В кабинке не было окон, и линейные не кормили ее. Минуты тянулись, как часы. Локомотив отправится без нее - наверное, уже отправился. У нее закружилась голова, а потом она разозлилась. Да как они смеют, как они только смеют? Эти линейные безобразны, отвратительно воспитаны, омерзительны, только и поклоняются, что своим нелепым железным богам. Она резко встала, попыталась открыть дверь. Но та, конечно, была закрыта. Казалось, вся станция состоит из запертых железных ворот - замок людоеда, вставший у нее на пути. Как они смеют преграждать ей дорогу на Запад?
Ее злость была искренней - и в то же время просчитанной. Чтобы переспорить этих людей, освободить Магфрида и выбраться отсюда, нужно быть злой. С линейными нужно быть властной и высокомерной, заключила она. Они раболепны от природы. Она же гораздо выше ростом и крепче здоровьем, чем обычный линейный. Ей предстоит первое большое испытание на пути, и она не желает сдаваться! Она подготовилась, сделала глубокий вдох и подняла руку, намереваясь громко ударить по двери.
К ее удивлению, дверь с грохотом распахнулась. Один из тысяч, бледных, сутулых линейных швырнул ей часы и объявил:
- Доктор Альверхайзен? Вы свободны. На вас нет вины. Можете идти.
- Как вы... Я... - Она собралась с духом. - Но я не уйду без моего друга.
Лив отпустили. Она не осмелилась спросить, почему. Возможно, кто-то за ней присматривал. Магфрида ей вернули, словно вещь из ее багажа. Она заполнила за него бланки.
- Распишитесь здесь и здесь, мэм. Спасибо. Можете идти.
Все разрешилось слишком легко. Вместе с облегчением она испытывала разочарование. "Еще не время, - думала она. - Главное испытание еще впереди".
Лив заспешила по коридорам. Судя по часам, она просидела в кабинке почти целый день. Уже вечер, Локомотив вернулся, и скоро опять отправится. В стенах станции ощущалось напряженное ожидание. Она пробежала через Вестибюль. Груженный сумками Магфрид плелся за ней. Загудел свисток, заскрежетали шестерни, сбежались люди, и она успела лишь краем глаза увидеть Локомотив прежде, чем сесть в него. Да, может, это и к лучшему.
Записка, прилепленная к окну вагона, гласила: "ОСТАВАЙТЕСЬ НА МЕСТАХ, ПОКА ЛОКОМОТИВ НЕ ТРОНЕТСЯ". От красного шрифта становилось не по себе. Лив подумала, что это требование почтения - такое же, как запрет заходить в церковь с покрытой головой. Она села.
Сиденья были изготовлены из какого-то черного материала, напоминавшего кожу, и при свете лампы неприятно лоснились. Они предназначались для людей ростом ниже ее. Магфриду пришлось лечь на бок и поджать ноги, отчего он выглядел особенно жалко.
Казалось, Локомотив не трогался с места часами. Лив сидела, сцепляя и расцепляя руки.
- Не волнуйся, Магфрид. Все будет хорошо. Тысячи, десятки тысяч обычных людей постоянно делают это.
Судя по виду Мафрида, ее слова не убедили его.
Локомотив не бездействует, понимала Лив, он готов к рывку, как свернувшаяся кольцами змея, заряжен мощнейшим потенциалом.
Она сидела в напряжении, готовясь к неожиданному толчку, от которого можно свалиться с сиденья. Под ногами нагнеталось давление. Приглушенный грохот, шипение, низкий беспрестанный стук молоточков - Локомотив набирал силу.
- Жди, Магфрид, не вставай. Все будет хорошо.
Нервным движением она отодвинула дверь; та сопротивлялась.
Лив вышла в узкий коридор - центральную артерию Локомотива. Дверь закрылась за ней, и она услышала, как Магфрид застонал. Но, прежде чем она смогла вернуться к нему, проходивший мимо линейный едва не сбил ее с ног, а еще один, спешивший в другую сторону, столкнулся с ней и заставил развернуться. Она уловила ничего для нее не значащие обрывки разговора: "Рэйвенбрук - дозаправка - Каури - Рорк - Усердие". Двое линейных трусили по коридору бок о бок и грозились вот-вот растоптать ее, но в последний момент обежали ее с обеих сторон, презрительно бубня что-то себе под нос.
- Простите. Извините, сэр. Пожалуйста. Не подскажете, когда мы отправляемся?
Линейный шагнул влево, потом вправо, пытаясь уйти от нее, но она ему не позволила. Он со вздохом поднял глаза.
- Сэр, когда мы...
- Уже двадцать четыре минуты в пути. Возвращайтесь на свое место.
И, оттолкнув ее плечом, он прошел мимо.
Она доковыляла до своего сиденья. Ей показалось, что пол под ногами ходит ходуном. Она приоткрыла жалюзи. За окном стремительно проносились холмы, сливаясь в жидкое пятно, и от этого кружилась голова.
Значит, вот как они видят нас? Таким они видят наш мир?
Рельсы позади уходили вниз, на север, и краем глаза Лив увидела станцию. Та удалялась, как тень, но все еще оставалась огромной, сложной, укутанной дымом громадой, похожей на двигатель внутреннего сгорания или электромотор огромных размеров; станция словно отражала то, что происходит внутри нее, а мир, творимый Локомотивами, был отражением их станций; размер и расстояние для Локомотивов, казалось, не значили ничего.
Белый свет захлестнула волна густого черного дыма и пыли из пасти Локомотива.
Их кипящая черная кровь, их дыхание!
Угольная пыль кружилась на электрическом свету из окна. Лив опустила жалюзи и попыталась снова занять себя головоломкой.
Магфрид паниковал. Он смертельно боялся Локомотива. Глаза его бегали, он словно ожидал нападения. Лив проклинала себя за то, что оставила его одного, не говоря уже о том, что вообще взяла с собой.
- Магфрид. Ну же, Магфрид! Давай сыграем в игру.
Лив больше не изучала его заболевание, давно смирившись с тем, что оно врожденное и неизлечимое. Но процедура анализа - игральные карты, вопросы - по-прежнему успокаивала его. На вопросы Лив он отвечал с чрезвычайной серьезностью, словно был занят чем-то необычайно важным.
Почему бы и нет? Способ убить время...
Магфрид достал из отсека маленькую аптечку. Под шинами и флаконами с разноцветной сывороткой лежали игральные карты.
Аппарат для электротерапии находился в большом черном футляре над головой, завернутый в лохмотья и старые занавески. Игольчатые аппликаторы, электроды и шпатель для отдавливания языка, без которого использовать аппарат было небезопасно, хранились в мешочке поменьше.
Она перетасовала карты, сняла первую сверху. Та была изготовлена из жесткого картона пшеничного цвета, и на ней красовался сложный черный рисунок.
- Что ты здесь видишь, Магфрид?
- Собаку...
- Очень хорошо. А здесь?
- Дом...
- Отлично. Помнишь, как назывался город, который мы покинули этим утром?
- Глориана, Магфрид. Не важно. Не печалься. Давай посмотрим на карту снова.
Время шло, за окном вагона вечерело, хотя электрическое освещение светило, как прежде. Наконец, Магфрид утомился и заснул. Лив развела три капли дымчато-зеленого успокоительного в стакане воды, приняла его и тоже уснула. Ее выгоревшие волосы рассыпались по черной спинке сиденья.
Локомотив несся вперед, не останавливаясь, и, казалось, не сворачивал с прямого пути, хотя по географическим картам Лив знала, что он бежит по широкой дуге на юг и юго-запад по владениям Линии, а потом на запад в необитаемые земли. Зеленые холмы сменились шалфеем и ржаво-красной землей. Если верить рассказам, впереди меж темных диких холмов ждали в сумерках агенты Стволов. Лив не знала, стоит ли их бояться, - ей казалось, ни один человек не сумеет напасть на ужасный Локомотив или замедлить его ход, какие бы духи и демоны ни стояли на его стороне.
Локомотив пожирал пространство, как безобразное морское чудовище, превращая твердую землю в легкое неземное марево и прошивая его насквозь.
Шум то усиливался, то затихал, но ни на секунду не прекращался. Стук поршней и молоточков, низкий печальный стон стали под нагрузкой, скрежет шестерней, шипение пара. Песнь Локомотивов. О чем они поют? Без сомнения, передают друг другу приказы и планы. Планы громадного масштаба. Вот о чем их песнь, оглашающая весь континент.
Время от времени Лив бросала взгляд на свои золотые часы. Те стояли - остановились вскоре после того, как она села в вагон. Ориентироваться во времени стало теперь невозможно.
Подняв жалюзи, она увидела, что поезд несется вдоль подножья серых гор, белоснежные вершины которых виднелись высоко вдали; мчится между темными соснами. Она опустила жалюзи, а когда подняла их снова - час, а может, два спустя, - никаких гор за окном уже не было.
Лив писала в дневник.
Магфрид, закрыв глаза, слушал, как перо шелестит по бумаге. Это его успокаивало. Он трогательно любил тишину. Его бровь чуть подергивалась.
"Я в Локомотиве "Глориана", купе 317С. Иногда мне слишком тревожно, чтобы читать, иногда нестерпимо скучно. Никто из пассажиров не приходит поговорить со мной. Здесь нет дружеской атмосферы каравана мистера Бонда или плаванья по морю. Заходить к попутчикам я не смею. Это почему-то кажется кощунством. Еда здесь отвратительная. По вкусу как пепел, уголь и пыль. Как выглядит Локомотив? Я видела его только в тени и уже плохо помню увиденное. Словами этого не описать. Я могла бы нарисовать Локомотив, как уже рисовала на этих страницах нейрон, мозжечок, гипофиз, но это не передаст главного. Могу лишь сказать, что он длинный, очень длинный, в четыре-пять раз выше человеческого роста-, чернее черного и испускает дым. Весь покрыт выдавленными надписями, решетками и железными шипами. Возможно, это броня, а может, просто корпус машины, но он кажется грубым, ассиметричным, отвратительным. Чем-то напоминает тесты профессора Колера с применением чернильных клякс. Чем-то - грозовую тучу. Капот Локомотива - причудливой формы, на нем расположены два фонаря, светящие сквозь мрак и дым Вестибюля. Свет их - серый, точно крылья моли или старый грязный лед. За Локомотивом вдаль тянется вереница вагонов, исчезая в тенях и дыме Вестибюля. Я не смогла их сосчитать. Целая миля вагонов, если не больше. Каждый раз, отправляясь в путь, Кокомотив везет туда и обратно через весь континент столько пассажиров, сколько жителей в Коденштайне. Локомотиву "Глориана" уже больше сотни лет. Он играл решающую роль в стародавних сражениях, о которых повествует генерал Энвер в своей "Истории Запада для детей". Его физическое воплощение уже было однажды уничтожено силами врага, случилось это примерно в 1800 году. Он вернулся. Черная угольная пыль, скопившаяся в его углах, пыль, которую я вдыхаю, когда пишу эти слова, - это мысль из глубины веков. Все эти годы машина ходила туда и обратно по своим рельсам, преодолевая бесчисленные мили. Разве может сравниться с этим путь, который пришлось преодолеть мне?"
Свет потускнел. Сиденья, скрипнув ржавым железом, вдруг растянулись и превратились в койки. Лив закрыла дневник. В наступившей темноте из коридора послышался топот сапог линейных. Сколько же их? И все одинаковые. Собираются, на войну или для выполнения какого-нибудь таинственного ритуала? Из подслушанного разговора в коридоре она поняла, что многие из них будут высажены в Рэйвенбруке, выпущены из чрева Локомотива на твердую землю, в залитый солнцем мир...
Свет утреннего солнца струился сквозь щели жалюзи, подсвечивая пыль и медленно оседающую в воздухе черную сажу.
Лив подняла жалюзи. За окном проносились белые соляные равнины, блестевшие, как зеркала. Локомотив чертил на свежей бумаге равнин свою черную линию, а его дым был походил на пролитые чернила.
Вдали опять показались горы. Сколько же здесь простора! Они продвигались на запад, и мир снаружи постепенно становился необитаемым, диким, незавершенным - они приближались к .Западному Морю, где, как поговаривают, бесформенная земля превращается в туман, бурные воды, огонь и тьму...
Мир превратился в дымку, и Лив, к своему удивлению, вдруг ощутила восторг.
Ее прежняя жизнь - Кенигсвальд, Академия - осталась в десятках тысяч миль отсюда, а мир растаял в тумане, превратился в сон, но так и остался незавершен. Все было возможно. Разве не ради этого она сюда приехала? Ей не терпелось выйти наружу и начать изменять белый свет.
Среди соляных равнин она заметила городок из лачуг. Маленькие черные точки - шахтеры, сгорбившиеся в соляных карьерах? - промелькнули неподалеку и тут же остались позади. Возможно, грохот то и дело проходящего Локомотива давно разрушил тот городок, подумала Лив. Она снова опустила жалюзи - свет резал ей глаза. Она поморгала во тьме вагона, но перед глазами все еще стояли яркие, грубые силуэты внешнего мира.
Не прошло и часа, как соляные равнины остались позади.
Локомотив мчал неумолимо, не оставляя ни шанса сойти и подышать свежим воздухом. Восторг то вновь охватывал Лив, то исчезал. Иногда она выходила в коридор, но работавшие там линейные смотрели на нее с такими раздражением и неприязнью, что приходилось возвращаться назад в купе. Спина и ноги одеревенели - она слишком мало двигалась. Неудивительно, что все линейные были такими сутулыми.
На третью ночь в их купе кто-то вошел - ее разбудил яркий свет фонаря в лицо. Ей снился пожар. Очнувшись, она медленно моргнула и различила в свете фонаря размытый силуэт человека в черном. Кроме круглых очков с зеркальными линзами и широкополой шляпы, все на нем было черным. Магфрид спал, свернувшись в клубок в темном углу, и сама Лив еще до конца не проснулась. Безо всяких эмоций она отметила, что ее запястье колют длинной блестящей иглой.
- Миссис Альверхайзен? Простите за беспокойство, мэм.
Неприятный, хриплый голос линейного. Непрошеный визитер качнул головой и прижал грубую руку к ее щеке, чтобы Лив не двигалась и смотрела прямо на резко бьющий в глаза фонарь. Ногти у него были очень грязными.
- Не шевелитесь, мэм У Линии к вам вопросы. Касательно того, куда вы едете. Мне сообщили, вы доктор и направляетесь на запад.
Ее рука немела и холодела. К своему удивлению, Лив кивнула, хотя совершенно не собиралась этого делать. С бесстрастным интересом она задумалась над тем, что же ей вкололи.
Линейный говорил медленно и терпеливо. Лив подумала, что сама иногда так разговаривает с Магфридом, и это ей не нравилось, но возмутиться она не смогла.
- Вы направляетесь в Кингстон. А оттуда - куда?
Вместо собственного голоса Лив услышала какое-то слабое жужжание. Она не знала, что именно ответила, но, по-видимому, ее ответ ему понравился, поскольку он одарил ее неприятной улыбкой:
- Хорошо, хорошо. Я так и думал.
Его лицо расплывалось перед глазами.
- Не спите, мэм! - Он ущипнул ее за руку. - Опасное место. Вы направляетесь туда в одиночку?
Лив обернулась к Магфриду - тот все так же недвижно горбился на сиденье. И поняла, что даже если бы и могла позвать его - а она, похоже, не может,- то не стала бы будить своего питомца, дабы уберечь от вида этого ужасного человека.
- Ясно. Он - умственно отсталый. В документах есть упоминание о нем. Отвратительно. А еще кто-нибудь? Кто-нибудь похуже? Вас кто-нибудь встречает? Какой-нибудь симпатичный мужчина, уговоривший честную наивную молодую девушку помочь ему с чем-либо подозрительным? Понимаете, о чем я? Нет? Нет... Ладно.
Она уронила голову на бок.
Он щелкнул пальцами у нее перед носом:
- Что за дела у вас в госпитале? Интересует какой-то конкретный пациент?
Она снова заснула. Он ударил ее и добился ответа.
По-видимому, прошло какое-то время: сгорбившись над сумками Лив, он уже копался в ее вещах. Понюхал успокоительное, презрительно хмыкнул:
- Любительница опия. Ненадежна Ну, что ж...
Он оставил грязные отпечатки пальцев на ее дневнике, помял страницы "Истории Запада".
Поднял на свет золотые часы, встряхнул их:
- Так. Ясно.
В купе вошли еще люди. Двое или больше - сосчитать она не могла. Серые, черные, неотличимые друг от друга. Они открыли чемоданы, достав сложные металлические инструменты, щипцы, катушки медной проволоки.
- Она за нами наблюдает?
- Да. Спите, доктор!
Чья-то рука надавила на иглу, вонзенную в ее предплечье. По венам заструилось что-то холодное и смертоносное, и она провалилась во мрак и тишину. Громоздкое воющее черное чудище, которому служили эти мерзавцы, несло их сквозь сумерки на запад по серебряной паутине Линии...
Утром Лив уже почти ничего не помнила. Осталось лишь смутное воспоминание, как линейные разбудили ее и вели себя очень грубо. Тело онемело, но Лив посчитала, что причина в том, что она долго находилась без движения на жестком сиденье. Она заставила себя пройтись по коридору, чтобы восстановить нормальное кровообращение; линейные возмущались, но терпели.
В Харроу-Кроссе они совершили пересадку, а тремя днями позже прибыли в Кингстон - на конечную западную станцию Линии. Затем им пришлось ехать по пыльным дорогам в повозке, запряженной лошадями, потом пересесть на ослов и, наконец, следовать за местным проводником своими ногами. Часы Лив опять заработали, и она могла отслеживать, как нестерпимо медленно шагали они через эти изломанные красные холмы. Они двигались на запад, к Краю Мира. В небе кружили вороны - и еще кое-что страннее ворон. Вдалеке Лив впервые увидела тяжелые железные винтолеты Линии - чадящие, гудящие, зависшие в воздухе, точно ястребы. На кого они охотятся?
По узкой и скользкой тропинке они спустились в тенистый каньон - широкий, как река, протекавшая рядом с Академией, и такой глубокий, что Лив даже не нашла, с чем это сравнить.
Тут на горизонте появилось темное облако дыма, и Лив подумала о войне. В безопасности ли Дом Скорби? Конечно нет. Конечно же нет! Она пришла сюда не за тем, чтобы бежать от опасности. Тело ее ныло, она устала, но чувствовала себя уверенной и полной сил.
- Вон там! - указал рукой проводник.
Через весь каньон тянулся забор с воротами и сторожкой, за которым в тени каньона громоздился Дом Скорби - это мог быть только он. Огромный пятиэтажный особняк; голубая краска на стенах давно выцвела и покрылась пятнами тусклой белизны. От угла до угла тянулись широкие карнизы, напоминавшие седые брови на лице старика. Окна нижних этажей скрывала тень, в окнах верхних этажей горел свет. Вокруг госпиталя раскинулись сады, тут же рядом стояли уборные, а где-то вдали мелькали фигурки людей, очевидно, выполнявших какие-то физические упражнения.
У ворот стояли стражи в белых мундирах. Завидев Лив, они выпрямили спины и потянулись к ружьям.