За его спиной щелкнул замок, это закрылась дверь, через которую он выбежал в коридор. С площадки коридора начиналась лестница во второй этаж. Марч занес было ногу, но остановился, услышав хорошо знакомый смех. Марч принялся колотить руками в дверь, за которой, по его мнению, скрывался Стром.
- Эй вы, Стром, выходите! Я погорячился. Пожалуй, я действительно хватил лишнего…
Ответа не было.
- Стром, - сказал он, - вылазьте немедленно.
- Мы еще встретимся, Марч, - раздалось сверху.
- Стром! - закричал Марч, и эхо ответило ему из вестибюля. Бормоча ругательства, Марч стал подниматься вверх. На полпути к первой площадке он услыхал над головой смех. Взглянув наверх, Марч увидел над собой ненавистное лицо и успел заметить падение тяжелой гири… Он поспешил посторониться, - но было поздно. Через секунду он уже полумёртвым катился по лестнице.
- Готово, Мильфорд, выбрось падаль…
- Есть, сэр…
Взвалив на спину полумертвого Марча, Мильфорд потонул в тумане. Он нес его к Темзе, чтобы сбросить труп в холодные воды. Не доходя до моста, он услышал шум и, бросив Марча на подъезд ближайшего дома, бросился бежать.
Пробежав квартал, Мильфорд остановился, выстрелил и побежал снова.
Спасшись из "Девятки треф", Айрис большими глотками жадно впивала в себя воздух, но мертвящая тишина спящего города ее давила.
И как раз в то мгновение, когда она это подумала, кристально-чистая тишина внезапно нарушилась. Где то совсем близко, в каких-нибудь ста метрах, прогремел выстрел. Бум!.. - повторило эхо среди спящих домов, - бум… бум… - пронеслось невидимыми кругами над дремлющими водами Темзы и унеслось дальше с ветерком, ласкающим своды нежной листвы. Выстрел. Револьверный выстрел.
Еще несколько мгновений царила тишина, затем раздались какие-то непонятные звуки: дверь, что ли, затворилась, были ли это убегающие шаги. Айрис, стоявшая на мосту, пришла в себя.
- Кто мог стрелять этой ночью?.. Надо посмотреть, надо действовать.
Она оставила перила моста, за которые держалась, и поспешила в тот переулок, из которого, как ей показалось, раздался выстрел.
Но как она ни искала, она ничего не могла найти.
Переулки, извивающиеся по направлению к центру, мирно спали, и выстрел, разбудивший эхо, не разбудил больше никого. Айрис прошла один переулок за другим, но все они были пустынны. Неужели ей приснилось. Она бросила поиски и из лабиринта переулков вышла к мосту.
Прямо на ступеньках лестницы одного из домов перед ней лежал человек. Он лежал и судя по всему был мертв.
Айрис провела рукой по лбу.
Дом был как раз против того места, на котором она за несколько минут до того стояла. Дом спал тогда, он спал и теперь. Откуда бы выстрел ни раздался, но только не из этого дома, - в этом Айрис готова была поклясться.
Но кем мог быть неизвестный, лежавший перед ней? И жив он или умер?
Он был жив.
Когда она положила руку ему на сердце, она ясно почувствовала, что оно бьется. Кроме того, из горла у него вырывался тяжелый хрип. Но почему он лежал?
Достаточно было поверхностного осмотра, чтобы выяснить причину. На виске зияла длинная рана, точно борозда в кроваво-красной земле. Волосы слиплись от крови, и кровь залила весь правый глаз, так что он производил впечатление кровоточащей раны.
- Джеральд! - вскрикнула Айрис. - Джеральд!..
Она только хотела подняться, чтобы позвать на помощь, как на плечо легла тяжелая рука:
- Вам следовало бы действовать попроворнее, если вы принялись грабить. Вы арестованы!..
Очень кстати явился полисмен. Не слушая объяснений Айрис, он поднес к губам свисток и засвистел.
- Не тратьте зря ваших слов. Они вам очень скоро пригодятся. Это вы, Керкинк? Скорей вызовите карету "скорой помощи", а я тем временем присмотрю за ней. Но только скорей!..
Айрис не успела опомниться, как очутилась в тюремном автомобиле, который умчал ее в тюремный замок…
Часть третья
Happy end!
Глава I
Полуночная свадьба
(Стефан Цвейг)
Шестьдесят четыре человека осужденных, мужчин и женщин, сидели, забитые в беспорядке, под низкими сводами погреба, в темноте, с запахом винных бочек и гнили.
Жалкий огонь в камине скорее тускло освещал, чем согревал.
Большинство в оцепенении лежало на соломенных матрацах.
Некоторые писали на единственно разрешенном деревянном столе, при колеблющемся свете восковой свечи, прощальные письма.
Они знали, что жизнь их прекратится, раньше чем угаснет в этом холодном месте синеватый, дрожащий огонек свечи.
Неподвижно и безмолвно уставились они в темноту, как в преддверии могилы, ничего больше не ожидая и ни с чем не обращаясь больше к живущим.
Вдруг послышались тяжелые твердые шаги, загремели ружейные приклады и заскрипел ржавый засов.
Все вздрогнули.
- Неужели за нами?
От притока холодного воздуха через открытую дверь всколыхнулось синее пламя свечи.
Но скоро улеглась внезапно вспыхнувшая тревога.
Тюремщик только что доставил дополнительную партию человек в двадцать осужденных и безмолвно, не указывая места в переполненном помещении, свел их вниз по лестнице.
И снова застонала тяжелая железная дверь.
Только что доставленные почувствовали враждебность своих предшественников.
И раньше под сводами царила ужасная тишина, теперь она стала еще мрачней.
И звонкий, ясный, как будто из другого мира попавший, внезапно прорезал эту тишину крик, светлый, сверкающий крик, который непреодолимо разрушал безучастность, подавленность этого покоя.
Айрис, прибывшая вместе с другими, вдруг встрепенулась вся, протянула руки и с восторженным криком:
- Джон, Джон, - бросилась к молодому человеку, который в стороне от других стоял, прислонившись к решетке окна и, в свою очередь, рванулся навстречу к ней.
И как два пламени одного огня горели они телом к телу, губами к губам, так тесно сжимая друг друга, что, когда внезапно слезы восторга полились по их щекам, рыдание, казалось, рвалось из одного горла.
На одно мгновение отделились, не веря, что в действительности чувствуют друг друга, и, испуганные избытком невероятности, снова сжали один другого в еще более пламенном объятии.
Они плакали, говорили, рыдали, кричали, одним общим дыханием потонув в бесконечности своего чувства, совершенно не обращая внимания на присутствовавших изумленных, и изумление это вернуло их к жизни и заставило приблизиться к действительности.
- Ты, это ты, Айрис, не умерла, ты жива!..
- Я измучилась, Джон, от двойственности вас… измучилась. Один ненавистный, нелюбимый, враг семьи, другой любимый. Помнишь, Джон, когда я пришла в первый раз?..
- Ты была тогда в платье с красными слонами…
- Милый!..
И снова слились в объятии.
- За что арестовали тебя, Айрис, за что?
- Это все он. Он измучил меня, издевался, как над кокоткой, я его ударила, Джон, кинжалом, жаль, не убила, но мне казалось, Джон, что, быть может, это ты. Я терялась, я бежала. На улице натолкнулась на труп. Это был мой брат Джеральд.
- Убит?!
- Нет, он дышал, но я не знаю, ничего не знаю. Меня арестовали сейчас же, обвинили в братоубийстве и теперь…
- Нас ждет казнь, Айрис.
- Джон, мы вдвоем сейчас, вместе живем в этот час, не будем думать о казни. Расскажи, Джон, как ты попал сюда?!
- Я бежал из дома, Айрис, а на другой день твоя записка, твоя записка, Айрис, свела меня с ума. Я бродил по городу, играл в казино, выиграл бездну денег, и тут меня арестовали за убийство Строма, за грабеж, и меня то же, как и всех здесь находящихся, ждет казнь.
- Так это вы, Бертон, - подошел к нему старик с глубокой белой бородой, трясущийся от старости.
- Да, это я, Джон Бертон.
- Прошу вас, мистер Бертон, только на пару слов.
И они отошли вдвоем в угол и о чем-то тихо разговаривали.
Айрис видела, как изумление поразило Джона, она видела, что старик сунул ему в руку какие-то бумаги.
Она вся в напряжении ждала, ждала, когда Джон, ее Джон, подойдет к ней.
Джон подошел, еще полный впечатления от разговора со стариком. Айрис пристально глядела на него, как бы еще не веря в его присутствие, и снова прижималась к нему, не покидая его объятия. И этот трогательный вид молодой искренности странным образом потрясал их товарищей по несчастью.
Недавно еще все оцепенелые, усталые, равнодушные, недоступные никакому ощущению, обступили они так странно со страстным пылом соединившуюся пару.
При этих чрезвычайных обстоятельствах каждый забыл про свою собственную семью, каждый чувствовал потребность выразить им свое сочувствие или сострадание.
С гордым видом пылкая Айрис не допустила никаких соболезнований.
- Нет, что вы, я счастлива. Бесконечно счастлива только от одного сознания, что умру в один и тот же час вместе с ним. Не надо печалиться, не надо, только жаль, что я не жена его.
Айрис сказала это простодушно, без всякого намерения и, почти уже забыв сказанное, снова отдалась объятию любимого, но высказанное желание глубоко растрогало ее. Между тем старик, говоривший с Джоном, скользнул к какому-то пожилому человеку и тихо начал шептаться с ним. Того сказанные шепотом слова очень смутили, он быстро поднялся и направился к Айрис и Джону.
- Леди и джентльмены, мое крестьянское платье скрывает патера, и если у меня отсутствует одежда, то я чувствую, что пастырское достоинство и сила не изменились. Я готов совершить обряд.
- Но я замужем.
Старик, посмотрев ласковыми глазами на Джона, сказал:
- Мисс, вы не правда ли замужем за человеком, похожим на нашего товарища? Это верно, Вы юридически жена Строма, но, как мне кажется, церковного брака у вас не было.
- Да, церковного обряда не было. Но, мистер, я замужем за Стромом.
- Стром - это я, - сказал Джон.
- Значит, мисс, церковь осветит ваш брак с мистером Стромом и только.
- Айрис, помнишь, я сказал: "Будьте моей женой, Айрис". Я жду твоего решения, жду.
Айрис беспомощно оглянулась вокруг.
- Вы не бойтесь, Айрис, вы правы. И церковь должна осветить вашу любовь к этому человеку, - сказал Старик.
Айрис с любовью и тоской взглянула на Джона.
- Я согласна! - сказала она.
Она преклонила колени на твердых плитах и поцеловала руку патера.
- Прошу вас в этом недостойном месте совершить венчание.
Остальные, глубоко потрясенные, что это глухое место смерти в одно мгновение будет обращено в храм, невольно были растроганы возбуждением невесты и с трудом скрывали это разнообразной торопливой деятельностью.
Мужчины поставили в ряд немногочисленные стулья, зажгли восковые свечи вокруг железного распятия и таким образом обратили стол в алтарь.
Женщины быстро сплели жалкий венок из тех немногих цветов, что были у них.
Между тем патер с нареченным супругом Айрис вошел в соседнее помещение и сначала исповедовал его, а затем ее. После этого они подошли к импровизированному алтарю, и на несколько минут воцарилась необыкновенная тишина, как вдруг караульный солдат, охваченный каким-то подозрением, открыл дверь и вошел.
Когда он заметил странные приготовления, невольно его темное лицо сделалось серьезным и благоговейным.
Он остался стоять у дверей, никого не беспокоя, и сделался сам молчаливым свидетелем необыкновенного венчания.
Настала такая тишина, что, казалось, слабое пламя свечей не колебалось.
И этим церемония закончилась.
Айрис поцеловала руку патера, а каждый из осужденных старался сказать им особенно сердечные слова. В это мгновение никто не думал о смерти и те, кто боялись ее, не ощущали больше страха. Когда поздравления окончились, Джон с любовью взглянул на Айрис.
- На жизнь…
- И смерть! - прибавила Айрис, целуя его и прошептала: - Красные слоны принесли мне счастье.
Джон еще крепче прижал ее к себе.
Между тем старик стал шептаться с некоторыми другими, и скоро можно было заметить, как началась какая-то особенная деятельность.
Мужчины выносили соломенные матрацы из соседнего маленького помещения. Старик подошел к ним, и, улыбаясь, сказал;
- Я и все товарищи по заключению охотно по случаю бракосочетания преподнесли бы вам подарок, но какой земной дар может иметь значение для тех, кто не в силах удержать собственную жизнь! Так вот, мы все предлагаем вам то, что имеет для вас ценность и радость - тишину отдельного помещения в последнюю брачную ночь.
Айрис не выдержала - крепко и звонко расцеловала старика.
Глава II
Бегство старого Марча
(Герберт Уэльс)
Ночью перед самым рассветом старый Марч проснулся.
Как тихо кругом…
Странная необычайная тишина! Такое отсутствие шума было редкостью для этого места. Было темно, но не совсем.
Палата была тускло освещена лампой с синим абажуром…
Три ближайших кровати были не заняты, а за ними человек, метавшийся и бормотавший почти беспрерывно, затих на время.
Человек, который бредил, умер три дня тому назад.
Человека, который внезапно ужасно вскрикивал, перевели в другую палату.
Через открытую дверь можно было видеть площадку и маленькую, слабо освещенную комнатку за ней, где надзиратель Бранд сидел, скрестив руки и уткнув подбородок в грудь, и спал перед разложенным пасьянсом. У ног валялась газета. Он, по-видимому, был один, он мог так спать.
В незавешенные окна заглядывала ночь: во мраке были видны полоска очень черной тучи и пять бледных звезд.
Под ними можно было неясно разглядеть очертания ветвей и большую верхушку молодого дуба, еще сохранившего свои листья, и деревья вдоль, первой изгороди.
Эти очертания становились отчетливее по мере того, как он вглядывался. Это было похоже на медленное проявление фотографической пластинки в темной камере.
Звезды расплывались. Их было пять. Теперь их осталось только три; две другие растворились в бледном разливающемся свете.
Не рискнуть ли выйти на площадку? Если Бранд проснется, он сошлется на какую-нибудь естественную надобность. Он был с Брандом в хороших отношениях. "Действуй не медля - мудрейшее из правил".
Марч быстро выскользнул из постели и набросил халат и туфли. Тише! Что это? Это просто кто-то храпит. Больше ничего. Он вышел и постоял на площадке. Бранд спал как бревно. Поднял газету.
Каменная лестница была освещена и пуста, а из открытой двери налево, внизу, доносилось громкое дыхание спящего. Казалось, весь мир спал, кроме Марча.
Где-то вдали неистово кто-то кричал, но эти звуки ослаблялись расстоянием и дверьми. Они делали тишину вокруг еще более ощутимой.
Что-то зашевелилось, раздался легкий треск, от которого сердце Марча бешено забилось. Затем звучный удар…
Ничего, это часы внизу били шесть.
Очень спокойно, но очень решительно он спустился вниз. Какая-то интуиция, какой-то инстинкт влек его. Он нащупал дверь, взглянул, она была приоткрыта. Не заперта.
Ни на ключ, ни на засов. Коллега Бранда отправился куда-то по своим личным делам. В лицо Марчу пахнул холодный воздух свободы.
Дверь тихо открылась и закрылась, и Марч очутился на крыльце левого флигеля дома умалишенных, созерцая тусклый мир, освещенный ноябрьской зарей.
Было темно, но ясно - мир черных очертаний и бесцветных форм. Все выглядело так, как будто только что вытерто мокрой тряпкой. Было хотя и холодно, но без резкого пронизывающего ветра.
Он пересек усыпанную песком аллею, остановился и прислушался. Нигде ни звука… Что ему надо было вспомнить?..
- Ах, да, газета… прочту потом…
Он перешел на траву потому, что его шаги гулко отдавались на песке. Трава зашуршала. Она была покрыта инеем, и его ноги оставляли черные пятна на влажной серебристо-серой поверхности.
Он торопился уйти от тяжелой черной массы зданий дома умалишенных на открытое место, в холодный воздух свободы. Он откинул щеколду и прошел через маленькую железную калитку в железной ограде, отделявшей нарядную лужайку фасада от капустного поля. Калитка слегка завизжала на петлях, и он открыл и закрыл ее очень осторожно. Он двинулся через поле. Тропинка скрывалась перед ним в тумане. Она как будто проходила мимо него, между тем как он отбивал такт. Он не мог вспомнить, куда шла это тропинка, ни ее направления по отношению к месту, которое он искал. Но с каждой минутой становилось светлее.
С каждой минутой становилась светлее. В небе было что-то темное и неподвижное, нависшее над ним, казалось, наблюдавшее за ним. Он изо всех сил старался игнорировать это смутное нечто, потому что боялся своего собственного воображения. Но вдруг он ясно увидел, что это были только верхушки деревьев, выступавшие над мглой.
Очевидно, это был ряд деревьев вдоль ограды, параллельной фасаду дома умалишенных. Он должен был пройти между ними, если хотел спуститься вниз по откосу.
Он оставил тропинку и медленно двинулся по замершему краю канавы. Он шел вдоль длинных рядов стеблей капусты, черных, съежившихся в растрепанных, похожих на спешившихся казаков, стоящих на часах. Все они склонялись к нему и точно прислушивались к звуку его шагов.
Ему было довольно трудно перебраться через плетень, и терновник расцарапал ему щиколотку. За изгородью участок шел вниз по откосу, и туман стал белее и гуще. Он совершенно окутывал ручей. Марч шел медленно. Он не боялся преследования.
Бранд войдет в палату не раньше чем через час; они еще не скоро хватятся его.
Он глубже и глубже уходил в мягкую мглу. Теперь он шел по высокой влажной съежившейся траве. Он обернулся посмотреть на дом умалишенных, но его уже не было видно.
Что это, кто-то разговаривает или это бьется сердце какого-то неугомонного, волшебного механизма?..
Это был ручей. Теперь все было просто и легко.
Он пошел вдоль ручья. Сухая трава была здесь гуще.
А что это такое, точно более густой и плотный туман внутри тумана? Это была стена.
Марч долго стоял неподвижно у ручья под стеной.
Наконец он встряхнулся и с большим трудом, цепляясь за плющ, вскарабкался на верхушку стены.
Наступил уже день, и туман рассеялся. Над холмом теперь виднелись крыщи строений Кэммердоун-Хилла, лишенные всякого очарования, мрачные, банальные. Откуда-то с той стороны доносился собачий лай.
Развернул газету и стал быстро проглядывать ее… Как давно он не читал этих строк, этих столбцов с объявлениями, среди которых когда-то постоянно было на одном и том же месте его объявление…
И тут сердце Марча забилось… Он вспомнил Строма…
Вспомнил его, и его кулаки злобно сжались.
- Наконец-то я рассчитаюсь с ним…
Но вот его взгляд остановился:
"Казнь братоубийцы… Айрис, урожденная Марч, пойманная на месте преступления, приговорена к казни. На этих днях приговор будет приведен в исполнение…"
Старик побледнел, сжавши газету. Что делать… Что…
Теперь холод пробирал его насквозь, и он так устал, что вся его энергия исчезла. Вдруг он вздрогнул: на холме, с которого открывался вид на парк, стоял какой-то человек.