- Если он отправлял доносы порциями, то получателем этих доносов, безусловно, было гестапо, - пояснил я. - Если же он копил материал, чтобы представить его целиком, то это имело смысл только в одном случае: инициировать разбирательство в суде СС. В первом случае мы можем рассчитывать на поддержку Баха, который не даст сожрать своих людей на основании, пусть даже и подкрепленных фактами, доносов. Во втором случае Бах при всем желании не сможет нам помочь: суд СС никому не подотчетен, кроме рейхсфюрера СС.
- Второй случай мне очень не нравится, - нахмурился Рудаков.
- Рад бы возразить, да не могу, - тяжело вздохнул я. - Должен заметить, что он собрал достаточно материала для суда. А суд может привести только к двум вариантам: либо нас оправдают, что маловероятно, либо суд признает нас виновными, и тогда мне, скорее всего, предложат пистолет с одним патроном; тебя расстреляют, а Марту отправят в концлагерь.
- И что же нам делать в сложившейся ситуации? - нервно воскликнул Рудаков.
- Ждать, - ответил я. - Если Вахман рассчитывает на суд, то он должен дать показания лично и официально оформить собранные материалы. Значит, его должны вызвать в Берлин. Вызов Вахмана в Берлин - сигнал для нас.
- Ну ладно, получим мы этот сигнал, и что дальше? - нетерпеливо осведомился Рудаков.
- По–моему, все предельно ясно: в таком случае Вахман не должен доехать до Берлина, - пояснил я. - Без свидетеля обвинения дело в суде не пойдет.
- Было бы хорошо организовать на него нападение и списать на партизан, - оживился Рудаков.
- Это нереально, - возразил я. - Ну, соберешь ты верных людей, проведешь операцию, но ты можешь гарантировать, что никто из них не проговорится? Если уж Голубец выложил по пьяному делу факты, за которые его можно отправить в концлагерь, то я не рискнул бы поручиться за остальных. Нет, нападение исключается!
- Верно, - согласился Рудаков. - Тогда я возьму снайперскую винтовку и подстрелю Вахмана, когда он будет подъезжать к аэродрому.
- Извини, но шансов на успех не много, - прикинул я. - Где ты выберешь позицию? Какие шансы на то, что ты сумеешь произвести смертельный выстрел в мишень, находящуюся в салоне автомобиля? И какие гарантии, наконец, что Вахман проедет именно мимо твоей засады? Нет, это полное безумие!
- Но что тогда? - безнадежно спросил Рудаков.
Я закурил и некоторое время следил за кольцами дыма, которые сам же выпускал. Затем спросил:
- При захвате партизанской базы ты нашел три магнитные мины. Ты их оформил официально в перечне захваченного оружия?
- Нет, разумеется, - ответил Рудаков. - Тогда бы их пришлось передавать с остальными трофеями в Минск. А я хотел, чтобы с ними поработали наши саперы, поэтому никак их не оформил.
- И где они сейчас?
- У меня в кабинете, лежат в ящике стола.
- Отлично! - удовлетворенно констатировал я. - Мы положим мину в посылку, которую Вахман отвезет в Берлин. Скажем, одному из моих друзей. Твое дело: выставить механизм мины на необходимое время. На минском аэродроме работает команда обслуживания, состоящая из чехов, так что в случае подрыва самолета подозрение падет на них. Это реально?
Рудаков некоторое время молчал, анализируя мое предложение. Затем он сказал:
- Этот вариант может сработать. У партизан я изучил конструкцию этих мин. Они советского производства, достаточно компактны. Единственный недостаток: большой разброс времени срабатывания. Зато, в отличие от часовых мин, они абсолютно бесшумны: взрыватель срабатывает после постепенного перерезания предохранительной чеки. Я поставлю взрыватель на шесть часов, с учетом того, что через пять часов после взведения взрывателя мина будет в Минске. Это при условии, что мина будет все время находиться при температуре 15–20 градусов по Цельсию. В принципе так оно и должно быть. Итого - плюс–минус полчаса. От Минска до Варшавы, где самолет должен совершить промежуточную посадку, не менее полутора часов лёта. Так что самолет гарантированно должен рухнуть на землю где–то между Барановичами и Варшавой. Но… тебя не смущает, что вместе с Вахманом погибнет экипаж самолета и те, кто будут с ним лететь?
- Твой вопрос странный, - жестко заметил я. - Но все равно отвечу. Нет, не смущает! Лететь вместе с Вахманом будут не женщины и не дети, а офицеры вермахта и СС, а они должны быть готовы умереть в любой момент во славу фюрера и рейха. Так же, как и мы. Вот поэтому меня ничего не смущает.
- Я все понял, - после короткого размышления отозвался Рудаков. - Можешь на меня рассчитывать.
- Я не рассчитывал на иной ответ, - ответил я, и это было правдой. В случае проявления колебаний со стороны Рудакова он не вышел бы живым из моего кабинета.
Вечером я пришел к Марте. Она читала Гёте: с немецким у нее обстояло неважно, хотя это и оправдывалось ее якобы польским происхождением, но я велел ей читать немецкую литературу, чтобы она чувствовала себя более свободно в общении с немцами.
Увидев меня, Марта отбросила книжку, вскочила с постели и порывисто обняла меня.
Я с трепетом ждал такие моменты: только тогда я чувствовал, что живу и моя странная жизнь обретала смысл. Мне стал не нужен ежедневный стимул в виде дозы алкоголя или первитина: Марта чудодейственным образом вдохнула в меня энергию и жажду жизни.
Вся моя жизнь всегда протекала под влиянием обстоятельств и помимо моей воли; все, что я делал, диктовалось обстоятельствами. И сейчас я делал то, что диктовали мне обстоятельства, изменилась лишь цель. Теперь для меня главным стало не карьера, не самоутверждение в иерархической структуре Третьего рейха и РСХА, а стремление создать собственную ячейку личной жизни. Такое стремление возникло у меня впервые, и я отдался ему всецело, с отчаянным порывом последнего всплеска страсти стареющего мужчины.
Следующим утром за завтраком Вахман передал мне телефонограмму из штаба рейхсфюрера о его вызове в Берлин. В свете беседы с Рудаковым я был готов к этому и даже почувствовал некоторое облегчение: я готов к этому варианту, остается лишь привести в действие механизм защиты. Мною опять правят обстоятельства, и делаю лишь то, что вынужден делать. Никто не виноват!
- Счастливчик! - улыбнулся я Вахману. - Увидите Берлин, хоть на время забудете проклятые леса и болота Вайсрутении. Кстати, у меня будет к вам небольшая просьба: передайте посылку моему старому другу.
- С удовольствием, штандартенфюрер, - ответил Вахман. - Но вам следует поторопиться: я уезжаю в Минск после обеда, за мной уже закреплено место в вечернем самолете.
- Вы можете воспользоваться нашим штабным самолетом, - закинул я удочку. - Здорово сэкономите время, да и воздух безопаснее лесных дорог Вайсрутении.
- Благодарю, штандартенфюрер, - сдержанно улыбнулся Вахман. - Но два авиационных перелета за один день… Это для меня слишком!
- Хорошо, вы сами имеете право определить способ передвижения, - сдался я. Жаль, что Вахман не захотел лететь штабным "шторхом": это здорово облегчило бы дело. Ну, ничего! Все равно нынче я за его жизнь не дам и пфеннига.
- Так поторопитесь с посылкой, штандартенфюрер! - напомнил Вахман.
- Не думайте об этом! Если я не успею до вашего отъезда, то посылку вам подвезут прямо на аэродром, - сообщил я. - Ну, а если не успею до вашего отлета, - значит, не судьба.
Сразу после завтрака я зашел к Рудакову.
- Сегодня после обеда он уезжает в Минск, улетает вечерним самолетом.
- Тогда я приступаю, - ответил Рудаков. - Что положить в посылку?
- Зайди к Махеру, он выдаст из моих личных запасов три килограмма сала и копченый свиной окорок. Думаю, среди этого богатства ты успешно спрячешь то, что не должно привлечь внимание.
- Кто передаст посылку? - деловито осведомился Рудаков.
- Поступим следующим образом: отсюда Вахман уедет без посылки, ее доставят прямо на аэродром, - приступил я к изложению своего плана. - Тебе не следует мелькать. Непосредственно Вахману посылку передаст Флюгель: самое подходящее дело для мальчика из гитлерюгеида с кристально чистым взором. Ты обеспечишь операцию прикрытия. Все ясно?
- Яснее некуда, - нервно отозвался Рудаков и тут же пожаловался. - Взрыватель в мине химический, после приведения в действие остановить его нельзя. Что делать, если вылет задержат?
- Что угодно, но посылку надо будет изъять, - ответил я. - Сделай точно такую же упаковку, с абсолютно одинаковой надписью и тем же весом. Сала и свинины на вторую посылку у меня нет, положишь туда… ну, скажем, книги. Сойдет за дружескую шутку, если дело дойдет до проверки. Если вылет отложат, незаметно поменяешь коробки. Понятно?
- Легко сказать "незаметно", - недовольно проворчал Рудаков.
- Если у тебя есть другие варианты, то ни в чем себя не ограничивай, - иронически посоветовал я. - Мне важен результат. Не буду напоминать, что в случае провала нас обоих ждет пуля. Только мне в качестве привилегии для истинного арийца позволят самому пустить эту пулю в лоб, а о тебе возьмет на себя заботы расстрельная команда.
- Обязательно об этом напоминать человеку, который должен подготовить мину? - недовольно поинтересовался Рудаков. - У меня и так руки трясутся.
Оставив Рудакова наедине с трясущимися руками и миной, я отправился повидать Флюгеля. Я отвел ему важное место в своих планах, и следовало заблаговременно убедиться, что его не вывел из строя внезапный понос или еще какой–нибудь форс–мажор.
Флюгель оказался в добром здравии, и операция развивалась так, как ей следовало развиваться.
Около четырех часов дня ко мне зашел Вахман. В руках он держал тонкую черную кожаную папку.
- Я уезжаю, штандартенфюрер, - сказал он. - Ваша посылка готова?
- Увы, - сокрушенно вздохнул я. - Рудаков должен был достать какой–то совершенно фантастический копченый свиной окорок, но до сих пор не появился. Езжайте, Вахман, не могу вас более задерживать. Счастливого пути! Передайте привет милой Унтер ден Линден.
Мы обменялись рукопожатием и через пять минут машина с Вахманом в сопровождении двух мотоциклов с колясками, на которых были укреплены пулеметы, покинули территорию базы.
Какая глупость, этот мотоциклетный эскорт! Хоть и выглядит внушительно, но в случае партизанской засады толку от него будет не больше, чем от команды велосипедистов. Но спущенная из штаба Баха инструкция предписывала штабным автомобилям передвигаться именно с таким эскортом.
Через полчаса появился Рудаков с двумя фанерными ящиками в руках.
- Вот! - с довольным видом произнес он, выставляя коробки на стол. Я внимательно осмотрел их. На крышках одинаковым аккуратным почерком был написан адрес одного из моих берлинских приятелей. Из небольших дырочек на боковинах ящиков доносился аппетитный запах копченой свинины.
- Отлично! - одобрил я. - А в каком ящике мина?
- Вот в этом, - показал Рудаков. - Здесь сбоку маленькая наклейка. Благодаря ей я не перепутаю ящики. А если надо будет в случае форс–мажора ящики поменять, я легко сделаю наклейку на втором ящике в том же самом месте.
- А если Вахман потребует вдруг вскрыть коробку? Или сделает это в самолете? - предположил я. - Разумеется, маловероятно, но…
- Все предусмотрено, - улыбнулся Рудаков. - Сало нарезано на брикеты, и этими брикетами, упакованными в целлофан, я обложил мину и тротиловые шашки.
- Ты добавил туда тротил? - спросил я.
- А что? Место есть, тротил есть, да и сало сэкономил, - ухмыльнулся Рудаков. - Зато килограмм тротила точно разнесет салон самолета вдребезги. Сало с тротилом так упаковано в целлофан, что придется потрудиться, чтобы вскрыть упаковку. А источающая столь восхитительный аромат копченая свинина просто завернута в вощеную бумагу.
- Великолепно! Вызывай ко мне Флюгеля, посылку без начинки заверни в плащ и расположи в машине так, чтобы ее никто не видел, - распорядился я.
- Я все сделаю так, как надо, - заверил Рудаков. - Кстати, остальные две мины я оставлю на аэродроме, чтобы СД всерьез занялось чешскими хиви.
- Лучше бросить их в выгребную яму, - посоветовал я. - СД наверняка начнет повальные обыски на аэродроме, и будет очень похоже, что от мин в панике избавились.
- Так и сделаю, - согласился Рудаков. Он посмотрел на часы и напомнил:
- Нам следует поторопиться. Я зову Флюгеля.
Через пять минут запыхавшийся Флюгель предстал передо мной.
- Флюгель! - обратился я к нему. - Хочу попросить вас о небольшом одолжении.
- Я всегда в вашем распоряжении, штандартенфюрер! - радостно откликнулся Флюгель.
- Я не успел вовремя подготовить посылку своему берлинскому приятелю и гауптштурмфюрер Вахман уже уехал в Минск, - кивнул я на стоящий передо мной на столе ящик. - Но есть шанс успеть перехватить его на аэродроме. Сейчас в Минск по делам службы отправляется штурм- баннфюрер Рудаков, он довезет вас до аэродрома. Он же заберет вас, когда отправится обратно. Вахман в курсе, вы ему просто передадите посылку. Все ясно?
- Да, штандартенфюрер, - ответил Флюгель. - Разрешите выполнять?
- Да, поторопитесь, - сказал я.
Флюгель подхватил ящик и почти бегом выскочил в коридор.
Я подошел к окну и убедился, что через пять минут машина Рудакова с неизменным мотоциклетным эскортом покинула базу. Я достал бутылку коньяка и налил себе целый бокал. Теперь оставалось только ждать.
Глава 10
От первого лица: Генрих Герлиак, 23 октября 1942 года,
Вайсрутения, база-500
- Проснитесь, штандартенфюрер! Срочный звонок из Минска.
Я с трудом разлепил глаза. Я лежал на диване в своем кабинете, скупо освещенном светом настольной лампы. На столе рядом с полной окурков пепельницей стояла почти пустая бутылка коньяка. Однако нервы!
Голос Лангена вернул меня в реальность.
- Штандартенфюрер, на проводе оберштурмбаннфюрер Штраух.
- Сколько времени, Ланген? - спросил я.
- Двадцать два двадцать, штандартенфюрер. Прошу вас.
Ланген передал мне трубку.
- Герлиак у аппарата.
- Герлиак, извините, что звоню так поздно, но я обязан проинформировать вас, - раздался в трубке голос Штрауха.
- Что случилось? Партизаны захватили в плен генерального комиссара Вайсрутении? - сыронизировал я, уже зная, что сейчас услышу.
- Ценю ваш юмор, но должен сообщить вам печальное известие. Примерно в восемь тридцать вечера под Варшавой потерпел катастрофу самолет "Юнкерс-52", вылетевший в семь часов вечера с минского аэродрома. Все пассажиры и члены экипажа погибли. Я счел необходимым позвонить вам, поскольку в списке пассажиров самолета числился СС-гауптштурмфюрер Вахман.
Штраух сделал паузу. Я молчал.
- Алло, Герлиак! Вы меня слышите?
- Да, слышу. В чем причина катастрофы?
- Возможна техническая неисправность, но очевидцы утверждают, что самолет взорвался в воздухе. Мы уже отрабатываем версию акта саботажа: прочесываем аэродром, проверяем охрану и команду хиви.
- Успеха вам, Штраух! - пожелал я. - Держите меня в курсе дела. Гибель Вахмана для нас очень серьезная утрата.
Я повесил трубку и спросил Лангена:
- Рудаков и Флюгель вернулись?
- Нет, пока еще не вернулись. Скорее всего, они решили дождаться утра, - выказал предположение Ланген.
- Это было бы разумно, - согласился я и приказал: - Как только появятся Флюгель и Рудаков, пусть немедленно явятся ко мне.
Рудаков и Флюгель прибыли около девяти утра. Я выслушал их рапорт и обратился к Флюгелю:
- Вахман что–нибудь сказал вам перед отлетом?
- Нет, штандартенфюрер, - отрицательно мотнул головой Флюгель. - Я сказал ему, что эта посылка для друга господина штандартенфюрера, а господин гауптштурмфюрер ответил, что он в курсе. Он велел солдату, грузившему вещи офицеров в самолет, поставить ящик в салон.
- Он сам взял посылку и передал солдату?
- Нет, по его приказу я отдал солдату посылку. Господин гауптштурмфюрер держал в руках папку. Такую тонкую кожаную папку с опечатанным клапаном. Видимо, там были секретные документы и он не выпускал ее из рук, из–за нее он не мог взять в руки посылку. И потому он приказал взять посылку солдату. Точнее, это был не солдат, а служащий из хиви.
- Вот как… - задумчиво проговорил я. - И этот хиви постоянно торчал возле самолета.
- С того момента, как я приехал и до самого отлета, - напрягся Флюгель, припоминая подробности. - Точнее, их было двое: один то приходил, то уходил.
- А зачем он уходил? Что–то приносил?
- Да, он что–то принес пилоту, потом полез под крыло: по–моему, осматривал шасси. Точнее сказать не могу, мне было плохо видно его под крылом.
Отлично! Этот хиви вполне мог заминировать самолет. Я задавал наводящие вопросы Флюгелю не зря: наверняка Штраух будет его допрашивать в числе тех, кто появлялся у самолета перед вылетом. Теперь Флюгель уже акцентирован на хиви и в числе подозрительного, что он наблюдал возле самолета, немедленно вспомнит этих двоих.
- Вы сразу после этого покинули аэродром или еще оставались там?
- Я остался там, потому что штурмбаннфюрер Рудаков должен был заехать за мной на обратном пути. Я видел, как самолет взлетел. Где–то через час приехал господин штурмбаннфюрер. Он сказал, что ехать ночью опасно и мы переночевали в гостинице в Минске. А рано утром, еще до рассвета, отправились сюда, на базу.
- Спасибо, Флюгель! Я вас расспрашиваю не потому, что чем–то недоволен, а для того, чтобы вы вспомнили моменты вчерашнего вечера, которые вам показались подозрительными, - пояснил я. - В скором времени вас наверняка спросит об этом оберштурмбаннфюрер Штраух.
- Оберштурмбаннфюрер Штраух? - растерялся Флюгель. Разумеется, мало кто придет в восторг от перспективы неожиданной беседы с начальником СД и полиции.
- Дело в том, что, спустя полтора часа после вылета, недалеко от Варшавы разбился самолет, на котором летел наш боевой товарищ СС-гауптштурмфюрер Вахман, - с торжественной скорбью сообщил я. - Прошу почтить его память, господа!
Флюгель и Рудаков встали по стойке смирно.
- Я больше вас не задерживаю, Флюгель. А вы, штурмбаннфюрер, задержитесь. У нас много работы по подготовке предстоящего развертывания в бригаду.
* * *
Когда за Флюгелем закрылась дверь, я вызвал Лангена и приказал меня не беспокоить до особого распоряжения.
- Я благополучно спустил обе мины в аэродромный сортир, - с довольным видом сообщил Рудаков. - Если люди Штрауха не полные идиоты, то они обязательно найдут мины.
- Будем надеяться, - проворчал я.
- Ты чем–то недоволен? Что–нибудь непредвиденное? - забеспокоился Рудаков.
- Нет, пока вроде ничего непредвиденного… Понимаешь, у меня не идет из головы эта опечатанная черная папка в руках Вахмана. Что там было, внутри папки?
- Как что?! - удивился Рудаков. - Его гнусные тетрадки с нашим грязным бельем. А ты сомневаешься? Тогда ради чего мы, рискуя собственными жизнями, угробили вместе с Вахманом семнадцать человек?!
- Погоди, не горячись, - остановил его я. - Подумай: Вахман не был дураком, ведь так?
- Сволочью он был изрядной, но уж дураком точно не был, - согласился Рудаков.