- О, вы смотрите на это… Это потом. Сюрприз! Сперва обедать. - Он перешел на русский: - Хорошая куриц есть лучший лекарств! Да, да!
С чего он так веселится? Соколов внимательно поглядел на Штубе. Тот стоял перед ним сияющий, словно выиграл сражение. Сегодня от его короткой плотной фигуры, от гладко-выбритого лица и тщательно прилизанных волос исходила такая внушительная самоуверенность, что Соколов подумал, уж не получил ли он повышение или Железный крест.
Они сели обедать, и Штубе все время смеялся, хвалил вино, которое действительно оказалось прекрасным, ел за троих и хвалил своего инженера-механика.
- Ви есть молодец! - Штубе вытер губы салфеткой и поднял палец. - Но я тоже есть молодец. - Он понизил голос и сказал таинственно, уже по-немецки: - Смотрите, господин инженер-механик. Вот она!
Штубе снял с прямоугольного предмета бумагу, и Соколов увидел плоский деревянный ящик, стянутый по краям широкими железными планками и болтами.
- Это были ужасные три дня, господин инженер-механик. Я понимал настроение и своих солдат и ваших рабочих. Я отношу вашу болезнь к тому же.
Соколов понял, что Штубе говорит о взрывах.
- Я не стал применять террор. Я стал думать. И одно ваше слово, господин инженер-механик, помогло мне!
- Как?
- Помните зуб от бороны?
- Зуб от бороны… Да, а что?
- Перед вами партизанская мина! Вы разве не знаете, что я отдал приказ боронить дорогу? А-а, понимаю, вы же болели. Но каков результат, а? Баба её увидела на дороге. Дождем размыло, понимаете?
- Вы мне разрешите осмотреть?
- Конечно! Запал сапер вынул. Можете смотреть сколько угодно. Сегодня же я прикажу её отправить в Брянск! Я должен извиниться перед вами за то, что не отпустил вас туда. Но поймите мое настроение.
Соколов взял мину в руки. Килограмма три весу. Она, несомненно, была самодельной, но изготовлена неплохим мастером. Соколов обратил внимание на то, что уголки железных планок тщательно запилены, а под головки болтов аккуратно подложены шайбы.
- Завтра тоже будут боронить? - медленно спросил Соколов.
- Яволь! Пока партизаны не поймут, что все бесполезно! Я понимаю, вам жаль тех, кто будет боронить. Но во всем виноваты партизаны. У меня нет выхода. Я должен достроить аэродром.
- Скажите, господин комендант, что будет потом со всеми этими людьми? - Соколов показал за окно, где сквозь струи дождя темнели избы.
Штубе нахмурился. Потом, словно бы опомнившись, заулыбался.
- Вам я скажу. Эти люди могут понадобиться на другом строительстве.
- Итак, их выселят?
- Но здесь будет военный аэродром! - воскликнул Штубе. - Это естественно!
- Их увезут в Германию? - не отступал Соколов.
- Возможно, - быстро отрезал Штубе, показывая, что разговор ему перестал нравиться. - Предложить вам кофе, господин инженер-механик?
- В другой раз, если позволите. Большое спасибо за обед.
- Вам все ещё плохо?
- Да. Я пойду полежу? - полувопросительно сказал Соколов.
- Я вас не задерживаю, - сухо ответил Штубе. - Но завтра прошу заняться самоходкой, если вам станет лучше!
Соколов, прежде чем лечь, решил обойти мастерские. Все было в порядке. Станки работали как всегда.
- Самоходку ему подавай, - проворчал Соколов, чувствуя, как озноб снова сотрясает его. - Немного подождете, господин комендант! Мы ещё ею займемся!
Он уже хотел пойти к себе, но вспомнил, что ещё не видел сегодня Сверлилкина, и направился в его угол. Он любил наблюдать, как работает этот мастер, и поэтому тихонько подошел сзади - так, чтобы Сверлилкин не заметил его.
По-видимому, Сверлилкину было жарко, он скинул с себя рубаху и стоял у станка в голубой застиранной донельзя майке. Соколову была видна лысина на его голове, худые ключицы, тоненькие, как у мальчишки, руки.
Станок работал на полных оборотах. Визжала фреза, как дробь стучала по корыту огромная стружка. Сверлилкин смахивал с лица пот тыльной стороной ладони, хватал ключ и, сняв очередную шестерню, тут же устанавливал следующую для нарезки. Каждое его движение было точным и продуманным. Когда он, натуживаясь, закреплял гайку шпинделя, мышцы на его руках и плечах собирались в клубки, и в пройму майки Соколов видел, как резко выступали острые ребра, даже становилось немножко жутко, словно бы на станке работал скелет.
Соколов положил руку на плечо Сверлилкина и, закашлявшись, глухо проговорил:
- На пределе ведь ты, Михайлыч!
- Ничего, - отмахнулся тот. - Торчу пока!
Соколов заметил, что глаза у Сверлилкина красные, а лицо заострилось.
- Похоже, что не спал три дня?
- Бессонница. Как ночь, так сон долой, - ответил Сверлилкин, останавливая станок. Он еще раз вытер пот со лба, но уже ладонью, отчего по лбу протянулись черные полосы, и, глубоко вздохнув, спросил, видимо решившись:
- Что вы всё расспрашиваете! Спал не спал! МТС не МТС! Вам-то что? Я свое дело делаю, и всё. Не нравлюсь - увольте!
- "Увольте!" - передразнил Соколов. - Здесь знаешь как увольняют, а? Здесь троих уже уволили…
- Ну и меня валяйте, - вскипел Сверлилкин. - Чем так выспрашивать да вынюхивать! Тех отправили и меня валяйте! - крикнул он, меряя Соколова злым взглядом. От ярости он что есть силы рванул ключом гайку, ключ соскочил, и рука Сверлилкина чиркнула по острой фрезе.
Кровь моментально залила всю руку.
- Пошли в конторку! - крикнул Соколов. - Там у меня йод!
- Не надо, - поморщился Сверлилкин. - Без вашего йода как-нибудь. Мм-м, - простонал он; рана, видимо, была глубокой.
- Немедленно в конторку!
- Не надо. У меня в верстаке керосин есть. Мы по-своему лечимся. Принесите, если не трудно, - попросил Сверлилкин, зажимая рану другой рукой.
Соколов побежал к его верстаку, открыл один ящик, другой. Керосина не было.
- Внизу посмотрите! В нижнем ящике!
Соколов открыл нижний ящик. Баночка с керосином была здесь.
- А это что? - ахнул механик Соколов.
Стопка широких железных планок с аккуратно запиленными краями, с отверстиями под болты лежала в ящике Сверлилкина.
- Боже мой, - выдохнул Соколов, чувствуя, как его зазнобило. - Вот оно что…
Совладав с собой, механик положил одну планку в карман, взял керосин, задвинул ящик назад и, подойдя к Сверлилкину и отдавая ему керосин, строго приказал.
- Спал ты или не спал - это действительно не моё дело! Поэтому сегодня домой не пойдешь. Будем заниматься самоходкой. Если потребуется - всю ночь!
И механик Соколов пошел к себе в конторку. Там он развернул по одному все порошки и, ссыпав их вместе в одну бумажку, налил в стакан воды и принял порошки все сразу.
Глава VII
ТАЙНА МЕХАНИКА СОКОЛОВА
Дождь не перестал и поздно вечером, когда Соколов и Сверлилкин стянули с самоходки тяжелый от воды, негнувшийся брезент и забрались через люк внутрь. Соколов нащупал выключатель, зажег освещение и уселся в железное кресло водителя.
- Закрой люк и садись вон гуда. Вместо наводчика. Злишься на меня?
Сверлилкин не ответил. Он закрыл люк и сел, куда ему указали. Исподлобья поглядел на механика, соображая, что раз тот не переоделся в комбинезон, значит, работать не собирается. Придется одному вкалывать. Неизвестно, что надо делать, может, до утра тут проторчишь, а там Митька ждать будет. Сегодня собирались две мины ставить, и Митька свою уже унес из погреба и перепрятал где-то в лесу. Договорились, что встретятся у развилки в кустах.
- Поговорим, Михалыч?
- Давайте задание. Сделаю и спать пойду.
- Торопишься? У тебя же бессонница!
Сверлилкин снова промолчал. До смерти надоели ему эти вопросы и подначки механика! А тот полез за портсигаром и снова принялся спрашивать:
- У кого ты так работать научился? Позавидуешь.
- Мою работу с другой не спутаешь, - гордо ответил Сверлилкин.
- Вот-вот, - с усмешкой отозвался механик. - Именно не спутаешь. Я сегодня одно твое издельице на столе у коменданта обнаружил. Как взглянул, так сразу засёк, чья работа.
- Путаете вы что-то. - Ну что за человек, ловит, ловит все время!
- Сам сказал: твою работу не спутаешь!
- Ничего я коменданту не изготовлял. Вы это бросьте!
- Нет?
- Нет!
Соколов пожал плечами и вынул из кармана стальную планку с отверстиями по краям. Повертел и стал поглаживать по аккуратно заточенным фаскам. Сверлилкин сразу узнал её и встревожился. Но старался не подавать вида.
- Культурная работа! По закону природы, которая, как известно, не любит острых углов. Ну, что скажешь?
- Не вижу отсюда. Дайте посмотреть. - "Дай мне её сюда, я тебя ей и прикончу, гад, сыщик чёртов", - зло подумал Сверлилкин, вставая, чтобы взять планку.
- Сиди, сиди. Ну, что тебе говорят! Не дергайся и не смотри так! Меня убивать не следует. Я тебе свой, а не немец!
Эта проницательность Соколова всегда ставила Сверлилкина в тупик, а сейчас он почувствовал, как всё в нем закипает от бешенства. Еле сдерживая ярость, он сказал:
- Какой вы мне свой! - а сам подумал: "Таких своих хоронить приятно под легкую музыку! Ну подожди у меня, я тебе мину прилажу куда-нибудь, дай только срок!"
Соколов продолжал смотреть на него в упор, словно собираясь сообщить что-то важное. Не отрывая взгляда от лица Сверлилкина, он достал ещё сигарету, прикурил её от первой и, глубоко затянувшись, сказал, как бы про себя:
- Значит, не твоя работа. Та-ак. Сиди говорю! Не признаешься - и не надо. А вот здесь отверстие для чего? Для детонатора?
Сверлилкин мигом прикинул, как добраться до механика. Отвлечь внимание, а потом рывком, как в разведке. Он ему рот затыкать не станет, нечего его, гада, в живых оставлять! Другого выхода нет. Все ясно: пронюхал про мины! Давно надо было ему заряд в стол засунуть, и дело с концом. Чего было ждать! Ну ничего, не таких брали! Проще, чем сверло заточить!
- Ты где жил в Ленинграде? - вдруг быстро спросил Соколов.
- В Гавани. В Скобском дворце, - машинально ответил Сверлилкин и тут же прикусил губу. Чёрт! Как это у него вырвалось.
- На Балтийском заводе работал?
- Не помню.
- Что, что? Слушай, давай кончим в прятки играть. Времени у нас с тобой на это не осталось!
Молчать, пожалуй, не стоит. Лучше говорить с ним, а самому выбирать момент. Перестанет же он когда-нибудь так глядеть.
- Значит, ты опасаешься, что я тебя выдам? Но я ведь давно мог это сделать!
- Откуда я знаю, - сказал Сверлилкин, чувствуя, как напряглись все мышцы. - Откуда я знаю, почему вы не выдаете, - добавил он, незаметно отводя ноги под сиденье, чтобы рывок получился сильнее.
- Потому что я коммунист, - вдруг сказал Соколов. - Стой! - заорал он. - Назад! - и судорожно вытащив из бокового кармана пиджака небольшой черный револьвер, щёлкнул предохранителем. Но Сверлилкин уже прыгнул и, понимая, что опоздал с прыжком, всё же не повернул назад, а дотянулся руками до горла механика.
- Стреляй, гад! - заорал он. Тело его сжалось, ожидая выстрела, а пальцы все равно давили на напрягшееся хрящеватое тонкое горло. - Не стреляешь, ага! Да он у тебя не заряжен. Ах, гад! Коммунист, говоришь? Коммунисты знаешь сейчас где? Под Москвой да под Ленинградом! Чем прикрыться задумал! Как, всё уже? Да ты слабак, оказывается!
Пистолет со стуком упал на пол. Соколов бессильно обмяк на стуле. Лицо его безжизненно посерело.
Сверлилкин расцепил пальцы. Постоял несколько секунд закрыв глаза, потом поднял пистолет.
- Вот и всё, - пробормотал он, задыхаясь. - Не помог тебе твой пугач! Незаряженным взять думал! Быстро что-то ты свернулся!
Он решил погасить свет, выбраться наружу и накрыть самоходку брезентом. До утра никто не хватится, а за это время он успеет еще и к развилке, и в лес уйти. Пока Соколова начнут искать да пока догадаются в самоходку заглянуть, он уже до Домовщины доберется, а там, глядишь, и на партизан набежит. Пистолет брать или нет? Лучше не надо, что толку без патронов. Если найдут - труба сразу! Хотя все равно труба… Попадаться нельзя.
Он поднял пистолет к глазам. Взведен! Что за марка? Не наш и на немецкий не похож. Надо его спустить да взять с собой. Если к партизанам попадешь, лучше с оружием.
Он нажал курок, и раздался выстрел, прозвучавший оглушительно и так неожиданно.
- Что такое? Заряжен? Так почему он не стрелял, а? - опешил Сверлилкин.
Ему показалось, что после выстрела механик слегка пошевелился. Жив?!
- Ты почему не стрелял? - бросился к нему Сверлилкин. - Жив ты или нет? Слышь, механик, ты почему не стрелял?! Почему не стрелял, спрашиваю?
Веки Соколова слабо вздрогнули.
- Живой, - обрадовался Сверлилкин. - Ну конечно! Не успел я тебя ещё… Живой! Сейчас я люк немного приоткрою, воздуха впущу. Ишь ты, не стрелял! Свой, выходит! Свой! Коммунист!
Он приоткрыл люк, и струя свежего воздуха ворвалась в машину. Механик зашевелился, открыл глаза и непонимающим взглядом скользнул по Сверлилкину. Сознание, видимо, ещё не вернулось к нему.
- Ну! Да ну же! Опомнитесь, - тряс его Сверлилкин. - Вот ваш пистолет. Хотите, стреляйте в меня. Так мне и надо, дураку. Своего чуть на тот свет не отправил! Ну опомнитесь.
И механик опомнился. Он выпрямился и стал растирать горло тонкими дрожащими пальцами.
- Хотите я водички принесу? Мигом. - Сверлилкин метнулся к люку.
- Не… - голос механика осекся. - Не смей вы… выходить, - с трудом закончил он. - Сядь на место.
Сверлилкин послушно уселся на своё место, не сводя глаз с механика, готовый теперь по первому знаку вскочить и выполнить любое приказание.
- Ох, у-ух, - вбирал в себя воздух механик. - Мм-м, о-о-ох. Проверочка состоялась… о-ох.
Прошло немало времени, пока Соколов полностью пришел в себя.
- Ты должен немедленно уходить отсюда, - сказал он Сверлилкину. - Пистолет возьмешь себе. Вот ещё две обоймы. Сейчас я тебе ещё кое-что… Уф… ну и ну! И так я еле жив был, а тут ещё!
- Извините! Не знал. Нельзя мне сейчас уходить.
- Ладно тебе. Мм… Придется уходить.
- Нельзя же!
- Эту самодеятельность с минами придется отставить! Смекалки и храбрости у тебя хоть отбавляй, но… Перехитрил тебя Штубе!
- Меня? - Сверлилкин не знал еще о хитрости коменданта.
- Тебя, тебя! Да и что дают твои мины? Капля в море! О-оо…
- Если бы все так по капле!
- Это-то верно!
- Смотреть, как тут немцы загорают, сил нет!
- И это верно. Но такого специалиста, как ты, - механик усмехнулся и провел рукой по горлу. Сверлилкин виновато опустил голову. - Такого специалиста надо как следует использовать. Время терять нельзя. До рассвета ты должен быть у партизан. Заставу сумеешь пройти? Из-за тебя немцы поставили. Предупреждаю! Будет трудно. Но нет выхода. Придется идти!
- Я где хошь пройду, - заявил Сверлилкин, а сам подумал о Митьке. Он же будет ждать у развилки. - Я-то пройду. А немцы тут загорать будут, да? Аэродром построят, на Ленинград полетят?
- Не волнуйся ты! Пусть только построят, вот тогда и будет взрыв. Не чета твоим хлопушкам! С этого аэродрома они никуда не полетят, в этом я тебе ручаюсь. Однако тебе пора. Путь до развилки тебе хорошо знаком. Оттуда пойдешь возле леса. В деревни не заходи. Держись все время края леса. Дойдешь до реки, не вздумай идти через мост - охраняется. Переплывешь и опять к лесу. Там тебя обязательно партизаны остановят. Только заставу здесь пройди. А сейчас - главное!
Механик достал из кармана пухлую книжку.
- Вот она! - погладил он черную обложку.
- Что это?
- Что? Вся моя жизнь! Здесь то, из-за чего я торчу у немцев, работаю на них, отдавая все силы и ум. Честно работаю, заметь! Здесь то, из-за чего партизаны ушли отсюда, чтобы не пугать немцев, понял?
- Нет, не понял.
- Сейчас я тебе объясню. Ты должен всё знать, чтобы понимал, что я тебе доверяю. Впрочем, сам погляди! На!
Сверлилкин бережно взял книжку, раскрыл её и увидел столбцы каких-то цифр.
- Не соображу что-то. Цифры только.
- Какие цифры! Здесь всё. Эта самоходка и все те орудия, что мы здесь ремонтировали. И аэродром, и мощность новой брони… - механик махнул рукой. - Всё здесь! До последнего винтика!
- Вот что, - тихо сказал Сверлилкин. - А-а, - протянул он, - понятно. Этой вещи цены нет тогда. Это же государственная штука!
- Правильно! Сообразил!
- Вы мне это доверяете? А вдруг не дойду? Не сумею. Что с этим делать тогда? Сжечь?
Механик отрицательно покачал головой.
- Нет, нет! Ты дойдешь. Иначе нельзя. Ты меня понял? - он повторил: - Иначе нельзя! Умереть не имеешь права, пока не дойдешь! Ясно?
- Ясно, - сказал Сверлилкин, пряча книжку за пазуху. - Слушаюсь.
- Должен был через неделю связной явиться, да меня снова болезнь валит. Могу в госпиталь угодить раньше срока. Это и заставило меня за тобой следить столь тщательно. Я давно в тебе своего учуял, но проверить надо было.
- А-а, ясно, ясно. А что болит? Сильно?
- Сильно ли? Да нет… уже притерпелся. Старая у меня болезнь. Чахоткой раньше звалась. А я ещё курю!
Перед Сверлилкиным сидел как бы другой, незнакомый ему человек. Исхудалый и седой, с лихорадочно горящими глазами, с крупными обильными каплями пота на большом морщинистом лбу. Он сгорбился на железном сиденье, как старик, и стал долго и трудно кашлять.
- Ты уж прости… я должен покашлять. Прости…
Неужели это он, всегда тщательно выбритый и отутюженный, неподступно-высокомерный механик Соколов? Тот самый, с которым за руку здоровается немецкий комендант и выполняет все его требования? Неужели это он! Старый, больной человек!
Сколько же сил ему надо, чтобы преображаться и играть такую трудную роль?!
"Не-ет, - подумал Сверлилкин, продолжая с болью и уважением глядеть на механика. - Я бы так не смог! Воевать я могу, в разведку пойти могу, мины ставить - пожалуйста, но вот так… На это мало кто способен. Очень редкие люди. Я про таких слыхивал, но не верил…"
- Будешь когда-нибудь в Ленинграде, позвони по такому телефону: А, два шестнадцать семьдесят девять. Запомнил?
- Как в сейфе! Что передать?
- Что передать… - Соколов горько улыбнулся, - передай что-нибудь… Что директор послал привет из Брянских лесов. Впрочем, это так… фантазий!
- Туберкулез? - задумчиво переспросил Сверлилкин. - Зачем вам тогда здесь оставаться? Пошли со мной. Я вас на себе дотащу. Вы не смотрите, что я такой. Я сильный. Вас дома вылечат, - он разволновался и стал размахивать руками. - Дома обязательно вылечат. Пошли, а? Со мной не пропадете.
- Тише, тише. Размахался! Домой бы неплохо, конечно… Никуда я не могу уйти отсюда. Скоро техника начнет на аэродром поступать. Новая техника! Понимаешь? А теперь всё. Давай без задержки. Что еще у тебя, - спросил Соколов, видя, что Сверлилкин всё ещё не уходит.
- Вы уж не сердитесь, простите меня. Чуть я вас…
- Ладно, ладно. Всё пока в порядке! Давай обнимемся, что ли.
- Правильно! Вот это правильно!
Они обнялись, а потом Сверлилкин приподнял крышку люка, прислушался и прошептал;
- Тишина. Мне это проще, чем сверло заточить! Я пойду.
Бесшумнее кошки он скользнул наружу.