В тот день, когда Мигель Даймонт впервые прочел про загадочный "калейдоскоп", он понял, что это наиболее приближенное подобие его собственной деятельности. Тысячи людей пройдут мимо его огромного кропотливого труда словно слепые. Кто-то, способный взобраться чуть повыше, может быть, и увидит отдельные ромбы или квадраты, но так и не поймет их взаимосвязи. Только с предельной высоты возможно целиком охватить взглядом весь сложный узор, который всё же не поддается точному истолкованию.
Взять хотя бы операцию, которая закончится на стадионе "Ла Монтанья". Это сотни, тысячи сложенных в особом порядке "камней". Каждый в отдельности доступен пониманию, образуя поддающийся прочтению знак. Но, расставленные по "классическому методу Даймонта", они в своей совокупности образуют сочетание, смысл которого понятен одному их творцу.
Первоначально Мигель Даймонт был убежден, что предпринял рискованное восхождение на скалу для того, чтобы увидеть часть загадочного "калейдоскопа". Сейчас он осознал, что руководило им ещё одно желание - чисто физического ощущения высоты, в какой-то мере соответствовавшей тому горному пику, с которого он оглядывал проделанный им труд.
Это была как бы точка отсчета. Отсюда стоявший на каменном карнизе автомобиль казался игрушечным. А ещё ниже простиралась безжизненная пустыня с мерцавшим на горизонте далеким океаном. На многие, многие мили он был единственным живым существом, единственным неограниченным владыкой этого безмерного пространства.
И, только повернувшись, чтобы начать спуск, Мигель Даймонт увидел, что ошибается. На самом гребне скалы, от которого его отделяло ещё футов двадцать, высилось черное изваяние.
Кондор, одна из самых больших птиц земного шара, стоял там со сложенными крыльями. Стоял настолько неподвижно, что его можно было принять за продолжение утеса.
На человека он не обращал никакого внимания. Зоркий взгляд его пронзительно-желтых глаз был устремлен куда-то вдаль. Внезапно он почти бесшумно взмыл в небо. Спустя минуту Даймонт увидел его далеко-далеко над ущельем, которое отсюда казалось небольшой трещиной.
Огромная птица на таком расстоянии представлялась величиной с колибри. В когтях кондор держал какого-то зверя - жертву, которую он так долго и терпеливо подкарауливал.
Мигель Даймонт помахал ему рукой и начал долгий утомительный спуск к стоящей внизу машине.
9
Боги, взиравшие когда-то из поднебесья на каменное послание канувшего в Лету загадочного народа, умерли вместе с ним. Будь они живы, им, незримо парящим над древним городом конквистадоров, овальный стадион "Ла Монтанья" казался бы местом непонятного сражения. Не имеющие никакого представления о футболе, они сочли бы мечущихся по полю игроков объятыми страхом вождями племени, не знающими, куда спрятаться от взбунтовавшейся толпы.
Назначение огнестрельного оружия и гранат со слезоточивым газом тоже было им неведомо, однако человечки в блестящих касках с пластмассовыми щитами, несомненно, являлись воинами, пытающимися защитить своих обезумевших господ от мятежников.
Осаждающих, дико орущих, машущих руками, бьющих в барабаны, вращающих трещотки, чей пронзительный шум должен был нагнать страх на врага, было несметное количество. Во всяком случае, куда больше, чем жителей древнего царств, которые когда-то общались со своими богами при помощи выложенных из камней таинственных письмен. Самым странным было нечто, похожее на храмовую пирамиду. Она находилась не в центре, а располагалась по краям. Осаждающие взобрались на её ступени, громоздясь до поднебесья - очевидно, с большей высоты было сподручнее кидать странные снаряды.
Вот перебегающие по полю вожди племени сшиблись, какой-то округлый предмет выскользнул у них из-под ног и влетел под деревянную арку. В этот момент яростные вопли мятежников превратились в оглушительный рев, сотни рук взметнулись, на вождей племени яростно полетели плоские метательные снаряды.
Фернандо Херера остановил игру. Это было совершенно необходимо - всё поле покрывали брошенные зрителями разноцветные картонные кружки. Таким образом перуанцы выражали переполнившее их чувство восторга, вызванное забитым соотечественником голом.
Бурный восторг сменился столь же бурным негодованием. Публика сочла, что судья приостановил игру нарочно, чтобы сбить перуанскую сборную с темпа. На поле полетели первые бутылки. В основном пустые, но кто-то не пожалел даже поллитра виноградной водки, лишь бы запустить чем-нибудь увесистым в судью.
Полицейским с трудом удалось восстановить порядок. В большинстве они находились на периферии поля, отделенного от трибун стальными решетками выше человеческого роста. Решетки образовали как бы второй заслон. Около сотни полицейских были размещены в проходах, где их теснили зрители, которым не посчастливилось достать сидячие места.
Сплошной кордон окружал сравнительно немногочисленную группу эквадорских туристов. Те жались друг к другу, понимая, что находятся на вражеской территории. Флажки с национальными цветами Эквадора образовали островок, со всех сторон омываемый бурлящим океаном перуанских национальных цветов.
Время от времени посол Эквадора, которому было предоставлено почетное место в правительственной ложе, поворачивался спиной к полю, чтобы посмотреть, не нуждаются ли его земляки в дополнительной полицейской охране.
Матч продолжался.
Мигель Даймонт не слишком интересовался самой игрой. Все его внимание было обращено на три ключевые фигуры той игры, которую вел он сам, - на Кароля Альвареса, Свена Даниэльсена и Фернандо Хереру.
Зная заранее, где будет сидеть Альварес, - на своем обычном месте на северной трибуне, которую от правительственной ложи отделяли шесть рядов, - Мигель Даймонт через подставное лицо приобрел соответствующий билет для Даниэльсена за неделю до матча. Место, которое он выбрал для себя, находилось почти в самом центре южной трибуны и представляло собой отличный наблюдательный пост.
Свен Даниэльсен сидел на западной трибуне, чуть наискосок от Альвареса. В своем пончо и сомбреро он выглядел заправским болельщиком, выделяясь лишь тем, что в отличие от остальных не надрывал глотку. Он сидел, чуть подавшись вперед, являя собой картину человека, всецело захваченного тем, что происходит на футбольном поле.
Мигель Даймонт с одобрением заметил, что Даниэльсен ни разу не взглянул в сторону Альвареса. Лишь в самом начале игры и то мельком. С таким же точно профессиональным интересом, с каким на состязаниях в стрельбе прицеливаются к мишени и измеряют расстояние до неё.
С этими ключевыми фигурами было всё в порядке. Беспокоил Мигеля Даймонта судья. Фернандо Херера явно нервничал. Любой рефери растерялся бы, принужденный вести игру в такой обстановке дикого азарта и явной враждебности зрителей. Но Мигель Даймонт знал подоплеку этой нервозности. С одной стороны, Фернандо Херера должен был во что бы ни стало заработать лежавшие в швейцарском банке сто тысяч франков или же быть готовым к позорному разоблачению своих прошлых грехов. Но, с другой стороны, он явно понимал, что даже присутствие целой армии полицейских не спасет его голову от метко кинутой бутылки.
Нервозность судьи передавалась игрокам. Всё чаще они, вместо того чтобы бить по мячу, атаковали бросившегося им наперерез противника. Всё чаще сшибались в борьбе за мяч. Был момент, когда трое столкнувшихся игроков лежали на земле, а потерянный ими мяч, никем не подхваченный, катился восвояси.
Ответный гол эквадорцев был забит на двадцать второй минуте первого тайма. Забит настолько мастерски, что даже перуанцы, в которых спортивное чувство на миг взяло верх над патриотизмом, зааплодировали. К тому же шел только первый тайм. Результат был ничейным, и перуанская команда, поддерживаемая сотней тысяч наэлектризованных земляков, играла с большим подъемом. Имелись все основания предсказывать её победу.
За пять минут до окончания первого тайма Мигель Даймонт насторожился. Казалось, ещё минута, и начнется последнее решающее действие задуманного им представления.
Центральный нападающий перуанцев Жуарио, несомненно, являлся кумиром публики. Каждое его продвижение по полю сопровождалось торжествующими криками, а забитый им на десятой минуте гол вызвал такую бурю, что сотрясались трибуны.
Находясь на половине соперников и оказавшись лицом к лицу со сравнительно слабым игроком защиты эквадорцев, Жуарио решил порадовать своих почитателей мастерским дриблингом. Дриблинг затянулся на лишнюю секунду.
Откуда-то со стороны подбежал не замеченный Жуарио эквадорский футболист и, легонько оттолкнув его плечом, отбил мяч. Жуарио растерялся. Тем не менее, зная, что мяч уже ушел, сделал вид, будто продолжает борьбу. С искаженным от злости лицом Жуарио изо всей силы ударил эквадорца бутсой в пах. Тот упал и, держась за живот, стал кататься по траве.
Фернандо Херера остановил игру. Грубое нарушение было совершенно очевидно. Следовало удалить Жуарио с поля.
Фернандо Херера уже почти взмахнул рукой с красной карточкой, но тут десятки тысяч болельщиков, совершенно обезумев, повскакали со своих мест, собираясь устремиться на поле. Ведь удаление лучшего игрока значительно уменьшило бы шансы команды на победу.
К Фернандо Херере подбежали оба капитана, к ним присоединились боковые судьи, их окружили готовые полезть в драку перуанские игроки.
Дикий рев не прекращался. Мигель Даймонт, наблюдавший эту сцену с помощью бинокля, сразу понял, что Херера колеблется. Так оно и было. Покривив душой, судья сделал предупреждение обоим игрокам…
Решение было встречено отдельными негодующими возгласами с эквадорского островка, но они быстро замолкли, подавленные угрожающим шумом теснившего его океана.
Начало второго тайма протекало в сравнительно спокойной обстановке. Команды явно выдохлись после непомерно быстрого для такого жаркого климата темпа, который продержался на протяжении всей первой половины игры.
Выдохлись и зрители. Целых сорок пять минут они вели себя как буйнопомешанные, пытающиеся пробить головой каучуковые стены изолятора. Ещё на сорок пять минут энергии не хватило бы. Публика позволила себе расслабиться, чтобы при первом удобном случае снова взорваться яростной вспышкой спортивного безумия.
Но главной причиной перелома являлся Фернандо Херера. После того как он недавно сделал предупреждение невиновному эквадорскому защитнику, трудно было поверить, что он подкуплен противником. Болельщики национальной сборной пришли на стадион убежденные, что их команде придется бороться не только с противником, но и с судьей, который будет лезть из кожи вон, чтобы лишить Жуарио и его товарищей заслуженной победы. Сейчас эти опасения развеялись.
Спад напряжения отразился и на полицейских. Они расслабились, стали внимательно следить не столь за поведением публики, сколько за самой игрой.
Игра шла своим чередом, протекая примерно в равной борьбе, без особо острых моментов. И та и другая команды время от времени, после удачно разыгранной комбинации прорывались в штрафную площадку противника. Но атаки или же разбивались об упорное сопротивление защиты, или же мяч летел мимо ворот. Два или три раза казалось, что гол неминуем, но каждый раз вратарям удавалось спасти ворота.
Один момент был явно критическим. Вратарь эквадорцев в падении поймал мяч, но так неудачно, что выпустил из рук Подбежавший перуанский игрок вместо мяча угодил ему в голову. Игра была остановлена, вратарю оказана срочная помощь.
Мигель Даймонт напрасно надеялся, что на этот раз Херера проявит большую решимость. Не последовало ни удаления, ни даже предупреждения. Мяч был введен в игру под одобрительные крики публики.
Мигель Даймонт почувствовал, как по его спине прошел холодок. Ни разу за всё время пребывания в этом городе он не терял того особого хладнокровия, которое связано с умением взирать на препятствия как на нечто естественное. До сих пор нервы не отказывали ему. Ни в самом начале когда шли день за днем, а идеальное решение всё ещё не было найдено. Ни даже в те критические дни, когда пограничный конфликт грозил перечеркнуть проделанную работу.
Но сейчас он впервые ощущал себя не творцом, который в силу своего интеллектуального превосходства подчиняет себе события, а игроком, самонадеянно поставившим всё своё состояние на одну-единственную карту. Этой картой был Фернандо Херера. Если тот подведет, всё хитроумное построение, состоящее из тщательно подогнанных друг к другу разнородных камней, обрушится
Мигель Даймонт почти перестал следить за игрой. Он то бросал тревожные взгляды на наручные часы, каждым продвижением минутной стрелки напоминавшие о том, что времени остается всё меньше и меньше. То слегка дрожащими пальцами прикладывал бинокль к глазам и, поймав лицо Фернандо Хереры, тщился понять, что происходит под этим покрытым испариной лбом.
Чем меньше оставалось до окончания матча, тем нервознее становился судья, тем чаше исподтишка поглядывал на полицейских, как бы прикидывая, можно ли на них положиться. Будь Мигель Даймонт способен на чисто человеческие эмоции, он, возможно, даже посочувствовал бы Херере, который был поставлен перед труднейшим выбором между моральным и физическим уничтожением.
Но существовал ещё один фактор, на который Мигель Даймонт полагался больше всего, - сто тысяч швейцарских франков в случае, если эквадорцы победят.
До конца встречи оставалось шесть с половиной минут. Было ясно, что, если одной из команд в течение оставшихся считанных минут посчастливится забить гол, никто не сумеет вырвать у неё победу.
Фернандо Херера наконец решился.
Мигель Даймонт точно уловил этот момент. Бинокль, придвинув лицо судьи в непосредственную близость, позволил увидеть незаметную для других перемену. До сих пор судья, быстро перебегая по полю вслед за игроками, напоминал застигнутого стихией человека, чьи продиктованные опасностью действия сумбурны и подчинены внешним обстоятельствам.
Сейчас же он продвигался медленнее, останавливаясь каждый раз, когда разгоралась острая борьба за мяч. Он явно выискивал благоприятную ситуацию.
С этой минуты Мигель Даймонт уже был уверен в развязке. Анализируя в свое время досье Хереры, он сразу же обратил внимание, что все случаи, когда тот нарушал профессиональную этику, были связаны с денежными интересами. Значит, Даймонт ставил на правильную карту, рассчитав, что страх перед расправой публики уступит - правда, не без внутренней борьбы - боязни лишиться обещанного крупного куша.
Почти перед самым окончанием второго тайма наступила наконец подходящая ситуация, которой Херера дожидался. Жуарио в метре от штрафной площадки применил силовой прием, которого так боялись его противники. Это была, по сути, подножка, но настолько ловкая, что фиксировать её мог лишь опытный судья. Приём этот Жуарио пускал в ход неоднократно, но особенно часто и бесцеремонно после инцидента в конце первого тайма, когда одновременно с ним предупреждение получил атакованный им эквадорский игрок. Фернандо Херера, вместо того чтобы наказывать Жуарио, до сих пор делал вид, будто ничего не замечает.
Поэтому назначенный им штрафной удар в пользу эквадорцев оказался полной неожиданностью. Несмотря на протесты перуанских игроков, яростные выкрики и улюлюканье их приверженцев, судья настоял на своём.
Эквадорский нападающий приготовился к удару, но, поскольку капитан перуанцев все ещё перебранивался с судьей, часть перуанских игроков, выстроивших было стенку, покинули свои позиции перед воротами, чтобы принять участие в споре.
На этот раз Херера был неумолим. Со сведенным судорогой лицом - так, должно быть, выглядит человек, готовый прыгнуть в огонь, чтобы выхватить из пламени набитый банкнотами портфель, - он взмахнул рукой.
Только тогда зрители поняли, что удар всё же будет сделан. На штрафную площадку посыпался проливной дождь самых разнообразных предметов. Но было уже поздно. Найдя щель в неплотной стенке, мяч, миновав выскочившего навстречу голкипера, влетел в верхний левый угол ворот.
Пока растерявшиеся перуанцы стояли в нерешительности не зная, что предпринять: то ли продолжать игру, то ли протестовать, Фернандо Херера уже поднес свисток к губам. Матч закончился. Со счетом 2: 1 победили эквадорцы.
Зрители не сразу сообразили, что всё кончено. Свисток потонул в оглушительном реве негодования. Когда они увидели, что игроки собираются покинуть поле, разразился настоящий ураган. Настил под трибунами заходил ходуном, воздух буквально сотрясался.
Словно по команде, в единодушном порыве стотысячная толпа вскочила на ноги. Потрясая кулаками, выкрикивая угрозы, зрители устремились к полю. Началась давка.
Окруженные полицейскими, эквадорские игроки и судьи двинулись к выходу. Чтобы добраться до раздевалок, надо было отодвинуть заграждавшую проход стальную решетку. Но едва отомкнули засовы, к проходу устремились сотни болельщиков. Полицейские, осознав свою оплошность, успели, однако, снова запереть решетку.
На неё уже навалился сплошной человеческий клубок. Не считаясь с собственными увечьями, люди кидались на тонкие стальные прутья. Они напоминали цепного пса, который, не чувствуя причиненной металлическим ошейником боли, рвется вперед, чтобы впиться зубами в стоящего за оградой чужака. Со всех сторон к ним устремлялась подмога. Бурлящие людские потоки катились сверху вниз, пересекались, сталкивались, сливались в кипящий водоворот.
Мало кто оставался на месте. Одним из этих немногих был Кароль Альварес. Вскочив на скамейку, он что-то кричал - видимо, тщился успокоить людей. Находившиеся поблизости остановились, но остальные продолжали пробиваться к полю.
Натиск на подпираемую полицейскими решетку всё усиливался. Наконец та покачнулась. Поняв, что позицию не удержать, командир полицейского отряда пронзительным голосом отдал приказ. Полицейские отскочили от решеток, одна тут же с грохотом упала, в образовавшийся проход хлынули болельщики.
В толпу полетели гранаты со слезоточивым газом. Они лопались с шипением, футбольное поле заволокло удушливым туманом, который полез наверх. Надрывно кашляя, вытирая слезы, бросившиеся было в проход люди отступили.
На миг воцарилась полная тишина.
На какое-то мгновение у Мигеля Даймонта сложилось впечатление, что полицейские выиграют бой. Он тревожно оглянулся. Сам он, предугадав развитие событий, устроился на верхней скамье южной трибуны, где людской поток не грозил втянуть его в свой водоворот.
Даниэльсен сидел примерно на равном уровне с Альваресом. В иное время его сосредоточенный спокойный вид привлек бы к себе внимание. Но сейчас все взоры были устремлены к полю, откуда поднималось зловонное облако слезоточивого газа.
Внезапно минутная тишина взорвалась яростным воплем такой силы, что Даймонту пришлось зажать уши. До сих пор гнев был обращен лишь против подкупленного судьи и ненавистных чужаков, вырвавших у перуанцев победу. Теперь же врагом номер один стали полицейские. Сокрушить их, растоптать, смести с поля - вот что связывало многоликую толпу, превратив её в слепой таран.
Прикрывая лицо кто пестрым пончо, кто просто сорочкой, чтобы защититься от удушливого газа, люди устремились к преграждавшим им путь стальным решеткам. Стадион превратился в сплошной бедлам. Кто-то принялся выламывать доски от скамеек, чтобы сбросить их вниз на головы полицейских, а если они не поддавались, их поджигали.