- Гаррис не называл твоего имени, - сказал Зуга. - Я внимательно читал его отчет.
- Ян Блум - так меня тогда звали.
Зуга кивнул. Блум был одним из самых смелых охотников Гарриса.
- Тогда почему теперь тебя зовут Ян Черут? - спросил Зуга.
- Иногда человек устает от имени, как от женщины, и тогда ради здоровья или жизни он меняет и то, и другое.
Ян Черут был ростом с винтовку "энфилд" военного образца, она казалась частью его маленького высохшего тела.
- Подбери еще девять человек. Лучших, - велел ему Зуга.
Сержант Черут привел их на борт, когда канонерская лодка разводила пары в котлах.
У каждого новобранца на плече висел "энфилд", за спиной в ранце лежали нехитрые пожитки, в подсумках на поясе - по пятьдесят патронов.
Чтобы их достойно встретить, не хватает только "Марша мошенников" , кисло подумал Зуга, глядя, как они поднимаются на палубу. Готтентоты одаривали его ослепительными улыбками и отдавали честь так рьяно, что чуть не валились с ног.
Сержант Черут выстроил всех у планшира. Их мундиры, когда-то ярко-алые, непостижимым образом трансформировались в десять разных оттенков, от линяло-розового до глинисто-рыжеватого, и пехотные шапочки без полей на каждой усыпанной перцовыми зернышками волос голове были заломлены иначе, чем у соседа. На тощих голенях красовались грязные обмотки, босые коричневые пятки дружно шлепали по дубовой палубе. Черут скомандовал: "Смирно!" - и они замерли с винтовками на плече и счастливыми ухмылками на плутовских физиономиях.
- Хорошо, сержант, - поблагодарил Зуга. - Теперь открыть ранцы, и бутылки за борт!
Ухмылки исчезли, солдаты обменялись унылыми взглядами - майор показался таким молодым и доверчивым.
- Вы слышали, что сказал майор, julle klomp dom skaape. - На искаженном голландском, бывшем в ходу в Капской колонии, Ян Черут уподобил свое воинство "стаду глупых овец". Когда он повернулся к Зуге, в его темных глазах впервые блеснуло уважение.
Направляясь вдоль юго-восточного побережья Африки, корабль может выбрать два пути. Можно идти за пределами полосы континентального шельфа шириной в сто восемьдесят три метра, где противодействующие силы Мозамбикского течения и преобладающих ветров вздымают то, что моряки с благоговением называют "девятым валом" - волны высотой от гребня до подножия более шестидесяти метров, которые швыряют даже самый крепкий корабль, как осенний листок. Другой возможный путь, чуть менее опасный, лежит вдоль самого берега, на мелководье, где неосторожного мореплавателя поджидают острые рифы.
Чтобы выиграть в скорости, капитан Кодрингтон выбрал прибрежный маршрут, и на всем протяжении пути земля оставалась в пределах видимости. День за днем вдоль борта "Черного смеха" тянулись мерцающие белые пляжи и темные скалистые мысы, иногда они терялись в голубоватой морской дымке, иногда африканское солнце обрисовывало их с беспощадной отчетливостью.
Направляясь к месту свидания, назначенному Сент-Джоном, Клинтон не оставлял паровую машину, и единственный бронзовый винт без передышки вращался под кормой. "Черный смех" шел под всеми парусами, пытаясь использовать малейшее дуновение ветерка. Его спешка была признаком одержимости, которую Робин Баллантайн впервые заметила в нем только сейчас, в эти дни и ночи, когда корабль мчался на северо-восток. Капитан Кодрингтон постоянно искал ее общества, она ежедневно проводила с ним по многу часов - практически все время, какое оставалось у него от забот по управлению кораблем, начиная со сбора команды на ежеутреннюю молитву.
Большинство капитанов королевского ВМФ испытывают потребность совершать богослужение раз в неделю, но капитан Кодрингтон творил молитвы каждое утро, и Робин вскоре поняла, что его вера и понятие о христианском долге, пожалуй, пересиливают ее собственные. Ему, казалось, неведомы те сомнения и соблазны, жертвой которых так часто становилась она, и, не будь это не по-христиански, Робин бы позавидовала зрелости и спокойствию его веры.
- Я хотел стать священником, как отец и старший брат, Ральф, - сказал ей Клинтон.
- И почему вы им не стали?
- Всемогущий указал мне путь, который Он мне предначертал, - простодушно ответил капитан, и его слова прозвучали искренне. - Теперь я понял, что Он повелел мне стать пастырем Его стада здесь, в этой стране. - Клинтон обвел рукой серебристые пляжи и голубые горы. - В свое время я этого не понимал, но Его пути неисповедимы. Вот дело, которое Он мне предначертал.
Внезапно Робин поняла, насколько глубоко его убеждение о необходимости войны, которую он ведет против работорговли, война стала его личным крестовым походом. Всем существом он стремился уничтожить эту мерзость, ибо искренне полагал себя орудием Божьей воли.
Тем не менее, подобно многим истинно религиозным людям, он прятал веру глубоко внутри, никогда не кичился ею, не принимал ханжеских поз, не цитировал Библию. Говорил он о Боге только во время ежедневных молитв или если оставался на юте с ней наедине. Естественно, он полагал, что вера мисс Баллантайн равняется его собственной, если не превосходит ее. Робин не пыталась его разубедить. Дочери великого путешественника нравилось его открытое восхищение, уважение к ее миссионерскому званию и, если быть честной перед самой собой, что в последние дни случалось с ней все чаще, нравилось его лицо, звук его голоса, даже его запах. От Клинтона исходил мужской запах, как от дубленой кожи или как от ее любимицы выдры, оставшейся в Кингслинне.
С ним ей было хорошо и спокойно. Она видела в нем мужчину, а бледных свежеиспеченных миссионеров и студентов-медиков, которых она знала, мужчинами назвать было трудно. Он воплощал собой христианского воителя. Рядом с ним Робин не ощущала того нечистого возбуждения, которым заражал Манго Сент-Джон, нет, чувство к Клинтону Кодрингтону было глубже и радостнее. Она видела в нем защитника, словно смертельное свидание, на которое Клинтон торопится, назначено ради нее, чтобы смыть ее грех и загладить позор.
На третий день они миновали поселок на берегу бухты Альгоа-Бей, где пять тысяч британских поселенцев, вывезенных сюда губернатором Сомерсетом сорок лет назад, в 1820 году, влачили на неблагодарной африканской земле полуголодное существование. Жалкая стайка побеленных домиков терялась среди просторов воды, земли и неба, и Робин наконец начала хоть отчасти понимать, как необъятен этот континент и насколько ничтожны царапины, которые оставил на его теле человек. Впервые по спине дочери Фуллера Баллантайна пробежали мурашки ужаса перед собственной безрассудностью, пригнавшей ее, молодую и неопытную, в такую даль, искать… она сама до конца не понимала что. С моря налетел пронизывающий ветер, и Робин плотнее запахнула шаль. Африка, о которой она столько мечтала, оказалась суровой и негостеприимной.
По мере того как "Черный смех" приближался к месту встречи, назначенному Сент-Джоном, Клинтон Кодрингтон становился все замкнутее и часто подолгу сидел один в каюте. Он хорошо представлял, какое тяжелое испытание ему предстоит. Баллантайн обсуждал с ним это чуть ли не при каждом удобном случае. Он оставался непоколебимым противником дуэли.
- Вы избрали себе грозного соперника, сэр, - выговаривал Зуга Клинтону. - Не хочу вас обижать, но я сомневаюсь, что вы можете на равных сражаться с ним как на пистолетах, так и на шпагах, впрочем, готов держать пари, он выберет пистолеты.
- Вызов бросил он, - тихо сказал Клинтон. - Мое оружие абордажная сабля. Будем драться на них.
- Здесь я с вами не согласен. - Зуга покачал головой. - Если вызов и был, о чем я бы мог поспорить, - так вот, если вызов и был, то бросили его вы, сэр. Если дуэль состоится, оружием будут пистолеты.
Изо дня в день он пытался убедить Клинтона не ездить на встречу.
- Плюньте на это. На дуэли давно никто не дерется, особенно с человеком, который на расстоянии двадцати шагов может потушить сигару у вас во рту. - Потом: - Никакого вызова не было, капитан Кодрингтон, я там был и готов поклясться честью. - В другой раз: - Вы потеряете офицерский патент, сэр. У вас есть непосредственный приказ адмирала Кемпа избегать встречи, и очевидно, что Кемп ждет первой возможности подвести вас под трибунал. - И снова: - Ей-Богу, сэр, кому какая польза - и вам прежде всего, - если вас застрелят на заброшенном, Богом забытом берегу? Если Сент-Джон и вправду работорговец, вам позже представится более благоприятный случай арестовать его.
Аргументы Баллантайна не возымели никакого воздействия. Зуга пошел в каюту к Робин.
- Ты, кажется, имеешь какое-то влияние на этого парня. Неужели ты не можешь разубедить его, сестренка?
- Зуга, почему ты так решительно настроен против того, чтобы капитан Кодрингтон защищал свою честь?
- Он довольно приятный малый, и не хотелось бы, чтобы его продырявили.
- А если бы это случилось, тебе было бы трудно добраться до Келимане. Так я понимаю? - елейным голосом спросила Робин. - Твоя забота воистину христианская.
- Сент-Джон может выбрать, в какой его глаз всадить пулю. Ты видела, как он стреляет. - Брат пропустил обвинение мимо ушей.
- Я считаю, что долг капитана Кодрингтона - уничтожить это чудовище. Бог на стороне правого.
- Судя по моему опыту, он на стороне того, кто стреляет быстрее и вернее, - раздраженно проворчал Зуга.
- Это богохульство, - заявила Робин.
- За свое упрямство ты заслуживаешь услышать настоящее богохульство, - бросил Зуга и выскочил из каюты.
Он хорошо знал ее и понимал, что напрасно теряет время.
Корабль миновал реку Кей - границу британских владений, дальше простирались неизведанные пустыни, никому не принадлежащие, невозделанные; их населяли племена, неумолимо оттесняемые вторжением белых, случайные шайки перебежчиков и бандитов, бродячие охотники, отважные путешественники и торговцы.
Даже кочевые буры избегали этих мест. Они шли в глубь страны, обогнув с другой стороны горный массив, отделяющий побережье от высокогорного плато.
Забравшись далеко на север, буры повернули обратно, снова перевалили через горы и вышли на побережье, разгромив по дороге пограничные отряды народа зулу. Они поселились на плодородной прибрежной полосе и жили там до тех пор, пока в Порт-Наталь не вошли британские корабли, преследовавшие их от самой Капской колонии, откуда они когда-то отправились в долгое тяжелое странствие, спасаясь от британского владычества. Буры снова загрузили свои фургоны и, гоня перед собой скот, переправились через горную цепь, которую назвали Драконовыми горами. Так они покинули землю, которую когда-то мушкетным огнем и дымом отвоевали у зулусского короля Дингаана.
Однако берег, вдоль которого мчался "Черный смех", лежал между английскими колониями Кейптаун и Наталь, и никто на него не претендовал, кроме диких племен, чьи воины сейчас смотрели, как одинокий корабль проплывает мимо на расстоянии полета стрелы.
Клинтон Кодрингтон отметил на карте точку там, где южная широта 31є 38′ пересекает побережье. Это было устье, названное "река Св. Иоанна". Возможно, такое название дал кто-то из первых португальских мореплавателей, но теперь оно, совпадающее с именем человека, на встречу с которым все спешили, звучало горькой иронией. Как только "Черный смех" обогнул последний мыс, они узнали место, к которому стремились по описанию, данному Сент-Джоном реке-тезке.
Крутые, поросшие густым лесом холмы почти отвесной стеной окружали широкую лагуну. Лес был темно-зеленым, почти черным, деревья стояли высокими галереями, их, как гирлянды, обвивали лианы. В подзорную трубу можно было разглядеть стайки небольших мартышек-верветок или яркое оперение экзотической птицы, порхающей по ветвям на верхушках деревьев.
Река прорезала сквозь стену холмов глубокое скалистое ущелье, вливалась в поросшую тростником лагуну и впадала в море, перекатываясь через отмель между двумя белыми подушками песчаного пляжа.
Отметая все сомнения относительно места встречи, в кабельтове за первой линией бурунов, на глубине, где вода из бледно-зеленой становилась голубой, стоял на якоре "Гурон".
Клинтон Кодрингтон как следует рассмотрел корабль в подзорную трубу и, не говоря ни слова, протянул ее Зуге. Пока тот вглядывался в высокий клипер, Клинтон тихо спросил:
- Будете моим секундантом?
Зуга с удивлением опустил подзорную трубу:
-Я думал, вы попросите кого-то из ваших офицеров.
- Я не могу их просить, - покачал головой Клинтон. - Трудяга Кемп, если узнает, испортит их послужной список.
- У вас нет тех же сомнений насчет моей карьеры? - кольнул его Зуга.
- Вы находитесь в долгосрочном отпуске, и вам не был дан специальный приказ, как мне и моим офицерам.
Зуга быстро прикинул. В армии к дуэлям относились не так серьезно, как в Королевском военно-морском флоте, в армейском уставе даже не содержалось на этот счет никаких запретов, а если ему выпадет случай встретиться с Сент-Джоном, он получит возможность уладить эту нелепую затею, которая серьезно угрожает его экспедиции.
- Что ж, я согласен, - коротко сказал Зуга.
- Премного благодарен вам, сэр, - в тон ему ответил Клинтон.
- Смею надеяться, что, когда все кончится, вы останетесь так же благодарны, - сухо произнес Зуга - Лучше мне отправиться на "Гурон" прямо сейчас. Через час стемнеет.
Типпу поймал леер, который бросили с вельбота канонерской лодки, а Зуга, подобрав плащ, перескочил через полосу бурлящей зеленой воды к трапу. Он взобрался на палубу скорее, чем следующая волна успела намочить его сапоги.
Манго Сент-Джон ждал Баллантайна у грот-мачты. Без улыбки, отчужденно он смотрел, как Зуга спешит к нему и протягивает руку, и только потом отбросил холодность и улыбнулся в ответ.
- Черт возьми, Манго, разве нельзя покончить с этой ерундой?
- Разумеется, можно, Зуга, - согласился Сент-Джон. - Пусть ваш друг принесет извинения, и дело улажено.
- Этот парень - глупец, - покачал головой Зуга. - Зачем рисковать головой?
- Я не вижу тут никакого риска, но позвольте напомнить, что он назвал меня трусом.
- Значит, ничего поделать нельзя? - За долгие недели, проведенные вместе, они стали добрыми друзьями, и Зуга полагал, что может поднажать еще. - Да, этот парень - самодовольный болван, но, если вы его убьете, я попаду в ужасно неудобное положение, разве вы не понимаете?
Манго Сент-Джон запрокинул голову и восторженно рассмеялся:
- Знаете, Зуга, мы с вами хорошо сработались бы. Вы прагматик, я тоже. Предсказываю вам - на этом свете вы далеко пойдете.
- Не очень далеко, если вы убьете человека, который меня везет.
Манго Сент-Джон снова засмеялся и дружески похлопал его по плечу:
- Простите, дружище. Не в этот раз.
Зуга с сожалением вздохнул:
- Выбор оружия за вами.
- Пистолеты, - сказал Манго Сент-Джон.
- Разумеется, - кивнул Зуга. - На пляже, на заре. - Он подбородком указал на берег. - Вас устроит?
- Великолепно. Моим секундантом будет Типпу.
- А он разбирается в правилах? - с сомнением спросил Зуга, взглянув на полуголого великана, маячившего поблизости.
- Настолько хорошо, что он успеет снести Кодрингтону голову, если тот поднимет пистолет на мгновение раньше сигнала. - Манго Сент-Джон сверкнул жестокой белозубой улыбкой. - И, на мой взгляд, это все, что ему следует понимать.
За всю ночь Робин Баллантайн не сомкнула глаз. Когда она умылась и оделась, до зари оставалось еще два часа. Повинуясь внезапному побуждению, она надела старые брюки и мужскую шерстяную куртку. Чтобы высадиться с корабельной шлюпки на берег, придется перебираться через буруны, и юбки будут сковывать движения, к тому же утро выдалось сырым и прохладным, а куртка была сшита из добротного шотландского твида.
Доктор раскрыла черный кожаный саквояж и тщательно проверила содержимое, убедившись, что взяла все необходимое, чтобы остановить кровотечение, очистить пулевую рану, сшить разорванные ткани или соединить раздробленные кости, уменьшить боль, кого бы она ни настигла.
Все принимали как должное, что этим утром Робин будет на берегу. Канонерской лодке не положено было иметь в команде хирурга, не было его и на "Гуроне". Робин уже собралась, до высадки оставался еще час, и она раскрыла дневник и начала делать записи за вчерашний день, как вдруг в дверь тихонько постучали.
На пороге стоял Клинтон Кодрингтон, в свете коптящих ламп его лицо казалось неестественно бледным, и Робин догадалась, что этой ночью он спал не больше нее. Увидев мисс Баллантайн в брюках, он был потрясен, но быстро пришел в себя и перевел взгляд на ее лицо.
- Я надеялся, что смогу с вами поговорить, - робко пробормотал Клинтон. - Это последняя возможность перед…
Робин взяла его за руку и ввела в каюту.
- Вы не завтракали? - сурово спросила она.
- Нет, мэм. - Клинтон покачал головой, его взгляд невольно скользнул по обтянутым брюками ногам. Он виновато отвел глаза и снова посмотрел ей в лицо.
- Лекарство подействовало? - спросила она. Клинтон кивнул, стесняясь ответить вслух. Накануне вечером она назначила ему слабительное, ибо ее как хирурга ужасали последствия того, что произойдет, если пистолетная пуля пронзит наполненный кишечник или желудок, отягощенный завтраком. Робин коснулась его лба.
- У вас жар, вы не простудились? - Ей хотелось его оберегать, как матери - дитя, он снова показался ей таким молодым и неопытным.
- Не дозволите ли вы, чтобы мы вместе помолились. - Он говорил так тихо, что доктор едва разбирала слова, и вдруг задохнулась от симпатии к нему, нахлынувшей теплой волной.
- Да, - шепнула Робин и взяла его за руку.
Они встали на колени на голые доски настила в крошечной каюте, все еще держась за руки. Она говорила за них обоих, он вторил ей голосом тихим, но твердым.
Наконец Клинтон и Робин поднялись. Он еще ненадолго задержал ее руку в своей.
- Мисс Баллантайн… то есть доктор Баллантайн… у меня не хватает слов, чтобы рассказать, какое влияние на мою жизнь оказала встреча с вами.
Робин почувствовала, что краснеет, и попыталась высвободить руку, но он крепко сжал ее.
- Я хотел бы получить позволение поговорить с вами в таком же духе еще раз. - Кодрингтон помолчал. - Если это утро закончится так, как мы надеемся.
- О, все будет хорошо! - с жаром воскликнула она. - Все будет так, как мы надеемся, я знаю.
Едва сознавая, что делает, она порывисто приникла к нему и горячо поцеловала. На мгновение Клинтон оцепенел, потом неуклюже прижал ее к себе так крепко, что латунные пуговицы его кителя впились ей в грудь, и мял зубами ее губы, пока они не покрылись синяками.
- Моя милая, - шептал он. - О моя милая.
Его бурный отклик испугал молодую женщину, но очень скоро Робин почувствовала, что его крепкие объятия ей нравятся. Она попыталась высвободить руки, чтобы тоже обнять его, но Клинтон неверно истолковал движение и поспешно выпустил ее.
- Простите, - выпалил он. - Не понимаю, что на меня нашло.
Мисс Баллантайн пронзило острое разочарование, потом она разозлилась на его робость. Несмотря на недоразумения с пуговицами и зубами, было все-таки очень приятно.