Собак в питомнике содержали в вольерах с дверцами из проволочных переплетений. Собаки лаяли, били лапами по сетке. Мы быстро прошли мимо них. Чисто выметенная дорожка привела нас на круглую площадку.
Андрей схватил меня за руку:
- Смотри!
Перед барьером с вкладными досками - высоту можно было увеличивать или уменьшать по желанию - спиной к нам стоял человек. Мне бросилось в глаза, что у него очень широкие плечи. Крепкая, дочерна загорелая шея подпирала плоский, аккуратно подстриженный затылок.
- Это Геворк, - шепнул мне Андрей.
В трех шагах от барьера в безразличной позе сидела черная собака. Человек молча вытянул руку, собака поднялась и без видимых усилий, без разбега, перемахнула через двухметровый барьер, только на секунду зацепившись когтями передних лап за край верхней доски.
- Видел? - шепотом спросил Андрей. - Вот это легкость!
Собака обогнула барьер и вернулась к дрессировщику. Да, она была побольше Карая. Каждый любитель-собаковод с первого взгляда почувствовал бы в ней породу. Пушистый черный хвост спускался чуть ниже скакательного сустава, грудь была могучая, широкая, движения лениво-вкрадчивые. Но морда меня несколько разочаровала: при очень маленьких глазках она казалась слишком уж заостренной, вытянутой и отличалась тем особенным лисье-шакальим выражением, которое иногда встречается у овчарок и бывает тем отчетливее, чем меньше люди с ними занимаются. Карай безусловно красивее!
- Говоришь! - пожал плечами Андрей, выслушав мою оценку. - Говорить все можно.
Но я видел, что он доволен и готов слушать похвалу своему Караю без конца. А мне хотелось хвалить Карая. И я повторил:
- Карай куда красивее!
- Ладно, будет тебе, ценитель! - проворчал Андрей.
Мы пошли к барьеру.
Собака не обратила внимания на наше появление. Она угрюмо смотрела своими маленькими глазками то на барьер, то на руку хозяина. Для нее во всем свете сейчас только и существовали эти две вещи: рука хозяина, которая должна была подать сигнал к прыжку, и барьер, который предстояло перепрыгнуть.
Геворк обернулся нам навстречу - невысокий, но очень плотный человек; такие часто бывают силачами. Вьющиеся черные волосы стояли надо лбом стеной. У него были удивительные глаза. Такие глаза иногда рисуют куклам: в полукружиях мохнатых густо-черных бровей и ресниц на широком лазурном поле сидели черные лакированные пуговки.
При первом знакомстве всегда хочется сказать человеку что-то приятное. И я, покривив душой, сказал:
- Замечательная у вас собака! И рослая какая!
- А по мне, пусть будет хоть на воробья похожа, абы нюхать умела, - презрительно проговорил Геворк. - Ну, эта, правда, нюхает подходяще.
Он толкнул собаку сапогом и небрежно бросил:
- Барьер!
И опять собака легко прыгнула через двухметровый барьер и медленно вернулась на место.
- Послушная! - восхитился я. - Вернулась и сразу села!
- У нее сзади есть местечко, называется "круп". Будете хорошо нажимать на круп - всегда увидите послушание, - снисходительно разъяснил Геворк. - У них же разума нет, а только одни рефлексы, как доказывается наукой.
Он снова движением руки послал собаку взять барьер. Затем кинул на пригорок палку, утолщенную с обоих концов, и громко скомандовал:
- Маузер, апорт!
Собака устремилась за палкой. Она бежала быстро, хорошей машистой рысью, но делала это, как, впрочем, и все другое, без огонька. Послушно, но без внутреннего желания, без интереса. Геворк выбросил правую руку вперед выше уровня плеча, и, повинуясь этому жесту, собака уселась на пригорке, шагах в тридцати от нас, все еще держа в зубах палку.
- Маузер, брось!
Собака разжала зубы, палка покатилась с пригорка вниз.
- Великолепно! - сказал я, и на этот раз совершенно искренне.
Геворк мимолетно взглянул на меня и снова повернулся к собаке.
- Маузер! - грозно позвал он и указал пальцем на меня. - Фас!
Команда "фас" означает "возьми". На эту команду служебная собака должна реагировать без промедления. Черное чудовище с устрашающим рычанием понеслось прямо на меня.
- Что вы делаете! - закричал я, отступая к барьеру.
Андрей нахмурился и со словами:
- Геворк, оставь это дело, - шагнул ко мне и стал рядом.
Геворк усмехнулся.
Черная собака приближалась огромными прыжками. Ударит с ходу передними лапами в грудь - любого собьет с ног.
- Только не беги, - прошептал Андрей, удерживая меня на месте своей крепкой рукой.
- Маузер, сидеть! - приказал Геворк.
И в ту же минуту собака остановилась, притормозив задними лапами. Она почти что ткнулась мордой мне в грудь и сразу отвернулась. Я не увидел в ее глазах ни злости, ни ненависти. Она выполняла приказ - и только! Приказ изменился, и весь ее интерес ко мне тотчас пропал. Медлительный зевок раздвинул огромные челюсти, а затем они со стуком сомкнулись, хлопнув, как крышка вместительного чемодана.
- А вы все же испугались, - насмешливо сказал Геворк. - Неужели я такой уж глупый, что стану на людей натравливать! Это было испытание дисциплины для Маузера.
Я все еще не мог прийти в себя и пробормотал что-то невразумительное: дисциплину, мол, испытывайте как-нибудь иначе… Геворк не дослушал меня:
- Маузер, место!
Черная собака неторопливо пошла в свой вольер, угрюмо улеглась на подстилку из соломы.
Теперь Андрей выпустил на выгул Карая. Пес давно уже учуял присутствие своего хозяина, возбужденно лаял и нетерпеливо бил рыжей лапой по проволоке. Когда Андрей стал отворять дверцу, пес протиснулся в узкое отверстие, обдирая бока.
- Подожди, открою, - ворчал Андрей.
Но Карай, заложив уши на затылок, уже носился около вольера взад и вперед, посматривая на хозяина озорным золотистым глазом. Вдруг он прыгнул - прямо-таки взвился в воздухе - и лизнул Андрея от подбородка к носу, оставив на лице мокрый след.
- Заиграл, заиграл, дурень, - счастливым голосом проговорил Андрей, утираясь рукавом белой рубахи.
Геворк сказал осуждающе:
- Вот тут бы и стегануть его как следует!
Между тем Карай подхватил молодое деревце с ветками и листьями, видимо недавно срубленное, и потащил его в зубах. Он то подкидывал деревце кверху, то волочил по земле.
- Молод еще! - Андрей явно любовался им.
- Молод-то он, конечно, молод, - возразил Геворк, - но, во всяком случае, глуп… Барьер! - крикнул он.
Служебная собака не имеет права выполнять распоряжения посторонних. Карай бросил деревце и насторожился.
- Реагирует, - пренебрежительно сказал Геворк. - Маузер, тот никакого бы внимания не обратил.
Андрей чуть слышно, почти шепотом, приказал:
- Карай, барьер!
И, хотя мы стояли тесной группой, пес тотчас различил голос хозяина и помчался со всех ног к барьерному щиту. Он легко оттолкнулся от земли задними лапами, взлетел на воздух, мигом очутился по другую сторону щита и весело подбежал к Андрею, всем своим видом как бы говоря: "Ну, что еще надо сделать? Я готов!"
Андрей повел его обратно к вольеру, повторяя:
- Место! Место!
Пес шел нехотя и скулил.
Геворк стоял, широко расставив ноги, и смотрел им вслед.
- Слаба, слабовата дисциплина!
- Может, вы и правы, - заметил я, - но все же, какой чудесный пес, согласитесь!
- А чем именно чудесный?
- Ну, красавец, умница, преданный!
- Красота в нашем деле роли не играет; преданность - это ерунда; нужно послушание, а не преданность; а насчет ума - так это даже смешно слышать от культурного человека.
Андрей вернулся к нам очень возбужденный и вместе с тем какой-то сияющий.
- На капитана Миансарова наскочил, - зашептал он. - Иду и, как на грех, разговариваю с Караем, а капитан навстречу. "Очеловечиваете собачку, лейтенант Витюгин!" И начал, как по книге: "Разговор с собакой затрудняет, чтоб вы знали, выработку условных рефлексов. Звуки команды у вас смешиваются с лишними словами. А лишние слова, к вашему сведению, вызывают ориентировочную реакцию, собака как бы спрашивает: "Что такое?" - и тормозит выполнение приказа. Ясно вам? Чтоб этого больше не было!" Я проглотил замечание и молчу. Он осмотрел Карая. "Добрый пес, - говорит. - Ты не переживай, Витюгин, что на испытаниях он взял второе место. Дай срок, этот пес самого Маузера обставит!"
- Интересно! - Геворк блеснул своими лакированными глазами. - А мне говорит: "Твой Маузер не только в нашем питомнике, он и в Москве всегда будет первым".
- Ну и что? - Андрей взял Геворка за руку. - Маузер замечательный в работе, что и говорить! Но и то, что капитан Миансаров высоко оценил Карая, - это тоже чего-нибудь стоит. У нашего капитана ласкового слова, как у зимы солнышка, не скоро допросишься.
- Ладно, - сказал Геворк, - пусть так и будет. Капитан хитрый, знает, кому что говорить… - Он повел на меня глазами-пуговками. - Ты объяснил уже товарищу про наши планы?
- Нет. - Андрей вдруг взял меня за плечо. - Слушай, Костя, помоги нам по дружбе, помоги проконтролировать Карая! Геворк побудет в твоей квартире, потопчет там, потом вы вместе выйдете, и ты посмотришь, как Геворк проложит след, затем вернешься к себе. Ты не будешь знать, где Геворк спрячется. Ближе к вечеру я приду к тебе с Караем. Из твоей квартиры мы пойдем на поиск Геворка - ну, будто он преступник, который обобрал твою квартиру. И ты будешь мне говорить, какие ошибки и в каком месте делает мой Карай. Согласись, друг! - попросил он горячо.
Я согласился.
Геворк пробыл у меня недолго, выпил пива и после этого стал называть меня на "ты".
- Вот видишь, - сказал он, - как это плохо, когда человек чересчур предан своему делу. Воскресенье, все люди отдыхают, а у бедного Геворка опять одна думка: дело поднять, свой богатый опыт другим передать…
И он стал мне рассказывать, какой у него большой опыт. Его приглашает иногда для консультации сам полковник. В министерстве очень видные люди уважительно называют его: "Товарищ офицер, Геворк Айрапетович!" Он дважды повторил, что является прямым начальником Андрея и мог бы более строго к нему относиться. Ну, да уж ладно!
- А что, разве Андрей плохой работник? - спросил я.
- Работник хороший, но только фантазии много.
Перед уходом Геворк деятельно потоптал мой ковер.
- Для Маузера, - объяснил он, - достаточно было бы просто войти и тут же выйти, а для Карая надо посильнее след оставить…
Он потрогал еще мое одеяло, какие-то вещи на этажерке, и мы вышли на улицу. Как заранее было условлено, он зашагал по одной стороне, а я - по другой, стараясь запомнить все до мельчайших подробностей: по какому краю тротуара Геворк идет, где останавливается. Вот он прислонился к стене дома и зашаркал ногой по асфальту, оставляя метку. Какая-то женщина испуганно бросилась в сторону, приняв его за пьяного.
- Наблюдай, присматривайся! - крикнул он мне и завернул в парадный вход большого дома.
Там он пробыл недолго и, появившись на улице, опять приказал мне: "Запоминай!" На углу в киоске у старика продавца в барашковой папахе он купил пачку папирос. После этого вошел в сквер, побродил по его аллеям и направился за город - на пустырь. Я все время следовал за ним и делал отметки в блокноте.
- На свою память, значит, не надеешься! - осуждающе проговорил Геворк.
Он дошел до края пустыря и повернул обратно, под острым углом. Тут он сказал мне с некоторой долей злорадства:
- Посмотрим, как этот ваш превосходный Карай будет прорабатывать острые углы!
Мне уже было известно от Андрея, что работа по следу на острых углах для молодой собаки всегда затруднительна. Собака горячится, не доходит до конца угла и срезает его - она чувствует более сильный запах с ближайшей линии следа. Обычно от собаки не требуют полной и детальной проработки острых углов. Но проводники знают: высший шик состоит в том, чтобы ищейка все же дошла до конца следа - до вершины острого угла - и только после этого точно показала изменившуюся линию.
- Маузер классно показывает острый угол, - не преминул сообщить Геворк, - словно тушью на бумаге вычерчивает!
Мы вернулись в город по другой улице. Тут Геворк отпустил меня. Оказывается, я не должен был знать, куда он пойдет дальше, а то вдруг скажу Андрею и испорчу все дело.
Я вернулся домой, полез под холодный душ и лег спать. Пропала моя чудесная поездка на Севан!
Под вечер пришел Андрей. Карая он держал на коротком поводке. Пес вел себя совсем иначе, чем днем. Его привели работать, и он знал это. Не осталось и следа прежней оживленности - он был подтянут, напряжен и зол.
Меня он как будто даже и не заметил, хотя, по моим представлениям, он пришел ко мне в гости. Желая улучшить или хотя бы закрепить наши былые отношения, я льстиво назвал его "собаченькой" и положил перед его мокрым черным носом горбушку копченой колбасы. Я сам с удовольствием съел бы эту горбушку. Пес с презрением отвернулся.
- Трудно будет, - вздохнул Андрей, - ведь солнце, жара. На асфальте запахи долго не держатся… - Он озабоченно показал Караю на ковер под ногами, все еще, оказывается, хранивший следы Геворка, и сухо приказал: - Карай! След!
Карай потянул носом. Шерсть на загривке стала приподниматься - верный признак большого возбуждения. Он с шумом вбирал в себя запахи, будто хотел вместе с ними втянуть в себя и весь мой ковер. Андрей наклонился к нему:
- Найдем, Карай?
Пес гулко пролаял два раза.
- Это я его приучил, - сказал Андрей. - Мы с ним всегда так начинаем работу, хотя меня и поругивают за это, говорят - "лишнее". - Он махнул рукой, предлагая мне отойти в сторону, и распорядился: - Открой дверь!
Тут он отстегнул короткий поводок и заменил его длинным, пятнадцатиметровым тесьмяным шнуром, свободный конец которого намотал на левую руку. Служебная собака всегда должна идти с левой стороны от своего хозяина.
Карай рванулся в открытую дверь и помчался вниз по лестнице, увлекая за собой Андрея. Я захлопнул дверь и побежал их догонять. Когда я выскочил из парадного, они уже перебегали улицу. Поводок был отпущен на половину своей длины. Карай сильно тянул, прижимая нос почти к самому тротуару. Несмотря на то что прошло уже немало времени, он хорошо чуял след и с таким рвением втягивал в себя запахи, что бока у него раздувались. У огороженного забором участка нашей улицы ему попалась желтая кошка - не успела вскочить на забор. "Конец тебе, кошка!" - подумал я. Она отчаянно зашипела, готовясь к обороне. Карай, кажется, ее даже не заметил. Повернув за угол, он толкнул женщину с кошелкой.
- Боже мой! - прошептала женщина, прижав кошелку к сердцу.
Карай и на нее не обратил внимания. Но Андрей, пробегая мимо, бросил:
- Прошу прощения!
Двое мужчин стояли на тротуаре лицом к лицу и разговаривали. Карай вклинился между ними - что делать, такова была линия следа! - растолкал их своими крутыми боками; и они в ужасе отпрянули друг от друга.
- Виноват! - четко проговорил Андрей, пробегая вслед за Караем.
Я тоже бежал, я спешил изо всех сил. Люди останавливали меня, спрашивали: "Что случилось?" Мне некогда было давать им объяснения. Обернувшись, я увидел, что за мной устремляется орава мальчишек. Они не могли упустить такое событие.
- Сыскная собака! - кричали они. - Овчарка! Ищейка!
Я услышал, как один из них разъяснял прохожим.
- Жуликов ловим - ограблена аптека!
Про аптеку он говорил, вероятно, потому, что никакого другого более внушительного учреждения на этой улице не было.
Мне стало стыдно: взрослый человек, уже волосы седеют - и бежит в толпе мальчишек. Я потихоньку начал отставать.
- Э-гей, контролер! - крикнул Андрей. - Правильно ли мы идем?
Этот призыв вернул меня к исполнению обязанностей. Действительно, взялся контролировать, ну и контролируй!
- Пока правильно, - сообщил я.
На счастье, постовой милиционер задержал мальчишек, полагая, что происходит серьезный поиск и они мешают важному делу.
Парадное большого дома, в которое заходил Геворк, Карай сгоряча проскочил - он сильно чуял продолжение свежего следа.
- Ну, вот видишь! - огорчился Андрей, когда я сказал ему об этом. - Практического значения, правда, это не имеет, особенно в данном случае, лишь бы тянул в нужном направлении, но ведь это значит, что у него, подлеца, нету точности.
Зато, когда Карай полез передними лапами прямо на прилавок табачного киоска и зарычал на перепуганного продавца - в этом киоске Геворк покупал папиросы, - Андрей обрадовался.
- Я ж тебе говорил, что это замечательный пес! Все чует! - Он приподнял фуражку и извинился перед продавцом.
Тот в ответ, ничуть не уступая Андрею в вежливости, приподнял свою барашковую папаху.
Мы быстро пробежали сквер. На пустыре Карай неважно проработал острый угол, но я не захотел огорчать Андрея и не сказал ему об этом. Дальше пошли места, для меня незнакомые. Моя контролерская деятельность кончилась. Но Карай уверенно тянул все вперед и вперед, и мы бежали за ним во всю прыть.
- Да придержи ты его немного, - сказал я Андрею, потому что уже начинал задыхаться.
- По инструкции не полагается придерживать, - тяжело дыша, заявил Андрей. Но все же подал команду: "Тише!"
Тут мы внезапно увидели, что опять, сделав круг, выходим к моему дому. Получалось что-то странное. Неужели Геворк спрятался где-то по соседству с моим жильем? Вы, мол, будете думать, что я за тридевять земель, а я у вас под боком! Но Карай промчался мимо моего дома и с прежней стремительностью рванулся, как нам показалось, по старому следу. Теперь он по временам глухо рычал, а шерсть то и дело приподнималась, топорщилась у него на загривке.
- Ничего не понимаю, - признался Андрей, подбирая поводок.
- Чего ж не понимать! У собаки плохое чутье, она сбилась со следа.
- Ну да, плохое чутье! А почему рычит?
- А почему трава растет? - возразил я. - Почему солнце светит? Собака для того и рождена, чтобы рычать.
- Но ведь в первый раз он шел здесь и не рычал!
- Так это он на себя злится, что оказался таким раззявой.
- Да нет же! - закричал Андрей и сияющими, совершенно счастливыми глазами посмотрел на меня. - Ты обрати внимание: он нюхает дерево. А раньше не нюхал - это что-нибудь да значит! И я тебе скажу, что это значит: Геворк прошел здесь второй раз с целью затруднить наш поиск. И он прошел не один. Если Карай рычит, то, следовательно, к Геворку здесь присоединился кто-то особенно неприятный для нашего Карая…
Такой ход рассуждений показался мне логичным. Мы с новой решимостью пошли за Караем и почти в точности повторили предыдущий маршрут. Но на этот раз наш пес забежал в парадное. Он обнюхал площадку за наружной дверью и злобно залаял.
- Чувствуешь? - сказал я. - Он исправляет свою ошибку. Он унюхал, что Геворк в первый раз заходил сюда, и сам тоже зашел.
Но Андрей озабоченно смотрел на собаку, обхватив широкой ладонью свой крутой подбородок.
- Твердо скажи, - потребовал он, - Геворк поднимался по лестнице?
- Нет, не поднимался.