- Ей-Богу! - весело вскричал маркиз, потирая руки. - Это правда, я было забыл; наверное, пройдет много времени, прежде чем вы…
- Вы, видно, сошли с ума, маркиз, что говорите такие вещи, - грубо перебил герцог, бросив на него строгий взгляд.
Дон Санчо потупил голову и прикусил губу. Обед продолжался в молчании. Герцог и граф были озабочены, только маркиз сохранял свою обычную веселость. Когда сладости были поставлены на стол, герцог подал знак и слуги исчезли. Трое собеседников остались одни. Маркиз собрался встать.
- Что вы делаете, дон Санчо? - спросил герцог.
- Я оставляю вас, отец, - ответил маркиз, - вы будете говорить о серьезных вещах с моим кузеном, мне лучше удалиться.
- Останьтесь, дело это касается вас больше, чем вы предполагаете.
- Если вы хотите, я останусь, хотя не вижу, чем может быть полезно мое присутствие.
Герцог подал ему запечатанный конверт.
- Прочтите, это вам, я получил его сегодня утром.
- Королевский приказ! - воскликнул маркиз с удивлением.
- Да. Король соблаговолил, по моей просьбе, назначить вас губернатором Эспаньолы.
- О! Отец, как я вам признателен! - вскричал маркиз, целуя руку герцога.
- Я хотел иметь возле себя единственного сына, оставшегося у меня.
- Разве вы намерены оставить Новую Испанию, отец?
- Один и тот же курьер привез ваше назначение и приказание мне ехать в Панаму.
- Какая честь для нашей фамилии!
- Его величество осыпает нас милостями.
- Позвольте мне, герцог, - сказал граф, - присоединить мои поздравления к поздравлениям моего кузена.
- Вы отчасти являетесь причиной того, что случилось, дон Гусман, - с улыбкой ответил герцог.
- Я? - удивленно переспросил граф.
- Конечно. Чтобы обеспечить успех трудного предприятия, вверенного вам, я согласился, несмотря на преклонные года, принять место губернатора в богатой провинции Панама. Я знаю, что будучи уверены в возможности получить от меня помощь во всем, вы не колеблясь будете исполнять ваши обязанности до конца. Мы с вашим кузеном отправимся почти в одно время с вами. Дон Санчо будет служить нам посредником, таким образом нам нечего будет опасаться измены и мы ни с кем не разделим славы избавления нашего отечества от непримиримых врагов, которые столько лет бросали ему дерзкий вызов.
- Благодарю вас и постараюсь, клянусь вам, оправдать ваше доверие ко мне.
- Потрудитесь рассказать мне в двух словах, чем вы занимались эти два дня.
- Я, как мне кажется, в точности исполнил все ваши поручения. Я договорился с человеком, на которого вам указали; человек этот отныне всецело предан мне, сегодня же он должен представить меня капитану бригантины "Кайман", которая завтра выйдет из гавани.
- И вы уверены в этом человеке?
- Как в себе самом.
- Итак, мы простимся с вами, потому что мы также уезжаем. Я написал инструкции, от которых вы не должны отступать, они изложены в этой бумаге, возьмите ее и остерегайтесь, как бы ее у вас не похитили.
Граф взял бумагу из рук герцога.
- Эти инструкции я выучу наизусть, - заявил он, - потом, когда они запечатлеются в моей памяти, я сожгу бумагу.
- Это будет благоразумно, - улыбаясь, заметил герцог.
- Итак, кузен, мы будем там врагами, - весело воскликнул маркиз, - берегите себя и не позволяйте моим полусотням застать вас врасплох.
Герцог, склонив голову на грудь, глубоко задумался.
- Вам придется иметь дело с сильными людьми, - продолжал маркиз, - я ведь давно их знаю.
- Вы с ними сражались, кузен?
- Я несколько раз имел с ними дело, то как враг, то как друг; это демоны! Однако, - внезапно прибавил он меланхолическим тоном, очень удивившим молодого человека, - я не могу плохо отзываться о них, менее, чем всякий другой, я имел бы на это право.
- Потрудитесь объясниться, кузен…
- Зачем? - перебил маркиз с живостью. - Вы сами узнаете их. Помните только, что это люди во всем значении этого слова, они имеют все пороки и все добродетели, свойственные человеческой натуре: заходят так же далеко в хорошем, как и в плохом; ненависть к деспотизму породила в них неукротимую вольность, которую они величают свободой, - слово, выдуманное ими и одним им понятное.
- Судя по тому, что вы мне говорите, кузен, я вижу, что мне придется очень трудно.
- Более чем вы предполагаете, кузен. Дай Бог, чтобы вы не погибли в этих трудах!.. Ах! - прошептал он вполголоса. - Для чего вы согласились взять на себя это опасное поручение?
- Что мог я сделать? - ответил граф тем же тоном.
- Это правда, - сказал маркиз и, бросив взгляд на герцога, все еще погруженного в раздумья, он продолжал, - я не могу разговаривать с вами, как мне хотелось бы, дон Гусман, однако послушайте: так как я теперь губернатор на Эспаньоле, я мог бы, кажется, быть вам полезен; вы знаете, какую дружбу я питаю к вам, не делайте ничего, не посоветовавшись со мной, может быть, мои советы будут вам полезны.
- Я тронут до глубины души вашими словами, кузен, но как же я увижусь с вами?
- Не беспокойтесь, вы получите от меня известие, мне же остается прибавить только одно: будьте осторожны, самое легкое подозрение будет сигналом к вашей смерти, эти люди не прощают, я имел доказательство.
В эту минуту герцог приподнял голову и провел рукой по лбу. Бросив повелительный взгляд на маркиза, как бы приказывая ему молчать, он наклонился к графу и тоном кротким и сердечным, который граф слышал от него очень редко, сказал ему:
- Дитя мое, через минуту мы расстанемся и, может быть, больше никогда не увидимся; я не хочу разлучиться с вами, не открыв вам некоторых обстоятельств, которые вам нужно - я скажу, даже необходимо - знать для успеха вашего поручения и для успокоения вашей совести.
- Я слушаю вас с уважением и признательностью, - ответил молодой человек, - вы были для меня отцом, я всем обязан вам, я был бы самым неблагодарным человеком на свете, если бы не питал к вам искреннего и глубокого уважения.
- Я знаю ваши чувства, дитя мое, я верю доброте вашего сердца и правоте вашего образа мыслей, вот почему я хочу до нашей разлуки поведать вам историю вашего детства, в чем я вам отказывал до сих пор… Вам известно, что наша фамилия одна из знатнейших в Испании, она восходит к временам зарождения монархии, наши предки всегда высоко ставили честь нашего имени, которое передали нам незапятнанным. Ваша мать приходилась мне сестрой, вы видите, дитя мое, что вы мой близкий родственник: я вам дядя. Ваша мать, донна Инесса Пеньяфлор, появилась на свет гораздо позже меня; она была совсем еще ребенком, когда я женился. После смерти моего отца я сделался ее опекуном.
В те времена, о которых я вам говорю, любезный Гусман, между Францией и Испанией была война; по некоторым причинам моя сестра была отдана в монастырь в городе Перпиньяне, который тогда еще принадлежал нам. Прошло несколько лет. Перпиньян, осажденный лично самим кардиналом Ришелье, после продолжительной и героической обороны был вынужден сдаться. После взятия города я прискакал туда, чтобы забрать мою сестру из монастыря и отвезти ее в Испанию. Я нашел ее умирающей, монастырь был разграблен французами. Изгнанные и разбежавшиеся монахини укрылись, кто где мог; моя сестра нашла убежище в бедной испанской семье, где я с трудом смог ее найти. Встревоженный ее болезнью, я позвал доктора, чего бедные люди, принявшие ее к себе, сделать не могли по причине своей нищеты. Сестра не хотела видеть доктора, я с величайшим трудом убедил ее принять его. Он долго оставался у нее, когда наконец он вышел, я поспешил расспросить его; лицо его было печально, он отвечал на мои вопросы с принужденным и смущенным видом. Я вошел в комнату сестры, она плакала и также ничего не хотела мне говорить. Доктор возвратился к вечеру, я снова расспросил его, он сказал мне несколько банальных утешений, и мне показалось, что он старается удалить меня; настойчивость, с которой он уговаривал меня идти спать, внушала мне подозрения, я предчувствовал несчастье. Я притворился, будто соглашаюсь, и вышел, но как только он вошел в спальню моей сестры, я проскользнул в комнату, отделенную от ее спальни одной перегородкой, и прислушался; так я узнал всю правду: мою сестру обольстил один французский офицер, потом бросивший ее. Что я мог сделать? Я не колеблясь все простил бедному обманутому ребенку, потребовал только, чтобы она назвала мне имя своего обольстителя. Человек этот носил одно из знатнейших имен французского дворянства. Я поехал к нему в Париж, где он тогда находился. Я потребовал от него, чтобы он загладил совершенное им преступление, но он расхохотался мне в лицо и повернулся спиной. Тогда я нанес ему одно из тех оскорблений, которые требуют крови; дуэль была назначена на другой день… Он опасно ранил меня. Два месяца я находился между жизнью и смертью, наконец стал выздоравливать. Мой враг уехал из Парижа. Невозможно было узнать его местопребывание, и я вернулся в Перпиньян с разбитым сердцем.
Герцог был бледен, капли пота выступили на его висках, фразы, срывавшиеся с его губ, были сухи и отрывисты. Маркиз, наклонившись вперед, устремив пристальный взгляд на отца, слушал речь герцога с каким-то страхом. Граф, закрыв лицо руками, не видел ничего, все его внимание было сосредоточено на рассказе старика. Тот продолжал:
- Моя сестра родила мертвого ребенка, я нашел ее выздоровевшей. Я ничего не рассказал ей о своем путешествии. Ничто не удерживало меня во Франции, я уехал с ней в Испанию. Три месяца спустя его величеству угодно было назначить меня вице-королем Новой Испании; я приготовил все к своему отъезду, который, по королевскому предписанию, должен был состояться немедленно. Сестра, как мы условились, должна было ехать со мной в Мексику. В это время один из наших дальних родственников, живший в Мадриде уже несколько недель, явился ко мне и официально попросил руки моей сестры. Этот родственник несколько раз видел Инессу у меня, хотя жила она уединенно. Он влюбился в нее и хотел на ней жениться. Его звали граф дон Луис де Тудела.
- Мой отец? - вскричал молодой человек.
- Да, дитя мое, ваш отец, потому что, несмотря на свое отвращение к этому союзу, сестра уступила моим просьбам и согласилась выйти за него замуж. Через несколько дней после ее свадьбы я уехал из Испании в Мексику. Я был там уже два года, когда вдруг получил три известия, одно за другим, которые заставили меня поспешно вернуться в Испанию, рискуя подвергнуться немилости короля. Человек, обольстивший мою сестру, приехал в Мадрид в свите французского посланника. На одном балу при дворе он узнал в графине де Тудела женщину, так постыдно брошенную им в Перпиньяне. Вместо того, чтобы стыдиться своего прошлого поведения и держаться в стороне, он счел, что случай достаточно хорош, чтобы возобновить с ней любовную связь. С презрением отвергнутый графиней, человек этот имел гнусность публично обесславить ее, изобразив в искаженном свете то, что произошло между ними в Перпиньяне. Граф, узнав об этом, вызвал его на дуэль. Они дрались. Этот человек убил графа.
- Вы знаете имя этого человека? - вскричал молодой человек голосом, дрожавшим от горести.
- Знал, но он переменил его и взял другое, - глухо произнес старик.
Молодой человек с горечью потупил голову и подавил рыдание.
- Моя сестра умерла от горя через несколько дней после своего мужа, оставив вас годовалым сиротой. Я взял вас к себе, Гусман, и стал относиться с отеческой заботой, но я сохранил для вас священное поручение - отомстить за вашего отца и за вашу мать.
- Я непременно исполню это поручение, благодарю, герцог, - сказал молодой человек с лихорадочным возбуждением.
- Я с величайшим вниманием занимался вашим воспитанием, которое направил на подготовку к морской службе, потому что вы должны были стать моряком для исполнения моих и ваших планов; слава Богу, хотя вы еще очень молоды, вы по справедливости пользуетесь репутацией офицера искусного и опытного. Теперь последнее слово.
- Я слушаю вас, герцог.
- Убийца вашего отца, обольститель вашей матери - один из предводителей этих страшных людей, среди которых вы будете жить, я это знаю наверняка, одно только мне не известно - имя, которое он принял с тех пор, как вступил на этот путь убийства и грабежа.
- Ах! Это для меня все равно! - решительно вскричал граф. - Как бы хорошо ни спрятался этот человек, я его найду, клянусь вам!
- Хорошо, дитя мое. Час нашей разлуки настал. Вы знаете, какое кровавое поручение должны исполнить! Да поможет вам Господь! Вот вам мое благословение, уезжайте и сдержите вашу клятву.
Молодой человек стал на колени перед стариком, который протянул ему руку для поцелуя, потом поднялся и простился с маркизом.
- До свидания! - сказал маркиз, выразительно пожимая графу руку.
- До свидания! - ответил граф и вышел из столовой. Герцог следил за ним взглядом, прислушивался к шуму его шагов, который все более и более стихал, потом гордо приподнял голову и сказал торжествующим тоном:
- На этот раз я наконец отомщу!
- Ах, отец! - прошептал маркиз печально. - Неужели вы неумолимы?
Старик повернул голову к сыну с неповторимым выражением презрения, пожал плечами и медленно вышел из столовой.
- Бедный Гусман! - пробормотал дон Санчо, глядя, как удалялся его отец.
Глава VI. Поступление на службу
Дон Гусман де Тудела после разговора с герцогом Пеньяфлором заперся в своей комнате. Оставшись один и будучи уверен, что ему нечего опасаться любопытных взоров, молодой человек упал на стул, опустил голову на руки и довольно долго оставался погруженным в полную неподвижность.
О чем он мог размышлять? Лишь он один мог бы ответить на этот вопрос. Может быть, он думал о своем погибшем будущем, о своих надеждах, вдруг разбитых ужасным признанием, сделанным ему. Может быть, он мечтал о мщении обольстителю своей матери, в котором поклялся. Может быть также, посылал он последнее прости любимому существу, которое долг вынуждал его бросить без надежды увидеть когда-нибудь. В двадцать лет не является ли любовь величайшим делом в жизни, и когда человек красив, богат и знатен, жизнь кажется так приятна и легка!
Впрочем, каковы бы ни были размышления несчастного молодого человека, должно быть, они были очень печальны, потому что жгучие слезы пробивались сквозь пальцы и приглушенные рыдания вырывались из его груди, несмотря на все усилия удержать их. Наконец он приподнял лицо, побледневшее от страданий, и провел рукой по влажному лбу.
- Прочь слабость! - сказал он с печальной улыбкой. - Прощайте, мои прекрасные мечты! Мое сердце должно быть теперь мертво для всякого другого чувства, кроме ненависти!
Он отпер сундук, вынул матросское платье, положил его на стул и с последним вздохом стал снимать свой блестящий костюм.
Он уже заканчивал переодеваться в матросское платье, когда в дверь тихо постучали.
- Это он! - прошептал граф и пошел отворить дверь.
Человек лет сорока, по наружности походивший на матроса, со шляпой в руке, почтительно стоял на пороге.
- Войдите, мэтр Агуир, - сказал граф.
Матрос поклонился и вошел в комнату.
- Se pues hablar? - произнес он, бросая вокруг подозрительные взгляды.
- По-французски или по-испански, как хотите, мэтр Агуир, - ответил молодой человек, запирая дверь, - мы одни.
- Хорошо. Если так, нам нечего опасаться, ваше сиятельство.
- Гм! Метр Агуир, оставьте, пожалуйста, вашу привычку называть меня сиятельством, отныне зовите меня просто Марсиалем, - это имя я намерен принять.
- Буду повиноваться, - ответил Агуир, кланяясь.
- Хорошо, садитесь и поговорим.
- По вашему приказанию я был у капитана "Каймана".
- А! Его название "Кайман"?
- Да.
- Хорошее имя для флибустьерского судна.
- Оно и есть флибустьерское.
- Знаю, а этого здесь и не подозревают?
- Вовсе нет, - его принимают за судно, торгующее чернокожими невольниками; при этом капитан осторожен: он никого не отпускает на берег, вот уже неделя как он бросил якорь в Сакрифичиосе, и ни один матрос из его экипажа не был в Веракрусе.
- Да, смелая игра, но ведь все может в конце концов открыться.
- Сегодня ночью он снимается с якоря.
- О-о! Стало быть, нам надо поторопиться.
- Я так и сделал. По странной случайности я находился в Сакрифичиосе во время прибытия этого судна; несмотря на то, что оно перекрашено и переоснащено, такого старого моряка, как я, это обмануть не могло. Их ухватки показались мне подозрительны и…
- Зачем же путаться? - перебил молодой человек, улыбаясь. - Почему бы не сказать мне откровенно.
- Что такое? - спросил Агуир, вздрогнув от изумления.
- Да, конечно, ведь я теперь ваш. Дело очень просто. Вы баск из Байонны, то есть полуиспанец, вы воспользовались этим, чтобы поселиться здесь, но с какой целью? Теперь это меня не касается, так что я ничего вам не скажу, только вы устроились так, чтобы у вас всегда оставалась возможность поддерживать связь с вашими друзьями - Береговыми братьями. Смысл истории, которую вы мне поведали сейчас, состоит в том, что вы уже несколько дней ждали этого судна; теперь, когда мы поняли друг друга, как я надеюсь, пожалуйста, продолжайте, я весь превратился в слух.
Все это было сказано тоном тонкой и язвительной насмешки, который до того смутил матроса, что он стал в тупик. Но так как это был человек смелый, к нему быстро вернулось его обычное хладнокровие, и, посмотрев прямо в лицо графу, он сказал:
- Ну да, это правда. Дальше что?
- Больше ничего.
- Любопытно было бы узнать, кто сообщил вам эти сведения, граф.
- Вы забываете наши условия, мэтр Агуир. Меня зовут Марсиаль, пожалуйста, запомните это раз и навсегда. Что касается источника моих сведений, то вы понимаете, мой милый, что дело, в которое я вступаю, достаточно серьезно, чтобы я принял меры предосторожности; я наблюдал за вами, вот и все, для меня было довольно важно, чтобы вы мне не изменили.
- Может быть, вы и правы, - с сомнением ответил Агуир.
- Вернемся к нашему делу.
- Вы знаете, что я устроился на "Кайман" боцманом.
- Это решено?
- Я уже получил жалованье вперед.
- Как вперед?
- То есть, - сказал Агуир с замешательством, - капитан по моей просьбе дал мне вперед сумму, которая была мне нужна.
- Хорошо! - сказал граф с насмешливой улыбкой. - А насчет меня что вы предприняли?
- Я предложил капитану взять вас, выдав вас за моего земляка, заблудившегося у этих берегов и преследуемого ненавистью испанцев. По моей рекомендации капитан вас берет, но прежде хочет вас видеть.
- Это справедливо; где его найти?
- В Сакрифичиосе, он ждет нас к четырем часам, я приготовил лодку.
- Очень хорошо! Теперь моя очередь, - сказал молодой человек, положив на стол связку бумаг.