- Он был героем, о котором до сих пор слагают песни, - гордо подтвердил Али.
- Но он не был твоим предком, - уколол его первый джелаби, - ты незаконно присвоил его имя себе.
- Перестань меня все время в этом обвинять! - взвился Али. - Я все же лучше тебя знаю, от кого я происхожу!
- И так же незаконно ты зовешься Хаджи Али, - невозмутимо продолжал его товарищ, - ибо тот, кто называет себя Хаджи, должен был совершить паломничество в Мекку. А ты там никогда и не был!
- Может, ты был?
- Нет. Я этого не говорю, потому что я не привык лгать.
- Ты и не мог бы этим похвалиться, потому что ты христианин, а христианам посещение Мекки запрещено под страхом смерти!
- Что? Ты христианин? - в изумлении спросил чужеземец первою джелаби.
- Да, господин, - отвечал тот, - я не скрываю этого, так как грешно отрекаться от своей веры. Разумеется, я христианин и останусь им до самой смерти!
До сих пор Отец Четырех Глаз с нескрываемым удовольствием наблюдал за уморительной перепалкой торговцев, готовых, казалось, вцепиться друг другу в волосы. Но теперь его лицо стало вдруг серьезным, и глубокое чувство прозвучало в его голосе, когда он сказал:
- И в этом ты совершенно прав. Ни один христианин ни при каких обстоятельствах не должен скрывать свою веру. Этот грех против Святого Духа не заслуживает прощения - говорится в Китаб-аль-мукаддас.
- Грех против Святого Духа? - удивленно переспросил джелаби. - Ты слышал об этом?
- Конечно.
- Может быть, ты знаешь и Священное писание?
- Немного, - улыбнулся чужеземец.
- И ты, мусульманин, советуешь мне не отступать от моей веры?
- Я вовсе не мусульманин, а такой же христианин, как и ты!
- Тоже христианин? Должно быть, коптский?
- Нет.
- Но тогда кто же ты? Я всегда считал, что бени-хомр не может быть христианином.
- Я не хомр, и вообще не араб, и даже не житель Востока, я приехал из Европы.
- Боже мой, возможно ли?! - в необычайном волнении вскричал человечек, - ведь я тоже, я тоже европеец!
- В какой стране ты жил?
- В Венгрии. Я мадьяр. Я…
- Об этом позже, - прервал его собеседник. - Дело в том, что мои спутники ушли слишком далеко от нас, а у меня есть все основания не доверять им. Поэтому мне хотелось бы как можно скорее их догнать. Но прежде скажи мне: теперь, когда ты узнал, что я тоже европеец, ты готов быть на стоянке рядом?
- Охотно, от всего сердца! Какая радость, какое блаженство встретить тебя здесь! Наконец-то мне будет с кем поговорить о родине! Давайте поторопим наших животных, чтобы быстрее догнать хомров и добраться до источника!
Они поехали вперед со всей быстротой, на какую были способны ослы, а эти последние бежали очень хорошо. В южных областях ослы имеют очень мало общего со своими европейскими собратьями. Египетский осел может на протяжении многих часов нестись галопом с каким-нибудь толстяком на спине так легко, как будто и нет никакого груза. Поэтому не прошло и пятнадцати минут, как маленький караван поравнялся с арабами. Хомры не сказали джелаби ни слова и даже не сделали намек на приветствие. Присутствие этих проклятых торговцев рушило все их планы, так как теперь им нечего было и думать о том, чтобы застрелить чужеземца.
Теперь путники ехали шагом в полном молчании. Даже словоохотливый венгр не делал попыток заговорить с Отцом Четырех Глаз: для этого ему пришлось бы сильно задирать голову к сидевшему на высоком хеджине чужеземцу.
Взошли экваториальные созвездия, почти такие же яркие, как Луна, которая сейчас находилась в фазе затмения.
Через некоторое время впереди неожиданно показался холм, как будто вырос из-под земли. Мерцание звезд придавало ему немного таинственный, призрачный вид.
- Там и находится Бир-Аслан, - сказал венгр, - через пять минут мы будем на месте.
- Замолчи, джелаби! - прикрикнул на него шейх. - Не в твоей воле решать, когда ты там будешь. Мы еще не приглашали тебя сопровождать нас!
- А это совсем и не требуется. Мы не нуждаемся в вашем приглашении.
- Мы можем вам и не разрешить подойти к источнику.
- Вы ничего не можете разрешить или запретить. Источник существует для всех, и кроме того, если я не ошибаюсь, вы находитесь на территории вашего врага.
- Будь ты проклят! - пробормотал хомр, но больше ничего не добавил.
Видно, джелаби был по натуре паренек не из трусливых, а с тех пор, как он узнал, что принятый им поначалу за мусульманского шейха человек на самом деле христианин из Европы, он окончательно потерял охоту выслушивать от арабов поучения.
Глава 3
У ИСТОЧНИКА ЛЬВА
Караван подошел к скалам, у подножия которых из земли струился источник. Это была не проточная вода, а маленький, окруженный кустарником мимозы пруд, который питали подземные воды. Все спешились и занялись каждый своим делом: одни разгружали и поили животных, другие собирали сухие листья, чтобы развести огонь. Когда же костер разгорелся, хомры уселись вокруг таким образом, что для джелаби не осталось места. В ответ на эти действия венгр не проронил ни слова. Он тоже насобирал дров, перетащил их на другую сторону пруда, разжег там свой костер и, обращаясь к Отцу Четырех Глаз, крикнул:
- Ну, теперь выбирай, с кем ты будешь сидеть, с ними или с нами.
- С вами, - ответил тот, - и захватите туда седельную сумку с моим провиантом. Вы мои гости, и я хочу вас угостить: мы можем себе позволить съесть все наши припасы, так как завтра мы придем в Фашоду.
- Тут он заблуждается, - прошептал шейх своим. - Он пренебрегает нами и предпочитает общество этих ничтожеств. Что ж, сделаем вид, что мы не обращаем на этот вызов внимания. Но, когда забрезжит рассвет, он уже будет рыдать в геенне огненной. А пока пусть он поест, в последний раз в этой жизни!
Он тоже достал свои съестные припасы - сушеное мясо и сухие лепешки из сорго - и руками зачерпнул воды из источника.
Тем временем чужестранец отправился разведывать окрестности источника. Маленькая горка, под которой он журчал, одиноко возвышалась посреди плоской равнины. Она была покрыта травой, которой не давала засохнуть испарявшаяся из пруда вода. На северном и западном склонах горы не было видно ни кустика, но у ее восточного и южного подножия, где был расположен источник, по обломках разрушенных скал и вокруг них густо вились мимозы. Кругом царили покой и безмолвие, и никто, казалось, не мог потревожить нашедших здесь пристанище путников, если, конечно, призрак отравленного возле источника "Господина с толстой головой" не имел обыкновения являться сюда ночной порой.
Когда чужестранец вернулся к арабам, верблюды и ослы уже вдоволь напились и теперь с аппетитом поедали молодые веточки мимозы. Он велел отнести все свои вещи ко второму костру и положить там у скал так, чтобы они находились в поле его зрения.
Венгр открыл его сумку с провиантом и разложил перед собой ее содержимое, состоявшее из лепешек, фиников и большого количества цесарок, которых Отец Четырех Глаз вчера утром настрелял в пустыне.
Некоторые суданские племена совсем не едят птиц, однако джелаби были не из тех, кто мог пренебречь вкусной дичью. Они ощипали одну из цесарок, выпотрошили ее и разложили мясо в маленькие четырехугольные формочки, которые были насажены на заостренные суки и повешены над огнем. Мясо, приготовленное таким способом, называется мясо-ребаб.
Когда все необходимое было сделано и чужестранец уселся рядом с джелаби у костра, венгр смог наконец задавать накопившиеся у него за время пути вопросы. Как и раньше, он обратился к чужеземцу на арабском языке:
- Могу я теперь узнать, господин, из какой страны ты прибыл?
- Скажи мне сначала, из какой области Венгрии ты родом?
- Из Надь-Михаи.
- Ах, оттуда? Но тогда ты не мадьяр, а словак. Но тебе незачем этого стыдиться.
- Я вовсе не стыжусь, но так как я родился в Венгрии, то все же считаю себя мадьяром. Значит, ты слышал о моей родине? Ты там бывал?
- Да.
- Ты говоришь по-венгерски? Впрочем, я владею также и словацким.
- Мне, к сожалению, неизвестны они оба, так что мы не сможем беседовать на твоем родном языке. Но скажи, как ты попал в Африку, в Египет и, наконец, в Судан?
- Благодаря моему господину.
- Кто же такой твой господин?
- Маттиас Вагнер, тоже венгр из Эйзенштадтского комитата.
- Я много слышал о нем, хотя лично с ним знаком не был. Он прожил очень интересную жизнь. Он сопровождал герцога из Готы и побывал в Египте, Арабии и Абиссинии, позднее объездил весь Восточный Судан и умер примерно год назад, кажется, в Хартуме. Или я ошибаюсь?
- Нет, господин, ты верно говоришь о маршруте его путешествия. Я был вместе с ним в его последней поездки в Кордофан, где он торговал страусовыми перьями. По возвращении, его смерть разлучила нас, и на меня стали сваливаться одни несчастья за другими, так что в конце концов я оказался вынужден вести жизнь бедного джелаби.
- И на этом поприще тебе сопутствовала удача?
- Что ты называешь удачей? Я начинал шесть месяцев назад с пятью талерами Марии-Терезии в кармане, а мой теперешний капитал, пожалуй, будет раза в три больше. Великим визирем мне вряд ли удастся стать.
- Ну, для этого Аллах не дал тебе достаточно ума, - не преминул вставить второй джелаби.
- Помолчи, Абу-дих, - осадил его венгр, - Аллах наградил меня всем необходимым для такого высокого поста. А ты никогда не сможешь стать даже хамалом из-за твоего фальшивого родословного древа.
- Оно настоящее, а не фальшивое! Во мне течет кровь знаменитого пророка. Ты только послушай, как звучит мое имя! Сейчас я произнесу его для тебя.
- Ради Аллаха, не надо! Ты и так трубишь его, не переставая, так что любая птица в Судане уже может его просвистеть.
- Ничего удивительного, что каждая птица знает это знаменитое имя. Тебе тоже не вредно запомнить его и послушать о славных деяниях моих предков. Но как зовут тебя? Я что-то забыл.
- Ускар.
- А как, ты говорил, это звучит по-арабски?
- Калб.
- Да, ну и имя! Как может человек называться именем такого презренного животного, как собака? А как звали твоего отца?
- Тоже Ускар, или калб.
- А деда?
- Так же.
- А других твоих предков?
- И их тоже.
- Аллах, что за род! Калб бен Калб ибн Калб Хафиз Калб, пес на псе сидит и псом погоняет. Удивительно, как это ты сам не лаешь, а говоришь. Разве это может сравниться с моим именем, которое звучит Хаджи Али бен Хаджи Исхак аль-Фарези ибн Отайба Абу…
- Тихо, тихо, остановись! - замахав на него руками, закричал венгр, - я больше не могу его слышать! Мне кажется, что я вдыхаю его имя вместе с воздухом, и оно разрушает мои внутренности, как огромный длинный червь. Что стоит твое хваленое имя по сравнению с моим опытом и моими знаниями! Ты получил его даром от своих предков, а я заработал мои знания тяжким трудом. Знай же, что я понимаю даже язык мудрейших, латынь! Я научился ей у моего господина.
- Не хвались, - перебил его Хаджи, который успел уже не на шутку рассердиться. - Я могу перечислить по именам все страны и народы земли, все города и деревни мира!
- А, опять это твоя любимая география! И где же ты ее выучил?
- У моего дяди, который сначала жил в Стамбуле, а потом отправился в страну немцев, в Липсик, где он много лет торговал на углу улицы медом. Там он нажил себе состояние, вернулся на родину и обучил меня географии. Я выучился и завербовался в Египет в аскеры и так мало-помалу добрался до Судана.
- Эй, ты, Отец Смеха, - язвительно сказала словак, - ты, кажется, что-то воображаешь о себе на том основании, что твой дядя продавал мед? Может, он и латынь в Лейпциге выучил?
- И не только латынь, а все науки, какие только могут быть. И я научился от него всему. Только Аллах знает столько тысяч стран и деревень, сколько их держится в моей голове. А ты вообще ничего не знаешь. Ты Отец Листьев и Отец Одиннадцати Волосинок. И ты, кажется, слышал мое имя. Так как же ты смеешь называть меня Отцом Смеха?!
Оба окончательно вышли из себя и перешли на личности. И хотя Абуль-арба-уюн чувствовал себя довольно неловко, видя, что сцена становится совсем неприличной, он все же не смог сдержать улыбку: слишком уж комично выглядели оба разбушевавшихся человека. Прозвища, которые они носили, были и в самом деле очень меткими. На чудовищно рябом лице Отца Одиннадцати Волосинок гордо выделялись насчитывавшие если не одиннадцать, то уж никак не больше тридцати волосков усы, которые он поминутно поглаживал и подкручивал, стараясь придать им истинно венгерский шик.
Что же касается Отца Смеха, то по своим физическим данным он ничуть не уступал своему другу и антагонисту: Хаджи Али страдал нервным тиком, который через равные промежутки времени, а в особенности при душевных волнениях искажал его лицо страшной гримасой. При этом, в каком бы расположении духа ни находился несчастный, его физиономия приобретала столь глумливое выражение, что даже самый деликатный человек или даже черный меланхолик расхохотался бы, взглянув на нее. Впрочем, такая реакция окружающих ничуть не смущала добродушного паренька, который, казалось, был счастлив видеть вокруг себя неизменно веселые лица.
- Если даже ты и держишь в голове названия всех народов и деревень Земли, то уж наверняка ты не знаешь ни одного латинского слова! - продолжал гнуть свое словак. - Зато вот этот господин, может быть, кое-что понимает по латыни.
- Да, немного, - с улыбкой кивнул Отец Четырех Глаз.
- Где же ты ее выучил?
- В Лейпциге, как и дядя Хаджи Али.
- Но, я надеюсь, не на углу улицы возле ящика с медом?
- Нет, у моих профессоров.
- У профессоров? Значит, ты учился?
- Конечно.
- Чему же?
- Медицине.
- Так ты доктор?
- Не только. Еще в течение трех лет я был учителем в немецком медресе.
Тут малыш подпрыгнул на месте и воскликнул:
- Так ты немец?!
- Да, и если ты понимаешь по-немецки, мы можем разговаривать на этом языке.
- Конечно, я его понимаю, и притом очень хорошо. Аллах! Ра-ис эт-тибб! А я еще называл тебя на "ты"! Где были мои глаза? Но не беда, это даже хорошо: впредь буду вежливее. Можно мне теперь говорить по-немецки?
- Естественно! - ответил ученый, которому было очень любопытно, как венгр, утверждавший, что в совершенстве владеет, кроме родного языка, словацким и даже латынью, и действительно свободно говоривший по-арабски, будет объясняться на немецком. - Расскажите мне, кем был твой отец.
Маленький словак с сияющим лицом ответил уже по-немецки:
- Отец моего музыка был. Делал "дилидельдум-дилидельдей".
- Ах, музыкант? На каком же инструменте он играл? - спросил доктор, с трудом сохраняя серьезное выражение лица.
- Имел дудеть кларнет: вивиива-вививива! - он поднес руки трубочкой ко рту и поразительно похоже стал подражать звуку кларнета.
- А вы тоже учились игре на этом инструменте?
- Я нет. Рот моего не подходил для этого.
- Понятно. Могу я еще узнать, как ваше настоящее имя?
- Иметь меня звать Ускар Иштван.
- В переводе на немецкий это, если я не ошибаюсь, звучит как Стефан Пудель. Здесь, в стране, где слово "пес" считается самым страшным ругательством - это весьма сомнительное имя. Я не советовал бы вам переводить его вашим спутникам.
- Ваш быть совершенно прав. Но как вы зовут, пан доктор?
- Мое имя Эмиль Шварц, и я приехал сюда, чтобы изучать фауну и флору этой страны и взять с собой отсюда как можно больше различных видов растений и животных.
- О, фауна и флора! Это было хорошо латынь! Я тоже понимать латынь. Латынь моего я иметь учить у пан Вагнер. Фауна зваться растения, а флора звать скот.
- Точнее, наоборот, - рассмеялся Шварц.
- Оборот тоже правильно, оба правильно! - ликовал венгр. - Я есть много быть в Судан. Я имел видеть вся флора и фауна. Если вы нуждаться слуга, я иметь охотно стать слугой вас очень.
- В самом деле?
- В деле, пан доктор. Я не хотеть больше торговать в Судан и не хотеть джелаби больше быть. Вы меня воспользовать очень хорошо мог. Я вам хотел помогать с латынью моего и этикетки клеить делать на препараты ваши.
- Над этим предложением, пожалуй, стоит подумать, и я…
Вдруг он осекся на полуслове, услышав вдали очень странный звук.
- Что это было? - спросил он джелаби, переходя на арабский. - Похоже на гром, но сейчас, в сухой сезон, здесь не бывает гроз.
- Нет, это не гром, - ответил словак на арабском языке, который он, к счастью, не искажал так ужасно, как немецкий.
- Но тогда что же?
- Это был аслан, царь зверей.
- Лев? Значит, они все-таки здесь водятся?
- Выходит, что так. По крайней мере, один из них идет сюда на свет нашего костра.
- Так рано? Я считал, что лев покидает свое логово не раньше полуночи.
- Если он голоден, то может выйти и раньше.
Их разговор был прерван шейхом, который подбежал к их костру и испуганно зашептал:
- Ради Аллаха, не говорите так громко, а то он услышит и придет! Тогда мы все пропали. Слышите?
Снова раздался тот же звук, похожий на грохот колес тяжелого автомобиля, который переезжает деревянный мост. Верблюды задрожали, а ослы испуганно сбились в кучу.
- Итак, это лев, - сказал Шварц, ни к кому не обращаясь. - Как давно мне хотелось услышать его голос.