- Лев, мисс Камберуэлл, - объяснил Грегориус, явно удивленный, что люди могут не знать такие само собой разумеющиеся вещи.
- Лев? Это лев так рычит?
Она не ожидала, что подобные звуки может издавать лев.
- Наш народ говорит, что храбрец три раза пугается льва, и первый раз - когда услышит его рык.
- Это верно, - прошептала она, - так оно, конечно, и есть.
Вики собрала свои одеяла и пошла туда, где непробудным сном спали Джейк и Гарет. Она осторожно улеглась между ними и почувствовала некоторое облегчение от того, что у льва теперь появился выбор, но заснуть сразу ей не удалось.
* * *
Граф Альдо Белли вернулся к себе в палатку с самым искренним и твердым решением завтра же утром двинуться ускоренным маршем к Колодцам Халди. Мольбы генерала тронули его. "Нет, теперь меня ничто не остановит", - подумал он, устраиваясь на ночлег.
Он проснулся за полночь и понял, что выпитое за обедом кьянти просится наружу. Человек попроще без особых церемоний вылез бы из постели и быстро решил эту проблему, но не таков был граф - любое свое действие он обставлял с большой помпой.
Он снова откинулся на подушки и издал короткий, но громкий вопль. И тут же началась бешеная деятельность. Через считанные минуты явился с фонарем заспанный с всклокоченными волосами Джино в халате из верблюжьей шерсти. За ним поспешали личный лакей графа и его ординарец, оба одуревшие от внезапного пробуждения.
Граф объявил о своих физиологических потребностях, и преданные подчиненные захлопотали вокруг постели. Джино поддерживал графа, как инвалида, лакей подал ему стеганый халат из синего китайского шелка, расшитый ярко-алыми драконами, затем опустился на колени, надел на графские ноги шлепанцы из телячьей кожи, а ординарец поспешил растолкать личную охрану графа и выгнал ее из палатки.
Граф вышел вслед за ними, и маленькая процессия, хорошо вооруженная и снабженная фонарями, направилась к нужнику, предназначенному исключительно для личных нужд его сиятельства. Первым вошел Джино и тщательно осмотрел хлипкое тростниковое сооружение, проверяя, нет ли там змей, скорпионов или злоумышленников. Только когда он вышел и объявил, что все в порядке, граф переступил порог. Сопровождавшие его лица стояли и почтительно слушали, как обильная струя ударялась о землю. Но тут раздался львиный рык, от которого задрожали небеса, земля стала дыбом и сердца замерли.
Граф пулей вылетел из нужника, в свете фонарей было видно, что он бледен как смерть.
- Пресвятая Матерь Божья! - воскликнул он. - Во имя апостола Петра и всех святых, что это такое?!
Никто не мог ему ответить, да никто и не слышал его вопроса, и графу пришлось поторапливаться, чтобы догнать свой эскорт, который бегом возвращался в лагерь.
Только когда граф оказался в безопасном, ярко освещенном пространстве собственной палатки, его пульс пришел в норму. Один из офицеров предложил послать за проводником - эритрейцем и спросить его, что означают кошмарные звуки, от которых весь батальон замер в оцепенении.
- Лев? - повторил граф за переводчиком и сказал еще раз: - Лев!
Ночные его страхи вдруг исчезли, к тому же на востоке забрезжили первые лучи восходящего солнца, и грудь графа уже распирало от охотничьего азарта.
- Понимаете, господин полковник, звери нашли туши антилоп, которые вы оставили в пустыне, - объяснил переводчик. - Их привлек запах крови.
- Джино, - перебил его граф, - смажь "манлихер", и пусть шофер немедленно подгонит к палатке мой "роллс-ройс".
- Но, господин полковник, - вмешался майор Кастелани. - Вы приказали, чтобы батальон выступил на рассвете.
- Отменяется! - рявкнул полковник.
Он уже видел, как великолепный охотничий трофей - львиная шкура лежит перед письменным столом в стиле Людовика XIV в библиотеке его замка. Он велит сделать чучело с приоткрытой огромной пастью с белыми клыками и желтыми дико поблескивающими стеклянными глазами. Впрочем, при мысли о белых клыках ему вспомнилось, какого страху он натерпелся, когда на него бросился старый самец антилопа.
- Майор, мне потребуются двадцать человек, грузовик для их перевозки и полный боекомплект.
Граф больше не был расположен рисковать своей жизнью из-за глупых случайностей.
Лев, матерый шестилетний самец, как большинство пустынных Leo panthera, был намного крупнее своих лесных собратьев. Около метра ростом в холке, он весил больше двухсот килограммов. Предзакатное солнце еще ярче позолотило его гладкую охряную шкуру, а пышную гриву превратило в золотой ореол. Густая и длинная, она обрамляла плоскую морду, спускалась по спине ниже лопаток, а спереди, прикрывая грудь и живот, почти доставала до земли.
Лев передвигался с трудом, низко опустив голову и тяжко переваливаясь при каждом мучительном шаге.
Дышал он прерывисто, с всхрапом, и время от времени останавливался, поворачивая голову и раздраженно взмахивая гривой, отгоняя тучу синих мух, жужжавших над раной в боку. Он то и дело лизал маленькую черную дырку, из которой непрерывно сочилась кровь. Из темной пасти высунулся длинный розовый язык, шершавый, как шагрень. От постоянного вылизывания шерсть вокруг раны вылезла и обнажилась светлая, будто гладко выбритая, кожа.
Пуля "манлихера", калибра 9, 3 впилась ему в бок, когда лев повернулся, чтобы убежать. Она вошла на пять сантиметров ниже последнего ребра, ударила его с силой в девять тонн, так что он упал и покатился, поднимая клубы пыли. Пуля с медной оболочкой была снабжена раскрывающейся свинцовой головкой. Как только она вошла в тело льва, головка раскрылась и порвала кишки и четыре больших кровеносных сосуда. Она прошла довольно близко к почкам, контузила их, и теперь, когда лев остановился, выгнул спину и пустил струю окрашенной кровью мочи, он зарычал так, что казалось, будто это барабанная дробь, сопровождающая смертную казнь. На излете пуля пробила свод тазового пояса и застряла в кости.
Придя в себя после ранения, лев перевернулся, поднялся и побежал, волоча лапы, уходя от винтовочного огня под прикрытие низкорослого кустарника. Хотя еще с дюжину пуль подняли вокруг него фонтанчики пыли, а одна вошла в землю так близко от головы, что в глаза ему попал песок, все-таки его больше ни разу не задело.
В прайдебыло семь львов - еще один самец, постарше и побольше, с темной гривой, две молодые изящные красавицы львицы - одна из них носила в чреве львенка, от чего ее гибкое тело стало тяжелым и неповоротливым, - и три игривых, как котята, львенка с еще по-детски пятнистыми шкурами.
После шквального винтовочного огня в живых остался только раненый самец, сейчас при каждом шаге он чувствовал, как холодеющая желеобразная кровь плещется у него в брюхе. Жизнь уходила из могучего зверя, он едва двигался, но жажда гнала и гнала его вперед. Эта смертная жажда сжигала его, а до ближайшего водопоя на реке Аваш было еще пятнадцать километров.
На рассвете стало видно, что "Свинка Присцилла" погрузилась по самое брюхо и все четыре ее колеса беспомощно увязли в светлой соленой трясине под тонкой коркой затвердевшей соли.
Джейк разделся до пояса и безостановочно рубил большим топором колючий кустарник, остальные таскали его охапками по снежно-белым солончакам, проклиная шипы и царапины.
Джейк работал яростно, не переставая упрекать себя в том, что по своей же оплошности загнал машину в трясину, а это отнимет у них по меньшей мере целый день. Нельзя было утешаться даже тем, что усталость и жара повлияли на него и он не мог распознать опасную поверхность солончака - ведь Грегориус специально предупреждал его об этом. Он начал рубить за час до восхода и рубил, пока жара вместе с солнцем не достигли наивысшей точки, а за броневиком не выросла гора из срубленных веток.
Потом Гарет помог ему сделать прочную опору под передней частью машины из камней и самых толстых веток. Им пришлось лечь и ползать в грязи, чтобы установить домкрат и постепенно приподнять перед машины, по очереди работая рукояткой.
Каждый раз, как передние колеса чуть-чуть приподнимались, Вики с Грегориусом засовывали под них жесткие ветки кустарника. Это была медленная, кропотливая работа, которую предстояло проделать еще раз с задними колесами.
Давно уже перевалило за полдень, когда "Свинка Присцилла" печально встала всеми четырьмя колесами на плотные подушки из жестких веток, но между ее брюхом и трясиной наконец показался просвет.
- Что мы делаем дальше? - спросил Гарет. - Подадим ее назад?
- Один поворот колеса, и она опять увязнет, - буркнул Джейк и вытер залитую потом грудь скомканной рубашкой. Он взглянул на Гарета и раздраженно крякнул - Гарет пять часов подряд работал в раскаленном пекле, ползал на животе в грязи, надрывался с домкратом и после всего этого едва вспотел, одежда его оставалась чистой и - дальше уж ехать некуда! - волосы лежали волосок к волоску.
Трудясь под руководством Джейка, они вымостили гать до самого края солончака. Таким образом, вес автомобиля должен был распределяться равномерно, и соленая корка могла его выдержать.
Вики подвела свою "Мисс Попрыгунью" к краю солончака и развернула ее. Мужчины срастили три манильских каната, дотянули один конец до застрявшей машины, и два автомобиля оказались связанными буксиром, пусть и не очень прочным.
Гарет забрался в "Свинку Присциллу" и взялся за руль, а Джейк с Грегориусом вооружились самыми толстыми ветками и стояли наготове, чтобы ими, как рычагами, приподнять колеса.
- Ты хорошо умеешь молиться, а, Гэри? - крикнул Джейк.
- Вот уж не мое амплуа!
- Тогда плюнь три раза через левое плечо, - подмигнул ему Джейк и громко крикнул Вики; она тотчас ответила ему взмахом руки, и ее золотистая голова скрылась в люке "Мисс Попрыгуньи". Мотор работал на высоких оборотах, канат натянулся, и "Мисс Попрыгунья" поползла вверх по склону.
- Держи руль прямо, - крикнул Джейк Гарету. И он, и Грегориус всем телом налегли на свои рычаги, помогая автомобилю перебраться на вымощенную ими гать.
Медлительно и тяжело громоздкая бронемашина продвигалась по солончаку и наконец достигла твердой земли. Все четверо облегченно и радостно закричали.
Чтобы отпраздновать это событие, Джейк вытащил из секретных запасов две бутылки пива "Тестер", но оно было таким теплым, что из каждой бутылки половина драгоценной влаги выплеснулась с пенной струей, и потому им досталось по глотку на брата.
- Успеем мы добраться до нижнего течения Аваша до наступления ночи? - спросил Джейк.
Прежде чем ответить, Грегориус посмотрел, как высоко стоит солнце.
- Если отправимся сейчас же, - сказал он. Двигаясь по компасу и далеко объезжая солончаковые ловушки, колонна опять взяла курс на запад.
Через некоторое время они добрались до песчаной пустыни, где громоздились дюны, похожие на спины китов, отбрасывавшие в ложбины нежные таинственные тени. Песок казался разноцветным - от темно-пурпурного до нежно-розового и белого, как тальк; он был такой мелкий, тонкий, что над вершиной каждой дюны ветер подымал легкий, словно дымок, султан.
По совету Грегориуса они повернули на север и через полчаса выехали к узкому горному хребту, cостоявшему в основном из железной руды. Хребет делил пустыню на две части и представлял собой как бы дорогу с твердым покрытием среди движущихся барханов. Они медленно ползли по каменистому "мосту" на протяжении примерно двадцати километров.
Вики подумала, что это очень похоже на переход евреев через Красное море. Даже барханы были похожи на застывшие волны, которые в любой момент могли обрушиться вниз и поглотить их. Она с отчаянием понимала, что ей никогда не удастся передать на бумаге дикую многоцветную красоту песчаного моря.
Наконец с ошеломляющей внезапностью они оказались на сухой, без единой былинки, эфиопской равнине. Собственно пустыня осталась позади. И хотя перед ними была суровая безводная саванна, здесь все же иногда попадалось колючее дерево или почти не потревоженный ковер выгоревшей травы под кустарниками. Солнце иссушило жесткую траву и полностью обесцветило ее - она сияла серебром, словно одетая инеем.
На горизонте появились голубые горы, далекие, но ясно различимые, и это радовало больше всего. Теперь цель была в пределах досягаемости и звала их вперед.
Четыре бронеавтомобиля, весело урча, шли и шли по короткой жесткой траве, объезжая норы муравьедов, прорываясь через встававшие на пути заросли невысоких колючек. В свете угасавшего дня, когда Джейк уже решил, что пора заканчивать дневной переход, перед ними вдруг, словно чудом, открылась равнина - с высоты пятнадцати метров они смотрели на обрывистое каменистое ущелье, в котором текла река Аваш. Они вышли из машин и сбились в тесную кучку над самой крутизной.
- Метрах в двухстах отсюда - Эфиопия. Уже два года как я не был на родине, - проговорил Грегориус, жадно вглядываясь в спустившиеся сумерки своими темными глазами. С трудом оторвавшись от созерцания родной земли, он сказал: - Река берет начало в горах, неподалеку от Аддис-Абебы, и по ущелью спускается на равнину. Ниже по течению, в этих краях, она мелеет, заболачивается и исчезает в песках. Тут мы еще на французской территории, впереди - Эфиопия, а дальше на север - итальянская Эритрея.
- А как далеко отсюда до Колодцев Халди? - перебил его Гарет. Ведь для него именно там текли молочные реки в кисельных берегах.
Грегориус пожал плечами:
- Километров шестьдесят пять, наверно.
- А как мы переберемся? - проворчал Джейк впившись глазами в глубину узкого ущелья, где мелкие места еще поблескивали тусклым серебром.
- Выше по течению есть старая верблюжья тропа на Джибути, - сказал Грегориус. - Может быть, придется немного подкопать берега, но, я думаю, переправиться мы сумеем.
- Надеюсь, так оно и получится. Не то далековато будет возвращаться обратно.
Воспоминание о воде, сверкавшей в глубине ущелья, преследовало Вики всю ночь. Ей снились бурные горные потоки, пенящиеся водопады, поросшие мхом валуны, раскидистые зеленые папоротники над глубоким холодным озером, и она проснулась неотдохнувшая, утомленная, с прилипшими к потной шее и лбу волосами. Небо на востоке чуть посветлело.
Вики думала, что не спит только она. Забравшись в машину, она взяла полотенце и сумку с туалетными принадлежностями, но когда спрыгнула на землю, услышала стук гаечного ключа по металлу и увидела, что Джейк склонился над мотором своего броневика.
- Куда вы? - спросил он. - Впрочем, и так понятно. Знаете, Вики, мне не нравится, что вы уходите из лагеря одна.
- Знаете, Джейк Бартон, я такая грязная, что сама чую, как от меня пахнет. Никто и ничто не помешает мне спуститься к реке.
Джейк, поколебавшись, сказал:
- Давайте я пойду с вами.
- Это вам не "Фоли-Бержер", дорогой мой, - засмеялась Вики, а он уже достаточно хорошо знал ее, так что спорить не стал.
Джейк проводил ее взглядом, испытывая какие-то неопределенные дурные предчувствия, хотя никаких реальных оснований для этого у него не было.
Земля и мелкие камешки то и дело выскальзывали из-под ног, так что Вики пришлось сдержать свое не терпение и поосторожнее спускаться к воде, пока она не выбралась на звериную тропу, которая шла вниз под более удобным углом. Она ступала по мягкой земле, точно по следам, оставленным какой-то пятипалой лапой, размером больше блюдца; лапа глубоко уходила в рыхлую почву, так как зверь был, по-видимому, очень тяжел. Вики вниз не смотрела, но даже если бы и смотрела, вряд ли бы поняла, что именно видит, - уж слишком манила ее вода.
Спустившись вниз, она обнаружила, что река совсем обмелела и течения в ней нет. Оставались лишь отдельные лужи, стоячие, заболоченные, не остывшие от вчерашней жары. Бурные воды Аваша, до того как оказаться в твердом русле из железняка, протекали по более мягким и рыхлым почвам.
Вики сняла пропитанную потом одежду и вошла в болотистую заводь с глубоким удовлетворенным вздохом. Она присела, погрузившись в воду до пояса, и стала пригоршнями плескать ее себе на лицо и грудь, смывая пыль и соляную корку пота.
Затем она подошла к краю заводи и вынула из сумки шампунь. Вода была такая мягкая, что на голове у нее мгновенно образовалась огромная шапка пены, которая сбегала по шее к обнаженным плечам.
Она смыла шампунь, тюрбаном завернула полотенце на голове, потом встала на колени и намылила все тело, наслаждаясь тем, что кожа наконец-то становится чистой и гладкой. Тем временем день уже настал, и Вики понимала, что остальные торопятся отправиться в путь.
Она встала на гладкий черный камень и минуту постояла, радуясь тому, что утренний ветерок овевает ее тело, но вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Она быстро повернулась, слегка присев и инстинктивно прикрыв руками грудь и низ живота.
На нее упорно, не моргая, смотрели дикие желтые глаза с узкими черными блестящими зрачками.
Огромный золотисто-рыжий зверь лежал на уступе скалы в середине обрыва, он опустил голову на вытянутые передние лапы и с убийственным спокойствием следил за тем, что шевелится там, внизу. Но Вики еще не отдавала себе отчета в том, что именно она видит.
Очень медленно темный воротник гривы начал топорщиться, зримо увеличивая и без того внушительную голову. Затем дернулся хвост и стал ходить туда-сюда с размеренностью метронома.
И тут до Вики дошло, кто перед ней. В памяти вновь зазвучали жуткие звуки прошлой ночи. Она пронзительно закричала.
Джейк уже закончил чинить блок зажигания, закрыл капот и взял бутылку с нашатырным спиртом, чтобы смыть с рук смазку: В эту секунду он услышал крик и сломя голову бросился вниз. Крик был такой пронзительный, такой отчаянный, в нем слышался такой смертельный ужас, что у Джейка колотилось сердце, и тут крик повторился, еще более отчаянный, если это возможно. Скользя и спотыкаясь, Джейк стремительно съезжал по крутому склону глубокого ущелья.
С того момента, как он услышал крик, прошло всего несколько секунд.
Он увидел, что обнаженная девушка присела у воды, обеими руками зажимая себе рот. Она была белокожая, стройная, с тугими ягодицами, маленькими, как у мальчишки, и с длинными изящными ногами.
- Вики! - крикнул он. - Что случилось?!
На его голос она повернулась, тяжело вздрогнули ее груди, белые, с большими розовыми сосками, затвердевшими от страха и холода. Даже в такую минуту он не мог удержаться и не скользнуть взглядом по бархатистой глади ее живота и по темному пушистому треугольнику. Она уже кинулась к нему, по-жеребячьи вскидывая длинные ноги, лицо ее покрылось смертельной бледностью, искристые зеленые глаза расширились от непереносимого ужаса.
- Джейк! - крикнула она. - О Боже, Джейк!
И тут он заметил позади нее, на середине обрывистой кручи на том берегу, какое-то движение.
Рана за ночь нагноилась, задние лапы почти отнялись, из-за разорванных внутренностей в брюшной полости скапливался яд и началось заражение - поэтому реакция у льва стала очень замедленной, и даже естественная инстинктивная злоба при виде человека не заставила его погнаться за добычей.
Но звук человеческого голоса сразу же растревожил память, вызвал образы охотников, которые причинили ему эту нестерпимую боль, и гнев его разгорелся.