- Ах да! Эти мерзкие людишки совсем вскружили мне голову и отшибли память.
- И не мудрено. У вашего превосходительства столько дел, а тут еще эти...
- Да, и если бы вы знали, как мне надоело возиться с ними! Положительно не придумаю, что еще предпринять, чтобы обуздать их. До сих пор я приказывал только арестовывать их и обращался с этими негодяями, как добрый отец с расшалившимися детьми, надеясь этим их исправить. Но они не исправляются. Самим федералистам следовало бы теперь приняться за них, ради своей же собственной безопасности. Ведь если Лаваль восторжествует, - всем нам придется очень плохо.
- Карай! Ему никогда не восторжествовать!
- Ну, этого нельзя сказать так решительно... Я хотел еще раз напомнить вам, что вы оказали бы мне большую услугу, если бы взяли у меня власть, которой я страшно тягощусь. Если я сам не слагаю ее с себя, то только по вашим неотступным просьбам, вы знаете это.
- Ваше превосходительство - отец федерации, и...
- Да, но вы все должны помогать мне исполнять мои тяжелые и ответственные обязанности... Поступайте с этими гнусными людьми, как сами найдете нужным, и не забывайте, что они растерзают вас, если возьмут верх.
- Не возьмут, будьте покойны!
- Всегда следует иметь в виду худшее... Я говорю вам это, чтобы вы передали мои слова всем нашим друзьям.
- Когда прикажете нам собраться, ваше превосходительство?
- Погодите... Много их было?
- Пять человек.
- И вы дали им возможность повторить их попытку к бегству?
- Нет, их отвезли в полицию в тележке. Кордова уверил меня, что так было приказано начальником...
- Вот до чего они довели себя!.. Очень грустно, но я понимаю, что вам иначе нельзя было поступить, чтобы самому не остаться без головы в случае их торжества.
- Ну, эти уже более никогда никого не лишат головы, за это я могу поручиться, ваше превосходительство, - с дикой радостью произнес комендант.
- Значит, они ранены?
- Да, в горло.
- А не было с ними бумаг? - спросил Розас, не будучи более в состоянии выдерживать свою лицемерную роль и скрыть своего удовольствия по поводу того, что он узнал обходным путем, не находя удобным предлагать свои вопросы прямо.
- Ни у одного из всех четверых, отвезенных в тележке в полицию, не было никаких бумаг, - ответил Куитино.
- Как из четверых?.. Вы, кажется, сказали, что их было пятеро.
- Да, ваше превосходительство. Но так как один из них бежал...
- Как бежал?! - вскричал диктатор, выпрямляясь и прожигая коменданта молниеносным взглядом раздраженного властелина.
Куитино вздрогнул, побледнел и потупился перед этим грозным взглядом.
- Увы, ваше превосходительство, один бежал, - чуть внятно прошептал он, наверное, внутренне заклиная землю, чтобы она разверзлась и поглотила его.
- Кто же именно? Как его имя?
- Не знаю, ваше превосходительство, имя его осталось неизвестным.
- Но кто-нибудь же знает его?
- Кордова должен знать.
- А где Кордова?
- Я его не видал с того момента, как он подал мне сигнал.
- Странно!.. Но каким же образом этот гнусный унитарий мог ускользнуть?
- Не знаю... Изволите видеть, ваше превосходительство. Когда мы окружили их, один из них каким-то чудом проскочил и бросился бежать. Несколько солдат погнались за ним... они должны были спешиться, чтобы атаковать его... говорят, у него была шпага, которой он убил троих... Потом, говорят, к нему кто-то подоспел на помощь... Это было уже около дома английского посланника.
- Английского посланника?!
- Так точно, ваше превосходительство.
- Хорошо. Дальше что?
- Один из моих молодцов, имевших с ним дело, возвратился и рассказал, как все происходило. Я разослал по всему городу и окрестностям людей искать беглеца, но до этой минуты не имею никаких сведений, разыскан он или нет.
- Как могли вы допустить, чтобы у вас, так сказать, из-под носа убежал унитарий?! - громовым голосом закричал Розас над ухом и без того уже едва помнившего себя от страха Куитино, в эту минуту удивительно напоминавшего зверя, которому только один страх препятствует разорвать своего укротителя.
- Я был занят другими четырьмя, - пробормотал он, весь сжавшись в комок. - Я перерезал им собственной рукой горло, - добавил он сквозь стиснутые от страха и злобы зубы.
Вигуа в продолжение этой страшной беседы все дальше и дальше отступавший от стола, при последних словах коменданта привскочил и притом так неудачно, что ударился головой о стену, к которой прижался было, между тем как донна Мануэла, бледная и трепещущая, сидела как приговоренная к смерти, боясь поднять глаза, чтобы не увидеть опять окровавленной руки соседа и не встретиться со страшным взглядом своего отца.
Глухой стук толстого черепа мулата привлек внимание Розаса и моментально дал другое направление его настроению, которое у него вообще беспрестанно менялось от самых иногда пустячных причин.
Поглядев несколько времени в сторону мулата, причем по его тонким, сжатым губам скользнула едва заметная улыбка, диктатор совершенно спокойным голосом проговорил:
- Я спрашивал вас, комендант, не потому, чтобы я желал, что один из унитариев избежал смерти, как вы, может быть, думаете, а потому, что, наверное, как раз у него-то и были какие-нибудь бумаги и письма к Лавалю.
- О, если бы он мне только попался! - проскрежетал зубами Куитино, сжимая кулаки.
- Да, если бы он попался! - с легкой иронией заметил диктатор. - Не беспокойтесь, мой друг, он вам более не попадется, раз вы упустили его. Унитариев не так легко ловить, как кажется с первого взгляда... Я уверен, что этого молодчика вы никогда не поймаете.
- Поймаю, ваше превосходительство, хотя бы мне ради этого пришлось пробраться в самый ад!..
- Сомневаюсь.
- Клянусь вашему превосходительству, что...
- Действительно, следовало бы найти его, так как бумаги, имевшиеся у него, раз их не нашлось у его спутников, должны быть важны для ме... для вас, моих друзей, и всех федералов.
- Будьте покойны, ваше превосходительство, этот изменник ушел от меня не надолго.
- Мануэла, позови Корвалана, - вдруг распорядился Розас.
- Кордова должен знать имя беглеца, ваше превосходительство, и если вашему превосходительству угодно-...-начал было Куитино, но диктатор перебил его:
- Это дело ваше. Если вам нужно знать имя этого негодяя, то узнавайте у кого хотите... Кстати, не нужно ли вам чего?
- Благодарю, ваше превосходительство, в настоящее время я ни в чем не нуждаюсь. Я вполне доволен вашей милостью, служу вашему превосходительству верой и правдой и всегда готов буду служить до последней капли крови. Если это понадобится для вашего превосходительства, то я охотно дам изрубить себя в куски. Мы отлично понимаем, как много ваше превосходительство делает для нас, защищая от унитариев и...
- Вот, Куитино, снесите этот небольшой подарок вашему семейству, - милостиво проговорил Розас, не давши ему кончить.
С этими словами он вынул из кармана сверток банковских билетов и протянул его коменданту, поднявшемуся со своего места.
- Благодарю, ваше превосходительство от имени моего семейства, - с глубоким поклоном сказал Куитино, принимая деньги - плату за ту кровь, в которой были обагрены его руки.
- Продолжайте служить федерации, мой друг, и награда не заставит себя ждать, - тем же милостивым тоном проговорил Розас.
- Буду служить ей всеми силами, потому что ее представители - ваше превосходительство и донна Мануэла...
- Хорошо, хорошо!.. Поезжайте же к Кордове... если хотите... Стаканчик вина на дорожку. А?
- Очень благодарен вашему превосходительству; больше не могу.
- Ну, так с Богом! - и диктатор протянул руку коменданту.
- Прошу извинения у вашего превосходительства: моя рука запачкана, - пробормотал, как бы конфузясь, комендант.
- Ничего, мой друг: кровь унитариев не может запачкать.
Схватив окровавленную руку своего помощника, Розас с видимым наслаждением продержал ее несколько секунд в своей.
- О, какое счастье было бы умереть за ваше превосходительство! - с искусственным энтузиазмом воскликнул Куитино.
- Ну, ну, с Богом, мой друг!
Когда комендант выходил из комнаты, диктатор провожал его с видимым удовольствием. Куитино был для него живой гильотиной, приводимой в действие лишь его волей и без малейшего рассуждения скашивавшей все, что было лучшего и благороднейшего в стране. Но Розас хорошо понимал и то, что, найдись воля сильнее его и овладей она этой страшной машиной, последняя не задумается перерезать горло и ему самому. Сознание этого заставляло его часто чуть не заискивать у своего ужасного помощника.
Для утверждения своего владычества Розас вытащил многих из грязи и сделал их послушными орудиями своей воли, дав им известное положение и награждая по временам довольно крупными подачками.
В этот ужасный час, когда Буэнос-Айрес бился в предсмертных конвульсиях своей свободы, Розас, был желанным вождем невежественной и фанатичной толпы, хищнические инстинкты которой он поощрял, впрягая ее в то же время в свое желанное ярмо. И Куитино, низкий человек, только и способный на то, чтобы душить и резать, был как бы выражением невежественной, озверелой массы, воображавшей в своем жалком неведении, будто ей станет лучше, если будут истреблены все, действительно благородные, честные и разумные люди.
- Покойной ночи, донна Мануэла, - проговорил Куитино, встретившись с возвращавшейся к отцу молодой девушкой, за которой следовал Корвалан.
- Покойной ночи, - ответила она, машинально сторонясь этого покрытого кровью человека.
- Корвалан, - сказал Розас, когда старик подошел к нему, - ступайте, разыщите Викторику и приведите его сюда ко мне.
- Викторика только что сам приехал, ваше превосходительство, и сидит в бюро. Он спрашивал у меня, не соблаговолит ли сеньор губернатор уделить ему минуту своего драгоценного времени.
- Ага! Пусть войдет.
- Сейчас я позову его.
- Постойте...
- Что прикажете?
- Возьмите лошадь и отправьтесь к английскому посланнику. Вызовите его и лично скажите ему, что мне необходимо видеть его немедленно.
- А если он уже спит?
- Встанет, эка важность!
Корвалан поклонился и поспешно удалился, подвязывая на ходу свой рваный шарф, который съехал на живот, так что шпажонка волочилась по полу.
- Что это ваше преподобие так изволит бояться нашего друга Куитино? - обратился Розас к мулату. - Потрудитесь опять пожаловать к столу и сесть на свое место, а то вы прилипли к стене точно паук... Ну-с, почему вы так боитесь коменданта? А?
- У него рука в крови, - пробурчал мулат, занимая свое прежнее место и косясь на дверь, как бы опасаясь, что Куитино, внушавший непреодолимый ужас, может возвратиться и перерезать горло и ему, как он это делал с другими.
- А с тобой что, Мануэла? Нездоровится, что ли? - продолжал диктатор, пронизывая дочь своим острым взглядом.
- Почему это вам так кажется, татита? - осведомилась молодая девушка.
- Потому, что ты как-то странно ежилась и манерничала при коменданте.
- Вы видели у него...
- Я все видел.
- Ну, так как же вы хотите, чтобы я...
- Я хочу, чтобы ты в таких случаях делала вид, будто ничего не замечаешь, поняла?.. Помни, что таких людей следует или бить так, чтобы у них все кости трещали, или вовсе не трогать, потому что легкий укол раздражает их, как змей, и тогда они становятся опасными.
- Мне страшно было глядеть на пего, татита.
- Страшно! - с презрением повторил Розас. - Я могу убить этого гада одним взглядом, когда он мне не будет более нужен или когда он вздумает обратить свое жало против меня.
- Вы - дело другое, татита, а я не могу без содрогания вспомнить о том, что он сделал.
- Это было сделано ради моей и твоей безопасности, дурочка. Прошу никогда не объяснять иначе все, что происходит вокруг меня. Я даю этим людям понять только то, что нахожу нужным, и распоряжаюсь ими по своему усмотрению. Они беспрекословно исполняют мою волю, а потому ты должна выказывать им свое удовольствие и даже стараться польстить им. Много ли нужно таким тварям?.. Следует только не сторониться их и гладить хотя бы слегка по головке,- тогда из них можно веревки вить. Если ты не желаешь делать этого по личному побуждению, из благоразумия, то приказываю тебе обращаться с ними, как обращаюсь я сам... А, Викторика! Войдите, - добавил он, обернувшись к дверям.
Глава IX
ДОН БЕРНАРДО ВИКТОРИКА
В столовую входил сеньор дон Бернардо Викторика начальник полиции Розаса.
Это был человек лет пятидесяти двух, небольшого роста, но очень плотного сложения. Его лицо было медно-красного цвета, черные волосы начинали седеть; широкий лоб сильно выдавался над густыми щетинистыми бровями; маленькие, глядевшие исподлобья глаза, горели красноватым огнем, как у коршуна; две глубоких борозды шли от внешних углов носа до конца верхней губы.. Жестоким и угрюмым выражением своей отталкивающей физиономии он был вполне под пару своему сотруднику Куитино. Вообще все приближенные Розаса имели такие физиономии, свидетельствовавшие об их бесчеловечности и самом низком нравственном уровне. Другие люди и не могли служить Розасу, он отлично знал это.
Викторика был одет в черные панталоны, в красный жилет и голубой суконный на шелковой подкладке камзол. К одной из бутоньерок был прикреплен федеральный значок громадных размеров. На правой руке у него висел короткий, но крепкий бич с серебряной рукояткой. В левой руке он держал шляпу, тоже обвитую красным крепом.
Отвесив Розасу и его дочери глубокий, почтительный поклон, Викторика, по знаку диктатора, сел на тот самый стул, который только что был оставлен комендантом.
- Вы из здания полиции? - начал Розас.
- Да, прямо оттуда, ваше превосходительство.
- Случилось что-нибудь?
- Привезли трупы людей, собиравшихся в эту ночь бежать в армию Лаваля. Один из этих людей, впрочем, еще жив, но с минуты на минуту должен умереть.
- А! Это верно?
- Верно, я думаю, он теперь уже должен быть мертв. Он был при последнем издыхании, когда я уезжал.
- А кто это?
- Полковник Салазар.
- Узнали вы имена остальных?
- Узнал, сеньор губернатор.
- Кто же это?
- Пальмеро, Сандоваль и молодой Маркес.
- Бумаг не было при них?
- Никаких.
- Заставили вы Кордову подписать свой донос?
- Конечно. Я вообще заставил его подписать все доносы, как вы приказывали, ваше превосходительство.
- Донос Кордовы с вами?
- Со мной, вот он.
Викторика достал из внутреннего кармана камзола портфель из русской кожи, наполненный множеством бумаг. Порывшись, он вытащил большой, сложенный вчетверо лист, развернул его и положил на стол.
- Читайте, - произнес Розас.
Дон Бернардо опять взял бумагу в руки и прочитал следующее:
"Второго мая сего тысяча восемьсот сорокового года, в час пополудни, явился к начальнику полиции Хуан Кордова, уроженец Буэнос-Айреса, по профессии мясник, член Народного общества, зачисленный по особой рекомендации его превосходительства, светлейшего реставрадора законов, в охрану с временными полномочиями, - и объявил: узнав через служанку гнусного унитария Пальмеро, с которой он состоит в интимных отношениях, что Пальмеро имеет намерение бежать в Монтевидео, он, Хуан Кордова, отправился к Пальмеро, которого давно знает лично, и сказал ему, что он пришел просить ссудить его пятьюстами пиастров, так как он тоже хочет дезертировать и укрыться в Монтевидео, но не может этого сделать по недостатку средств для уплаты судовладельцу, лично ему известному и живущему только перевозкой эмигрантов. Выслушав его, Пальмеро стал расспрашивать его подробно. Кордова давал такие ответы, что Пальмеро, наконец, открылся ему, что он и четверо его друзей тоже намерены бежать, но, к несчастью, не знают ни одного судовладельца, которому могли бы довериться. Тогда Кордова предложил им свои услуги, уверив его, что поможет ему и его друзьям эмигрировать вместе с ним, если они дадут ему восемь тысяч пиастров, с помощью которых он мог бы устроиться в Монтевидео. Пальмеро обещал дать Кордове просимую сумму, и торг был заключен. Уверив Пальмеро и его гнусных сообщников, что ему очень много нужно хлопотать по принятию различных мер предосторожности, Кордова протянул несколько дней и назначил отъезд на четвертое мая в одиннадцать часов вечера. Этого же числа, в шесть часов вечера, он должен побывать у Пальмеро, чтобы узнать, в каком доме или месте соберутся желающие эмигрировать.
Вышеизложенное объявлено Хуаном Кордовой, во исполнение своих обязанностей верного защитника священного дела федерации, начальнику полиции для донесения его превосходительству, светлейшему реставрадору законов. При этом Хуан Кордова присовокупил, что во всем этом деле он в точности следовал указаниям дона Хуанчито Розаса, сына его превосходительства.
Что и подписано им, Хуаном Кордовой, 3 числа мая 1840 года.
Xуан Кордова".
Окончив чтение, Викторика, сложил бумагу.
- В силу этого объяснения, - сказал он, - я и получил вечером второго же мая от вашего превосходительства приказание передать Кордове, чтобы он вошел в соглашение с комендантом Куитино.
- Когда вы после того видели Кордову? - спросил Розас.
- Сегодня в восемь часов утра.
- Он не говорил вам, что знает имена спутников Пальмеро?
- Утром еще они не были ему известны.
- Ничего особенного не произошло вечером, во время поимки гнусных унитариев?
- Кажется, одному из них удалось бежать, если верить тому, что говорили люди, провожавшие тележку.
- Да, сеньор, один из унитариев, действительно, убежал, и вам следует найти его, - строго сказал Розас.
- Приложу все старания, ваше превосходительство.
- Да, сеньор, постарайтесь...
- Раз правительство наложило руку на унитария, он не должен иметь повода говорить, что эта рука не в силах удержать то, что схватила. В этих случаях число людей ровно ничего не значит; один человек, издевающийся над моим правительством, делает ему столько же зла, сколько могли бы нанести вреда двести... даже тысяча.
- Ваше превосходительство совершенно правы.
- Знаю, что я прав, в особенности после полученного мной сообщения, что один из унитариев успел скрыться, уложив на месте несколько человек из команды Куитино и, что всего хуже, получив от кого-то помощь и поддержку. Подобный случай не должен повториться; я не желаю и не допускаю этого, слышите, сеньор Викторика?.. Знаете ли вы, почему наша страна постоянно была подвержена анархии? Потому, что как только первому попавшему глупому молокососу приходила фантазия отличиться, он вытаскивал шпагу и шел против правительства. Горе вам, горе всем федералам, если я допущу, чтобы унитарии осмеливались противиться вам, когда вы исполняете мои распоряжения!
- Такой казус случился только раз, - заметил дон Бернардо, отлично понявший верность рассуждений Розаса и всю важность случившейся в тот вечер неудачи, являвшейся афронтом для правительства.