само собой! Шесть человек экипажа и капитан.
- Куда же они девались? Уж не сбежали ли все разом - и матросы, и капитан?
- Увы! Мой бедный друг, - вскричал мнимый дон Торибио Морено с добродушно покровительственным видом, - все мы смертные.
- Поговорка мудрая и справедливая.
- Вот что случилось.
- Я слушаю.
- Вчера с борта шхуны завидели берег в столь поздний час, что нельзя было решиться войти в узкий пролив; итак, она была вынуждена лавировать всю ночь, чтоб приблизиться к берегу на рассвете. Около полуночи, при повороте судна, капитан упал в море.
- Бедный капитан! - сказал Бартелеми чрезвычайно серьезно. - И его не удалось спасти?
- Пробовали.
- А!
- Но вот ведь какое роковое стечение обстоятельств! Спустили лодку; четыре человека сели в нее, и лодка с людьми камнем пошла ко дну. От страшной жары расплавилась смола, которой были залиты швы. Разумеется, вода набежала мгновенно - и все потонули.
- Все четверо?
- Все без исключения. Ночь была темная, море неспокойно. На шхуне оставалось всего два человека, как могли они оказать помощь товарищам?
- Вот что называется несчастьем! И к тому же, совсем у цели!
- В двух лье всего-то. Будь светло, их бы увидели.
- В том-то и дело, что ночь была темная, - заметил авантюрист по-прежнему насмешливо, - ты должен признать, что два человека, оставшиеся одни на шхуне, находились в большом затруднении.
- По счастью для них и для "Санта-Каталины", шхуну заметили еще до заката, так как я ожидал ее прибытия с нетерпением. Зная, с каким грузом она идет, я хотел удостовериться в причине, почему она не вошла в канал еще с вечера. Я тотчас отправился к ней в лодке с шестью матросами и часам к четырем утра причалил к судну, которое лежало в дрейфе перед входом на рейд, ожидая помощи.
- Это просто внушение свыше.
- Ты совершенно прав. В ту самую минуту, когда я ставил паруса, из Картахены вышел корабль, державший путь в Кадис.
- В самом деле! Вот что значит случай.
- Единственные два матроса, оставшиеся в живых на шхуне, были до того поражены ужасной ночной катастрофой, что стали умолять меня отпустить их на корабль, который выходил из картахенского порта.
- Разумеется, ты сжалился над этими несчастными и согласился.
- Действительно, так и было. Я выплатил причитающееся им жалование, даже прибавил маленькое вознаграждение, чтобы утешить их в несчастной гибели своих товарищей, и отвез на испанское судно, капитан которого был немного знаком со мной и согласился принять их.
- Как все соединяется, Боже мой! - вскричал Бартелеми, воздев очи горе. - И ты…
- Я тотчас нанял шесть человек, которых привез с собой. Они ровно ничего не знали о том, что произошло на шхуне. К тому же, прежде чем сесть в шлюпку, шедшую к "Санта-Каталине", я сказал им, сам не знаю зачем, - такая вдруг мне в голову пришла мысль, - что капитан накануне съехал на берег, чтобы скорее известить меня о приходе шхуны, которую между тем оставил у входа на рейд.
- Это и было причиной того, что они не удивились, увидав накануне всего только двух матросов. Про капитана же думали, что он на берегу.
- Как видишь, все это очень просто.
- Разумеется, любезный друг. И нарочно лучше нельзя было сделать.
- Что ты хочешь сказать? - отчасти надменно спросил дон Торибио.
- Я? Ровно ничего!
- Ты, право, так странно толкуешь вещи… - невольно бледнея, возразил собеседник.
- Толкую, как следует толковать. Я просто удивляюсь, насколько счастье благоприятствует тебе; кажется, естественнее быть ничего не может. Ты волен истолковывать мои слова по-своему. Но помни одно: я нисколько не ответствен в твоих действиях и словах, не ответствен - благодарение Богу! - ив чистоте твоей совести. Следовательно, все это меня не касается и я умываю руки.
- Так-то лучше.
- Я только хотел знать все в подробностях, чтобы не наделать ошибок и промахов, всегда достойных сожаления во время исполнения назначенной тебе трудной роли в комедии, которая очень легко может перейти в трагедию, если будет продолжаться так, как началась. Теперь я знаю все, что мне следовало знать. Можешь быть спокоен, тебе не придется упрекать меня в чем-либо. Я готов. Что мы теперь будем делать?.. Но прежде всего посмотри на меня.
Дон Торибио осмотрел его с величайшим вниманием.
Превращение было полным; от странной личности, появившейся с час назад на пороге шалаша, не осталось ровно ничего.
Авантюрист, как человек, получивший прекрасное воспитание, не был ничуть стеснен своим костюмом, он имел вид очень приличный. Мексиканец пришел в восторг и крепко пожал ему руку.
- Ты, ей-Богу, бесценный человек! - вскричал он с жаром.