Вы сделали меня матерью и бросили безо всяких средств к существованию.
Я боролась, как могла… Я осталась матерью-одиночкой, выдавая себя за вдову.
Никогда я у вас ничего не просила. Но теперь я стала инвалидом, дочь моя больна, у нас нет ни гроша, и нам грозит смерть. Дадите ли вы погибнуть той, кого ваш каприз вверг в беду, и ребенку, который не просил вас давать ему жизнь?
Сюзанна Казен".
Прочитав это исполненное достоинства и берущее за душу послание, старик откашлялся, отхаркался и подумал, разглядывая Мими: "Значит, эта юная красотка - моя дочь… Сводная сестра этой макаки Гонтрана. Жаль, жаль, действительно жаль… Она вызывает у меня вожделение, эта малышка, безумное вожделение… Но, в конце концов, а точно ли она моя дочь? На меня она совсем не похожа, ну ни чуточки. К тому же разве такого человека, как я, это остановило бы? Ха! Инцест! Он и случается-то лишь в порядочных семьях… До чего же хороша!"
Пожирая Мими пылающими похотью глазами, напуганную затянувшимся молчанием, он провел кончиком пересохшего языка по своим губам сатира.
- Гм, гм, - наконец промямлил он, - я когда-то знавал вашу матушку… вашего батюшку… ваших родителей.
Мими смотрела на него во все глаза.
Он решил, что ей ничего не известно, и продолжал:
- Гм, гм, ваша матушка воскрешает старые воспоминания, и я… кха-кха, должен что-нибудь для вас сделать. Я, признаться, ни в чем не могу отказать хорошенькой девушке.
Старик встал, открыл дверцу сейфа, занимавшего целый угол комнаты, в котором громоздились пачки банковских билетов, кипы ценных бумаг, груды золотых монет, короче говоря, не одно крупное состояние.
Он извлек две большие монеты по сто су и небрежным движением протянул их девушке:
- Возьмите, дитя мое, это вам. В следующий раз я дам вам еще столько же. Но за это дайте-ка я вас поцелую, крепенько, вот так…
С легкостью, неожиданной для такого тучного человека, он подскочил к Мими, одной рукой сжал руку девушки, а другой обнял ее за талию и привлек к себе.
Все это он проделал так проворно, что Мими и двинуться не успела, точно прикованная к месту.
Кровь бросилась ему в голову, и, тяжело дыша в приступе отвратительной похоти, старик расплющил ртом ее губы. Девушка задыхалась в его объятиях.
Вскрикнув, она стала отбиваться и уже почти высвободилась, но тут открылась потайная дверь.
Молодой человек, явившийся на пороге и наблюдавший происходящую сцену, залился громким хохотом.
- Смотри ты, как папаша-то рассиропился!
- Гонтран!.. Что тебе здесь надо?! - в ярости завопил старик.
- Хочу пожелать тебе доброго утречка, папа, и позаимствовать тыщонку луидоров.
- Убирайся отсюда вон, да поживей!
Вырвавшись наконец из объятий старого негодяя, Мими кинулась к выходу, но никак не могла найти дверь, скрытую за драпировками.
Две монеты по пять франков, которые старик Ларами вложил в руку девушки, сжав затем ее тонкие пальчики своей волосатой лапой, со звоном упали и покатились по полу.
Это вызвало у Гонтрана новый взрыв смеха.
- Вот так приданое - два задних колеса! Ты прелесть, о мой прародитель! Вот уж верно, что тебе твои пороки обходятся дешевле, чем мне мои!
Старик в замешательстве съежился под взглядом сына, высмеивавшего его с холодной жестокостью.
Мими, стараясь улизнуть, билась, как птичка, попавшая в силки.
- Папаша, - надменно заговорил Гонтран, - я, к примеру, вчера преподнес одной куколке ожерелье стоимостью в пятьсот тысяч франков.
- Пятьсот тысяч?! Да ты…
- А ты все экономишь, экономишь. Эдак ты скоро начнешь продавать даже дерьмо своих лакеев! Я щедрее тебя в четыреста девяносто девять тысяч девятьсот девяносто раз! А моя краля ни в какое сравнение не идет с этой дивной инфантой! И не стыдно тебе, старый развратник, с твоей-то внешностью, заниматься таким надувательством?
- Довольно! Убирайся вон!
- А моя тысяча луидоров?
- Я выпишу тебе чек в кассу…
- Ладно. А теперь, мадемуазель, если вы благосклонно решите, что я мужчина в вашем вкусе, осмелюсь поднести вам презент в виде двадцати тысяч франков.
- Ну уж нет! - завизжал старший Ларами. - Со своими деньгами поступай как знаешь, а транжирить мои я тебе не позволю. - И, улучив момент, он выхватил чек из рук сына, разорвал в клочки и бросил обрывки в камин.
Гонтран не проявил ни малейшего волнения. Современная молодежь любит притворяться бестрепетной - меня, мол, ничем не проймешь.
Он смерил отца высокомерным взглядом и процедил сквозь зубы:
- Знаешь ли, батюшка, то, что ты только что сделал, - гнусно. Если б я не боялся обидеть колбасную промышленность, то назвал бы это свинством. Не бойтесь, мадемуазель. Этот старый скряга только что меня облапошил, стянул какие-то двадцать тысяч франков, мелочь на карманные расходы. Но вам я подарю сто тысяч, если вы соблаговолите сегодня отужинать со мной. И будьте одеты так, как сейчас, - в стиле Женни-работницы. Договорились, а? Это будет потрясающе!
- Месье, - рыдала девушка в ответ на такое тошнотворное предложение, - позвольте мне уйти, умоляю вас! Я пришла просить у него помощи потому, что у меня тяжело больна мама. У нас нет средств к существованию… Я больше ничего не хочу, только отпустите меня!..
Слезы катились у нее из глаз, личико побледнело и осунулось, но вся она, со своей грациозной фигуркой, была прелестна.
Ее отчаянные и горестные мольбы могли бы растрогать и дикаря-ирокеза.
Гонтран осклабился.
У таких людей нет ни души, ни сердца. Сомнительно, чтобы они когда-нибудь испытывали жалость. Глухие к любому чувству, к любому волнению, они - бессовестные и бестрепетные чудовища. И как же их много!
Ухмыляясь, Малыш-Прядильщик добавил:
- Раз уж вы попали в эту переделку, то соглашайтесь. Я не такой скупердяй, как папочка. Скорей скажите "да", и поглядим, как он будет казниться, старый развратник, распустивший слюни на вас глядя.
- Ты мне дорого за это заплатишь, Гонтран! - зарычал бледный от ярости старик.
- Не ерепенься! Я через полгода получу по мамочкиному завещанию семьдесят пять миллионов с лихвой. Мне только и останется, что поручить какому-нибудь дошлому адвокатишке проверить счета после твоего опекунства, и ты сразу станешь податливым, как плеть.
Во время этой омерзительной беседы Мими, не прекращая искать лазейку, билась, как птица в клетке.
Наконец она нашла двери.
Радуясь свободе, она пустилась наутек.
Гонтран натянул папаше нос и помчался следом.
- Когда я ею попользуюсь, то уступлю тебе со скидкой, - прогнусавил он, - зато я первый заплачу налоги. Так что не держи на меня зла, будь выше этого.
Мими бегом пересекла приемную и помчалась по коридорам. Мысли ее путались.
"Старик опять за свое взялся", - думали слуги, глядя ей вслед.
Она выскочила на улицу и, ощутив себя на воле, вытерла носовым платком губы и сплюнула.
Естественно, грязное оскорбление, нанесенное обоими богачами, глубоко уязвило ее.
Будучи до кончиков ногтей истинной парижанкой, девушкой достойной и знающей себе цену, Мими пылала от негодования. Перестав быть пленницей в роскошном особняке, она представляла, как могла бы обороняться, пустив в ход и зубки и коготки.
Возвращаясь к себе в Батиньоль, она семенила по улице Роше тем быстрым шагом, так изматывающим провинциалов.
Не прошло и двух минут, как Гонтран догнал ее.
- Мадемуазель, мадемуазель, послушайте и не спешите так… Клянусь вам всеми святыми, речь идет о вашем состоянии! Я посулил вам сто тысяч франков и не отпираюсь от своего обещания. Я - Малыш-Прядильщик, о котором трубят все газеты. И я куда лучше всех этих вонючих стариканов, так и норовящих надуть…
Мими пожала плечами и ускорила шаг.
Распалясь, Гонтран продолжал погоню, как капризный ребенок, чьи желания до сих пор исполнялись беспрекословно.
Идя рядом с Мими, он нашептывал ей на ушко:
- Подумайте хорошенько, раз уж вы ввязались в эту кашу, то соглашайтесь… Если боитесь, что я стану жульничать, я принесу задаток, пятьдесят тысяч франков - в любое место, которое вы укажете. Я вам доверяю. А вторые пятьдесят тысяч получите после ужина.
Потеряв надежду легко от него отделаться, Мими внезапно остановилась и, глядя Гонтрану прямо в глаза, заявила:
- Я так бедна, месье, что не знаю, поем ли завтра досыта. И все же зарубите себе на носу - меня не соблазняют ваши предложения. Я ничего от вас не хочу. Ничего! Понятно? Оставьте меня в покое, или я обращусь в полицию.
Потрясенный Гонтран в сбившейся на затылок шляпе, заложив пальцы за борта жилета, стоял, разинув рот, и мямлил:
- Потрясающе! Хоть стой, хоть падай! Да уж, крепкий вы орешек! Подумать только, сколько светских женщин мечтало бы оказаться на вашем месте! К тому же за плату в десять, в тридцать, в сто раз меньшую! Запомните, Малыш-Прядильщик, когда речь идет об исполнении его прихотей, ни перед чем не останавливается!
Устав от утомившей ее погони и не зная, как положить этому конец, Мими продолжала свой путь. Однако, как водится, поблизости не было ни одного патрульного, да и сама мысль о публичном скандале оскорбляла ее стыдливость.
К тому же на улице Роше жила преимущественно буржуазия и обслуживающий ее персонал - повара с поварихами, кучера с семьями. Выходцы из народа, они кормились щедротами господ и сочли бы забавной такую картинку - богатый молодчик гонится по пятам за их сестрой простолюдинкой.
В рабочем квартале любой прохожий остановил бы Гонтрана и хорошенько намял бы ему бока. В этом же претендующем на роскошь районе девушка не могла рассчитывать ни на чью поддержку.
Гонтран, прекрасно это понимая, чувствовал, что находится на благоприятной почве, и пытался извлечь из этого обстоятельства максимум выгоды.
В начале он был настойчив, теперь же стал неприкрыто груб.
Мими совсем запыхалась, каждый шаг давался ей с трудом.
Полубольная и ослабевшая, она ощущала, как силы оставляют ее.
Обернувшись к своему преследователю, подняв на него полные слез глаза, она заговорила умоляющим голосом:
- Месье! - Ее тяжкие вздохи сменились рыданиями, слезы брызнули из глаз. - Месье, заклинаю вас, оставьте меня… Вы же сами видите, что это невозможно… Сжальтесь, месье…
Негодяй решил, что она готова сдаться.
"Надо продолжать травлю, - смекнул он, - и через пять минут - она моя!"
Они вышли на большую площадь, образованную пересечением авеню Виллье, бульвара Курсель и примыкающих улиц. На перекрестке было почти совсем безлюдно. Гонтран решил применить силовой прием.
Внезапно, смеясь, он протянул к Мими руки:
- Я не отпущу вас, если вы меня не поцелуете. - И попытался заключить ее в объятия.
Девушка отшатнулась со сдавленным криком.
- Большое дело, - приговаривал юный циник, - расквасили же вы рожу папаше, теперь и из моей морды можете сделать фрикасе…
В отчаянии Мими стала звать на помощь.
Не видя никого поблизости, мерзавец веселился вовсю.
Но в тот миг, когда он приблизил свою обезьянью морду к точеному личику девушки, его ухо пронзила резкая, нестерпимая боль. Чья-то могучая рука мяла, закручивала и тянула, силясь оторвать, его ушную раковину.
Гонтран завизжал и попытался вырваться, но не тут-то было.
Ухо затрещало, голова раскалывалась, и, чувствуя уходящую из-под ног землю, он попытался лягаться. Еще пол-оборота - мочка оторвалась, из разорванных тканей хлынула кровь. Потеряв равновесие, злополучный гаер рухнул. Теперь, когда он больше не заслонял своего обидчика, Мими наконец разглядела того, кто так своевременно пришел к ней на выручку.
Не в силах сдержать радостный возглас, она узнала человека, три дня тому назад спасшего ей жизнь.
- Это вы, месье?! Да благословен будет случай, вторично поставивший вас на моем пути!
Их встреча действительно была случайной - Леон Ришар работал над интерьером одного из особняков, расположенного на пересечении улиц Константинопольской, генерала Фуа и бульвара.
Расписывая в цокольном этаже большую гостиную и увидев через огромную витрину, как к Мими пристает какой-то мужчина, Леон выскочил на бульвар и, не долго думая, схватил наглеца за ухо.
В ответ на слова Мими он разразился своим милым детским смехом:
- Но, мадемуазель, я здесь именно затем, чтобы оказывать помощь… Готов к услугам и раз, и еще много-много раз.
Малыш-Прядильщик пытался встать на ноги, щека его была в крови, на губах выступила пена.
Когда он увидел перед собой мужчину перепачканного красками, в нем взыграло обычное фанфаронство.
- Ты, дубина стоеросовая! - завопил он. - Да будь ты одного со мной круга, то завтра же стоял бы передо мной со шпагой в руках или под дулом моего пистолета!
Художник пожал плечами и, смеясь, ответил:
- Ну уж нет, для этого вы слишком трусливы. И вам остается лишь одно - проваливайте отсюда побыстрее…
- Когда захочу, тогда и уйду!
- …Не то я оторву вам второе ухо. А уж если вам приспичит подраться, меня нетрудно найти. Я - Леон Ришар. Живу по улице Де-Муан, пятьдесят два.
- А я - Гонтран Ларами, Малыш-Прядильщик.
- А, тот самый пижон, швыряющий на ветер миллионы, о котором так много судачат? Не советую вам подворачиваться мне под горячую руку - убью. Это так же верно, как то, что я порядочный человек, а вы и вам подобные - прожженные канальи.
Затем Леон продолжил, обращаясь к Мими:
- Мадемуазель, соблаговолите опереться на мою руку, я провожу вас домой. Со мной вам нечего бояться, ибо никогда у вас не будет более верного и почтительного слуги.
Растроганная, улыбающаяся, отмщенная Мими одарила юношу взглядом, в который вложила всю душу, и, не колеблясь, взяла своего защитника под руку.
Жалкий, потерпевший полное поражение Гонтран Ларами бесился от злости, вытирая носовым платком кровь, хлеставшую из уха и капавшую ему на грудь.
Мучимый нестерпимой физической болью, он, кроме того, кипел от ярости и ненависти к человеку, так круто с ним обошедшемуся. Эта с виду безобидная горилла умела ненавидеть, да еще как ненавидеть!
Глядя молодым людям вслед, он бормотал себе под нос:
- Драться с этой чернью? Ни за что на свете! Еще покалечат… Но я отомщу, будьте спокойны, я так отомщу, что они меня попомнят! Не будь я Малыш-Прядильщик, если не подошлю убийц к кобелю и полдюжины насильников к сучке!
ГЛАВА 12
Для встречи и переговоров с таинственным корреспондентом князя Березова в полночь у подножия обелиска господин Гаро выбрал самого расторопного, самого проверенного агента.
Остальные притаились в укромных местах, чтобы в случае надобности прийти на выручку своему товарищу и произвести задержание шантажиста.
Один из них нашел для засады оригинальное место - он разместился в бронзовом фонтане и, прижавшись к одной из сирен, стоял прямо в воде. Выручали грубые сапоги, зато агент был совершенно незаметен. Двое других полицейских, переодетых извозчиками, сидели на козлах одноместных экипажей, в каждом из которых помещался еще один их коллега. Кареты ездили навстречу друг другу, как если бы одна выезжала с улицы Руайяль, а другая - с моста Конкорд. В полночь на улицах Парижа еще довольно оживленное движение, так что в их действиях не было ничего подозрительного.
Когда на башенных часах по соседству пробило двенадцать, экипажи как бы случайно встретились в ста шагах от обелиска, лошади перешли на шаг.
Агент, уполномоченный вести переговоры, двинулся навстречу человеку, уже с четверть часа слонявшемуся возле назначенного места.
- Это вы направили письмо на авеню Ош? - без обиняков начал полицейский.
- Да, я, - ответил человек.
- Князь Березов послал меня, чтобы я передал вам искомую сумму. Так что и вы не нарушайте уговор.
- Деньжата у вас при себе?
- Да. Один кредитный билет в тысячу франков. Но мне нужен ребенок.
- Я его в кармане не ношу, вашего щенка. Гоните монету, а завтра мы вернем мальца семье. Давайте наличность.
Агент приблизился и протянул фальшивую банкноту, которую неизвестный жадно выхватил у него из рук. В сумеречном свете видно было плохо, и негодяй решил, что кредитка настоящая. Это был человек среднего роста, скорее низенький, чем высокий, но коренастый и очень проворный.
Не раздумывая, полицейский кинулся на него, пытаясь повалить.
Шантажист издал пронзительный крик, несомненно, подзывая сообщников, а затем начал отбиваться, неожиданно проявив недюжинную силу.
Могло случиться даже так, что ему удалось бы улизнуть, но тут, весь мокрый, подоспел агент, сидевший в фонтане, а почти одновременно с ним - седоки извозчичьих пролеток.
Все четверо набросились на злодея и, так как он сопротивлялся, задали ему хорошую трепку, как умеют это делать господа, служащие в полиции.
Шантажист горланил так, как будто с него живьем сдирали кожу.
- Спасайся кто может! Меня повязали! - вопил он.
Сообщники, увидев большое скопление полицейских, вероятно, сочли благоразумным не попадаться им на глаза.
Вскоре незнакомца опутали веревками, словно палку колбасы, и бросили на пол в один из экипажей.
В таком виде он и был доставлен в полицейский участок.
Однако, прежде чем поместить его в камеру предварительного заключения, Гаро решил самолично подвергнуть его короткому допросу.
Никогда еще перед глазами начальника сыскной полиции не представал более совершенный тип записного подонка. И дело вовсе не в том, что он был безобразен в эстетическом смысле этого слова. Отнюдь нет. У него были правильные и тонкие черты лица, серые глаза светились живым умом. Чуть широковатый нос имел гордую орлиную горбинку, между ярко-красных губ блестели ослепительно-белые зубы, откровенное наглое лицо выражало то насмешку, то угрозу, то подозрительность. Цвет кожи он имел свежий и белый, на щеках играл румянец. Белокурые, очень светлые волосы вились, несмотря на короткую стрижку. На свежевыбритом лице - тоненькие пшеничные усики с закрученными кончиками. Словом - лицо как лицо, ничего вульгарного, а в определенные моменты как бы и не лишенное достоинства.
А вот вид его фигуры приводил в некоторое замешательство.