Первый
Холодный серый рассвет заглядывал в маленькие окошки. В печке весело трещали дрова, и жена бригадира лесорубов проворно передвигала ухватом горшки, ставя их поближе к огню. Сам бригадир, высокий, крепкий, стоял посреди избы без рубахи и, кряхтя от удовольствия, утирался полотенцем.
Появляясь из туманной мглы, к дому один за другим подходили лесорубы: сухощавый подвижной Егор Чуканов, кряжистый, бородатый Матвей Зотов, совсем еще молодой, только что принятый в бригаду Павел Костыльков - паренек в солдатской шинели без погон, в пограничной фуражке: он недавно демобилизовался из армии.
Садились на пороге, закуривали, неторопливо переговаривались, словно, даже разговаривая, берегли силы для предстоящей работы.
Дождались бригадира и, тщательно затоптав окурки, двинулись к лесу - на работу.
- Вчера человек приезжал, - сказал бригадир. - Из Комитета госбезопасности. Кротов. Из-за границы, слышь, парашютистов к нам забросили.
- Ну?! - воскликнул Павел.
Лесорубы посмотрели на него неодобрительно. Степенства еще нет в парне. Костыльков смутился:
- Оно, конечно…
- Так вот, - продолжал бригадир. - Кротов говорил, чтобы мы смотрели в оба. В случае, увидим в лесу каких подозрительных, сообщить или задержать.
- Задержим, ясно, - звонко откликнулся Павел и опять смутился.
- Чай, струсишь, - в шутку бросил Егор.
- Я? Да у нас на границе!..
- Ладно, знаем, - примирительно перебил Зотов.
Около опушки Костыльков свернул на едва приметную тропку и стал спускаться к реке, чтобы проверить поставленные на ночь жерлицы.
Легкий ветерок шевелил поредевшую листву прибрежных ветел. Заря разгоралась все ярче. На воде золотились колеблющиеся блики. Осторожно всплескивала рыба…
Внезапно впереди, среди деревьев, выросла низкорослая фигура человека. Раньше, пожалуй, Павел не обратил бы на прохожего никакого внимания. Мало ли в этих местах встретишь рыболовов, охотников или просто грибников с корзинками. Но сейчас лесоруб мгновенно остановился и, как бывало на границе в ночном наряде, бесшумно скользнул за толстое дерево.
От зорких глаз пограничника не могло ускользнуть странное поведение незнакомца. Даже в позе этого человека чувствовалась какая то звериная настороженность. Да и удочек, ружья или корзинки на ремне через плечо, с какими обычно ходят по лесу грибники, при нем не было.
- Откуда будешь, земляк? - неожиданно окликнул Павел.
Человек отпрыгнул в сторону, чуть не упал, споткнувшись о корень. Испуганный короткий вопль вырвался у него.
- Ух, напугал! - сказал он уже спокойнее, увидев парня в шинели, выступившего из-за дерева. - Со станции я… С поезда… Заблудился, вот. Лес… Темень… Брод ищу.
- А сам откуда? - спросил Павел, стараясь не выдать охватившей его дрожи и внимательно разглядывая незнакомца, его покатые плечи, длинные руки и сдавленную с боков голову, похожую на дыню. Человек был явно каким то подозрительным. Зачем ему понадобилось искать брод, если рядом, в двухстах метрах, есть мост? Правда, заблудившись, можно этого и не знать…
Так размышлял он, продолжая зорко следить за незнакомцем. И вдруг проворно отшатнулся, спрятавшись за дерево. Грохнул выстрел. Пуля, содрав кору, с визгом отскочила рикошетом, шлепнулась о соседнее дерево. Эхо глухим громом прокатилось по лесу. В тот же миг, пригнувшись, Павел кинулся на незнакомца, вышиб у него из рук пистолет, железной хваткой сдавил горло.
- Пу… сти… - хрипел Николай, царапая ногтями словно задеревеневшие пальцы Павла. - Пу… сти…
- А, гадюка! - крикнул Павел, увидев, что незнакомец выхватил второй пистолет.
Не разжимая пальцев, сдавивших хрипящее горло, он другой рукой наотмашь ударил Николая по кисти. Выстрел грянул возле самого уха лесоруба. Обожгло шею. Пальцы на миг разжались. Шпион рванулся и пустился бежать. Но наперерез ему выскочил из кустов бригадир. Раскинув руки, он, словно вратарь за мячом, бросился на траву, схватил преступника за ноги и сильно дернул на себя. Николай грохнулся навзничь, ударившись головой о корень, и затих. Разгоряченный борьбой, Павел навалился на него, не чувствуя, что ранен. Подоспевшие лесорубы с трудом оттащили его.
Только тут Матвей Зотов увидел на воротнике Павла кровь.
- Гляди-ка, задел он тебя…
Павел провел пальцами по шее:
- Пустяки. Царапнуло чуть. - Он вытащил платок, перевязал им шею. - Пройдет.
Бригадир хмуро глядел на лежавшего ничком человека.
- Надо его к Кротову доставить, в леспромхоз. Иди, Павел, ко мне домой, попроси у Федосьи лошадь. Да скажи, чтобы она тебе шею то как следует перевязала - бинты у нее есть.
- И смотри стерегись, - предупредил Зотов. - Может, тут еще кто-нибудь шатается.
Павел быстро исчез за деревьями. А лесорубы молча стояли, сгрудившись возле Николая, лежащего на земле неподвижно.
Но вот шпион открыл глаза. Бригадир быстро перевернул его лицом вниз, связал сзади руки.
- Отпустите, - глухо пробормотал Николай. - Не убегу.
- Обыщи-ка его, Матвей, - приказал бригадир. - Нет ли оружия.
Зотов ощупал карманы задержанного.
- Нету, видать.
Бригадир развязал руки Николая, но с земли подниматься не велел.
- Сиди.
Шпион сел, мрачно оглядел лесорубов.
- Курить хочу.
Лесорубы переглянулись.
- Пускай курит, - кивнул Чуканов.
Николай достал коробку "Казбека", спички… Настороженный взгляд скользил по лицам окруживших его людей. Простые, бесхитростные лица, загрубелые трудовые руки, ватники, фуражки…
- Давайте мирно разойдемся, - предложил он. - С перепугу я стрелял, не разобрался. Думал - бандит напал. У меня документы в порядке. И деньги есть. Заплачу…
Лесорубы молчали. Только бригадир, сурово нахмурившись, сказал:
- Кури, кури. Документы твои проверят где надо. А деньгами нас не покупай - мы совестью не торгуем.
Николай опустил голову. Вспомнились рассказы инструктора Джона об ужасах, которые придется перенести, если большевики захватят лазутчиков живыми. Но еще мучительней думалось о семье. Дети, жена… Беттер предупредил, что участь их будет незавидной, если, не выдержав пыток, он, Николай, выдаст сообщников.
Непослушными, дрожащими пальцами он открыл коробку. Вот она, папироса с чуть заметным черным ободком… К горлу подступил тяжелый горячий комок… "Конец", - подумал он. И решительно сунул папиросу в рот.
Что-то хрустнуло, будто он переломил зубами спичку. И в тот же миг в голове словно разорвалась бомба. Запрыгали красные огни… Спазма сдавила горло…
Лесорубы мгновение с изумлением смотрели на откинувшееся тело. Потом бросились к задержанному, принялись его тормошить, усаживать на траву. Короткая судорога свела тело незнакомца, и он затих.
Матвей и Егор озадаченно смотрели на бригадира. Они еще не могли взять в толк, что же произошло.
Послышался стук колес. На поляну выехала телега. Разгоряченный Павел спрыгнул на траву.
- Повезли. Я уж в леспромхоз позвонить успел. Кротов ждет. Велел, чтобы связали.
- Некого связывать, - хмуро сказал бригадир.
- Как это - некого?
- А так. - Зотов отвернулся, полез в карман за самосадом.
Узнав, что лесорубами в лесу задержан вооруженный человек, Кротов тотчас же сообщил об этом по телефону Телегину.
- Хорошенько проверьте, что это за человек, - сказал начальник управления. - Обыщите самым тщательным образом. Ни одного своего предмета не должно у него остаться. Вы меня поняли?
- Понял, товарищ полковник.
Кротов с нетерпением ждал приезда лесорубов. Возможно, задержанный - не парашютист, сброшенный с самолета, а преступник, бежавший из заключения. Однако это было маловероятно. Два пистолета!.. Да и не будет бандит стрелять ни с того ни с сего, встретившись с обыкновенными лесорубами.
Кротов ждал, нетерпеливо поглядывая в окно. Наконец на опушке леса показалась телега. Лошадь шла, как казалось капитану, необычайно медленно, вяло переставляя ноги. Кротов вышел на крыльцо. Он отчетливо видел и телегу, и лежащего на ней человека, и лесорубов, размеренным шагом идущих рядом. Не утерпев, капитан быстро двинулся им навстречу.
Чем ближе он подходил, тем все большая тревога охватывала его. Что-то странное было и в неподвижной позе задержанного, и даже в поступи лесорубов. Кротов побежал. И, только увидев запрокинутую голову и мертвенно бледное лицо человека, лежавшего на телеге, с испугом подумал: "Застрелился!.."
Телега остановилась. Капитан торопливо оглядел одежду, голову, руки лежащего человека. На них не было крови. "Обморок", - облегченно вздохнул Кротов, касаясь ладонью лба задержанного в лесу незнакомца. Лоб был холодным.
Лесорубы виновато поглядывали на капитана исподлобья.
- Как это произошло? - вспылил Кротов.
- Закурить позволили, - сказал бригадир. - А он - того… Отравился, видать…
- В папиросе то яд был, - глуховато добавил Зотов.
- Заводите телегу во двор, - сказал Кротов, овладев собой.
Шагая рядом с лесорубами за телегой, он молча обдумывал, что же надо теперь предпринять.
- Нескладно получилось, товарищ Кротов, - сказал бригадир. - Сами понимаем…
- Теперь уж ничего не поделаешь, - ответил капитан. - Надо постараться, чтобы он хоть мертвый оказался нам полезен.
Кротов уже не сомневался, что человек, пойманный в лесу, - вражеский лазутчик. Отравление - излюбленный способ трусов избавиться от ответственности. Значит, надо очень тщательно осмотреть вещи незнакомца и спешно вызвать колхозника Зайцева из Горячего Ключа. Может быть, он опознает в покойнике одного из тех трех парней, которых видел в лесу.
Приехал полковник Телегин. Нахмурив брови, выслушал Кротова, доложившего ему о происшедшем. Мельком взглянул на труп, лежавший на полу посреди комнаты. Окаменелое синеющее лицо. Около открытого рта, уныло жужжа, кружатся мухи.
С помощью лесорубов Кротов успел уже обыскать покойника, и на столе лежали бумаги, документы, несколько печатей и штампов, два пистолета, патроны, большой складной нож, автоматическая ручка, какие то таблетки, пачки денег.
- Ну-ка, посмотрим все это поближе, - сказал полковник, присаживаясь к столу.
Каждый предмет он брал со стола неспешно, внимательно осматривал со всех сторон, осторожно возвращал на свое место. Брал следующий, так же тщательно осматривал. Потом, как будто что-то вспомнив, снова принимался разглядывать тот, который уже был им осмотрен.
- Все ясно, - тихо произнес он наконец.
- Что ясно? - спросил бригадир.
- Это вражеский посланец, - сказал полковник. - И снаряжен он для довольно длительного путешествия по нашей земле. Посмотрите. Эти таблетки - отнюдь не лекарство от головной боли. Это химические реактивы для тайнописи. Паспорт и все документы - фальшивые.
Телегин взял автоматическую ручку, разобрал ее. В том конце, где должно было находиться перо, зияло отверстие. Полковник нажал какую то пружинку, и на его ладони очутился патрон.
Лесорубы с любопытством смотрели на необыкновенную ручку.
- В патроне - ампула со слезоточивым газом, - сказал полковник. - Удобное оружие для того, чтобы ослепить преследователя и успеть скрыться, не правда ли?
Приехавший по вызову Кротова Зайцев, только взглянув на покойника, уверенно тряхнул головой:
- Тот самый. Один из трех. Помните, я говорил - голова дыней? Он и есть.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Родная сторона
Владимир и сам не мог дать себе ответа, почему он проехал тот пункт, где ему по инструкции надо было сойти. Поезд мчал его все вперед, мимо рощ и перелесков, мимо больших вокзалов и крохотных разъездов - вперед, вперед к родной Смоленщине… И чем ближе были леса и поля родной стороны, тем все взволнованнее билось его сердце.
К концу вторых суток поезд замедлил ход, подъезжая к маленькой станции с узким земляным перроном. Проплыли навстречу станционные постройки, товарные амбары, полосатый шлагбаум, фигура дежурного в красной фуражке… И в окна пахнуло чем-то таким знакомым, таким сладостно знакомым, что сердце у Владимира сжалось и затрепетало, как осенний листок под порывами ветра.
Он сошел с поезда. Паровоз прощально свистнул. Лязгнули сцепления, застучали колеса, и Владимира охватила тишина.
Вот они - родные места!.. Поросшие кустарником полянки, дремучие леса, изрезанные оврагами и тихими ручьями. Вон река, а на том берегу - родное село… Здесь он вырос. Здесь бегал мальчонкой босоногий и веселый, а там, под кручей, в омуте, ловил с товарищами рыбу и шарил под корягами, вытаскивая на свет сердитых колючих раков. Все осталось таким же, как прежде…
Он стоял как завороженный и смотрел и не мог насмотреться. Но к сердцу уже подкрадывалось холодной змеей другое, горькое ощущение одиночества и отчужденности. Все это родное, теплое, до слез знакомое было для него в прошлом. Будущее было пусто и темно, как старый заросший паутиной колодец. И все-таки его манило туда, за косогор, за речку, в родное село…
Владимир зашагал по тропинке прочь от станции и вышел на дорогу. Она уходила прямо в лес, теряясь в тени обступивших ее берез и елок.
Навстречу попалась подвода. Рыжая кобылка лениво переставляла ноги и понуро, в такт шагам, махала головой. На телеге сидел старичок, свесив ноги в пыльных сапогах, и дремал, изредка, как будто спросонок, чмокая губами. Рядом с подводой бежала пегая собачонка - хвост колечком. Увидела Владимира, остановилась, побежала дальше.
Владимир свернул с дороги и пошел густым ельником. В лесу он почувствовал себя спокойнее. И тут им снова овладело чувство осторожности. В деревню, пожалуй, лучше войти вечером.
Он сел на землю, устланную толстым слоем бурой хвои, и тотчас же ощутил голод. Вытащил из кармана сверток - бутерброды, купленные в буфете на одной из станций, с жадностью стал жевать. Потом лег и не заметил, как заснул.
Спал он долго, проснулся, когда день уже угасал и в лесу сгустились сумерки. Владимир мысленно представил себе, как он появится в родном доме. Жива ли мать? А отец? Что они думают о нем? Наверное, считают давно погибшим… Да и правда! Разве он не погиб для них? Разве не погиб для всего, что так дорого сейчас его сердцу?..
Перед его мысленным взором возник родной дом, простое и милое убранство комнаты… Мать всегда любила сидеть за столом с краю, поближе к двери. А отец - в углу, под образами… Почему-то вспомнилась большая эмалированная миска. Он любил есть из нее расписной деревянной ложкой… И его мучительно потянуло домой.
Но он выбрался из лесу и спустился в ложбину уже ночью, когда в чистом небе загорелись большие звезды. Каждый поворот дороги к деревне был ему знаком. Направо, еще раз направо и налево… Вот и околица. Взошла луна, осветив деревенскую улицу. Большие тени деревьев темными пятнами лежали поперек дороги. В окнах мерцали огоньки. Где-то тихо звучала гармошка. Доносились голоса, нестройно певшие песню.
"Какой сегодня день?" - подумал Владимир и, посчитав, сообразил - воскресенье. Он потерял счет времени. На этой земле, на родной своей земле он жил жизнью загнанного зверя, поглощенный одним стремлением - избежать постоянно подстерегающей его смерти. Смерть ждала его всюду: и здесь, у родной околицы, и вон там, в избе, откуда доносятся голоса, и даже в родном доме… Даже в родном доме он не может чувствовать себя в безопасности. Такова его участь!.. Страшная участь!..
Долго пришлось ждать, когда все стихнет. Только в полной тишине, когда погасли последние огоньки в окнах домов, Владимир, пригибаясь, прокрался к дому родителей.
Было тихо, как на кладбище. Темные окна казались глубокими, как пропасти… Чувство страха и осторожности внезапно уступило место другому - чувству надежды. Нет, не может быть, чтобы опасность подстерегала его там, где живет мать. Не может, не может быть!..
Он ступил на крыльцо и негромко стукнул в дверь. Никто не ответил. Стукнул еще. И вдруг его словно обожгло кипятком. А что, если здесь живут не его родные, а совсем чужие, незнакомые люди?.. Столько лет прошло!..
И в этот миг вспыхнул свет в окне. Женщина, прикрывая глаза от света, всматривалась за окошко. Владимир сразу узнал ее. Мать!.. Она!.. И разом исчезло все - страх, тревога, усталость…
- Мама… Мама… - позвал Владимир.
Женщина отшатнулась. Звякнула щеколда на двери, отпираемой трясущейся рукой. И родное лицо мелькнуло перед ним, и родной голос позвал, назвав тем именем, которое было дано ему от рождения:
- Алешенька!..