Они увидели его сразу. Спина Тукутелы возвышалась над лесом тростника, мокрая кожа казалась угольно-черной. Под жесткой складчатой шкурой проступал кривой позвоночник. Он стоял к ним задом, лениво похлопывая огромными ушами. Их края были покрыты рубцами и кое-где порваны, более нежная кожа за ушами бугрилась от узловатых, перекрученных вен, напоминавших клубки змей.
Четыре белоснежные цапли восседали на его спине, рядком примостившись на позвоночнике. Их оперение и желтые клювы сверкали на солнце, сгорбившись, они зорко посматривали вокруг – зоркие часовые, которые предупредили бы старого слона о малейшей опасности.
Пока Тукутела находился в воде, к нему невозможно было подобраться, а три сотни ярдов – слишком большое расстояние для удачного выстрела. Им оставалось только наблюдать с вершины дерева, как слон медленно и величественно следует к ближайшему острову.
Дойдя до самого глубокого места, Тукутела погрузился в воду почти целиком; над поверхностью остался только хобот, который извивался и сворачивался в кольца, как морская змея. Потом слон вновь показался на дальнем конце протока, вода с шумом стекала с его гигантских темных боков.
Рикардо и Шон чувствовали, стоя на ветке смоковницы, что это пик их охотничьей карьеры. Никогда больше не будет такого слона. Никто больше не сможет похвастаться даже тем, что видел такого зверя. Тукутела принадлежал им. Казалось, они всю жизнь ждали этой минуты. Охотничий инстинкт подчинил себе все прочие чувства, как будто поблекло и выцвело все, что занимало их прежде. В этом было что-то древнее, поднявшееся вдруг из сокровенных глубин души и заворожившее их, как других завораживает гениальная музыка.
Старый слон поднял голову и оглянулся; на мгновение сверкнули его испещренные пятнами бивни, и они невольно вздрогнули при виде этих длинных, правильно изогнутых пик, как если бы перед ними было творение Микеланджело или тело прекрасной женщины. В эту минуту ничего другого для них не существовало. Они понимали друг друга без слов; чувство товарищеского плеча и общая страсть связали их прочнее обычной дружбы.
– Как же он красив! – прошептал Рикардо.
Шон не ответил – сказать было нечего.
Они смотрели, как старый слон шествовал к острову. Его огромное тело показалось над водой, затем он выбрался на низкий берег и постоял там, влажно отблескивая на солнце, – видно было, какой он высокий и худой. Затем слон вступил под деревья, и буйно разросшиеся кусты поглотили его. Потревоженные цапли поднялись с его спины, как белоснежные клочки бумаги, подхваченные вихрем. Шон похлопал Рикардо по плечу, и тот встрепенулся, как после долгого сна.
– Мы переправимся на каноэ, – прошептал Шон и послал Пумулу за лодкой.
Они скорчились на дне ветхой мокорро, стараясь не высовывать голову над бортами, и продвигались по длинному болотному протоку, цепляясь за стебли папируса. Беззвучно они скользили сквозь заросли тростника; легкий бриз дул в одном направлении. Шон чувствовал обнаженными плечами каждое его дуновение.
Показался берег; Шон помог Рикардо выбраться из каноэ, и они затащили лодку на отмель, стараясь производить как можно меньше шума.
– Проверь винтовку, – шепнул Шон. Рикардо отвел затвор "ригби". Патрон сверкнул медью на солнце. Шон одобрительно кивнул, и Рикардо молча вернул затвор на место. Они двинулись вперед.
Им пришлось идти гуськом по тропе, которую только что протоптал слон. С обеих сторон их обступали непроходимые кусты. Матату вел их почти бегом; затем они остановились и замерли, прислушиваясь.
Внезапно раздался оглушительный треск из кустов впереди, ветви деревьев закачались и затряслись. Рикардо вскинул "ригби", но Шон удержал его, схватив за плечо и заставив опустить винтовку дулом вниз.
Они оцепенели, уставившись вперед, слушая сквозь гулкие удары сердец, как пасется слон. Всего в тридцати шагах от них он обдирал кору с ветвей, ритмично двигая ушами взад и вперед и довольно урча, но им отсюда было не видно ни клочка его серой шкуры.
Шон все еще держал Рикардо за руку; потом опять потянул его за собой. Шаг за шагом они продвигались сквозь зеленую гущу листьев, лиан и свисающих ветвей. Сделав десяток шагов, Шон остановился. Он подтолкнул Рикардо вперед и через его плечо указал на что-то.
Несколько долгих мгновений Рикардо не мог ничего различить среди спутанных ветвей и неразберихи тени и света. Потом слон снова захлопал ушами, и Рикардо увидел его глаз сквозь отверстие в сплошной стене зелени. Это был маленький слезящийся глаз, затянутый от старости матовой голубоватой пленкой. Слезы непрерывно сочились из него на морщинистую щеку, придавая слону мудрый и бесконечно скорбный вид.
Эта скорбь заразила Рикардо, она накатила на него черной волной, тяжелым грузом легла на его сердце, превращая страсть охотника в пронзительную печаль об этой жизни, которая вот-вот должна кончиться. Он чувствовал, что просто не в состоянии поднять винтовку.
Слон моргнул; густые и длинные ресницы окаймляли его глаз, и казалось, что этот глаз смотрел на Рикардо в упор, проникая в глубины его души и скорбя о нем, как сам он скорбел о старом слоне. Рикардо не осознавал, что темный недуг в его мозгу вновь искажал и коверкал реальность, он знал лишь, что эта печаль невыносима, как черное забытье смерти.
Он почувствовал, как Шон слегка хлопнул его между лопаток, скрывая от слона даже это едва заметное движение. Это был настойчивый сигнал, приказание стрелять, но Рикардо как будто покинул свое тело и парил над ним, глядя вниз на самого себя, глядя одновременно на человека и на зверя, несущих в себе смерть и окруженных смертью, и трагичность того, что он видел, поглощала его, парализуя волю и не давая двигаться.
Шон снова пихнул его. Слон был в пятнадцати шагах от них, он стоял неподвижно, маяча серой тенью среди зарослей. Шон знал, что внезапное оцепенение Тукутелы было реакцией на близкую опасность. Он простоит так не больше нескольких секунд, а потом скроется в непролазном кустарнике.
Он хотел схватить Рикардо за плечо и встряхнуть его, он хотел закричать: "Стреляй же, стреляй!" Но ничего нельзя было сделать – малейшее движение, самый слабый звук могли обратить Тукутелу в бегство.
Затем произошло то, чего он так боялся. Тукутелу словно корова языком слизнула, он испарился, как клуб серого дыма. Невозможно было поверить, что такое огромное животное может двигаться так быстро и бесшумно сквозь густой кустарник, но слон исчез.
Шон вцепился в руку Рикардо и потащил его за собой, вслед за пропавшим слоном. Его лицо исказилось от гнева, он едва мог дышать от охватившей его темной ярости. Больше всего ему хотелось сорвать свою злость на Рикардо. Он рисковал своей жизнью, чтобы устроить ему этот выстрел, а этот кретин даже винтовки не поднял.
Шон бежал вперед, не ослабляя хватки, волоча Рикардо за собой сквозь густой колючий кустарник и даже не оглядываясь. Он был уверен, что Тукутела направится на следующий из вереницы островов и выйдет на открытую воду. Он заставит Рикардо сделать выстрел даже издалека, чтобы хотя бы ранить слона и задержать его, тогда он сможет догнать его и прикончить.
Где-то позади Матату неразборчиво что-то прокричал – предупреждение или, быть может, крик о помощи. Шон резко остановился и стал прислушиваться. Происходило нечто, чего он не ожидал и к чему не был готов.
Внезапно из кустов раздался грохот и треск, а затем пронзительный трубный вопль разъяренного слона, но звук шел сзади, хотя Тукутела пропал совсем в другом направлении. Секунду Шон не мог понять, в чем дело; когда его осенило, мурашки поползли по его обнаженной спине.
Тукутела сделал то, чего никогда не делал ни один из тех слонов, что он встречал в своей жизни. Старик не убежал, как они думали, он обошел их сзади, чтобы уловить их запах. И сейчас Шон чувствовал, как ветер касается обнаженной кожи его спины, лаская ее, как неверная любовница, и унося его запах туда, где огромный слон проламывался сквозь кусты в поисках преследователей.
– Матату! – заорал Шон. – Беги! Беги наперерез ветру!
Он грубо толкнул Рикардо к стволу высокого тика.
– Стой здесь! – рявкнул он. По низким ветвям на дерево при необходимости было легко вскарабкаться, и Шон, оставив Рикардо, бросился на помощь Матату.
Он несся напролом сквозь кусты, перепрыгивая через поваленные стволы и крепко прижимая к груди винтовку; лес звенел от рева взбешенного слона.
Он приближался стремительно, как лавина серых камней. Тукутела катился по лесу, как горный обвал, круша и подминая на своем пути деревья поменьше, вынюхивая кисловатый человеческий запах, идя по следу, чтобы выплеснуть на людей главную ненависть своей жизни.
Вдруг Матату вынырнул из кустов в нескольких шагах от Шона. Рядом с ним он готов был встретить любую опасность, и, вместо того чтобы убегать наперерез ветру, как сделал Пумула, инстинкт подсказал ему, что следует вернуться к хозяину.
Увидев его, Шон на бегу изменил направление, знаком велев Матату следовать за ним. Он пробежал около ста шагов в сторону, наперерез ветру, чтобы сбить Тукутелу со следа.
Наконец остановившись, они ничком бросились на землю и замерли. Трюк сработал: Пумула тоже скрылся с наветренной стороны. На время Тукутела потерял их запах. В лесу стояла тишина, такая непроницаемая, что Шон слышал, как у него в голове отдаются удары сердца.
Он знал, что старый слон где-то рядом; так же, как и они, он затаился, насторожив свои огромные уши, пытаясь уловить их запах даже кончиком длинного хобота.
"Не бывало еще такого слона, – подумал он, – слона, который охотился бы на своих преследователей. Сколько же раз на него самого охотились, сколько раз человек причинил ему боль, если даже малейший признак человеческого присутствия приводит его в такую ярость? Тукутела – Сердитый, теперь понятно, почему тебя так назвали!"
И тут из леса раздался звук, который Шон меньше всего ожидал услышать, – громкий человеческий голос, который принадлежал Рикардо Монтерро.
– Тукутела, мы с тобой братья! – кричал он слону. – Мы – все, что осталось от былых времен. Наши судьбы связаны. Я не могу убить тебя!
Слон услышал его и вновь издал вопль, такой высокий и пронзительный, что будто сверло вонзилось в их барабанные перепонки. Тукутела помчался на звук человеческого голоса, как серый танк. Он несся напролом, сокрушая кусты, и когда он пробежал пятьдесят ярдов, ненавистный человеческий запах вновь наполнил его ноздри, и Тукутела рванулся к его источнику.
Рикардо Монтерро даже не пытался влезть на дерево, у которого его оставил Шон, он лишь привалился к стволу и прикрыл глаза. Головная боль настигла его внезапно, как удар топора, она ослепляла его сверкающими вспышками света, но сквозь эту боль он услышал вопль слона, и вместе с раскаянием на него накатила горечь отчаяния.
Он выронил "ригби", который остался лежать на палой листве; протягивая вперед безоружные руки, он вслепую заковылял навстречу слону, в нелепой надежде умиротворить гигантского зверя и загладить свою вину перед ним, со словами:
– Я не причиню тебе вреда. Мы братья.
Кусты с треском расступились, и Тукутела вырос перед ним, как ожившая гранитная скала.
Шон бежал к тому месту, где оставил Рикардо, ныряя под низкие ветви и перепрыгивая через поваленные стволы, пока не услышал оглушительный слоновий топот и человеческий голос прямо перед собой.
– Сюда! – заорал он. – Сюда, Тукутела! Иди ко мне, я здесь!
Он надеялся отвлечь слона от Рикардо, хотя и знал, что это бесполезно. Тукутела выбрал себе жертву, и ничто не могло оторвать его, кроме самой смерти.
Зрение Рикардо частично прояснилось – будто расчистилось небольшое оконце среди белых сполохов и крутящихся огненных колес. Он увидел, как огромная серая голова Тукутелы показалась из бреши в стене лесной зелени, и над ним нависли длинные пятнистые бивни, как перекладины крыши, которая вот-вот обрушится.
В этот момент слон воплощал для Рикардо тысячи зверей и птиц, убитых им за свою охотничью жизнь. В его воспаленном сознании бивни и длинный хобот, маячившие перед ним, были символами некоего почти божественного благословения, которое отпускало ему всю пролитую им кровь, все отнятые им жизни. Он радостно воздел к ним руки, с благодарностью вспоминая слова молитвы, выученной в юности.
– Прости меня, Отче, ибо я грешил! – закричал он.
Шон видел в кустах перед собой затылок слона с широко расставленными загнутыми по краям огромными ушами. Он слышал голос Рикардо, хоть и не мог разобрать слов, и понял, что тот находится прямо перед острыми бивнями, в пределах досягаемости мощного хобота.
Одним скачком Шон прервал бег и вскинул свой "Экспресс 577". С этого угла зрения было труднее всего попасть в мозг, так как слон стоял к нему спиной, а кости плеч закрывали позвоночник.
Цель была не больше яблока, и нужно было еще угадать, где именно она скрыта в костяной коробке черепа. Шон мог рассчитывать только на свой опыт и интуицию. Казалось, сквозь прицел винтовки он может заглянуть внутрь черепа и увидеть мозг, мерцающий в толще кости, как светляк.
С сознательным усилием он нажал на курок, когда точка прицела совпала с этим мерцающим пятном. Пуля прошла сквозь пористую кость, как нож сквозь масло, и вонзилась в мозг старого слона. Он ничего не почувствовал. За долю секунды из полной ярости жизни он соскользнул в смерть, и ноги задрожали и подогнулись под ним. Он упал на грудь, и земля сотряслась от удара, а с ветвей дождем посыпались сухие листья. Облако пыли окутало массивное тело, и голова слона упала вперед.
Его правый бивень вонзился в тело Рикардо Монтерро; он пропорол его живот под ребрами, прошел насквозь на уровне почек и пробил позвоночник в том месте, где он соединяется с тазом.
Пика из слоновой кости, которую Рикардо так страстно желал заполучить, ради которой он рисковал состоянием и жизнью, теперь пригвоздила его к земле, проткнув его, как китобойный гарпун. Он взглянул на бивень с удивлением. Рикардо не ощущал боли, у него отнялась вся нижняя часть тела, придавленная слоновьим хоботом; не болела даже голова.
На мгновение его зрение прояснилось, как если бы все, на что он смотрел, было залито потоками сверкающего света; затем краски поблекли перед наступающей тьмой. Перед тем как окончательно погрузиться во мрак, он увидел перед собой лицо Шона Кортни и услышал знакомый голос, который все слабел, как если бы он летел в бездонную пропасть.
– Капо, Капо. – Эхом отдавалось в его ушах, и Рикардо Монтерро, сделав над собой огромное усилие, произнес:
– Она любит тебя. Позаботься о моей девочке. – Потом темнота поглотила его, и он больше ничего уже не видел и не слышал.
* * *
Первым порывом Шона было освободить Рикардо. Он взялся за бивень, пронзающий его тело, но тот был таким толстым, что его было даже не обхватить. Из страшной раны Рикардо сочилась кровь. Шон измазал в ней руки и оставлял кровавые следы на слоновой кости, пытаясь вытащить бивень.
Осознав бесполезность своих усилий, он отступил. На эти бивни давила вся огромная тяжесть головы и туловища Тукутелы. Пронзив тело Рикардо, кончик клыка ушел глубоко в землю, и потребовалось бы полдня, чтобы освободить тело.
Человек и зверь оказались неразрывно связаны в смерти, и Шон внезапно осознал, насколько это было символично. Он подумал, что надо их оставить именно так.
Сначала Матату, а затем Пумула вышли из леса и остановились рядом с Шоном, с ужасом уставившись на мрачную картину.
– Ступайте! – скомандовал Шон. – Ждите меня в каноэ.
– А бивни? – робко спросил Пумула.
– Ступайте! – повторил Шон таким тоном, что оба тут же бесшумно исчезли в зарослях.
Глаза Рикардо были широко открыты. Шон осторожно закрыл их, потом снял с шеи Рикардо хлопчатобумажный шарф и подвязал ему подбородок, чтобы отвалившаяся нижняя челюсть не придавала покойнику идиотский вид. Рикардо Монтерро оставался красивым мужчиной даже после смерти. Опершись на голову слона, Шон внимательно поглядел ему в лицо.
– Это случилось вовремя, Капо, пока болезнь не превратила тебя в безмозглое растение. Пока у тебя еще оставались силы и жажда жизни. Это хорошая смерть для мужчины. Я рад, что ты не умер на потных простынях. Молюсь только о том, чтобы мне так же повезло.
Шон положил ладонь на один из бивней и погладил его. Поверхность слоновьей кости напоминала на ощупь драгоценную яшму.
– Мы оставим их тебе, Капо, – сказал он. – Эти бивни будут твоим надгробием. Видит Бог, ты заплатил за них сполна.
Шон выпрямился и пошел по следам Рикардо в глубину леса, пока не нашел "ригби", лежащий на слое опавшей листвы. Он принес винтовку назад и пристроил ее на сгибе правой руки Рикардо.
– Воин должен быть похоронен с оружием, – пробормотал он. Но не хватало чего-то еще. Он не мог уйти и оставить Рикардо под равнодушным небом. Надо было чем-то прикрыть тело.
Тогда Шон вспомнил легенду об этом слоне и о том, как он избавлялся от мертвых. Он вытащил из-за пояса тяжелый нож и отправился в ближайшие заросли. Там он срезал ветку, покрытую густой листвой, и прикрыл ею лицо Рикардо.
– Да, – произнес он. – Вот так хорошо, так правильно.
Быстро работая ножом, он срезал зеленые ветки, пока тело Рикардо и голова слона не скрылись полностью под толстым слоем листьев.
Наконец он распрямился, поднял свой "577" и взял его под мышку. Можно было уходить.
– Жалеть не о чем, Капо, – сказал он. – Ты прожил хорошую жизнь, до самого конца. Покойся в мире, старый друг.
Он повернулся и пошел туда, где было привязано каноэ.