Темка улыбнулся, вспомнив восхитительно пахнущие брусочки. Как же вкусно засунуть такой в рот, катнуть языком. Высосать мед, разжевать воск до маленького комочка. Вот только выбрать, какой попробовать первым: вот этот, бледно-желтый? Или тот, с медным отливом? А может быть, темный?…
Выстрел прогремел, когда медовый сон почти накрыл Темку. Княжич вскинулся, и в ту же минуту грянул дружный залп. Закричал Александер, всхрапнули кони. Нападение! Темка откатился к бортику; зашипев от боли, приподнялся на забинтованных руках. Где-то в глубине фургона завизжала Лисена. Обернулся солдат, прикрикнул на княжича, чтобы башку свою не подставлял. Темка и внимания не обратил: там же Митька! Безоружный! Выстрелы, кажется, со всех сторон. Облако пыли, поднятое копытами лошадей и колесами повозок, забивало глаза. Олень-покровитель, такими руками даже пистолет не удержать!
Захрипел возничий, повалился. Мелькнуло расплывшееся на синем мундире багровое пятно. Снова вскрикнула Лисена. Темка сжал зубы, рванулся – и в последний миг ухватил вожжи. Боль резанула пальцы, аж в глазах потемнело.
Выросла, словно ниоткуда, Дега, Митька скатился с седла, бросился к изголовью Темкиной постели, выхватил пистолет. Споро заработал шомполом. Темку чуть отпустило – живой! Друг бухнулся рядом, сощурился, целясь во всадника без мундира. Выстрел! Мимо; мужчина обернулся, вскинул оружие. Митька, дернувшийся было перезарядить, застыл. Темке почудилось: направленное на них дуло стало огромным, вот-вот поглотит и княжичей, и фургон вместе с лошадьми. Но незнакомец не стрелял; гикнул, ударил коня в бока и помчался наперерез.
– Держись! – дико закричал Митька, и Темка только сейчас увидел, что они несутся в сторону оврага.
– Митька, прыгай! – Темка натянул вожжи, да тут бы и здоровый мужик не удержал. Друг рванул за плечи, швырнул в глубь повозки. Завизжала уже охрипшая Лисена. "Успел выпрыгнуть?" Но Митька вдруг оказался рядом, подмял под себя ревущую девчонку, вжал Темку в угол. Треск, грохот, тряхнуло так, что потемнело в глазах.
…Тишина. Темка мотнул головой: может, он оглох? Но вроде слышно потрескивание дерева. Прилетели издалека крики, ржание, а вот выстрелов не слышно. Над головой – дощатая стена повозки, под лопатку давит что-то твердое, а локоть упирается в тканый полог. Руки болят – как снова в огонь сунули. Всхлипнула рядом Лисена. Митька приподнялся, выпуская девочку, глянул на Темку. На сером от пыли лице светлые глаза казались огромными:
– Это был солдат из моего гарнизона.
Темка дернулся встать, но тут же повалился обратно на спину.
– Папа!!! – Лисена рванулась к покореженному выходу.
Мальчишки переглянулись: бой кончился. Вот только в чью пользу? Послушался стук копыт. Княжич Дин качнулся, закрывая собой Темку, направил пистолет на выход – и тяжело уронил руку. В фургон заглянул солдат в синем мундире, прищурился в полумрак:
– Живы?
Митька вылез сам, Темке помогли. Испуганные лошади отнесли повозку далеко от боя. Мелькнула фигурка Лисены, девочка бежала туда, где бродили кони с пустыми седлами, люди в синих и в бело-пурпурных мундирах наклонялись над ранеными, горела перевернутая телега и надрывно кричала женщина. Какой-то всадник догнал девочку, подхватил в седло перед собой.
– Ушли, – ответил на молчаливый вопрос солдат. – Княжич, вы верхом можете?
В руках все еще постреливала боль, но Темка кивнул. Впрочем, его устроили впереди, солдат аккуратно придерживал мальчика. Двое остались у повозки, и Митька без раздумья вскочил на чужого коня. Порывался ехать быстрее, но сдерживался, оглядывался на Темку.
Дым шел темный – то ли пропитанная смолой ткань так горела, то ли припасы какие в мешках. Темка зажмурился, когда порыв ветра донес тяжелые клубы. Лошадь недовольно мотнула головой. Женский крик все не умолкал, становился громче.
– Я дальше лучше сам, – Темке спрыгнуть не дали, один из солдат подхватил княжича, осторожно поставил на землю. Спешился Митька.
На обочине дороги лежали мертвые – трое в синих мундирах. Над одним-то и плакала молодка; бабка Фекла гладила вдову по спине. Мрачные солдаты ловили коней, Темка разглядел, наконец, свою Дегу. Женщины собирали вещи – видно, лошади тоже понесли, столкнулись и перевернули телеги. Обошли горящую повозку – и Темка застыл на мгновение, а потом бросился бежать, забыв про боль. На земле сидел Шурка, слезы катились по измазанному сажей лицу, но мальчишка вряд ли их замечал. Он поддерживал лежащего отца. Глаза Александера были закрыты, губы кривились от боли – Дарика вспарывала левый рукав, набухший кровью. Чуть в стороне застыла Лисена, затолкала в рот костяшки пальцев; не плакала, а тихо поскуливала. Темка упал на колени рядом с женщиной. Капитан открыл глаза:
– Ничего, не сильно.
Но Темка видел, как потемнела лицом Дарика. Александер не смог обмануть даже сына, Шурка громко втянул воздух, закашлялся от дыма.
– Капитан Павел! Можно вас на минуту?
Герок обернулся: княжич Эмитрий смотрел на него требовательными серыми глазами. Вот шакалья задница, что за служба досталась: мальчишку под охраной вести. А мальчишка-то правильный, по всему видно. И, считай, сирота – князь Дин не в бою, так на плахе голову сложит.
Отошли в сторону, к небольшому лесочку. Хлюпнуло под ногами – река постепенно наступала на опушку. Серая птица с шумом взлетела с куста, понеслась в сторону заката.
– Капитан, это ведь из-за меня напали. Я же узнал их… Отправьте меня отдельно, с людьми короля. Ну не сбегу же. А тут вон семьи. Зачем им под пули? Вдруг Герман решится еще раз?
Герок закряхтел про себя. Мальчишка, что он понимает.
– Нет. У меня слишком мало людей.
Наверное, Эмитрий ожидал отказа, глаза у княжича стали как у уставшего волчонка. Павел снова помянул шакала и неловко постарался утешить:
– Не думаю, что тебя хотели убить. Скорее – просто отвезти к отцу.
– Но я бы тогда все рассказал про Пески.
– Ну и что? Если князь Дин пожертвовал службой сына, значит, Герман ему нужен. Тебя капитан не тронул, сможет оправдаться: пытал княжича Торна и для твоего блага. Думаю, если бы удалось тебя захватить, Герман был бы даже рад, начни ты сопротивляться. Пришлось приструнить строптивого мальчишку, вот он и озлился, наговаривает на честного, верного служаку.
Эмитрий брезгливо повел плечами.
Княжич ушел, а Герок все стоял в кустах, задумчиво хлопая себя по шее – комары не собирались упускать удобный случай. Нужно отправить гонца к королю, пусть вышлет отряд, если сможет. Хотя сейчас все на счету. Поторопиться бы, но обоз!
Когда Герок уезжал, под мятежниками было уже четыре провинции у юго-восточных границ. Шакалья задница, как же много оказалось недовольных! Прижимать князей еще король Горий начал, сын продолжил, укоротил их вольницу, напомнил о вассальной клятве. Вот и аукнулось теперь. Три провинции мятежники без боя взяли, сами князья королевские шевроны и галуны сняли.
Нужно торопиться! Лето в разгаре, не успеют до осени – у мятежников останутся лучшие, урожайные земли. А это – голод. Разве что северяне помогут. Но их король слишком осторожен, не посмотрит и на то, что дочь за Эдвина отдал.
Герок шлепнул по лбу, придавив пару кровососов. Шакалья задница, и это еще называется – повезло! Не вскройся заговор, мятежники бы уже штурмовали столицу. А королевская семья была бы мертва. Нужно торопиться, а у них четверо раненых и измученный пытками мальчишка. Как только выдержал! А теперь еще из-за дружка мается да из-за капитана своего.
Комары налетели целой тучей, и Герок, раздраженно отмахнувшись, пошел к стоянке. Гонца он все-таки с утра отправит. И надо спросить у Александера, не присовокупит ли тот послание князю Торну.
Темка вытянулся на кровати, уронил руки вдоль тела. Он не позволял себе лечь, пока не устроили всех раненых. И пока не зашел к Александеру. Плохо дело – задета кость. Послали за лекарем, да какой умелец в таком маленьком городишке? Еще двоих – из гарнизона Торна и королевского солдата – зацепило слегка, с такими ранами и Дарика справится. А вот четвертому совсем не повезло, крови много потерял; бело-пурпурный мундир стал одного, красного цвета.
Митька задернул штору. Под окном стояла телега, накрытая рогожей. Трактирщик скорбно качал головой, когда повозку загоняли на хозяйственный двор, но Темка видел, какие недовольные у него глаза: день предстоял жаркий. Друг сел на стул задом наперед, положил руки на спинку и уперся подбородком. Солнце, пробившееся в узкую прореху, перечеркнуло зеленый мундир.
– Через пять дней будем в Турлине, – голос у Митьки усталый.
Темка понимал: чем ближе столица, тем скорее княжич Дин пройдет знакомыми коридорами дворца – под любопытными, презрительными, жалеющими, высокомерными взглядами – и встанет перед королем.
– Ты уже решил? – не выдержал Темка.
Митька прикрыл измученные, покрасневшие глаза. Кажется, он исхудал за один день, мундир болтается, как на вырост сшит.
– Знаешь, если я отрекусь, тот нож, родовой… Который теперь у тебя… Это будет нечестно.
Его прервал легкий стук в дверь. Вошел капитан Герок, глянул на окно:
– Княжич Артемий, я бы советовал похоронить ваших людей здесь.
Темка кивнул:
– Вы не могли бы позвать сержанта Омелю? Или распорядитесь сами, капитан.
Усталость навалилась, точно мешок с зерном, придавила к кровати, не давая вздохнуть.
Дверь за капитаном закрылась. Митька опустил голову, уперся лбом в скрещенные руки.
Низкий голос священника наполнял маленькую душную церковь. Огоньки свечей качались и дробились в глазах. Темка сглотнул, но расстегнуть тугой ворот мундира не решился.
Перед статуей Матери-заступницы положили нож, насыпали на лезвие порох. Пусть будет добр к погибшим суровый дух воинов Росс, примет их под свое покровительство на пажитях небесных, как оберегал на земле. Пусть Олень донесет души тех, кто присягал его роду, до калитки Сада.
Княжич нашел взглядом капитана. Александер опирался на плечо жены, мундир, накинутый на одно плечо, скрывал перевязанную руку. Шурка стоял подле отца, покусывая губы. А ведь чуть в сторону пуля – отпевали бы сейчас и капитана. Духота в церкви стала просто невыносима; у Темки тошнота подкатила к горлу, закачало, как на телеге.
А ведь это был – первый бой.
Теперь Александер тоже ехал в фургоне. Темка слышал, как стонал во сне капитан, видел, какое становилось лицо у Дарики, когда она перевязывала мужа. Лисена почти все время молчала и смотрела на отца испуганными глазами.
Герок не давал передышки: поднимал затемно, а ужинали при свете костров. Быстро промелькнули две короткие Березовые ночи, дробился топотом копыт третий день. Если королевский капитан и дальше будет так подгонять, то завтра с утра подъедут к Турлину.
Темка пересел ближе к молодому солдату, правившему лошадьми, окинул взглядом дорогу. Митька нашелся в голове колонны, Герок больше не разрешал удаляться от отряда. Княжич Дин пристально вглядывался вперед, туда же смотрел и капитан Павел. Темка привстал.
Из-за поворота показались всадники в белых с пурпуром мундирах. Хоть бы с ними ехал лекарь! Темка зашарил взглядом по королевским солдатам. Вон, есть кто-то в темном. Хотя цвета не лекарские и посадка странная. Непонятный всадник вырвался вперед, помчался навстречу. Короткий шлейф амазонки распустился за плечами, упала на спину шляпка, открывая свитые в высокую прическу русые косы.
Мама!
– Ма-а-ма-а-а!
…Так уютно, когда голова лежит на теплых коленях. И даже тряска фургона кажется легким покачиванием.
– А папа?
– Он должен быть у Теплой выпи, – в голосе княгини прорвалась тревога.
Герок сказал, что войска князя Дина как раз там, около Миллреда. Значит, Темкин отец сейчас воюет с Митькиным. Создатель, что же ты так дороги кроишь?!
Точно в ответ на этот неслышный вопль, Митька появился у откинутого полога:
– Простите, княгиня, я хотел спросить…
Прохладная ладонь соскользнула с Темкиного лба, прошуршала амазонка.
– Вы не знаете, где сейчас княгиня Дин?
– Во дворце. Говорят, за нее просила королева Виктолия.
– Она пленница?
Мама всплеснула руками:
– Ну что ты! Конечно, нет! Она просто не захотела возвращаться домой. В столице тревожно.
– Но ее не пустили с вами, да?
Темка поднял голову, глянул в растерянное мамино лицо.
– Наверное, ей не следовало покидать Турлин, – неуверенно произнесла княгиня.
– Я понял, благодарю вас.
Митька отъехал быстрее, чем Темка успел его окликнуть.
Мама погладила по щеке, рядом с ожогом, а потом судорожно схватила сына, прижала. Княжич еле сдержался, чтобы не охнуть от боли, уткнулся носом в такое родное плечо.
Глава 7
Когда-то дворец был для Митьки домом. Со строгими правилами, сложным распорядком – но домом. Княжич думал: приедет с границы, и знакомые комнаты в гостевом крыле покажутся маленькими и тесными, но такими привычными, как и не было двух лет. Митька читал, что так обычно бывает, когда возвращаешься из долгого путешествия. Но залы казались огромными и незнакомыми. Княжич Дин чувствовал себя чужаком, не имеющим права тут находиться. Даже библиотека, привычная до скрипа половиц, запаха бумаги и пыли, стала недоступна. Нет, Митьку никто бы оттуда не выгнал, но он сам не решался войти. Подходил, трогал ручку – и торопливо отступал, опасаясь, что выглянет хранитель Леонид и увидит княжича, жалко топчущегося на пороге.
Митька хотел вернуться в дом Орла, но мама была против. Почти весь день княгиня проводила в покоях королевы. Если Виктолия оказывалась занята, учила принцессу Анну вышивке ладдарской гладью или сидела в зимнем саду с приближенными ко двору дамами. Нарядная, улыбчивая – вот только золотая брошка в виде орла исчезла с ее плеча. Это был подарок отца к свадьбе, и раньше княгиня редко появлялась на людях без него. Хорошо хоть, что мама не занялась Митькиными мундирами. Аксельбанты княжич приказал снять, а символ рода велел не трогать, только подпороть золотое поле на гербе.
В первый раз увидев сына в мундире, княгиня нахмурилась. Она только что вернулась от королевы – из ярко освещенного множеством свечей зала, полного негромких голосов придворных дам и пряных запахов модных духов, в удобные, но такие скучные гостевые комнаты.
Митька ждал ее в гостиной, сидя на подоконнике. На столе лежала раскрытая книга – княжич все-таки решился ранним утром, пока все спали, сходить в библиотеку. Свечи догорали, их давно нужно было поменять, но Митька не сделал этого сам и не вызвал слугу. Пусть, все равно не прочел за вечер ни строчки. С той самой минуты, как увидел отряд королевской стражи: когда солнце почти ушло за крепостную стену, княжич отдернул тяжелую портьеру. Окна гостевых комнат выходили на узкий, обычно пустой двор. Но сейчас через него двое солдат вели пленника, впереди шагал королевский сержант с обнаженной шпагой в руке. Ритуально обнаженной: пленник из знатного рода, какого именно – не видно, мужчина был в одной рубашке.
– Нина, поменяй свечи, – велела мама скользнувшей в комнату служанке.
Тени отступили в углы. Княгиня опустилась в кресло, посмотрела на сына. Княжич встал: он был готов и к ласковым уговорам, и к приказу.
И верно: сначала взывала к благоразумию, потом угрожала материнским гневом. Не добившись своего, Лада вспылила: схватила мундиры, швырнула в руки служанки. Тряхнула сына, чуть не отрывая пуговицы.
– Мама! Ты же венчалась под Орлом! Ты же отцу клялась!!!
Пальцы разжались. Митька отскочил, мотнул взъерошенной головой. Такая горькая обида захлестнула его, что в голосе зазвенели подступившие слезы:
– Это же наш род!
Мать устало осела в кресло, махнула рукой:
– Нина, положи мундиры.
Торны редко наезжали в столицу, но пожилой управляющий следил за хозяйством безупречно. Достаточно отпереть господские покои, снять чехлы с мебели, распахнуть шторы – и хоть гостей принимай. Княгиня Полина жила в Турлине уже больше месяца, но дом все казался необжитым, точно приехала госпожа только утром. "Так всегда бывает, – думал Темка, – когда хозяевам нет до него дела".
Первые дни в городе он почти и не помнил. В дороге как-то держался, но, оказавшись в знакомой спальне, растекся, будто кисель по тарелке. Приходил лекарь – болью отзывались руки, мучительно чесался ожог на щеке, горела спина. Подносили к губам чашку – то с колодезной водой, то с горьковатым холодным настоем, то с горячим, пахнущим земляникой отваром.
Потом посещения лекаря стали проходить легче. Пальцы на правой руке уже двигались свободно, повязка осталась только на запястье. В левой еще жила боль, но и она казалась не страшной. Приходил Шурка, горестно смотрел запавшими глазищами. Раз, кажется, была Лисена – вряд ли у кого еще сыщется такая рыжая растрепанная коса, упавшая на подушку. И когда бы Темка ни открыл глаза, ни позвал бы, даже шепотом, – мама тут же оказывалась рядом.
В одну из ночей туманящая слабость наконец отступила, и утром княжич проснулся, как от толчка: Митька! Княгиня дремала в кресле, вплотную придвинутом к постели.
– Мама! Ну мама! – затеребил ее Темка. – Какой сегодня день? Княжич Дин, он уже был у короля?
Княгиня потерла лоб:
– Нет, я не слышала, чтобы собирали Совет. Как ты?
– Мне нужно к нему, обязательно. Мам!
Темка сел, повел плечами; боль не вернулась.
– Я узнаю, а ты лежи. Куда сорвался?!
Княжич упрямо опустил босые пятки на пол.
– Что с Александером?
Отсюда уехал сражаться с мятежниками отец. Темка вспоминал об этом каждый раз, выходя на широкое крыльцо. Вот тут стоял князь, и адъютант уже привел оседланного Гнедко. Сейчас они где-то недалеко от Миллреда, и Олень-покровитель не сможет закрыть от всех пуль. Как не закрыл в том бою убитых Росс, не отвел беду от Александера.
Завтра Темка попросит у короля разрешения поехать к отцу. Ему уже пятнадцать, он взял родовой меч. Эдвин не сможет отказать!
Вот только завтра и Митьке стоять перед Советом. Шакалья задница, ну почему им не дали встретиться?!
Распахнулась дверь. Темка посторонился, пропуская лекаря. Следом выскочил сумрачный Шурка.
– Ну?
Мальчишка сглотнул и отвел глаза. Прогрохотала по двору карета, выкатила за ворота. Слуга вложил засов в пазы, глянул тревожно на капитанова сына – Александера знала и столичная челядь.
– Ну!
– Он говорит, руку отрезать надо, – слезы брызнули из глаз, но Шурка уже не стеснялся. Всхлипнул, навалился на перила.
У Темки зашумело в ушах.
Двери не успевали захлопываться за бегущим княжичем. Он ворвался к капитану без стука, заставив вздрогнуть сидевшую на постели Дарику. Сердце колотилось где-то под ребрами, мешая сделать последний шаг. Густой воздух, полный запаха лекарств и воспалившейся плоти, с трудом процедился в легкие.
– Нельзя вам, княжич, так бегать, – ровно сказала женщина, и Темке показалось: Шурка ошибся, неправильно понял! Но капитан лежал, уткнувшись лицом в колени жены, и не поднимал голову. Дарика гладила его по волосам, точно маленького Шурку.
Княжич шагнул в коридор, осторожно прикрыл дверь. Ты несправедлив, Росс.