Прохожий отступил на шаг. Влево и вправо дорога была пуста. Он ударил старика по виску, и тот свалился ничком на дорогу. Все произошло в полминуты. Прохожий нагнулся над стариком, приподнял его за плечи и отшвырнул на бахчу. Только ноги в шерстяных чулках торчали над грядками. Так же быстро прохожий прикрыл их листвой и зашагал прочь. Вдруг он увидел нас. Мы вскочили с Бостаном, когда он ударил старика, и стояли теперь, сцепившись руками друг с другом. Он остановился, шагнул было к нам и, передумав, кинулся в сторону от дороги и вскоре исчез в орешнике позади бахчи.
Мы бросились к старику. Правый глаз его кровоточил, розовые пузырьки лопались у него на губах, - должно быть, он расшиб себе грудь при падении. Я крикнул Бостану: "Беги к реке, намочи рубашку, - может быть, он еще жив!", а сам побежал по дороге, кричал, спотыкался, падал, звал на помощь.
Никого! Ни одной арбы, ни одного пешехода.
Больше я не мог бежать. Я задохся...
В отчаянии я оглядывался по сторонам и вдруг увидел вдали сверкавшую на поворотах дороги точку. Это блестело на солнце автомобильное стекло, это была машина, и она шла сюда. Я стоял на дороге, раскинув руки крестом, я чуть не бросился под колеса, когда машина поравнялась со мной, и сразу же вскочил на подножку.
Только один человек был в машине - командир-пограничник в зеленой, перепоясанной ремнями гимнастерке. Орудж, мой дядя, сидел за рулем. Я вцепился ему в рукав и рассказал, что случилось.
- Он все наврал про себя. Джабар сразу раскусил этого человека. Он не дорожный обходчик. Он - чужой...
- Как он выглядел? Вспомни хорошенько, - сказал Орудж с непонятным мне блеском в глазах.
Я описал все: лицо, волосы, одежду, все приметы, которые мне бросились в глаза. Он слушал очень внимательно, потом сказал:
- Садись, надо отвезти старика в больницу.
- Орудж! - воскликнул я. - Он ведь там, в орешнике! Я знаю там все ходы и выходы. Его можно поймать.
Орудж раздумывал, потом решительно расстегнул кобуру и вытащил маузер. Я сунулся было в орешник, но он велел мне остаться около машины, а сам скрылся в кустах. С минуты на минуту я ждал короткого револьверного выстрела и окрика: "Стой!" Однако в зарослях было тихо, и вскоре Орудж вышел на дорогу, ворча, что без собаки в такой чаще делать нечего.
- Отвезем старика, Гамид, - сказал он, садясь в машину.
Я растерялся. Дядя Орудж не хотел преследовать преступника! По моему лицу он понял, что я удивлен, и нахмурился.
- Вот что, - медленно сказал он. - Дай мне слово, что ты никому не сболтнешь о том, что здесь случилось. Здоровьем матери поклянись!
Он хотел скрыть все, что здесь произошло! Орудж - командир-пограничник... Мой дядя! Я совершенно ничего не понимал.
- Ну? - повторил Орудж, не сводя с меня глаз. - Дай слово.
- Хорошо, - сказал я, - даю. Никому не скажу.
Я дал слово, но в голове у меня был страшный ералаш. Я думал и передумывал и ничего не мог понять. Почему дядя Орудж хочет, чтоб я молчал?
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Неожиданная встреча у следователя. - Мне доверяют важную тайну. - Еще одна встреча.
Когда мы подъехали к бахче, Бостан все еще смачивал водой окровавленное лицо Джабара. С трудом мы уложили старика в машину. Плохо смытая кровь запеклась у него на щеке, голова беспомощно свисала. Орудж пощупал пульс - пульс бился. Жизнь еще не ушла от веселого сказочника.
Бешено гудя, машина влетела в город. Улицы мелькали одна за другой. Орудж затормозил у подъезда больницы. Выбежали санитары, собрались ребята с ближайших улиц. Джабара внесли в приемный покой, мы трое вошли за ним. Пока Орудж объяснял кому-то, что старика избили хулиганы, я смотрел, как доктор Коган, властный и строгий, в белом своем халате, командовал сестрами и санитарами. Впрочем, очень скоро нас всех троих выставили из больницы, и мы вышли на улицу.
- Подвезти вас, ребята? - спросил Орудж, садясь за руль.
- А разве мы не вернемся на бахчу? - удивился Бостан.
Орудж засмеялся.
- Ты что же думаешь - этот бродяга там ждет нас?
- Да, - ответил Бостан. - Я сказал глупость.
Я ожидал, что он полезет в машину (Бостан очень любил кататься в автомобиле), но он стоял по-прежнему на тротуаре.
- Ну, - сказал Орудж, - лезьте!
Бостан покачал головой.
- Спасибо. Я должен тут рядом зайти по делу.
- Мне тоже некогда, - сказал я. - Спасибо, дядя.
- Как хотите.
Орудж кивнул нам на прощанье. Машина тронулась и умчалась по улице.
- До свиданья, - сказал Бостан, - у меня тут дело одно на базаре.
Кивнув головой, он ушел.
Я смотрел вслед Бостану и не мог понять, какое у него вдруг оказалось на базаре дело. Еще утром мы уговаривались пойти посмотреть сад Хаджи-бабы, знаменитого нашего селекционера. Рассказывали, что в этом саду растут необыкновенные плоды, которые нигде больше не увидишь. Очень может быть, что Хаджи-баба как раз сегодня ушел бы куда-нибудь из дому и мы не смотрели бы в щель забора, а залезли в сад и даже потрогали бы удивительные плоды. Неужели Бостан просто забыл про Хаджи-бабу?
Я решил, что надо догнать Бостана и напомнить. Хаджи-баба в другой раз может оказаться дома, и опять нам придется, отталкивая друг друга, смотреть сквозь единственную узкую щель в заборе. Много ли в эту щель увидишь!
Фигурка Бостана еще виднелась в конце улицы. Я побежал было за ним, и вдруг остановился. Бостан свернул направо. Но базар был налево! Не мог же Бостан ошибиться; кто-кто, а уж он-то знал в городе каждый закоулок. Значит, он мне соврал! Значит, он совсем не на базар шел! Я еще ни о чем не догадывался, но мне стало очень неприятно. Никогда я еще не замечал, чтобы у Бостана были от меня какие-нибудь секреты.
Чепуха, решил я минутой позже, просто он забыл про Хаджи-бабу, решил пойти на базар, а потом передумал. Надо ему напомнить, вот и все. Я опять побежал за Бостаном. Впереди была длинная улица, называвшаяся Советской. В этот жаркий час мало было на ней народа, и только Бостан шагал по тротуару, не оглядываясь вокруг, не останавливаясь, так, как шагает человек, идущий по делу, а не так, как шел обычно он, известный всему городу зевака и бездельник.
Управление народного комиссариата внутренних дел помещалось в большом трехэтажном доме. Около этого дома я и нагнал Бостана. Он обернулся, когда я хлопнул его по плечу. Лицо у него было недовольное.
- Ну, что тебе? - опросил он. - Я же сказал, что у меня дело.
Я напомнил ему про Хаджи-бабу, но он покачал головой.
- Сегодня не могу, занят.
Пожалуй, впервые в жизни видел я, чтобы Бостан был занят. Мы продолжали идти рядом, но на углу Бостан остановился.
- Счастливо, - сказал он, - мне сюда. - И свернул в переулок.
Я стоял и растерянно смотрел ему вслед. Дойдя до угла, он свернул на улицу, параллельную Советской.
Он скрылся за углом, а я все стоял и смотрел в пустой переулок, и вдруг как-то сразу понял все: Бостан не верит дяде Оруджу. Бостан считает нужным сообщить в НКВД о том, что Орудж нарочно упустил преступника. Нарочно не погнался за ним, когда его можно было задержать. У меня даже слезы выступили на глазах от обиды. Я представил себе всю нашу семью, крестьян и воинов, славных людей - певцов и танцоров. Я подумал о славе семьи, которую так любил мой дед, о моих дядях, собирающих виноград, ударниках, бригадирах и председателях. И вот лучшего из них, дядю Оруджа, Бостан смеет подозревать.
Да, конечно, он шел в НКВД, он шел для того, чтобы поделиться своими подозрениями. А если ему поверят? А если дядю Оруджа начнут подозревать и там? Если его уволят из пограничников и на его честное имя падет тень?
Я понял, что защита чести Оруджа и чести всей нашей семьи в моих руках. Я должен пресечь подозрения. Я должен объяснить, что дядя Орудж - человек необыкновенно честный. Я повернулся и быстро пошел обратно.
Только вышел я из переулка на Советскую улицу, как увидел, что из другого переулка появился Бостан. Квартал был небольшой, мы оба увидели друг друга одновременно. Обоим было поздно скрываться. Мы пошли друг другу навстречу, и каждый сделал вид, что просто прогуливается от нечего делать, равнодушно поглядывая по сторонам. Мы даже кивнули небрежно друг другу, когда встретились. Кивнули и разошлись. Встретились мы как раз у двери НКВД. И оба сделали вид, что не обращаем на эти двери никакого внимания. И опять шли мы в разные стороны. Я - в одну, Бостан - в другую.
Хорошенькая получалась история! Если я уйду, Бостан сейчас же отправится в НКВД сообщать, что дядя Орудж ведет себя подозрительно. Но не могу же я вечно ходить по улице взад-вперед.
И тут меня осенило. Я должен сам пойти в НКВД, беспристрастно рассказать, как было дело, и объяснить, что дядя Орудж человек очень честный и Бостан его подозревает зря. Удивительно, но мне даже в голову не пришло, что мне могут не поверить. Я считал таким бесспорным то, что дядя Орудж ни в чем виноват быть не может, что не сомневался: все должны поверить мне на слово.
Я оглянулся. Бостан в это время скрылся за углом. Он, наверное, сделает теперь еще один круг и снова выйдет на Советскую в надежде, что я уже перестал колесить по его маршруту.
Я круто повернулся и быстро зашагал обратно. Минут десять должен был обходить квартал Бостан. За это время я успею войти в НКВД и добиться, чтобы меня принял товарищ Черноков. Это был единственный работник НКВД, которого я знал. Он приезжал вместе с Мелик-заде в тот день, когда убили моего деда, - может быть, читатель тоже запомнил его фамилию. Конечно, мы были не очень близко знакомы, но все-таки я его помнил и мог ему, по крайней мере, объяснить, из какой я происхожу семьи.
Меня не хотели пускать, но я сказал, что мне по срочному делу нужно повидать следователя Чернокова. Дежурный позвонил ему по телефону, и Черноков велел меня пропустить. Я вошел в кабинет, и хотя по дороге приготовил целую речь, которую собирался произнести, но, войдя, забыл ее всю до последнего слова. Я стоял в дверях, не зная, с чего начать.
- Здравствуй, - сказал Черноков, - как тебя зовут?
Я назвал себя и напомнил, что мы уже виделись в саду моего деда в день его смерти. Мне показалось, что после этого Черноков заинтересовался мной. Во всяком случае, он предложил мне сесть и отложил пачку бумаг, лежавшую перед ним на столе.
- Ну, что, - спросил он, - с чем пришел?
- У меня есть дядя Орудж, - сказал я, - он пограничник.
- Я знаю, - кивнул головой Черноков.
- Он очень честный человек, - сказал я.
- Знаю, - чуть улыбнувшись, согласился Черноков. - Ты затем и пришел, чтоб сообщить мне об этом?
Я кивнул головой и покраснел. Получалось в самом деле удивительно глупо. Все знают, что Орудж человек честный, и вдруг прихожу я и сообщаю об этом, как об удивительной новости.
К счастью, Черноков был умный человек. Он понимал, что я еще не все сказал, и ждал продолжения.
- Сейчас к вам придет Бостан, - выпалил я, - будет вам говорить, что дядя Орудж человек нечестный, так вы ему не верьте, потому что он человек честный. Хотя Бостан честный человек, но вы ему все-таки не верьте. А дяде Оруджу верьте, хотя он тоже честный человек.
Получалась полная ерунда. Все были честные люди, и почему-то Черноков одному должен был верить, а другому не верить. Я покраснел, замолчал и уставился в потолок, безумно жалея, что вообще впутался в это дело.
Черноков нахмурился и сказал:
- Слушай, так мы не столкуемся, не можешь ли ты говорить пояснее?
Я все-таки очень волновался и начал говорить длинно и подробно о том, как Джабар рассказывал сказку и как незнакомый человек украл дыню с бахчи. Черноков слушал очень внимательно, не перебивая меня, а я нарочно затягивал рассказ, потому что теперь, когда я снова все вспомнил, я испугался, что Черноков, выслушав все, не только не поверит мне, но, наоборот, начнет подозревать дядю Оруджа.
Когда я вспомнил широкоплечую дядину фигуру в зеленой, перепоясанной ремнями гимнастерке, его улыбку, его спокойствие и уверенность, я решил, что нет, такого человека никто не может подозревать. Потом мне все-таки опять стало страшно и показалось, что Черноков слушает меня с недоверием. Я вспомнил день, когда впервые увидел Чернокова. Нас всех, стоящих в саду, свет ламп, и черные тени деревьев, и стук окна в комнате, и мертвую голову деда с широко открытыми глазами. Сомнений нет: деда убил кто-то из тех, кто был в саду вместе с нами.
Я все-таки досказал всю историю до конца и, кончив, добавил:
- Я, товарищ Черноков, думаю, что если дядя Орудж и не задержал этого, который ранил Джабара, то, может быть, потому, что тот уже успел скрыться... или дядя Орудж торопился отвезти Джабара в больницу... Или, может быть, это была военная хитрость... Бывает же иногда очень важно применить военную хитрость...
Я замолчал, поняв, что говорю глупости, и чуть не заплакал. Очень уж мне стало обидно, что не могу я найти слов, чтоб защитить моего дядю от несправедливых, в этом я был убежден, обвинений.
С трудом я сдержал слезы и, шмыгнув носом, добавил, что дядя Абдулла зарядил свой карабин, чтобы убить шпиона, и что он очень храбрый и честный человек.
Казалось бы, это не имело отношения к делу, но мне хотелось объяснить Чернокову, что на членов нашей семьи вполне можно положиться.
Больше мне нечего было сказать. Черноков внимательно смотрел на меня и тоже молчал. Наконец он встал, прошелся взад и вперед по кабинету и подошел к двери в соседнюю комнату. Он открыл ее настежь и кому-то сказал: "Зайди сюда". Я услышал шаги, и в комнату вошел дядя Орудж.
Я как сидел, так и остался сидеть, не зная, что сказать, и не в силах пошевелиться. Я только чувствовал, что краснею, и смотрел вниз, в пол. Потом сильная ласковая рука потрепала меня по волосам и, ухватив за подбородок, подняла мое лицо кверху. Дядя Орудж смотрел на меня и смеялся.
- Ну, что же ты? - спросил он меня. - Чего ж ты молчишь? - Его лицо сделалось серьезным, и он добавил: - Ты молодец! Ты честный и умный мальчик.
Я все еще ничего не понимал, однако решился поднять глаза. Наверное, я был очень красный.
- Мы совсем его запутали, - сказал Черноков. - Садись, Орудж, успокоим мальчика.
Дядя Орудж сел, и у меня немного отлегло от сердца. Когда находишься в таком положении, всегда легче слушать, чем говорить. Черноков заговорил, глядя в сторону, вероятно, чтобы не смущать меня еще больше.
- Прежде всего, - сказал он, - я хочу сказать, что ты вел себя в этом деле так, как следовало. Из этого я вижу, что ты мальчик, которому можно кое-что доверить. И то, что тебе будет сказано, ты сумеешь сохранить в тайне. Так вот, прежде всего, Джабара ударил не просто прохожий, злой человек. Джабара ударил враг нашей родины. Враг умный и хитрый. Кто он - говорить не будем. Но, во всяком случае, три дня тому назад этот человек перешел границу, чтобы сделать здесь свое дело. Какое? Наверное, вредное нам всем.
- И пограничники его прозевали! - пробормотал я.
Черноков переглянулся с дядей Оруджем, и оба улыбнулись. Я не понял, почему им так весело.
- Тсс, тсс! - сказал Черноков. - Не торопись обижать наших пограничников. Они не прозевали нарушителя границы, они действовали, как всегда, осмотрительно и точно, но об этом мы тоже не будем говорить. Так или иначе, суть дела в следующем: в нашей стране зашевелились враги. Люди, которых не успел нам назвать твой дед, не бездействуют.
Черноков закурил папиросу и положил горящую спичку в пепельницу. Огонек пополз по дереву спички, а Черноков затянулся и продолжал, выпустив дым:
- Будь спокоен, мы не позволим уйти ни одному человеку. Мы выследим всех. Мы ничем не потревожим их до поры до времени и пойдем за теми, кого мы знаем. Они сами нас приведут. Куда? Может быть, на поля, в колхозы, в мастерские ремесленников, на базары, а может быть, кто знает, - в кабинеты некоторых крупных работников.
Огонек спички разгорелся. Он охватил окурок и клочки бумаги, лежавшие в пепельнице. Продолжая говорить, Черноков взял в руку графин с водой.
- Так или иначе, - сказал он, - мы ликвидируем их сразу - всех до одного.
Он плеснул водой на пепельницу, и огонь погас. Теперь в пепельнице лежали обгоревшие спички и пепел. Черноков откинулся на спинку кресла.
- Итак, - сказал он, - ты напрасно заподозрил командира Оруджа, своего дядю, а я, - он посмотрел на часы, - потерял с вами уже двадцать минут.
В это время на столе зазвонил телефон. Черноков снял трубку, и я встал, чтобы уйти и не отнимать у него больше времени.
- Да, - говорил Черноков, - да, хорошо. Пропустите.
Повесив трубку, он велел мне сесть и сказал дяде Оруджу:
- Сейчас увидишь еще одного знакомого.
Я понял, что ему звонили из комендатуры. Мы молча сидели и ждали, пока снова не раздался стук в дверь.
- Войдите, - сказал Черноков.
Дверь отворилась, и вошел Бостан. До сих пор, когда мы вспоминаем с ним то время и наши совместные похождения, Бостан утверждает, что он ничуть не смутился, застав нас с Оруджем. Я не спорю с ним, хотя точно помню выражение полной растерянности, появившееся у него на лице. Он молчал, наверное, минуту, потом с шумом выдохнул воздух и молчал еще полминуты.
- Ну, что же ты? - спросил наконец Черноков. - Садись, рассказывай, зачем пришел.
Нам всем троим очень хотелось смеяться, но мы сидели серьезные, и никто даже не улыбнулся. Постепенно Бостан снова обрел свою обычную самоуверенность. Он сел и даже закинул ногу на ногу.
- Проходил мимо, - сказал он и взял папиросу из коробки, лежавшей на столе, - дай, думаю, зайду к товарищу Чернокову, разузнаю, что и как...
Тут мы не выдержали и загрохотали все трое. Дядя Орудж смеялся, широко открыв рот и сотрясаясь всем телом. У Чернокова только плечи дрожали, а я даже взвизгивал от удовольствия. Бостан сначала смотрел на нас с удивлением, а после стал тоже смеяться, но неуверенно, видимо, опасаясь подвоха.
- Хочешь, я тебе скажу, зачем ты пришел? - спросил Черноков, когда мы немного успокоились. - Ты пришел сообщить мне о странном поведении командира Оруджа, о том, что он не задержал прохожего, напавшего на старика Джабара. Правда ведь?
- Ну, правда, - неохотно согласился Бостан.
Тогда Черноков рассказал ему все, что говорил мне. Бостан слушал, раскрыв рот, но когда Черноков кончил, сказал:
- Я так и думал, только на всякий случай решил проверить.
Черноков улыбнулся, но не стал спорить.
- Идите, мальчики, - сказал он, посмотрев на часы, - у меня сейчас много дела.
Мы встали, и он тоже встал.
- И помните, - продолжал он, - я вам сказал очень важные вещи. Может быть, предстоят большие события. Идите смотрите и слушайте. Вы можете оказать большие услуги своей стране и своему народу. Все важное, что вы узнаете, сообщайте немедленно мне.
- Хорошо, - сказал я, - мы сделаем все, что можем.