Исмаил Сеидхан замолк. Как опытный актер, он умело выдержал трагическую паузу, бьющую по нервам сильнее, чем горячая речь. Лицо ишана побледнело. Его горящие мрачным огнем глаза были устремлены куда-то вдаль, словно он воочию видел все те ужасы и несчастья, которые надвигались на мусульман.
Мюриды, только что покончившие с пловом, окаменели.
- Ох, горе нам, недостойным, - не выдержал Тургунбай.
Исмаил Сеидхан, казалось, только и ждал этого возгласа. Его глаза оторвались от созерцания неведомого. Горькая усмешка чуть тронула тонкие губы, и он заговорил негромко, обращая лицо то к одному, то к другому мюриду. Каждому из присутствующих казалось, что ишан говорит только с ним и только для него.
- Давно уже, ох, давно прогневали мы аллаха. Из поколения в поколение гнев всевышнего лежит на нашем крае. Неоднократные знамения грозного гнева испытали мы в прошлом. Еще наши отцы и деды почувствовали карающую десницу аллаха. Это было тогда, когда в наш благословенный край пришли русские. Но ослепленные дьявольской прелестью противных корану новшеств, принесенных кяфирами, мусульмане не обрели в своем сердце достаточной храбрости, чтобы изгнать неверных из нашего благословенного всевышним края. Аллах давал нам время одуматься. Мы многие годы жили под властью белого падишаха. Русские цари притесняли правоверных, чинили препятствия к распространению светлой веры ислама. Но наши отцы не поняли, что русские пришли сюда не сами, а только исполняя волю всевышнего, наказующего нас за грехи. И язва неверия еще глубже стала разъедать ислам. Сейчас снова поднимается карающая десница разгневанного бога, и ужасы новых испытаний готовы обрушиться на правоверных.
Ишан замолк. Глубокое молчание воцарилось в комнате. И тогда стало слышно, что где-то далеко, может быть, на самой окраине Ширин-Таша скачет всадник. В тишине ночи цокот копыт был слышен отчетливо и вселял в сердца неясную тревогу. Казалось, это скачет гонец, который вот-вот должен осадить коня у ворот дома Тургунбая, спешиться, войти в комнату и поразить всех какой-то страшной вестью. Лица гостей Тургунбая невольно побледнели, глаза тревожно забегали. Но вот цокот копыт, удаляясь, замолк, и все незаметно, но с облегчением вздохнули.
Ишан, казалось, ничего не слышал. А может, и слышал, но знал, куда скачет ночной гонец, и поэтому не встревожился. Разве мало гонцов скачет сейчас во все концы Ферганской долины, извещая верных мюридов Исмаила Сеидхана о скором прибытии в их дом высокого учителя.
- Когда весной нынешнего года русские прогнали своего царя, - снова заговорил ишан после долгого молчания, - думалось нам, что занятые своими распрями, неверные забудут про нас. Думалось, что час освобождения настал. Но мы горько ошиблись. Безбожный пример русских, как зараза, проникает и в наш народ. Выродки, отвернувшиеся от шариата и веры отцов, хотят, чтобы Туркестан пошел по пути русских. В Ташкенте, в Самарканде и даже в Андижане и Коканде бушует смута. По примеру русских, создаются безбожные Советы, посягающие на самые священные устои мусульманства.
Ишан на миг прервал свою речь, и тогда наиболее богатый и самоуверенный, бывавший по торговым делам даже в Петрограде и Москве, Миршараб Алиханов решил вставить словечко.
- Но ведь в Советах есть наши люди, уважаемые и состоятельные мусульмане.
Исмаил Сеидхан бросил на него быстрый, как молния, взгляд и, словно не расслышав слов торговца, продолжал:
- С самых давних пор, со времен глубочайшей древности, существуют люди, особо избранные аллахом, любовь к которым аллах проявил тем, что передал им владение большой долей земных богатств. Сотни тысяч простых людей, не умудренных в богословии, в других науках, в умении владеть и распоряжаться, в умении торговать, работают на избранных аллахом, пашут их землю, взращивают их сады, водят их караваны. Все это делается согласно воле бога, все это освящено нашими вековыми обычаями. Адское порождение большевиков, Советы, требуют передать все наши богатства грязной бедноте, и, хотя в Советах и есть настоящие мусульмане, они будут бессильны. Десять дней тому назад в Ташкенте несколько тысяч голодранцев сошлись на безбожный митинг, созванный большевиками, сыновьями сатаны, да постигнет их грозная кара всемогущего. Они потребовали передачи всей власти в Туркестане Советам, потребовали передачи всей земли тем, кто ее пашет и засевает. И это совершится, если мы, избранные аллахом, не будем едины.
- Что же делать, учитель? Скажите! - не вытерпел Тургунбай.
Исмаил Сеидхан с минуту молчал. Все поняли, что сейчас ишан скажет что-то очень важное, может быть, то самое, из-за чего он так спешно приехал в Ширин-Таш.
- Люди, посвятившие всю жизнь изучению божественных откровений, давно предусмотрели надвигающуюся опасность, - снова заговорил ишан. - Наш духовный глава, человек праведной жизни, святой Миян Кудрат Хозрат благословил нас, своих учеников, на борьбу с надвигающейся опасностью. Недавно в Коканде самые ученые и уважаемые люди, люди, известные своими познаниями ко рана и шариата, решили создать общество для защиты нашей религии, для защиты веками освященных обычаев, установленных святым пророком по повелению бога. Святой Миян Кудрат Хозрат благословил назвать общество борцов за веру славным именем "Улема". Все глубоковерующие почтенные люди должны вступить в это общество и всеми силами содействовать его процветанию. Они должны использовать свое влияние на простой народ, чтобы, если будет нужно, поднять всех мусульман на джихад - священную войну против неверных и нечестивых отступников от корана, ибо пророк сказал: "Убивайте неверных всюду, где вы их ни встретите!" Священное общество "Улема" призовет правоверных и поведет их на битву за торжество ислама.
Ишан закончил свое обращение к мюридам. Несколько мгновений стояла тишина.
- Ахрос, хватит. Ложись отдыхай! - донесся со двора голос Турсуной. Тургунбай недовольно покосился на двери, но не двинулся с места.
- Значит, скоро будет война, - первым заговорил Миршараб. - А как же хозяйство? Как же с хлопком?
- На джихад уйдут все мужчины. За хлопком ходить будет некому. Надо сеять только пшеницу, - спокойным тоном проговорил мулла Сеид Гияс.
Тургунбай удивленно взглянул на муллу. Настоятель мечети был одним из самых крупных землевладельцев в селении. Его поля всегда засевались хлопком. "Как же это он так легко от дохода отказывается?" - пронеслось в голове Тургунбая. Но Сеида Гияса поддержал Исмаил Сеидхан.
- Конечно, хлопка засеем очень мало, - уже тоном делового человека заговорил он. - Но уважаемые хозяева посевов если и потеряют на этом, то незначительно. Пусть все они помнят святые слова корана: "Надо верить в бога и его пророка и вести священную войну на пути бога, отдавая на это свое имущество и себя самих". Да и потеряют-то они не так уж много. Во-первых, имущество кяфиров и наших отступников перейдет в их руки. Во-вторых, священная война с неверными потребует мало хлопка, но много зерна. Зерно подорожает. И, наконец, победа над Советами даст нам возможность быстро наверстать упущенное.
- А что будут делать те, кто не может сражаться? Ведь для посевов зерна надо вдесятеро меньше народа. Что будут делать наши батраки-издольщики? - допытывался Тургунбай.
- Путь каждого человека проистекает так, как угодно всевышнему. Создатель мира одинаково заботится о каждой живой твари. Не пропадут и те, кто лишен будет работы на полях, - вдохновенным голосом ответил Исмаил Сеидхан и, помолчав, закончил с оттенком злорадства. - Они пойдут в города. Пусть новая власть заботится о безработных. Пусть кормит их.
- А старые запасы хлопка надо быстро отгрузить, - радуясь, что предвосхитил мысль ишана, заговорил Миршараб. - Пусть в Туркестане ни одной коробочки не останется.
Но юркий торгаш не угадал. Ишан снова бросил на него острый взгляд, затем заговорил медленно, словно рассуждая сам с собой.
- Хлопок, который сейчас лежит на складах, найдет себе другого покупателя. В Россию его отгружать не надо. Новая власть не сможет купить за границей хлопок. Без нашего хлопка русские текстильные фабрики станут. Рабочие этих фабрик останутся без работы, будут голодать, будут недовольны новой властью, недовольны большевиками. Они не с такой охотой, как сейчас, будут поддерживать новую власть, а это помощь в нашей борьбе с нарушителями корана и шариата. Велик аллах!
- Велик аллах! - согласным хором ответили мюриды своему ишану. Они больше не задавали вопросов, убежденные в том, что все продумано и подготовлено людьми, значительно более умными и опытными, чем они, простые деревенские богатеи. А Исмаил Сеидхан поучал своих учеников, как действовать в ближайшие дни.
- Нужно, чтобы все почтенные и состоятельные люди объединились на борьбу с заразой, вступили в общество "Улема". В Ширин-Таше призывать к этому должны вы - пятеро. Рассказывайте всем о поругании правоверной религии большевиками, о том, что большевики осквернят мечети, заставят всех есть свинину, заставят сделать всех жен общими, а того, кто не согласится на это, подвергнут унижениям и притеснению. Надо всемерно разжигать священную ненависть правоверных мусульман к осквернителям нашей религии - к русским и нашим собственным отступникам от святого ислама.
- Истинно! Истинно! - согласно кивали головами мюриды.
- Особо обратите свое внимание на батраков и издольщиков, работающих у вас. В конечном счете, воевать с неверными придется им. Надо так раскалить в правоверных ненависть к новой власти, к большевикам, чтобы все мусульмане, начиная от самых бедных, поднялись на защиту корана и шариата. А вам, почтеннейший Сеид Гияс, - обратился Исмаил Сеидхан к мулле, - надо во время каждой вечерней молитвы обращаться к правоверным с проповедями, раздувая в них пламя желания пострадать за веру. Ежедневно напоминайте о том, что каждый погибший в битве с неверными в дни священной войны войдет в райские сады, и прекрасные гурии рая будут наградой храбрецу. Но мы с вами еще отдельно поговорим о тех мыслях, которые надлежит в эти дни преподать правоверным.
В эту ночь гости поздно покинули дом Тургунбая Уже далеко за полночь Баймурад запер ворота за Сеидом Гиясом. Мулла ушел самым последним, после обстоятельной беседы с Исмаилом Сеидханом с глазу на глаз.
Только оставшись наедине с ишаном, Тургунбай решился обратиться к нему с просьбой, которая целый вечер не давала ему покоя.
- Светоч веры, - заговорил он, когда дверь за Сеидом Гиясом закрылась, - позвольте недостойнейшему из ваших верных мюридов обеспокоить вас своей ничтожной заботой.
- Говори, - милостиво разрешил ишан. - Я тебя выслушаю и помогу. Говори.
Исмаила Сеидхана клонило ко сну. Усталое тело просило отдыха. Сказывался многоверстный путь верхом от Шахимардана до Ширин-Таша. Веки, будто смазанные клеем, неудержимо слипались, комната, казалось, плавала в тумане и даже голос Тургунбая звучал откуда-то издалека.
Но ишан Сеидхан хорошо знал, что собой представляет Тургунбай. Он не сразу остановил на нем свой выбор, когда думал, в чьем доме создать сегодняшнюю беседу с мюридами. Однако в конце концов избрал Тургунбая. И личные наблюдения, и отзывы людей, знавших Тургунбая, - все говорило о его фанатичной религиозности, суровой замкнутости и жестоком решительном характере. Такой человек всегда нужен, особенно в нынешнее неустойчивое время. И, с трудом раскрывая слипающиеся глаза, Исмаил Сеидхан повторил:
- Говори, что тебя печалит.
Присев на край ковра рядом с ишаном, Тургунбай рассказал ему все, что услышал сегодня от Баймурада. Узнав, что Тургунбай на три года отпускал дочь в Ташкент, Исмаил Сеидхан укоризненно покачал головой, но не прервал рассказа своего мюрида. Когда, закончив свою жалобу, Тургунбай горестно замолк, ишан спросил его:
- Значит, ты послал кузнеца с сыном в Турт-Агач? Долго они там пробудут?
- Не больше недели, светоч веры, а могут и дней за пять все сделать. Саттар-кузнец - вероотступник и смутьян, но работать умеет.
- То, что сыну кузнеца понравилась твоя дочь, случайность. Ее легко исправить. Опаснее всего то, что в Ширин-Таше живут такие люди, как Саттар-кузнец. Они, как язва, разъедают наш мусульманский мир. Они страшнее русских, страшнее всех неверных. Если русские бунтовщики и такие отступники от веры, как Саттар, соединятся, мир ислама погибнет. Вам надо избавиться от Саттара-кузнеца.
Тургунбай безнадежно махнул рукой.
- Он тут всей голью верховодит. Не он нас, а мы его боимся. Без вашей помощи, святой отец, мы бессильны.
Ишан с презрительным сожалением посмотрел на Тургунбая. Резкое слово готово было сорваться с губ Сеидхана, но, помолчав с минуту, он вместо укоризны спросил своего, уныло повесившего нос мюрида:
- В каком возрасте твоя дочь?
- Она уже взрослая девушка, учитель. Моя Турсуной была почти невеста, когда умерла ее мать, а тому уже минуло три года.
- Где она сейчас?
- Здесь, в доме. Удостоите взглянуть?
- Позови!
Тургунбай, несмотря на тучность и природную неповоротливость, быстро, как юноша, вскочил на ноги и выбежал во двор.
Глаза ишана засверкали от восхищения, едва лишь он взглянул на Турсуной. Взволнованная девушка стояла без паранджи с открытым лицом. На ее длинных ресницах дрожали капельки слез.
Только что впервые в жизни девушка не захотела подчиниться отцу. Тургунбай требовал, чтобы дочь пошла к ишану без паранджи, но Турсуной категорически отказалась. Вначале Тургунбай торопливым шепотом уговаривал ее, затем так же шепотом начал ругаться, но видя, что ничего не помогает, ударил дочь по щеке.
Девушка, напуганная яростью отца, готового в угоду ишану убить дочь, подчинилась требованию Тургунбая. Сейчас она стояла перед ишаном, раскрасневшаяся от волнения и перенесенного оскорбления, готовая каждую секунду расплакаться, и от этого еще более прекрасная.
Исмаил Сеидхан был поражен красотой девушки. Он бесцеремонно разглядывал Турсуной взглядом знатока, понимающего толк в женской красоте. Слезы на глазах девушки ишан приписал смущению и робости, которые, по его мнению, испытывала Турсуной при встрече с ним. Не спуская восхищенных глаз с девушки, он ласково проговорил:
- Не бойся меня. Я всего лишь скромный служитель бога. Подойди поближе. Ну, подойди.
Но девушка оставалась неподвижной.
Тургунбай злыми и одновременно испуганными глазами смотрел на дочь. Неподвижность девушки, ее смущение и испуг казались Тургунбаю оскорблением, наносимым неразумной девчонкой святому старцу. Не спуская глаз с дочери, он зло проговорил сквозь стиснутые зубы:
- Ты что, оглохла? Подойди ближе.
Турсуной вздрогнула, как от удара кнута, и, сделав нерешительно два крошечных шага, вновь остановилась почти на том же месте, где стояла вначале. Тургунбай побелел от ярости.
- Подойди ближе. Еще ближе! - рявкнул он. Но ишан охладил рвение своего мюрида.
- Не надо кричать, почтенный брат Тургунбай. Твоя дочь ничем не провинилась. Скромность и стыдливость - самые драгоценные украшения девушки, - снисходительно проговорил он и снова ласково спросил Турсуной:
- Говорят, ты хочешь уехать в Ташкент. Правда это?
Девушка ничего не ответила.
- Правда это? - повторил Исмаил Сеидхан.
В голосе его не было раздражения, хотя он не привык повторять свои вопросы.
Тургунбай не верил своим ушам. Святой ишан, сам Исмаил Сеидхан, хранитель могилы святого Али, назвал его братом. Он так был поражен и обрадован, что даже не расслышал, как, еле шевеля губами, Турсуной ответила на вопрос ишана:
- В Ташкенте лучше. Там веселее…
Исмаил Сеидхан снисходительно улыбнулся, но затем заговорил вдохновенным тоном пророка.
- Ташкент теперь - гнездовье дьявола. Дьявол раскинул в этом городе все свои богомерзкие прелести, чтобы совлечь с пути, предначертанного аллахом, души всех нестойких в вере мусульман. Бойся, девушка, смрадного дыхания дьявола, хотя с виду дьявол и его слуги обольстительны. Знаешь ли ты, что ожидает отступников от веры, нечестивцев, оскорбляющих словами или делами могущество аллаха?
- Знаю, - замирающим от страха голосом ответила Турсуной.
- Отступившие от веры понесут жестокое, но справедливое наказание уже в здешней жизни, но еще более страшные муки ожидают их за гробом. Языки нестерпимого адского пламени будут постоянно лизать их тела. Пищей отступников будут ядовитые плоды, наполненные горячей золой, питьем - горячие зловонные помои. Знаешь ли ты об этом, девушка?
- Знаю, - еле слышно прошептала Турсуной.
От ее былого упорства не осталось и следа. Гулкий голос ишана казался ей громом, грохотавшим под сводами обширной комнаты. Она только мельком видела горящий взгляд Исмаила Сеидхана и теперь не решалась поднять на него глаз. Ноги девушки подкашивались. Казалось, еще мгновение - и она без чувств упадет на ковер, застилающий пол.
Исмаил Сеидхан заметил впечатление, произведенное им на Турсуной, и был доволен тем, что довел девушку почти до обморока. Снова прежним добродушно-снисходительным тоном он закончил:
- Иди с миром и помни, что только смирение перед богом и его служителями приличествует мусульманке и спасет ее от загробных мук. Будь беспрекословна воле своего почтенного отца. Слабый женский ум бессилен перед кознями дьявола, а поступками убеленных сединой мужчин руководит промысел божий. Иди с миром и будь покорна.
Пошатываясь, почти без памяти, вышла Турсуной из комнаты. Войдя к себе, она рухнула на постель и залилась горькими слезами.
Тургунбай, закрыв за дочерью двери, снова опустился на край ковра неподалеку от ишана. Приложив правую руку к сердцу и склонившись до полу, он хрипловатым от волнения голосом произнес:
- Светоч веры! Я до последних дней своей жизни буду вспоминать великое благодеяние, оказанное вами. Моя дочь вошла сюда непокорной и дерзкой, а вышла усмиренной и плачущей. Поистине вы совершили чудо.
- Твоя дочь - чудесный драгоценный камень, брат Тургунбай, - заговорил Исмаил Сеидхан. Сейчас его голос звучал не совсем уверенно, словно, произнося лестные для Тургунбая слова, ишан думал о чем-то другом. - Этот драгоценный камень надо беречь. Он может украсить жизнь благородного и добродетельного человека, но может послужить и оружием величайшего соблазна. А что если твоя дочь действительно уедет в Ташкент, если, подпав под влияние отступников от корана и шариата, она встанет на путь разврата и греха? Что тогда будет с тобой? Что скажут о тебе все почтенные люди Ферганы?
Тургунбай даже почернел при одной мысли, что дочь способна так опозорить его седины. Закрыв лицо руками, он низко наклонился над ковром и сдавленным голосом проговорил:
- Убью! Своей рукой зарежу, если такое случится.
- Если зло случится, то смерть только покарает преступницу, но не исправит совершенного зла, - задумчиво проговорил Исмаил Сеидхан и затем, после недолгой паузы, добавил: - Твою дочь надо выдать замуж. Выдать за добродетельного и благородного человека.
- Первому нищему отдам. Пусть только посватает человек, твердый в вере, настоящий мусульманин.